ебенок  подрос.  Теперь
представьте себе ребенка с огромным количеством сталкивающихся  образов  -
позиций, склонностей, воспоминаний - ни одно из которых не действовало  на
него все то время, пока  он  остается  ребенком.  Добавьте  ему  чуть-чуть
зрелости (только не забывайте, что образцы  ему  дадены  четырьмя  разными
личностями), и каждый образец при этом куда более мощен, чем слова  самого
умелого агитатора, несущие, как это всегда бывает, заряд своих собственных
чувств. Попытайтесь вообразить себе конфликты,  противоречия,  порождаемые
столкновением взглядов четырех людей...
     - А почему об этом не подумали раньше? - спросил я.
     - Ах,  -  сказала  она,  улыбнувшись,  -  полностью  чувствительность
нейристорного мозга поначалу и не оценили. Предполагалось,  что  операторы
просто механически добавляют и добавляют сведения, и это все  продолжается
до тех пор, пока не создастся некая критическая масса - то  есть  пока  не
образуется  соответствующая  картина  мира  или  его  модель,  могущая   в
дальнейшем служить  своеобразной  точкой  отсчета,  исходным  пунктом  для
саморазвития разума Палача. И  он,  похоже,  начисто  опроверг  реальность
такого способа.
     А вот что,  тем  не  менее,  действительно  имело  место  -  так  это
феноменальное   значение   импритинга,   "запечатлевания".   Запечатлелись
личностные  характеристики  операторов,  их  отношение  к  тем  или   иным
ситуациям. Они не вступили немедленно в действие и потому  не  были  сразу
обнаружены. Они находились скрытыми до тех пор, пока мозг  не  развился  в
достаточной степени, чтобы понять их. А потом было слишком  поздно.  Палач
неожиданно получил четыре дополнительных личности и  был  не  в  состоянии
координировать их. Когда он попытался разделить  их,  это  ввергло  его  в
нечто вроде шизофрении, а когда решил объединить, привело к кататонии.  Он
метался между двумя этими вариантами гибели. Именно тогда он и замолчал. Я
чувствовала,  что   он   испытывал   нечто   вроде   приступа   эпилепсии.
Возбудившиеся хаотические токи в этом магнитном  материале  могли  стереть
его разум, что повлекло бы в конечном счете нечто эквивалентное смерти или
идиотизму.
     - Я понял вашу мысль, - заметил я. - Теперь, если  продолжать  ее,  я
вижу  только  такие  альтернативы:  или  успешная  интеграция  всех   этих
материалов, или действия металлического шизофреника. Что вы думаете о  его
поведении - как он будет себя вести, если один из этих вариантов  окажется
возможным?
     - Хорошо, - согласилась она. - Как я  только  что  сказала,  полагаю,
были  какие-то  физические  ограничения  для  сохранения   множественности
личностных структур на очень длительный период времени. Тем не менее, если
бы это и было так, личность эта стала бы продолжением его собственной плюс
копии четырех операторских - по крайней мере, временно. Ситуация  в  корне
отличалась бы от той, в которую мог  попасть  человек-шизофреник  того  же
типа, в том, что добавочные личности были бы точными отражениями подлинных
личностей, а не ставшим  независимым  самовозбуждающимся  комплексом.  Они
могли  продолжать  развиваться,  они  могли  дегенерировать,   они   могли
конфликтовать вплоть до точки разрушения или коренного изменения любого из
них или всех их вместе взятых. Другими  словами,  невозможно  предсказать,
как это было в действительности и кто получился в результате.
     - Можно рискованное предположение?
     - Давайте.
     - После длительных неприятностей Палач справился с этими  личностями.
Он отстоял свои права. Он отбил атаку  квартета  демонов,  который  терзал
его, и приобрел в процессе обороны  всепоглощающую  ненависть  к  реальным
индивидуумам, ответственным за эти его  мучения.  Полностью  освободиться,
отомстить, добиться своего полного очищения - и он  решил  отыскать  своих
операторов и уничтожить их.
     Она улыбнулась.
     - Вы спутали два предположения -  обычную  шизофрению  и  способность
преодолеть ее и стать  полностью  независимым  и  автономным.  Это  равные
ситуации - неважно, какие связи вы между ними усматриваете.
     - Ладно, согласен. Но все же - как насчет моих заключений?
     - Вы говорите: если он превозможет все это, он возненавидит нас.  Это
напоминает мне не совсем честную попытку вызвать дух Зигмунда Фрейда: Эдип
и Электра в одном  лице,  уничтожение  их  родителей  -  творцов  всех  их
напряжений, тревог, воспламеняющих  их  впечатлительные  сердца  вместе  с
молодостью и беззащитностью. Как бы это назвать?..
     - Гермацисов комплекс? - предположил я.
     - Гермацисов?
     - Гермафродит был объединен в одно тело с нимфой Салмацис. Я произвел
нечто подобное с их именами. Чтобы намекнуть на наличие четырех родителей,
против которых возмущено дитя.
     - Остроумно, - согласилась она, улыбаясь. - Даже  если  бы  свободные
искусства  не  давали  ничего  больше,  они  обеспечили  бы  великолепными
метафорами  всех  исследователей.  Но  это  недопустимо,   это   чрезмерно
антропоморфно. Вам хочется знать мое мнение. Ладно. Если  Палач  и  осилил
это, то случилось это только благодаря  отличиям  нейристорного  мозга  от
человеческого. Исходя из моего профессионального опыта, могу заверить вас,
что человек  не  смог  бы  справиться  с  подобной  ситуацией  и  добиться
стабильности. Если бы Палач  сделал  это,  он  должен  был  разрешить  все
противоречия и конфликты, овладеть ситуацией настолько основательно, что я
не  верю,  что  оставшееся  могло  повлечь  такой  вид  ненависти.  Страх,
неуверенность - все, что рождает ненависть -  должно  было  быть  изучено,
систематизировано и превращено в нечто более полезное. Возможно,  все  это
привело  бы  к  чувству  отвращения  или   к   желанию   независимости   и
самоутверждения. Я  полагаю,  это  единственная  причина  для  возвращения
корабля.
     - Следовательно, по вашему мнению, если  сегодня  Палач  представляет
собой мыслящую личность,  то  отношение  его  к  своим  бывшим  операторам
единственное: он не хотел бы иметь с ними больше ничего общего?
     - Верно. Как ни жаль вашей гипотезы о Гермацисовом  комплексе.  Но  в
таких случаях мы должны  оценивать  мозг,  а  не  душу.  И  мы  видим  два
варианта: либо он гибнет от шизофрении, либо успешное решение его  проблем
совершенно исключает возникновение  желания  отомстить.  Другими  словами,
беспокоиться не о чем.
     Как бы мне это изложить потактичнее? Я решил, что не смогу...
     - Все это прекрасно, - сказал я, - настолько, насколько это  реально.
Но  оттолкнемся  одновременно  и  от  чистой  психологии,   и   от   чисто
физического. Могла ли существовать какая-то особая причина для того, чтобы
он жаждал вашей смерти - то есть, я имею  в  виду  простой  и  старомодный
мотив убийства, основанный скорее на событиях, чем на всяких  особенностях
его мышления или психических отклонениях?
     Выражение лица ее было трудно разгадать,  но,  учитывая  характер  ее
работы, я мог рассчитывать и на меньшее.
     - На каких событиях? - спросила она.
     - Понятия не имею. Потому и спрашиваю.
     Она покачала головой.
     - Боюсь, что не знаю.
     - Ну, что ж, - сказал я, - я больше не могу придумать, о чем вас  еще
порасспросить.
     - А я не могу придумать, о чем вам еще рассказать.
     Я допил кофе и поставил чашку на поднос.
     - Тогда благодарю вас, - сказал я, - за ваше время, за кофе. Вы  были
очень полезны.
     Я поднялся. Она тоже.
     - Что вы будете делать дальше? - спросила она.
     - Я еще не совсем решил, - ответил я. - Хочется подготовить как можно
более полное сообщение. Может, вы что-нибудь посоветуете?
     - Я полагаю, что тут и изучать больше нечего, я дала вам  все  факты,
которые только можно найти для вашего сообщения.
     - Вы полагаете, Дэвид Фентрис не  мог  бы  найти  здесь  какое-нибудь
дополнительное толкование?
     Она фыркнула, затем вздохнула.
     - Нет, - сказала она. - Я не думаю, чтобы он  сказал  вам  что-нибудь
полезное.
     - Что вы имеете в виду? То, как вы это сказали...
     - Я знаю. Ничего я не имела в виду. Некоторые люди находят утешение в
религии. Другие... Вы знаете.  Другие  в  конце  жизни  платят  ненавистью
первой ее половине. Они не использовали ее так, как намеревались. Отсюда и
своеобразная окраска их мыслей.
     - Фанатизм? - спросил я.
     - Не обязательно. Неуместное рвение. Нечто  вроде  мазохизма...  Черт
побери! Я не могу ни поставить диагноз на расстоянии, ни повлиять на  ваше
мнение. Забудьте то, о чем  я  вам  сказала.  Составьте  свое  собственное
мнение после того, как повстречаетесь с ним.
     Она подняла голову, оценивая мою реакцию.
     - Ну... - отреагировал я. - Я вообще-то не уверен, что  отправлюсь  с
ним повидаться.  Но  вы  возбудили  мое  любопытство.  Как  может  религия
сказаться на деятельности инженера?
     - Я разговаривала с ним после того, как Джесси сообщил нам новость  о
возвращении  корабля.  Тогда  у  меня  сложилось   впечатление,   что   он
почувствовал, что  мы  вторглись  в  сферу  Всемогущего  Господа  попыткой
сотворить  искусственный  разум.  То,  что  наше  творение  спятило,  было
единственным подходящим концом - ведь  оно  представляло  собой  результат
несовершенного человеческого творения. И ему, кажется,  показалось  вполне
возможным, что Палач вернулся  для  возмездия  -  как  карающая  нас  рука
правосудия.
     - О!
     Она улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.
     - Да, - сказала она. - Но, может быть, я просто застала его в  дурном
настроении. Наверное, вам стоит оценить все это самому.
     Что-то  толкнуло  меня   покачать   головой   -   некоторая   разница
прослеживалась между оценкой его, моими воспоминаниями и замечаниями  Дона
о том, что Дэйв заметил, что знает мозг Палача и не  особенно  тревожится.
Где-то среди этих точек зрения лежало нечто,  что,  как  я  чувствовал,  я
должен знать и узнал бы без особого расследования.
     Итак, я сказал:
     - Ну, думаю, теперь достаточно.  Это,  так  сказать,  психологическая
сторона  изучаемого  мною  вопроса  -  не  механическая  и  уж  точно   не
теологическая. Вы очень мне помогли. Еще раз спасибо.
     Она шла с улыбкой вплоть до двери.
     - Если вас не слишком затруднит, - сказала  она,  когда  я  шагнул  в
коридор, - я бы хотела узнать, чем закончится вся эта история - или  любой
интересный поворот, касающийся его.
     - Моя связь с этим делом  закончится,  как  только  я  составлю  свой
отчет, а  сейчас  я  как  раз  отправлюсь  его  писать.  Конечно,  я  могу
по-прежнему почерпнуть какую-нибудь информацию...
     - У вас есть мой номер?
     - Нет, но...
     У меня он был, но я  записал  его  снова  -  прямо  под  ответами  ее
соседки, касающимися моих исследований по части моющих средств.


     Двигаясь в намеченном направлении, я для разнообразия  размышлял  над
всеми связями в этом деле. Я направился прямо в аэропорт,  нашел  самолет,
готовящийся к полету в Мемфис, купил билет и  последним  взошел  на  борт.
Несколько десятков секунд, возможно, вот и все. И не осталось даже запаса,
чтобы освободить номер  в  мотеле.  Неважно.  Добрый  доктор,  вправляющий
мозги, убедила меня, что так или иначе Дэвид Фентрис будет следующим, черт
бы его побрал. Слишком прочно сидело во мне чувство, что Лейла  Закери  не
рассказала  мне  всей  истории.  Я   должен   был   получить   возможность
пронаблюдать  все  изменения  в  этом  человеке  для  себя  и   попытаться
представить, какое отношение они имеют к Палачу. Ибо по многим причинам  я
мог судить, что отношение к Палачу эти изменения имеют.
     Я высадился в холодный, немного  облачный  полдень,  почти  сразу  же
нашел транспорт и направился по адресу конторы Дэйва.
     Предгрозовое ощущение прокатилось по моим нервам, когда  я  пересекал
город. Черная стена туч продолжала громоздиться на западе. Позже, когда  я
оказался перед зданием, в котором  делал  бизнес  Дэйв,  первые  несколько
капель дождя уже ударили в его грязный кирпичный фасад.  Потребовалось  бы
куда больше воды, чтобы освежить это здание или любое другое в  округе.  Я
подумал, что дождю пришлось бы для этого идти куда дольше, чем теперь.
     Я стряхнул капли и вошел внутрь.
     Вывеска указала мне направление,  лифт  поднял  меня,  ноги  отыскали
дорогу к его двери. Я постучал в нее. Немного погодя я  постучал  снова  и
снова подождал. Опять ничего. Тогда я потрогал ее, обнаружил, что  она  не
заперта, толкнул и вошел.
     Там была маленькая приемная  с  зеленой  дорожкой.  Стол  в  приемной
покрывал слой пыли. Я пересек ее и всмотрелся  в  пластиковую  перегородку
позади стола.
     Человек сидел спиной ко  мне.  Я  загрохотал  костяшками  пальцев  по
перегородке. Человек услышал стук и повернулся ко мне.
     - Да?
     Наши взгляды встретились. Его  глаза  по-прежнему  обрамляла  роговая
оправа и они были лишь энергичнее, а линзы - толще, волосы  -  реже,  щеки
немного запали.
     Колебания  воздуха  после  его  вопроса  улеглись  и  ничего  в   его
пристальном взгляде не изменилось, показывая,  что  он  меня  узнал.  Дэйв
нагнулся над пачкой схем. Кривобокий шлем из металла,  кварца,  фарфора  и
стекла лежал на ближайшем столе.
     - Меня зовут Донни, Джон Донни, - сказал я. - Я ищу Дэвида Фентриса.
     - Я Дэвид Фентрис.
     - Рад познакомиться с вами, - сказал я, подходя к тому месту, где  он
стоял. - Я помогаю в  расследовании,  касающемся  проекта,  в  котором  вы
когда-то принимали участие...
     Он улыбнулся, кивнул и потряс мою руку.
     - Палач, конечно. Рад познакомиться с вами, мистер Донни.
     - Да, Палач, - сказал я. - Я готовлю отчет..
     - И вас интересует мое  мнение  насчет  того,  насколько  он  опасен.
Садитесь, - и он показал на кресло в конце его рабочего стола. -  Принести
чашку чая?
     - Нет, спасибо.
     - А я как раз собирался.
     - Ну, в таком случае...
     Он подошел к скамье.
     - Извините, сливок нет.
     - Ну и ладно... А как вы узнали, что это касается Палача?
     Он усмехнулся и принес мне чашку.
     - Потому что Палач вернулся, - ответил он, - и это единственная вещь,
с которой я был связан - вот и решил, что этого дело и касается.
     - Вы хотите поговорить о нем?
     - До определенного предела.
     - До какого?
     - Когда мы приблизимся к нему, я дам вам знать.
     - И прекрасно... Насколько он опасен?
     - Я бы сказал, что он безопасен, - ответил Дэйв, - если  не  касается
трех персон...
     - А раньше - четырех?
     - Точно.
     - А из-за чего?
     - Мы делали нечто такое, чем не должны были заниматься.
     - Это было...
     - Именно это дело - попытка творения искусственного разума.
     - Почему бы вы не должны были делать этого?
     - Человек с таким именем, как у вас, мог бы этого и не спрашивать.
     Я хихикнул.
     - Если бы я был проповедником, - сказал я, - я бы вам сказал,  что  в
Библии нет прямого запрета на это - разве только, что вы молились на  него
тайком.
     Он затряс головой.
     - Ничего подобного, это очевидно, это ясно. Времена с  тех  пор,  как
была написана Великая Книга, изменились, и  вы  не  должны  придерживаться
исключительно фундаменталистских подходов в сложные времена. То, о  чем  я
говорю,  нечто  немного  более  абстрактное.  Разновидность  гордыни,   не
отличающейся от классической - попытка состязания, достижения равенства  с
Творцом.
     - Вы ощущали это - гордыню?
     - Да.
     - Вы уверены, что это не было только энтузиазмом из-за великолепного,
хорошо разработанного проекта?
     - О, там было  немало  всего  подобного.  Доказательства  того  же  -
гордыни.
     - Я, кажется, вспомнил нечто о человеке, который создан по  образу  и
подобию Творца, и кое-что еще о попытках жить согласно этому. Отсюда, мне,
кажется, следует, что  упражнение  своих  способностей  в  подобного  рода
занятиях  должно  быть  шагом  в  правильном  направлении  -  действие   в
соответствии с идеалом Бога, если вам так нравится.
     - Вовсе не так. Человек не может быть  настоящим  Творцом.  Он  может
только подражать тому, что уже создано. Только Господь способен творить.
     - Тогда вам не о чем беспокоиться.
     Он нахмурился.
     - Нет, - сказал он затем. - Зная это и, по-прежнему, пытаясь творить,
мы и проявили свою гордыню.
     - Вы действительно так считали, когда работали над Палачом?  Или  все
это пришло к вам на ум после свершившегося?
     Он по-прежнему хмурился.
     - Я не совсем уверен.
     - Тогда мне кажется, что  милосердие  Господне  должно  быть  склонно
простить вам сомнения.
     Он выдавил кривую улыбку.
     - Неплохо, Джон Донни. Но я чувствую, что правосудие может  уже  быть
на пороге, и что из четырех может не остаться ни одного.
     - Тогда вы рассматриваете Палача как ангела мщения?
     - Иногда вроде  того.  Я  рассматриваю  его  как  нечто,  вернувшееся
потребовать правосудия.
     - Только для уточнения, - предположил я. - Если бы Палач имел  полный
доступ  к  необходимому  оборудованию  и  мог  бы  сконструировать  другой
агрегат, такой же, как он сам, вы бы решили, что он виновен той же  виной,
что и вы?
     Дэйв покачал головой.
     - Не испытывайте на мне свое остроумие, Донни. Я достаточно далек  от
фундаменталистов. С другой стороны, я мог бы допустить, что могу ошибиться
и что могут иметься и другие причины, по которым дело кончится тем же.
     - Такие, как...
     - Я говорил вам, что дам  знать,  когда  доберемся  до  определенного
предела. Вот и добрались.
     - Ладно, - сказал я. - Но я - нечто вроде банковских стен, знаете ли.
Люди, с которыми я работаю, обеспечивают безопасность  других.  Они  хотят
остановить Палача. Я надеялся, что вы расскажете мне немного больше - если
не для себя самого, тогда ради других. Они ведь могут и не разделять ваших
воззрений, и вы не можете не согласиться, что из-за такого вашего  решения
дело обернется еще хуже. Отчаяние, между прочим, тоже является грехом,  по
мнению большинства теологов.
     Он вздохнул и дернул себя за нос - все его привычки  оставались  теми
же, что и в давно прошедшие времена.
     - А вам что за дело до этого? Кем вы работаете?
     - Лично я? Я пишу о науке. Я готовлю отчет об  этом  изобретении  для
агентства, которое занимается охраной по найму. И чем лучше мой отчет, тем
больше у них шансов.
     Некоторое время он молчал, затем сказал:
     - Я многое читал в этой области, но ваше имя мне не знакомо.
     - Большая часть моих работ касается геохимии и  морской  биологии,  -
ответил я.
     - О! Тогда вы сделали странный выбор, вам не кажется?
     - На самом деле  -  нет.  Я  гожусь  для  этого,  и  босс  знает  мои
способности, уверен, что я справлюсь.
     Он глянул  через  комнату  в  том  направлении,  где  пачка  чертежей
закрывала что-то - то, что, как я  понял  впоследствии,  было  терминалом.
Ладно. Если он решил проверить мои полномочия, Джону Донни  пришел  конец.
Это, казалось, черт знает как удивило его, хотя не родится ли у него снова
ощущение греха? Должно быть, он подумал, что грешно не верить мне,  потому
что больше туда не смотрел.
     - Давайте пойдем таким путем... - сказал  он  наконец,  и  что-то  от
старого Дэвида Фентриса прозвучало  в  его  голосе,  взятом  под  контроль
чувствами. - По той или иной причине я считаю, что Палач хочет  уничтожить
своих прежних операторов. Если он - представитель  Правосудия  Господнего,
то, все, что бы я ни сделал - неважно. Он преуспеет. Тем  не  менее,  если
это не так, то я не буду нуждаться ни в какой внешней защите.  Я  сотворил
свое собственное наказание, и это позволит мне  управиться  с  создавшейся
ситуацией тоже самому. Я лично остановлю Палача - прямо здесь -  до  того,
как пострадает еще кто-нибудь.
     - Как? - спросил я его.
     Он кивнул на сверкающий шлем.
     - Вот этим, - ответил он.
     - Как? - повторил я.
     - Антенны телеуп