нить, что мне известно: ни один из  нас
сейчас не знал больше ничего, но оба мы догадывались, что  тут  что-то  не
так.
     Он уставился на меня, прихлебывая пиво, словно присматриваясь,  потом
кивнул:
     - Ты хочешь сказать, что ты лодырь?
     - Верно.
     - Чушь!
     Я пожал плечами и допил пиво.
     Где-то году в 1957 - пятьдесят лет назад, была такая  шутка,  которая
называлась "АМСОК" - это была шутка. Это была  пародия  на  смешные  порой
аббревиатуры - названия научных  организаций.  Так  называли  Американское
Разнообразное Общество. И тем  не  менее,  это  было  больше,  чем  просто
подтрунивание над управленцами. Именно его членами были доктор Уолтер Мунк
из института океанографии и доктор  Гарри  Гесс  из  Принстона;  они-то  и
предложили странный проект, который позже сгинул из-за недостатка средств,
но, подобно Джону Брауну, даже погибнув, он воодушевлял.
     Верно, что проект "Мохоул" был мертворожденным,  но  в  конце  концов
намерения  его  организаторов  возродились  в   еще   более   обширном   и
сознательном проекте.
     Большинство людей знает,  что  земная  кора  под  континентами  имеет
толщину более 25 миль и что пробудить ее нелегко. Другое дело -  океанское
дно. Это  должно  дать  возможность  более  короткими  скважинами  достичь
верхних слоев  мантии.  Вспоминались  и  данные,  которые  могли  бы  быть
получены. Но учтите еще кое-что: не вызывает сомнений, что пробы из мантии
могли  бы  доставить  и  ответы  на  ряд   вопросов,   касающихся   данных
радиоактивности и горячих  течений,  геологического  строения  и  возраста
Земли. Изучая природу, мы узнали границы и толщину различных слоев  внутри
коры и могли бы проверить это экспериментально - скажем,  то,  что  узнали
при  изучении  сейсмических  колебаний  во  время   землетрясений.   Пробы
осадочных пород дали бы нам полную летопись Земли до  тех  пор,  когда  на
лике ее появился человек. Но все это повлечет за собой и  другое  -  много
чего другого.
     - Еще? - спросил Мартин.
     - Ага. Спасибо.
     Если  изучить  документы  Международной  Геологической  Ассоциации  и
публикации геофизиков "Действующие вулканы мира" и если занести  на  карту
все потухшие вулканы,  то  можно  выделить  вулканические  пояса  и  пояса
землетрясений. Это "Огненное Кольцо", окружающее Тихий океан. Начинаясь  у
тихоокеанской кромки Южной Америки, оно прослеживается  севернее  в  Чили,
Эквадоре, Колумбии, Центральной Америке,  Мексике,  западных  штатах  США,
Канаде, Аляске, а потом вокруг и вниз  -  по  Камчатке,  Курилам,  Японии,
Филиппинам, Индонезии и Новой Зеландии. И не забудьте о Средиземноморье  и
о районе Атлантики близь Исландии.
     Мы как раз там и были.
     Я поднял кружку и сделал глоток.
     В мире около шестисот вулканов,  которые  можно  квалифицировать  как
"активные", хотя в действительности они долгое время не работали.
     Мы добавим еще один.
     Мы  пришли,  чтобы  сотворить  вулкан  в  Атлантике.   Если   точнее,
вулканический остров вроде Суртсея. Это и был проект "Румоко".
     - Я снова пойду  вниз,  -  сказал  Мартин,  -  видимо,  где-то  через
несколько часов. И я был бы очень благодарен, если бы ты сделал  одолжение
и приглядел бы за той проклятой аппаратурой. Я отплачу  тебе  за  это  как
скажешь.
     - Ладно, - согласился я, - пусть мне дадут знать,  когда  ты  пойдешь
вниз в следующий раз, только заранее, а я постараюсь  околачиваться  возле
пультовой. Если что-то пойдет не так, я попробую прийти  на  помощь,  если
рядом не окажется никого, кто сумеет сделать это лучше меня.
     Он хлопнул меня по плечу:
     - Спасибо и на этом. Спасибо.
     - Ты боишься?
     - Ага.
     - Почему?
     - Эта проклятая штука, похоже, приносит  одни  несчастья.  Ты  будешь
моим талисманом. Я ставлю тебе пиво за всю  дорогу  от  пекла  и  обратно,
только держись поближе. Я не знаю, в чем кроется  беда.  Может,  просто  в
невезении?
     - Может быть, - согласился я.
     Секунду я разглядывал его, потом вернулся к пиву.
     - Карты с изотермами показывают, что место  в  Атлантику  мы  выбрали
верное, - сказал я. - Единственная вещь  в  моих  занятиях,  о  которой  я
никому не говорю.
     - О чем? - спросил он.
     - Всякая всячина насчет магмы, - ответил я.  -  Но  кое-что  донимает
меня.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ты не знаешь, как будет вести себя  разбуженный  вулкан.  Он  может
напоминать Кракатау или Этну. Даже магма может быть любого состава. А  при
соединении огня, воды и воздуха это может дать любые результаты.
     - Я думаю, что у нас есть гарантия безопасности?
     - Полагаю. Ученые утверждают, но это лишь предположения, и только.
     - Ты боишься?
     - Уверены во всем только ослы.
     - Нам грозит опасность?
     - Не нам, поскольку мы будем у Шоссе из  Преисподней.  Но  эта  штука
может поднять в мире  температуру,  привести  к  изменениям  в  погоде.  Я
допускаю такое.
     Он покачал головой:
     - Мне это не нравится.
     - Может, все твое невезение уже кончилось, - предположил я.
     - Возможно, ты прав.
     Мы прикончили пиво, и я встал:
     - Ну, я пошел.
     - Может, еще по банке?
     - Нет, спасибо, мне надо еще кое-что сделать.
     - Ну, я дам тебе знать.
     - Ладно, - сказал я,  вылез  из  шезлонга  и  направился  на  верхнюю
палубу.
     Луна давала достаточно света, бросая  тени  вокруг  меня;  вечер  был
достаточно прохладен, и мне пришлось застегнуть воротник.
     Я немного полюбовался волнами, а потом вернулся к себе в каюту.
     Я послушал последние новости, потом почитал и, наконец, отправился  с
книгой в кровать. Немного спустя, почувствовав сонливость, я положил книгу
на тумбочку, выключил лампу и позволил кораблю укачивать меня.
     ...Надо хорошо выспаться. Завтра - решающий день проекта.


     Как долго я  спал?  Наверное,  несколько  часов.  Потом  меня  что-то
разбудило.
     Дверь открыта, и я слышал шаги.
     Я лежал, окончательно проснувшись, но не открывая глаз, и ждал.
     Затем вспыхнул свет, сталь сверкнула у моей  головы,  и  чья-то  рука
легла на плечо.
     - Вставайте, мистер, - проговорил кто-то.
     Я притворился, что медленно просыпаюсь.
     Их было трое. Свет  ослепил  меня,  и  я  протирал  глаза,  ощущая  в
двадцати дюймах от своей головы дуло пистолета.
     - Какого черта? - осведомился я.
     - Нет, - сказал человек с пистолетом, - вопросы будем задавать мы,  а
ты - отвечать. Других вариантов не будет.
     Я сел, привалившись спиной к переборке.
     - Ладно, - сказал я. - Чего вам надо?
     - Кто ты?
     - Альберт Швейтцер.
     - Мы знаем, что ты так себя называешь... Кто ты на самом деле?
     - Он и есть, - ответил я.
     - Нам так не кажется.
     - Извините.
     - Как и вы нас.
     - Ну?
     - Расскажите нам о себе и о своем задании.
     - Не понимаю, о чем вы говорите.
     - Встать!
     - Тогда будьте любезны подать мне одежду.  Она  висит  на  крючке  на
двери душевой.
     Вооруженный повернулся к напарнику:
     - Возьми, обыщи и подай ему.
     А я оглядел его.
     На нижней части его лица была косынка. Так же, как и у другого парня,
который походил на профессионала. Но о масках больше заботились  любители.
Это был лучший вариант - скрывает очень мало, но  основное:  нижняя  часть
лица очень легко идентифицируется.
     - Спасибо, - сказал я, когда один из них швырнул мне мой синий халат.
     Он кивнул, и я набросил халат на плечи, сунул руки в рукава, запахнул
полы и сел на край кровати.
     - Ладно, - сказал я. - Чего вам надо?
     - На кого ты работаешь? - спросил первый.
     - На проект "Румоко".
     Он слегка ударил меня левой, крепко держа пистолет.
     - Нет, - пояснил он, - поподробнее, пожалуйста.
     - Я не знаю, о чем говорить. Можно закурить?
     - Давай... Нет, погоди-ка, дай-ка сюда. Я не знаю,  что  там  у  тебя
может быть в пачке.
     Я взял сигарету и затянулся, глубоко вдыхая дым.
     - Я так и не понял, - сказал я. - Объясните мне,  что  вам  надо,  и,
может быть, я вам смогу помочь. Мне ни к чему неприятности.
     Казалось, это слегка успокоило их,  потому  что  они  оба  вздохнули.
Человек, задававший вопросы, был повыше. Думаю,  что  и  тяжелее.  Фунтов,
этак, двести, думаю.
     Они уселись на ближайшие стулья. Пистолет опустился на  уровень  моей
груди.
     - Расслабьтесь, мистер Швейтцер. Мы тоже не  хотим  неприятностей,  -
сказал один из них успокоенно.
     - Отлично, - проговорил я. - Спрашивайте, и я охотно отвечу вам. - Я,
естественно, приготовился врать. - Спрашивайте.
     - Вчера вы ремонтировали агрегат Джи-9?
     - Думаю, это всем известно.
     - Почему вы это сделали?
     -  Потому  что  могли  погибнуть  двое  людей,  а   я   сумел   найти
неисправность.
     - Откуда у вас такие знания?
     - Господи, да я же инженер-электрик! Уж я-то знаю, как  ликвидировать
замыкание. И большинство на это способно.
     Высокий посмотрел на коротышку, и тот кивнул.
     - Тогда почему возмущался Асквит? - снова спросил высокий.
     - Потому что я мог нарушить регулировку прибора, - ответил я. - Я  не
имею права обслуживать такие приборы.
     Он кивнул снова. У обоих были черные, очень чисто выглядевшие  волосы
и хорошо  развитая  мускулатура.  Это  отчетливо  просматривалось  под  их
легкими рубашками.
     - Вы похожи на простого обычного человека,  -  заговорил  высокий,  -
такого, что попал в школу по своему выбору,  учился,  остался  холостяком,
получил работу. Может, все обстоит  именно  так,  как  вы  сказали,  и  мы
принесем вам беду. Тем не менее, обстоятельства  вызывают  подозрения.  Вы
ремонтировали комплекс механизмов, который не имели права ремонтировать...
     Я кивнул.
     - А почему?
     - У меня смешное отношение к смерти. Не люблю почему-то смотреть, как
погибают люди, - сказал я.  -  И  потом:  на  кого  вы  работаете?  Чья-то
разведка?
     Коротышка усмехнулся. Высокий сказал:
     - Этого мы не скажем. Ты, очевидно,  это  понимаешь.  Нас  интересует
одна странность - почему ты так явно спокойно отнесся  к  тому,  что  было
абсолютной диверсией?
     "Так", - сказал я себе.
     - Я выполнял свой долг, - сказал я вслух.
     - Ты лжешь. Люди не выполняют свой долг так, как сделал это ты.
     - Чушь! На карту были поставлены две жизни.
     Он тряхнул головой:
     - Боюсь, что нам придется продолжить допрос, и совсем по-другому.


     Когда я ищу выход из опасного положения или отражаю угрозу в ходе тех
уроков, что получаю в течение своей зря потраченной жизни, в  памяти  моей
всплывают  пузыри,  переливаясь  всеми  цветами  радуги;   они   парят   в
пространстве, вспыхивая на мгновение, и длится это не  дольше,  чем  живет
пузырь.
     ...Пузыри. Есть один такой в Карибах, называется он Нью-Иден. Глубина
там около 175 морских саженей. По недавней переписи он  был  домом  более,
чем для ста тысяч людей. Это огромный  освещенный  купол,  и,  озирая  его
сверху, Эвклид был бы доволен  его  безупречной  формой.  На  удалении  от
купола сияли фонари,  линия  уличного  освещения  вела  среди  камней,  по
мосткам  над  каньонами,  переходя  через  горы.  Идущие  вниз  автомобили
двигались вдоль этих дорог, как танки, маленькие подводные  лодки  сновали
на разных глубинах, мелькали режущие воду пловцы в разноцветных облегающих
костюмах, то входя  в  пузырь,  то  выходя  из  него,  поскольку  работали
поблизости.
     Однажды я отдыхал там пару недель и, хотя обнаружил у  себя  симптомы
клаустрофобии, о которой и  не  подозревал,  в  целом  это  было  приятно.
Население отличалось от жителей суши. Они, на мой взгляд, больше  походили
на  первопроходцев  прошлого,  на   жителей   приграничья.   Нечто   более
индивидуальное и независимое, чем  обычный  обитатель  суши,  с  ощущением
ответственности и чувством общности в то же время.  И  это  чувствовалось,
несомненно, потому что они были жителями порубежья, став  добровольцами  в
осуществлении двойной программы - как уменьшения перенаселенности наверху,
так и эксплуатации морских  ресурсов.  И  в  любом  случае  они  принимали
туристов. Они приняли и меня, и я ушел туда и плавал с  ними,  и  совершал
экскурсии на их субмаринах, осматривал шахты и сады на гидропонике, дома и
общественные заведения. Помню их красоту, помню  людей,  я  помню  путь  в
море, сомкнувшемся над головой, как ночное небо, словно видимое фасеточным
глазом какого-то насекомого.  Или,  может  быть,  это  огромное  насекомое
вглядывалось с другой стороны? Да, это еще более похоже. И  возможно,  эти
особенности места и будили какие-то бунтарские настроения, и  я  постоянно
чувствовал, как глубины моей психики возбуждаются морской глубиной.
     Хотя город не был настоящим Иденом-под-Стеклом, хотя  те  безумные  и
счастливые маленькие купола-городки были явно не  для  меня,  в  них  было
нечто такое, что напоминало  мне  маленькие  цветные  штучки,  похожие  на
пузыри, что всегда приходили ко мне на ум, когда я ждал беду или размышлял
над некоторыми уроками, полученными в течение зря потраченной жизни.
     Я вздохнул, последний раз затянулся сигаретой и  раздавил  ее,  зная,
что мой пузырь может лопнуть в любой момент.


     На что это похоже - быть единственным в мире  человеком,  который  не
существует вообще? Это трудно  описать.  Сложно  обобщать,  когда  уверены
только в частности, только в одном случае -  своем  собственном.  То,  что
случилось со мной, было необычным и  я  сомневался,  что  где-то  найдется
параллель.
     Он был странным, этот способ, которым я это сделал.
     Однажды  я  написал  программу  для  компьютера.  С  этого-то  все  и
началось.
     Однажды я изучал необычный, пугающий фрагмент новостей...
     Я понял, что весь мир скоро будет существовать в записи.
     Как?
     Ну, это сделано ловко.
     Каждый сегодня имеет свидетельство о  рождении,  кредитную  карточку,
историю всех  его  путешествий  и  мест  пребывания,  и,  наконец,  -  все
кончается свидетельством  о  смерти  где-то  в  архивах.  Все  эти  записи
находились в разных местах. Они назвали это Центральным Банком Данных. Это
привело к огромным изменениям в образе человеческого существования. Не все
эти изменения - теперь я был в этом уверен - были к лучшему.
     Я был одним из тех, кто стоял у истоков этого;  когда  же  моя  точка
зрения  изменилась,  было  уже  очень  поздно,  чтобы  можно  было  что-то
изменить.
     Все, что ни делали люди, было  данными  для  Банка,  описывающего  их
существование:  записи  о  рождении  и  смерти,  финансовые,  медицинские,
специально-технические записи - все  существовавшие  данные  были  сведены
воедино, в ключевой пункт, персонал которого имел допуск к этой информации
на различном уровне секретности.
     Я никогда не считал что-то только хорошим или только  плохим.  Но  на
этот раз я вплотную приблизился к первой точке зрения. Я считал,  что  это
по-настоящему хорошо. Я думал, что в том сложном и многообразном  мире,  в
котором мы живем, системы, подобные этой, необходимы: каждый дом  получает
доступ к любой когда-либо написанной книге или игре, записанной  на  ленте
или кристалле,  к  любой  учебной  лекции,  к  любому  фрагменту  обширной
статистической информации, которая может понадобиться (если вы  не  будете
лгать статистику, хотя бы теоретически, и если никто не  имеет  доступа  к
вашему досье, пока не получит  вашего  разрешения),  каждый  торговый  или
правительственный чиновник имеет доступ к вашим активам, доходам,  перечню
ваших  поездок,  когда-либо  вами  предпринимавшихся;  каждый  адвокат   с
судебным ордером имеет доступ к  перечню  всех  мест,  где  вы  когда-либо
останавливались - и с кем, и на каком транспорте. Вся ваша жизнь, вся ваша
деятельность выкладывалась как карта нервной системы в  нейрохирургической
классификации - и это представлялось мне хорошим.
     И  прежде  всего  ради   одного   так   будет   ликвидирована   любая
преступность. Только ненормальный, казалось мне,  может  связаться  с  той
махиной, которая противостоит ему,  а  после  того,  как  в  систему  были
введены и медицинские сведения, можно было остановить даже психопатов.
     ...И если уж говорить о медицине, то разве не прекрасно,  что  медик,
обследующий вас, может через компьютер моментально  получить  всю  историю
вашей болезни! Подумайте о повышении эффективности  лечения.  Подумайте  о
предотвращении смерти!
     Подумайте о статусе мировой экономики, когда известно, где  находится
каждый гривенник и на что он пойдет!
     Подумайте о разрешении проблемы управления движением -  на  суше,  на
море и в воздухе, когда все регулируется!
     Подумайте о... О, черт!
     Я предвидел пришествие Золотого Века.
     Чушь!
     Мой друг имел связи с мафией, и он посмеялся над тем, как разгорелись
мои глаза.
     - Ты серьезно  веришь,  что  каждый  пассив  будет  регистрироваться,
каждая сделка записываться? - спросил он меня.
     - В конце концов - да.
     - Нет закона, который нельзя обойти. И всегда найдется лазейка. Никто
не знает, сколько на самом деле денег во всем мире,  и  никогда  этого  не
узнает.
     Тогда я вплотную занялся экономикой. Он был прав.  То,  для  чего  мы
писали программы, было в основном сметной документацией. Мы  не  учитывали
человеческий фактор.
     Я не думал  о  поездках.  Сколько  незарегистрированного  транспорта?
Никто не знает. Как получить  статистические  данные  о  том,  о  чем  нет
сведений? А раз уж  есть  неучтенные  деньги,  то  сколько  на  них  можно
построить  незарегистрированного  транспорта?  Береговые  линии   в   мире
необъятны.  Так  что  транспортный  контроль  невозможно  осуществить  так
плотно, как я считал.
     Медицина? Врачи тоже люди. Я  неожиданно  подумал  о  том,  насколько
неполными могут  быть  медицинские  записи,  особенно  если  кто-то  хочет
прикарманить  побольше  денег  и  берет  не  по   таксе   или   выписывает
незарегистрированные рецепты.
     Были темнилы, были  люди,  обожающие  таинственность,  были  те,  кто
честно заблуждался, давая неверную информацию. При столкновении  с  такими
людьми система доказывала свое несовершенство.
     И это означало, что она не будет работать так, как от нее  ожидается.
А  еще  внедрение  ее  могло  вызвать  обиды,  негодование,   определенное
сопротивление,  изобретение   всяческих   уверток   -   это   можно   было
гарантировать наверняка.
     Но явного сопротивления почти не было, так что проект развивался. Это
заняло  более  трех  лет.  Я  работал  в  Центральном  офисе,  начав   как
программист. После того,  как  я  предложил  систему  подключения  станций
наблюдения за погодой и  сообщения  метеорологических  спутников  полились
прямиком в центральную  сеть,  меня  назначили  старшим  программистом,  и
обязанности мои расширились.
     Но чем больше я изучал проект, тем больше  появлялось  сомнений,  тем
серьезнее становились опасения. Я  обнаружил,  что  работа  перестает  мне
нравиться, и это сделало мои занятия более интенсивными. Приходилось брать
работу на дом. Никто не догадывался, что вызвано это было не увлечением, а
скорее рожденным опасениями желанием изучить все, что возможно, о проекте.
После того, как мои действия  были  замечены,  их  неверно  истолковали  и
повысили в должности еще раз.
     Это было прекрасно: я получил допуск к большому объему информации  на
уровне политики. Потом по разным причинам дело дошло до  потока  данных  о
смертях, повышениях, отставках и увольнениях. Эти вещи стали открытыми для
меня, и я рос внутри группы.
     Я пришел за советом  к  старому  Джону  Колгейту,  который  руководил
проектом.
     Однажды, еще в  самом  начале  проекта,  я  поделился  с  ним  своими
сомнениями и опасениями. Я сказал седому желтолицему старику  со  взглядом
спаниеля, что предчувствую: мы можем сотворить чудовище,