ю без руля и без ветрил,
плывущему неизвестно  куда по  воле ветра  и волн? Может быть,
лучше прервать  этот  тяжелый  и  мрачный  сон  одним  ударом?
Вонзить лезвие  в живот  и резко  рвануть кинжал  вверх, чтобы
распороть  тело   до  самой   груди...  Так  поступали  жители
чудесного   восточного   острова,   о   котором   я   грезил,-
величественные, гордые мужи в пышных и ярких одеяниях...
    Вертя стилет  в руках,  он не  спускал глаз  с блестящего
клинка. Пламя  свечей трепетало,  и тени  плясали на стенах. В
этой живой  игре света  и теней лицо мраморного бюста казалось
строгим и  осуждающим -  древний мудрец  явно не одобрял того,
что услыхал сейчас от своего младшего коллеги. Стояла глубокая
тишина, нарушаемая лишь еле слышным потрескиванием свечек. И в
этой  тишине   вдруг  громко   и  отчетливо   раздался   звук,
прилетевший откуда-то издалека. Звон церковных колоколов.
    Фауст вздрогнул, словно внезапно пробудившись от глубокой
дремы. Он вспомнил, что сегодня воскресенье, праздник Пасхи.
    Его мрачные  мысли развеялись  столь  же  быстро,  как  и
возникли. Он подошел к окну и приподнял тяжелые занавеси.
    - Видно,  я надышался  парами ртути,-  сказал  он  вслух,
обращаясь к  самому себе.-  Нужно соблюдать осторожность, ведь
Великое Дело  таит в себе двоякую опасность для исследователя:
с одной  стороны, всегда  возможна неудача, с другой - слишком
быстрый успех  нередко влечет  за собой головокружение. Мне же
лучше бы  сейчас выйти  на свежий воздух - благо утро теплое и
солнечное, и  молодая трава  уже поднялась  на лужайках  -  да
выпить кружку  пива в  ближайшей таверне.  Я чувствую, что мой
желудок примет  даже пару  жареных  колбасок,  которые  обычно
подают к  пиву... Да, несомненно, пары металлов из перегонного
куба вступили в сложное взаимодействие с флюидами моего мозга,
породив столь  странные фантазии...  Прочь! Немедленно  вон из
комнаты, чтобы рассеять их.
    С  этими  словами  Фауст  накинул  на  плечи  свой  плащ,
подбитый  мехом  горностая,  и,  проверив,  на  месте  ли  его
бумажник, направился  ко входной  двери - двери в ту бурлящую,
кипучую жизнь,  про которую  ученый доктор  Фауст  только  что
говорил в  своей пространной  речи. Эта  жизнь уже приготовила
ему много  разных чудес  и неожиданностей,  которые даже столь
искушенный в тайных науках алхимик не мог предугадать.

     3

    Колокола  всех   краковских  церквей   звонили  свое  "Te
Deum"((2)).  Фауст  шел  по  Малой  улице  Казимира  прочь  от
Флориановой Заставы,  направляясь к  широкой рыночной площади.
Прислушиваясь к  дружному хору  колоколов, каждый  из  которых
имел свой  неповторимый тембр, он различал их на слух: колокол
женского монастыря  На-Могиле пел нежным, ангельским голоском;
у Св. Венцеслава был чистый серебряный тенор, у Св. Станислава
- звучный  раскатистый баритон, а у Собора Богоматери - низкий
и  густой   рокочущий  бас,   резко  выделяющийся   из  общего
многоголосья.
    Было великолепное,  ясное весеннее  утро. Казалось,  лучи
солнца проникали  в каждую  щель,  в  каждый  узкий  и  темный
переулок Старого  Города, покрывая  позолотой высокие  крыши и
остроконечные готические  шпили. По  небу плыли легкие кучевые
облака -  точь-в-точь  такие,  на  которых  художники  прошлых
времен часто  изображали  херувимов  и  другие  аллегорические
фигуры. Столь  прекрасная погода могла поднять настроение даже
самому  мрачному   из  алхимиков,   и  у   почтенного  доктора
разгладились морщинки  между бровей.  Он выбрал самый короткий
путь до  рыночной площади,  свернув в кривой и узкий зловонный
переулок, прозванный  Тропой Дьявола. Тесно прижавшиеся друг к
другу дома  напоминали пузатых  толстяков -  каждый  стремился
раскинуться  попросторнее,  вылезая  на  узкую  мостовую.  Два
человека,  встретившись   в  этом  переулке,  едва  смогли  бы
разойтись. Крутые крыши нависали над верхними этажами каменных
построек, почти  соприкасаясь друг  с другом,  и потому даже в
солнечные,  ясные  дни  переулок  оставался  темным,  сырым  и
мрачным.  Не   пройдя  и  двух  десятков  шагов  по  скользкой
мостовой, Фауст начал жалеть о том, что не пошел другой, более
длинной дорогой. Конечно, он потратил бы лишнюю четверть часа,
добираясь до  рынка; но,  в конце  концов, что значит какая-то
четверть часа для философа и алхимика?
    Он уже  хотел повернуть назад, но дух упрямства пересилил
разумное побуждение,  и Фауст, поколебавшись несколько секунд,
зашагал вперед.  Последний поворот  был уже совсем рядом, а за
ним уже  открывался вид  на  площадь  с  ее  шумной  суетой  и
пестрыми торговыми  рядами. Теперь он шел значительно быстрее,
и профессорская  мантия шелестела  под его плащом в такт шагам
тощих ног.  Темные проемы  открытых дверей двух каменных домов
справа и  слева от него казались черными провалами, ведущими в
саму  преисподнюю.   Впереди  показался   свет  -  извилистый,
смрадный переулок кончался...
    И тут Фауст услышал чей-то незнакомый голос, прозвучавший
возле самого его уха:
    - Господин, постойте...
    Алхимик остановился  и оглянулся  через  плечо,  готовясь
дать  отпор   бесцеремонному  прилипале,   который   попытался
задержать его.  Он заглянул  в открытую  дверь, но в полумраке
тесного коридора  ничего не  смог разглядеть. Он уже собирался
идти дальше,  как вдруг  за его спиной раздался подозрительный
шорох. Острое  чутье подсказало  ему, что  надо спасаться,  но
чувство опасности  пришло слишком  поздно -  в тот  самый миг,
когда что-то  твердое сильно ударило его в висок. На несколько
мгновений перед  его мысленным  взором предстала  удивительная
картина - он увидел бездонное ночное небо, мириады неподвижных
светил и  огненные хвостатые  кометы,  несущиеся  в  неведомую
даль.  А   затем  глубокий   обморок  скрыл  от  него  красоту
сверкающих звезд своим черным бархатным покрывалом.

     4

    В это  самое время у окон маленькой таверны под названием
"Пестрая Корова"((3))  над миской  борща  сидел  светловолосый
молодой человек,  одетый небрежно  и  безвкусно,  но  с  явной
претензией на  оригинальность. Он  был высок  и строен, гладко
выбрит по итальянской моде; непокорные кудри соломенного цвета
в беспорядке  падали на  плечи. Городской костюм, обтягивающий
его мускулистую  фигуру, был  явно с  чужого плеча и к тому же
изрядно  поношен   и  кое-где   запачкан.  Облюбовав  один  из
столиков, выставленных  хозяевами таверны  на улицу,  он зорко
поглядывал по сторонам, поджимая губы и чуть прищуривая глаза;
черты  его   лица  при  этом  заострялись,  придавая  молодому
человеку сходство  с осторожным  и хитрым  лисом, вышедшим  на
охоту.
    Таверна "Пестрая  Корова"  располагалась  прямо  напротив
дома, где  жил  доктор  Фауст.  Это  был  скромный,  недорогой
постоялый двор,  который облюбовали  разного сорта  бродяги  и
небогатые путешественники, стекавшиеся в Краков со всех концов
Европы. В  то время  город процветал,  переживая свой  краткий
золотой век  между  нашествием  гуннов  и  жестокой  битвой  с
венграми. Молва  о нем  разносилась далеко; Краков славился не
только своей  высокой культурой  и успехами  в области  разных
наук, привлекавших  доктора Фауста,  но и тонкими ремеслами, и
богатыми  торговыми   палатами,  куда  привозили  свои  товары
известнейшие германские и итальянские купцы.
    В молодом  человеке, с аппетитом доедавшем свой борщ, без
труда  можно   было   узнать   одного   из   праздношатающихся
авантюристов,  переходящих   из  города   в  город  в  поисках
приключений. Это  был Мак  по прозвищу  Трефа; свою  кличку он
получил за  ловкость в  карточных играх.  Колода карт была его
постоянной спутницей,  и он  пользовался ею  значительно чаще,
чем подобает  порядочному человеку.  Никто не  знал наверняка,
откуда  приехал  в  Краков  этот  нахальный  выскочка  -  одни
говорили, что  он из  города Труа,  из земель  франков, другие
утверждали, что  он явился  из какого-то  грязного лондонского
притона, из  далекой Англии,  чтобы попытать счастья в здешних
краях. Но  что бы  там ни болтали городские сплетники, в одном
они были  правы: Мак  Трефа принадлежал  к тому  сорту  людей,
которые обращаются  с судьбой, как опытные наездники с горячей
лошадью. Он был продувной парень, смышленый, острый на язык, и
к  тому  же  получивший  кое-какое  образование:  он  обучался
ремеслу писца  в монастыре, но через год оставил душную келью,
чтобы служить капризной богине Фортуне.
    Прослышав об  ученом докторе Фаусте, Мак стал шпионить за
ним. Его  привлекала репутация  Фауста - знаменитого чародея и
алхимика,  имевшего   весьма   приличный   запас   драгоценных
металлов, которые  он постоянно использовал в своих колдовских
опытах, а  также то, что в свое время несколько могущественных
королей  щедро  одарили  доктора  за  чудодейственные  мази  и
лекарства, которые он изготовил для них.
    Мак задумал  ограбить знаменитого  ученого, рассудив, что
человек, питающийся  преимущественно духовной  пищей, вряд  ли
уделяет слишком  много внимания  грубой пище  земной. Он нашел
себе сообщника  -  одного  разбойника,  оборванного,  грязного
латыша, который  только и умел, что подстерегать указанную ему
жертву в  укромном месте,  нанося ей  из засады  оглушительный
удар в  темя своей  тяжелой дубинкой. В святой праздник Пасхи,
когда горожане  со своими  семьями идут в церковь к воскресной
службе, Мак  решил избавить доктора от наиболее движимой части
его имущества.
    Целую неделю  Мак со  своим  наемным  помощником  кружили
возле квартиры  Фауста, как  коршуны вокруг  наседки, следя за
каждым  движением  доктора.  Очевидно,  Фауст  был  мрачным  и
нелюдимым человеком,  ибо за  всю неделю он лишь несколько раз
отлучался из  дому. К  тому же  у него  не  было  определенных
привычек,  облегчающих  ворам  доступ  в  квартиры  зажиточных
горожан. Он  просиживал в  своей комнатке дни и ночи напролет,
проводя таинственные  опыты. Но уж если Фауст случайно выходил
на улицу,  можно было  заранее угадать,  куда он  отправится -
вниз по  Малой улице Казимира, а там свернет на Тропу Дьявола,
кратчайшую дорогу к Ягеллонскому Университету.
    И когда солнечным весенним праздничным днем ученый доктор
наконец-то вышел  из своей  квартиры,  у  Мака  все  уже  было
готово. Латыш,  вооруженный увесистой  дубиной,  спрятался  за
одной из  дверей в  конце темного  переулка, а  Мак  уселся  в
"Пестрой Корове", как раз под окнами того дома, где жил Фауст.
Ему предстояла самая сложная роль в этом деле: проникнув в дом
и быстро сориентировавшись в обстановке, он должен был вынести
все сокровища,  которые ему удастся забрать. План заговорщиков
был таков:  примерно через  полчаса  после  того,  как  доктор
скроется в  узком переулке, Мак заберется в его квартиру. Если
же случится  что-то непредвиденное  -  скажем,  латыш  упустит
доктора, или  его жертве  каким-то чудом удастся увернуться от
удара,- сообщник  предупредит Мака, заглянув в таверну и подав
ему условный знак. Однако время шло, а латыш так и не появился
на Малой улице Казимира.
    Доев  борщ  и  бросив  трактирщику  медную  монетку,  Мак
зашагал прочь  от "Пестрой  Коровы",  стараясь  идти  ленивой,
плавной походкой,  какой ходят  по улицам  и площадям  больших
городов праздношатающиеся  зеваки. Подходя  к дому  Фауста, он
как бы  случайно обернулся назад, затем осторожно огляделся по
сторонам. Убедившись  в том,  что все  соседи доктора  ушли  в
церковь, он  направился прямо  к крыльцу.  Под мышкой  Мак нес
связку  книг,   испещренных  непонятными   письменами,   якобы
содержащими тайные колдовские заклинания - эти книги он стащил
из  монастырской   библиотеки  в   Чвнизе.   Если   кто-нибудь
поинтересуется, что,  собственно, он  делает у дома почтенного
доктора Фауста,  он ответит,  что принес книги на продажу, ибо
слышал, что  доктор Фауст,  ученый,  врач,  чародей  и  вообще
загадочный  человек,   собирает   редкие   рукописи,   надеясь
почерпнуть из них формулу Философского Камня.
    Взойдя  на   крыльцо,  он  постучал  в  дверь.  Никто  не
отозвался. Четверть  часа тому  назад Мак  видел, как  хозяйка
дома вышла  на улицу  с кошелкой в руке; ее платок был повязан
не слишком  аккуратно, и  волосы выбивались  из-под  узорчатой
ткани:  всему   кварталу  было   известно,  что   она  большая
любительница  горькой   настойки  и   частенько  напивается  в
одиночку. Из  ее плетеной  кошелки торчали пучки лекарственных
трав, которые  эта добропорядочная  горожанка  брала  с  собою
всякий раз, когда собиралась навестить свою больную тетушку.
    Мак постучал  еще раз,  потом  толкнул  дверь.  Она  была
заперта. Большой  железный замок  закрывался  тяжелым  длинным
ключом довольно  простой формы.  У ловкого  Мака был  дубликат
этого ключа.  Вынув свою  отмычку из  кармана, он вставил ее в
замочную скважину.  Однако, несмотря  на все  усилия Мака, его
ключ-отмычка ни  на дюйм  не поворачивался в узкой щели замка.
Тогда Мак  вынул свой  ключ и  смазал  его  жиром  барсука  из
заранее заготовленной  масленки. Это  испытанное средство  для
открывания  тугих  замков  помогло  безотказно:  не  прошло  и
минуты, как  Мак перешагнул  через порог  дома, в  котором жил
Фауст.
    Коридор,  ведущий   в  комнаты   первого  этажа,  казался
мрачным, словно  подземелье,- особенно когда вы входили в него
с залитой солнечным светом улицы. Осторожно притворив за собою
дверь, Мак  пошел по  этому  узкому  темному  коридору.  После
первого поворота  налево  он  оказался  перед  низкой  дверью,
плавно закругленной  наверху  по  моде  тех  времен.  Мак  был
уверен, что  она ведет  в комнату  доктора Фауста.  Он толкнул
дверь. Она плавно отворилась.
    В рабочем  кабинете знаменитого  алхимика царил полумрак.
Свечи догорали  в оловянных  шандалах;  солнечный  свет,  едва
пробивавшийся сквозь  плотные занавеси, бледными пятнами лежал
на стенах. Мраморный бюст Виргилия, казалось, следил из своего
угла за  высоким светловолосым  парнем, крадущимся по комнате.
Мак ступал легко и бесшумно; ни одна половица не скрипнула под
его ногами.  Воздух здесь был спертым и удушливым, пары серы и
ртути отравляли  его своим  резким запахом,  который не  могли
заглушить даже  ароматные бальзамы  и эссенции,  добавленные в
свечной воск.  На полу кое-где лежал мышиный помет. Стол возле
перегонного куба  был заставлен лабораторной посудой и завален
разными  предметами.   Грани   стеклянных   бутылок   и   бока
толстопузых колб  тускло поблескивали, отражая неяркие огоньки
белых свечек.  В противоположном  углу комнаты стояла простая,
грубая койка, на которой доктор спал - несколько широких досок
было положено  на деревянные  подпорки. Поверх жесткой постели
была накинута  горностаевая  мантия  -  эта  вещь,  выдававшая
утонченный, изысканный вкус хозяина, никак не гармонировала со
скромной обстановкой комнаты.
    Мак не  обратил на  все окружающие  его предметы никакого
внимания  -   для  него  они  были  чем-то  вроде  театральных
декораций. Его  глаза бегали  из угла  в угол в поисках какой-
нибудь маленькой  прелестной вещицы,  которую легко можно было
бы вынести из дома, не привлекая к себе внимания прохожих. Эта
вещица должна  быть не  только дорогой,  но и изящной (ибо Мак
был своего  рода ценителем красивых вещей). Например, вот этот
крупный изумруд, что лежит на заваленном всяким хламом рабочем
столе Фауста  между хрустальным  шаром и человеческим черепом.
Да, изумруд  - неплохая  добыча для  взломщика!  Мак  протянул
грязную руку  к драгоценному камню, растопырив длинные пальцы,
но тут комнату потряс удар грома.
    Мак застыл,  прислушиваясь.  Ему  показалось,  что  стены
отозвались эхом  на гулкий  громовой  раскат,  словно  высокие
горы, в  которых  долго  не  смолкает  шум  обвала.  Сверкнула
ослепительная вспышка. Мак изумленно глядел, как языки пламени
пляшут на полу посреди комнаты, но деревянный пол почему-то не
загорается.     Сквозь      колышущуюся      завесу      этого
сверхъестественного огня стали проступать контуры человеческой
фигуры.
    Постепенно призрак  стал обретать более отчетливую форму.
Открыв рот,  Мак завороженно  следил за  тем, как  тускнеет  и
опадает медно-красное пламя, а высокий темноволосый незнакомец
с  тонкими   усами  и   клиновидной  бородкой,  подчеркивающей
вытянутый овал его лица, выходит из него целым и невредимым.
    Этот незнакомец  был одет  во  фрачную  пару,  строгую  и
элегантную. В  руке он  держал свиток пергамента, перевязанный
алой лентой.
    - Приветствую  вас, почтенный  доктор Фауст,-  сказал  он
низким, звучным  голосом, делая  шаг к  Маку. Колдовской огонь
потух  сам   собою,  так  же  внезапно,  как  и  вспыхнул.-  Я
Мефистофель, Князь  Тьмы, трижды  удостоенный почетной награды
за Величайшее  Зло Года  нашей крупнейшей и солиднейшей фирмой
"Стандард Демоникс", основанной много веков назад.
    Хотя  Мак  до  сих  пор  не  мог  двинуться  с  места  от
изумления, все же он нашел в себе силы ответить:
    - Э-э... Приветствую... Рад с вами познакомиться.
    -  Возможно,   вас  удивил  несколько  необычный  способ,
которым я воспользовался, чтобы попасть сюда?
    - Э-э-э...  нет,  не  совсем,-  запинаясь,  ответил  Мак.
Обычная находчивость  и сообразительность  на сей раз изменила
ему; однако  внутреннее чувство  подсказывало,  что  странного
пришельца ни  в  коем  случае  нельзя  раздражать  и  сердить,
поэтому он  искал  подходящий  уклончивый  ответ,  позволяющий
выпутаться из  сложной ситуации,  в которую  он попал.- Я хочу
сказать, это было вполне... э-э... приемлемо.
    - Я  совершил Малый Парадный Вход,- пояснил Мефистофель,-
ибо для  Большого Парадного  Входа здесь  слишком мало  места:
весь огненный фейерверк, полагающийся по протоколу, потребовал
бы огромного  количества пороха, которое просто не поместилось
бы в  этой комнате.  Надеюсь, однако,  что Малый Парадный Вход
подтверждает мои  честные намерения и в какой-то мере послужит
доказательством моих  слов. Я  явился сюда  из  Потустороннего
Мира с предложением, которое вы едва ли отвергнете.
    Пока  Мефистофель  произносил  свою  речь,  у  Мака  было
достаточно времени,  чтобы овладеть  собою. Он принял важный и
степенный вид.  Ему не  раз приходилось  попадать в  серьезные
переделки, когда от выдержки и хладнокровия зависели его жизнь
и судьба.  Правда, он  никогда еще  не встречался  с  демонами
лицом к  лицу; однако  в средневековой  Европе подобные чудеса
были не  столь уж  редки, и молва о наиболее выдающихся из них
переходила из уст в уста.
    - Ответьте  же мне,  доктор  Фауст,-  послышался  звучный
голос Мефистофеля,-  не благоугодно ли будет вам выслушать мое
заявление?
    Конечно, Мак понимал, что могущественный пришелец из мира
духов, Мефистофель, ошибается, принимая его за ученого доктора
Фауста. Что  поделаешь, даже демонам свойственно заблуждаться!
Тем не менее, Мак не собирался исправлять ошибку Мефистофеля -
отчасти потому,  что  это  могло  быть  не  совсем  безопасно,
учитывая весь  шум, который  демон устроил  ради своего Малого
Парадного Входа, но главным образом из-за выгоды, которую Мак,
обладавший природным  чутьем на  такие дела,  мог  извлечь  из
случайной  встречи   с  Мефистофелем   и  роковой  оплошности,
допущенной представителем  Сил Тьмы. Однако прежде чем строить
какие-либо планы,  Маку следовало получше узнать, что на уме у
его собеседника.
    - Я  с глубочайшим  вниманием выслушаю ваше предложение,-
сказал Мак.-  Присядьте же  - вот  в  этом  кресле  вам  будет
покойно, если только вы не прожжете его насквозь.
    - Благодарю  вас за  вашу любезную  заботу,- ответил  ему
Мефистофель, откидывая  назад фалды  своего фрака,  прежде чем
опуститься в  кресло; сальная  свечка, стоявшая  на  комоде  в
обгоревшем дубовом подсвечнике, вдруг ярко вспыхнула, и следом
за  нею   загорелось  еще  несколько