глаза всегда были
устремлены на Просветленного.

Через две недели после выздоровления Ральд подошел к Учителю,
идущему по роще в медитации, упал ниц перед ним и через
некоторое время сказал:

-- Просветленный, я слушал твои поучения, и слушал хорошо. Я
много думал о твоих словах.

Будда кивнул.

-- Я всегда был религиозным, -- продолжал Ральд, -- иначе меня
не избрали бы на тот пост, который я занимал. Когда я не смог
выполнить свою миссию, я почувствовал великую пустоту. Я
изменил своей богине, и жизнь не имела для меня смысла.

Будда молча слушал.

-- Но я слышал твои слова, и они наполнили меня радостью. Они
показали мне другой путь спасения, который, как я чувствую,
выше того, которому я следовал до сих пор.

Будда изучал лицо Ральда, пока тот говорил.

-- Твой путь отречения поразил меня, и я чувствую, что он
правилен. Поэтому я прошу позволения войти в твою общину
искателей и следовать твоему пути.

-- Уверен ли ты, -- спросил  Просветленный, -- что не ищешь
просто наказания за то, что ты в своем сознании считаешь
падением, грехом?

-- В этом я уверен, -- сказал Ральд. -- Я задержал в себе твои
слова и чувствовал истину, содержащуюся в них. На службе
богини я убил больше людей, чем пурпурных листьев на молодых
ветвях. Это не считая женщин и детей. Так что я нелегко
поддаюсь словам -- слишком много я слышал слов умоляющих,
убеждающих, проклинающих. Но твои слова подействовали на меня,
они выше учения браминов. Я с радостью стал бы палачом на
твоей службе, убивал бы твоих врагов шафрановым шнуром, или
клинком, или пикой, или голыми руками -- потому что я знаток
всякого оружия и потратил три срока жизни на изучение его --
но я знаю, что это не твой путь. Жизнь и смерть -- одно для
тебя, и ты не ищешь уничтожения своих врагов. И я прошу
разрешения войти в твой орден. Для меня это не так трудно, как
было бы для другого. Кто-то должен отказаться от дома и семьи,
родины и собственности, у меня же ничего этого нет. Кто-то
должен отказаться от собственной воли, а я это уже сделал.
Единственное, что мне нужно теперь -- это желтая одежда.

-- Она твоя, -- сказал Татагатха, -- вместе с моим
благословением.

-----

Ральд получил платье буддийского монаха и стал укрепляться в
медитации. Через неделю, когда фестиваль близился к концу, он
пошел в город со своей чашкой для подаяния вместе с другими
монахами. Однако он не вернулся с ними. День перешел в вечер,
вечер в ночь. Рога Храма уже пропели последнюю ноту
н а г а с в а р а м, и многие путешественники начали
разъезжаться с фестиваля.

Долгое время Просветленный ходил по лесу, размышляя. Затем он
тоже исчез.

Вниз от рощи с болотами за ней, к городу Алондилу, над которым
возвышались каменистые холмы, а вокруг лежали сине-зеленые
поля, в город Алондил, все еще бурлящий путешественниками,
многие из которых еще пировали, по улицам Алондила, к холму с
Храмом, шел Будда.

Он вошел в первый двор; там была тишина. Собаки, дети и нищие
ушли. Жрецы спали. Один дремлющий служитель сидел на скамье на
базаре. Многие гробницы были теперь пусты, статуи унесены в
Храм. Перед несколькими другими стояли на коленях почитатели
в поздней молитве.

Он вошел во внутренний двор. На молитвенном коврике перед
статуей Ганеши сидел аскет. Он тоже казался статуей, поскольку
не делал видимых движений. Вокруг двора мерцали четыре
масляных лампы, их пляшущий свет первоначально служил для
усиления теней, лежавших но большей части гробниц. Маленькие
жертвенные свечи бросали слабый свет на некоторые статуи.

Татагатха прошел через двор и остановился против возвышающейся
статуи Кали; у ее ног мигала крошечная лампа. Улыбка Кали
казалась пластичной и подвижной, когда богиня смотрела на
стоявшего перед ней человека.

Через ее протянутую руку висел малиновый душащий шнур,
зацепленный одной петлей за острие ее кинжала.

Татагатха улыбнулся ей, и она как бы нахмурилась.

-- Покорись, моя дорогая, -- сказал он. -- Ты проиграла этот
раунд.

Она, казалось, кивнула, соглашаясь.

-- Я рад, что добился такого высокого признания с твоей стороны
за столь короткое время, -- продолжал он. -- Но даже если бы
тебе и удалось, старушка, это принесло бы тебе мало хорошего.
Теперь уже слишком поздно. Я кое-что начал, и ты не можешь
уничтожить сделанное. Слишком много слышалось древних слов. Ты
думала, что они пропали, и я так думал. Но мы оба ошиблись.
Религия, которой ты правишь, очень древняя, но и мой протест
тоже имеет давние традиции. Так что зови меня протестантом и
помни -- теперь я больше, чем просто человек. Прощай!

Он оставил Храм и гробницу Кали, где глаза Ямы пристально
смотрели ему в спину.

-----

Прошло много месяцев, прежде чем чудо свершилось, а когда оно
свершилось, оно не казалось чудом, потому что возникало
медленно и постепенно.

Ральд,пришедший с севера, когда по стране дули весенние ветры,
Ральд, несший смерть на своей руке и черный огонь в глазах,
Ральд с белыми бровями и остроконечными ушами заговорил
однажды днем, когда весна уже прошла, и длинные летние дни
жарко висели над Мостом Богов. Он заговорил своим неожиданным
баритоном, отвечая на вопрос путешественика.

Тот задал ему второй вопрос, а затем третий.

Ральд продолжал говорить, и несколько других монахов и
пилигримов собрались вокруг него. Ответы следовали за
вопросами, которые задавались теперь всеми, становились все
длиннее и длиннее, потому что сделались сравнениями,
примерами, аллегориями.

Затем все сели у его ног, и его темные глаза стали странными
озерами, и голос его шел как бы с Неба, чистый, мягкий,
мелодичный и убедительный.

Они слушали. Затем путешественники пошли своей дорогой. Но по
пути они встречались с другими путешественниками и
разговаривали с ними, так что, прежде чем лето кончилось,
пилигримы шли в пурпурную рощу, просили встречи с учеником
Будды и слушали его слова.

Татагатха разделил с ним проповедование. Они вместе учили Пути
Восьмисложной Тропы, говорили о славе Нирваны, об иллюзии мира
и о цепях, какие мир накладывает на человека.

А затем настало время, когда даже сладкоречивый Татагатха
слушал слова своего ученика, который переваривал все, что
проповедовал Будда, долго и глубоко размышлял над этим, и
теперь, когда нашел выход в тайное море, погружал свою твердую
как сталь руку в места скрытых вод и брызгал истиной на головы
слушателей.

Лето кончилось. Теперь уже не было сомнения, что
просветленность имеют двое: Татагатха и его маленький ученик,
которого звали здесь Сугатой. Говорили даже, что Сугата --
целитель, и что когда его глаза странно сияют, а ледяное
прикосновение его рук проходит по искривленному члену тела
больного, этот член выпрямляется. Говорили, что к слепым
внезапно возвращается зрение во время проповеди Сугаты.

Сугата верил в две вещи: в Путь Спасения и в Татагатху, Будду.

-- Прославленный, -- сказал он однажды Татагатхе, -- моя жизнь
была пуста, пока ты не открыл мне Истинную Тропу. Когда ты
получил свою просветленность, до того, как стать нашим
Учителем, было ли это напор огня, как рев воды, и ты везде, и
ты часть всего -- облаков и деревьев, животных в лесу, всех
людей, снега на горных вершинах и костей в поле?

-- Да, -- сказал Татагатха.

-- Я тоже познал радость всех этих вещей, -- сказал Сугата.

-- Да, я знаю.

-- Теперь я понимаю, почему ты однажды сказал, что все идет к
тебе. Ты принес в мир такое учение -- я понимаю, почему боги
завидуют. Бедные боги! Они достойны жалости. Но ты знаешь. Ты
знаешь все.

Татагатха не ответил.

-----

Когда весенние ветры снова пронеслись по земле, год прошел
полный цикл после прибытия второго Будды, с Неба обнажды
раздался страшный визг.

Горожане Алондила поворачивались на улицах и глядели в небо.
Шундры в полях бросили работу и смотрели вверх. В большом
Храме на холме настала внезапная тишина. В пурпурной роще за
городом монахи повернули головы.

Оно шло с неба -- существо, рожденное править ветром.

Оно шло с севера -- зеленое и красное, желтое и коричневое...
Оно скользило, как в танце, дорогой его был воздух.

Послышался другой визг, а затем биение мощных крыльев, когда
Оно поднималось над облаками, чтобы стать крошечной точкой.

А затем оно упало, как метеор, горя в пламени, все его цвета
свекали и ярко горели, когда оно росло и увеличивалось, и
нельзя было поверить, что может быть живое существо таких
размеров, такого движения, такого великолепия...

В небе темнела легендарная полуптица, полудух.

Верховное животное Вишну. Его клюв разбивал колесницы.

Над Алондилом кружилась птица Гаруда.

Покружилась и ушла за каменистые холмы, стоявшие позади
города.

-- Гаруда! -- неслось по городу, по полям, в Храме, в роще.

Она летела не одна; и все знали, что только бог может
пользоваться Птицей Гарудой как ездовым животным.

Затем наступила тишина. После визга и грохота крыльев казалось
естественным, что голоса понизились до шепота.

Просветленный стоял на дороге перед рощей, его монахи
столпились вокруг. Все повернулись к каменистым холмам.

Сугата подошел и встал рядом с Татагатхой.

-- Это было всего лишь прошлой весной... -- сказал он.

Татагатха кивнул.

-- Ральд не выполнил поручения, -- сказал Сугата, -- и вот
новая вещь идет с Неба?

Будда пожал плечами.

-- Я боюсь за тебя, мой учитель, -- сказал Сугата. -- Во всех
моих жизненных циклах только ты и был мне другом. Твое учение
дало мне мир. Почему они не могут оставить тебя в покое? Ты
самый безвредный из людей, и твое учение самое благородное и
мягкое; какое зло ты можешь принести?

Будда отвернулся.

В этот момент Птица Гаруда, сотрясая воздух и издав резкий
крик раскрытым клювом, снова взмыла над холмами. На этот раз
она не кружила над городом, а поднялась высоко в небо и
полетела на север с такой скоростью, что мгновенно исчезла из
виду.

-- Ее наездник слез и остался, -- предположил Сугата.

Будда пошел в пурпурную рощу.

-----

Он пришел из-за каменистых холмов пешком.

Он шел по каменной тропе, и его красные кожанные сапоги
ступали совершенно безшумно.

Вдали слышался шум бегущей воды. Маленький поток ее пересек
ему путь. Подвернув свой ярко-алый плащ, он пошел в обход
тропы. Рубиновая рукоятка его кривой сабли сверкала в
малиновых ножнах.

Обогнув скалу, он остановился. Вдали его кто-то ждал, стоя у
бревна, перекинутого через овраг, где бежал поток.

Его глаза на миг сузились, но затем он снова двинулся вперед.

Там стоял невысокий человек в черной одежде пилигрима и
кожаных доспехах, с которых свисало короткое лезвие из светлой
стали. Голова человека была почти лысой, если не считать
маленького пучка седых волос. Брови над темными глазами белые,
кожа бледная; уши казались заостренными.

Путешественник поднял руку и сказал этому человеку:

-- Доброе утро, пилигрим.

Человек не ответил, но загородил путь, встав перед бревном.

-- Прости меня, добрый паломник, но я собираюсь пройти здесь,
а ты затрудняешь мне проход, -- сказал пришедший.

-- Ты ошибаешься, Господин Яма, если думаешь, что готов пройти
здесь, -- ответил человек.

Человек в красном улыбнулся, показав ряд белых зубов.

-- Приятно, когда тебя узнают, -- сказал он, -- даже те, кто
заблуждается в другом.

-- Я огражден не словами, -- сказал человек в черном.

-- Вот как? -- другой поднял брови
преувеличенно-вопросительно. -- Чем же ты огражден? Уж не этой
ли полоской металла, которую ты носишь?

-- Ни чем иным.

-- А я принял ее сначала за какую-то варварскую молитвенную
палочку. Я знаю, что этот район полон странными культами и
примитивными сектами. На минуту я принял тебя за приверженца
какого-то суеверия. Но если, как ты сказал, это оружие, тогда
я верю, что ты знаком с его употреблением.

-- В какой-то мере, -- ответил человек в черном.

-- Это хорошо, -- сказал Яма, -- потому что я не люблю убивать
людей, которые не знают, что их ждет. Однако, я вынужден
указать тебе, что когда ты встанешь перед судом Высочайшего,
ты будешь считаться самоубийцей.

Другой слегка улыбнулся.

-- В любое время, когда ты будешь готов, бог смерти, я
облегчу твоему духу выход из его плотской оболочки.

-- Повтори еще раз, -- сказал Яма, -- и я быстро положу конец
беседе. Назови свое имя для передачи жрецам, чтобы они знали,
для кого совершить обряды.

-- Я отказался от своего последнего имени некоторое время
назад, -- ответил человек в черном. -- Поэтому супруг Кали
принесет смерть безымянному.

-- Ральд, ты дурак, -- сказал Яма и вытащил свое оружие.

Человек в черном достал свое.

-- Так и пологается, чтобы ты пошел к своей судьбе безымянным.
Ты изменил своей богине.

-- Жизнь полна измены, -- ответил тот. -- Вот и теперь,
выступая таким образом против тебя, я изменяю учению моего
нового Мастера. Но я должен следовать велению сердца. Ни мое
прежнее имя, ни мое новое, следовательно, не подходят ко мне,
я их не заслужил; так что не зови меня по имени!

И его клинок стал огнем, прыгающим отовсюду, звенящим,
сверкающим.

Перед этим нападением Яма отступал шаг за шагом и только
двигал кистью, парируя удары, несшиеся на него со всех сторон.

Отступив на десять шагов, Яма твердо встал и больше не
двигался. Его парирующие удары стали несколько шире, а выпады
его стали теперь более неожиданными и разнообразились ложными
атаками.

Так они щеголяли клинками, пока не покрылись потом; затем Яма
форсировал выпады, заставив противника отступать. Шаг за шагом
он вернул себе десять шагов.

Когда они снова встали на том месте, где начали, Яма признал
под звон стали:

-- А ты здорово выучил свои уроки, Ральд! Поздравляю!

В это время его противник провел свой клинок через хитроумный
двойной ложный выпад и легким прикосновением разрезал плечо
Ямы. На яркой одежде мгновенно выступила кровь.

Яма бросился вперед, сбил защиту с шеи противника и нанес
удар, который мог обезглавить врага.

Человек в черном поднял защиту, потряс головой, парировал
второй удар и бросился вперед, но его удар тоже был
отпарирован.

-- Смерть вымыла ошейник на твоем горле, -- сказал Яма, -- но
я найду и другой выход -- и его сабля запела звонкую песню,
когда он попытался нанести удар снизу.

Яма дал полную волю ярости этому клинку, укрепленному
столетиями и мастерами многих веков. Однако, противник все
шире отражал его атаки и, отступая теперь все быстрее,
все-таки ухитрялся сдерживать Яму, делая контрвыпады.

Он отступил до самого потока. Тогда Яма медленно сказал:

-- Полстолетия назад, когда ты был на короткое время моим
питомцем, я говорил себе: "Этот парень имеет в себе задатки
Мастера". И я не ошибся, Ральд.

Ты, вероятно, величайший меченосец из всех веков, какие я могу
вспомнить. Я могу почти простить отступничество, когда вижу
твою ловкость. Да, жаль...

Он сделал обманный выпад в грудь, но в последний момент обошел
парирующий удар и ударил краем лезвия выше запястья
противника.

Человек в черном, яростно парируя и задев Яму по голове,
отпрыгнул назад и занял позицию у конца бревна, перекинутого
через овраг, где бежал поток.

-- И рука тоже, Ральд!!Да, богиня намыла тебе защиту!
Попробуем здесь!

Сталь взвизгнула, когда он схватил ее особым приемом и сделал
зарубку на бицепсе врага.

-- Ага! Это место она пропустила! Попробуем другое!

Лезвия скрещивались, ударяли, парировали, отвечали.

Яма применил хитроумную атаку, и его длинная сабля снова
пустила кровь из плеча противника.

Человек в черном шагнул на бревно и нанес жестокий удар в
голову Ямы, но тот отбил его. Торопясь атаковать, Яма заставил
противника пятиться по бревну, а затем лягнул его в бок.

Человек в черном отскочил на противоположный берег. Как только
его ноги коснулись земли, он тоже отлягнулся, так что бревно
пришло в движение.

Оно покатилось, прежде чем Яма успел оседлать его, и,
соскользнув с берегов, обрушилось вниз, в поток, и поплыло к
западу.

-- Я бы сказал, тут нужен всего-то семи или восьмифутовый
прыжок, Яма! Давай прыгай! -- крикнул человек в черном.

Бог смерти улыбнулся.

-- Дыши, пока можешь, -- сказал он. -- Дыхание -- это наимение
ценимый дар богов. Никто не поет ему гимны, и молятся хорошему
воздуху, который вдыхают король и нищий, мастер и собака. Но
каково без него! Цени каждый вздох, Ральд, как будто он твой
последний -- потому что до последнего тоже рукой подать!

-- Ты, говорят, мудр в этих делах, Яма, -- сказал тот, кого
называли Ральдом и Сугатой. -- Говорят, ты бог, и твое
королевство -- смерть, и твои знания простираются далеко за
пределы понимания смертных. Поэтому я хотел бы спросить тебя,
пока мы стоим без дела.

Яма не улыбнулся своей насмешливой улыбкой,как улыбался при
всех предшествующих заявлениях своего противника. Эти слова
имели отношение к ритуалу.

-- Что ты желаешь знать? Я дарую тебе предсмертное благо
задавать вопросы.

Человек, которого звали Ральд и Сугата, запел древние слова
Катха Упанишад:

-- Когда человек умер, насчет этого всегда сомнение: одни
говорят, что он еще существует, а другие говорят, что нет. Я
хотел бы узнать об этом от тебя.

Яма ответил древними словами:

-- Насчет этого сомневаются даже боги. И это нетрудно понять,
потому что природа  а т м а н а  вещь тонкая. Задай другой
вопрос. Избавь меня от этого блага.

-- Прости меня, что это прежде всего пришло мне на ум, о
Смерть, но другого такого учителя, как ты, не найти, и,
конечно, нет другого блага, которого я желал бы больше в эту
минуту.

-- Оставайся жив и иди своей дорогой, -- сказал Яма, вкладывая
саблю в ножны. -- Я освобождаю тебя от твоей участи. Выбери
сыновей и внуков; выбери слонов, лошадей, стада и золото.
Выбирай любые другие блага -- красивых девушек, колесницы,
музыкальные инструменты. Я дам их тебе, и они будут ждать
тебя. Но не спрашивай меня о смерти.

-- О, Смерть, -- запел тот, -- все это длится лишь до
завтрашнего дня. Оставь своих девушек, лошадей, танцы и песни
для себя. Я приму только одно благо, которое просил -- скажи
мне, о Смерть, что лежит за пределами жизни, и в чем
сомневаются люди и боги?

Яма стоял неподвижно и не продолжал поэму.

-- Ладно, Ральд, -- сказал он, и его глаза впились в глаза
другого -- но об этом царстве словами не расскажешь. Я должен
показать тебе.

Они стояли так секунду, а затем человек в черном упал, закрыл
лицо руками, и из его горла вырвался единственный всхлип.

Когда это произошло, Яма снял с плеч свой плащ и швырнул его,
как сеть, через овраг.

Утяжеленный в рубцах для такого маневра, плащ упал, как сеть,
на противника Ямы.

Пока человек в черном дергал плечами, стараясь освободиться,
он услышал быстрый топот и треск: кроваво-красные сапоги Ямы
ударились на этой стороне оврага. Откинув в сторону плащ и
подняв свою защиту, Ральд парировал новую атаку Ямы. Земля
позади него поднималась холмом, и он все отступал, ища, где
можно остановится, так как голова Ямы приходилась теперь на
уровне его пояса. И он ударил вниз, по Яме. Яма медленно
пробивался наверх.

-- Бог смерти, бог смерти, -- пел Сугата, -- прости мне мой
дерзкий вопрос, но скажи, не солгал ли ты.

-- Ты скоро узнаешь об этом, -- сказал Яма и нанес удар,
который мог бы пробить человека насквозь. Но лезвие отскочило
от груди противника.

Дойдя до места, где грунт был неровным, маленький человек
начал пинать землю ногами, посылая на врага потоки пыли и
гравия. Яма прикрыл глаза левой рукой, но тогда на него
посыпались сверху более крупные камни. Они катились под ноги,
Яма поскользнулся, упал и съехал вниз по склону. Его противник
стал выворачивать более тяжелые камни, даже сдвинул большой
валун и сам последовал за ним вниз, высоко подняв кинжал.

Неспособный встать на ноги, чтобы своевременно отразить атаку,
Яма катился к потоку. Ему удалось задержаться на краю, но он
увидел катящийся валун и подался в сторону. Пока он цеплялся
обеими руками за землю, его сабля скатилась вниз в