ылезали стоптанные рыжие  башмаки.  Я
все понял, а бабка продолжала брюзжать голосом капитана Жукова:
     - Ишь, застряли как мертвые. Ваши давно в  обивочную  ушедши,  лекцию
про чемоданы слушают. Пошли, пошли, нечего тут  топтаться,  мне  еще  семь
цехов подметать.
     Мы с Василием Васильевичем пустились догонять наших, но  свернули  не
направо, к обивочной, а налево - к цеху N_15, где нас должны были ждать.
     У цеха никого не было.  На  запертых  железных  воротах  под  большой
цифрой "15" мелом было написано:  "Не  входить!  Опасно  для  жизни!  Идет
загрузка сырья" - и нарисован череп с перекрещенными костями.
     Василий Васильевич посмотрел на меня, я - на Василия  Васильевича,  и
мы оба пожали плечами. В том смысле - ну, мол, прибыли, а что дальше?
     А дальше послышался долгий жалобный стон,  который  тут  же  сменился
коротким веселым скрипом.
     Стонала электрическая тележка, а скрипели  наваленные  на  нее  горой
чемоданы. И управлял всем этим хозяйством человек с глухарем на шляпе.
     - Быстро прячьтесь по чемоданам,  -  сказал  Лодыгин,  затормозив.  -
Приказ товарища капитана.
     Я хотел узнать, зачем прятаться, но увидел,  что  Василий  Васильевич
уже захлопнул над собой крышку, а  Лодыгин  защелкивает  на  его  чемодане
замок.
     Тогда я  выбрал  себе  чемодан  по  росту,  забрался  в  него,  и  мы
отправились в трясущейся темноте туда не знаю куда.
     Лодыгин, не останавливая тележку, вышиб  запертую  железную  дверь  и
отлепил от номера цеха уже не нужную теперь единицу.
     В пятом цехе было темно, лишь  в  глубине,  подкрашенные  папиросными
огоньками,  ворочались  над  гигантским  чаном  лопасти   перерабатывающей
мельницы.
     - Сырье прибыло. Можно  загружать,  -  сказал  Лодыгин,  спрыгивая  с
тележки.
     По цеху пробежал хохоток, и  пять  лодыгинских  ртов  выплюнули,  как
один, папироски. Пять подошв затоптали их, чтобы не случился пожар, а пять
пар  рук  в  больших  рукавицах  принялись  бросать  чемоданы   на   ленту
транспортера-загрузчика.
     Когда чемодан со мной отправился в свой последний путь, одна  из  рук
сняла рукавицу и написала на  крышке  мелом:  "Смерть  шпиону  Филиппову".
Потом подождала следующего и вывела на его промятом боку: "И  примкнувшему
к нему директору Василию Васильевичу".
     Я почувствовал, как тряска сменилась резким твердым ударом,  и  меня,
как царевича в засмоленной бочке, понесло на плавной волне.  Интересно,  к
какому берегу вынесет меня окиян-море? И  чем  сейчас  занимается  капитан
Жуков?
     Я просунул руку в карман,  хотел  погладить  теплое  брюшко  черепахи
Тани, но Тани в кармане не оказалось.  Должно  быть,  вылезла  по  дороге,
подумал я и успокоился.
     Сверху красная кнопка была похожа  на  звезду  Марс,  отражающуюся  в
ночной глубине колодца.
     Балка была гладкая, как озерный лед, и опасная, как  стрела  железной
дороги, и единственное, о чем Таня молила своего черепашьего  бога,  -  не
сорваться раньше времени вниз.
     Она продвинулась еще немного вперед и решила - все, можно прыгать.
     По глазам ударила темнота. Таня сделала в воздухе разворот  и  летела
теперь панцирем вниз, отсчитывая тягучее время.
     Удара она не слышала, лишь заметила уголком  глаза,  как  конвейерная
лента остановилась и черные кирпичики чемоданов замерли на краю обрыва.
     Свет хлынул, как струя из брандспойта, и одновременно ударил гром.  Я
прикрыл руками лицо и хотел рвануться вперед, но кто-то силой удержал меня
за плечо, потом рывком повалил на спину.
     Не понимая, что происходит, я опять попытался встать, но бас капитана
Жукова заставил меня остаться на месте.
     - Тихо, пока лежи. Не ровен час попадешь под шальную пулю.
     Лежать было жестко и неудобно: под ребра что-то давило. Я потрогал  -
это был каблук от ботинка.  Капитан  Жуков  высился  надо  мной  каланчой,
приникнув к полевому биноклю.
     - Они нас немного перехитрили, но ничего. Все равно победа за нами.
     Похоже, мы поднялись с ним на вершину горы - цех был виден отсюда как
на ладони и все, что происходило в цехе.
     - Савраскин, держи левый  фланг!  Они  прорываются,  -  заорал  вдруг
капитан страшным голосом и замахал биноклем над головой.
     Я посмотрел вниз и  увидел,  как  сразу  двое  Лодыгиных,  размахивая
остатками третьего, надвигаются на какого-то невзрачного на вид  паренька,
замершего в боксерской стойке.
     Паренек оказался невзрачным только на вид. Он  сделал  что-то  такое,
отчего Лодыгины, бросив третьего, спрятались за железную будку. Но паренек
на этом не успокоился. Притворившись, что тяжело ранен,  он  брякнулся  на
бетонный пол и забился в фальшивой  агонии.  Один  из  Лодыгиных  выглянул
из-за будки, и тут псевдотяжелораненный  сунул  в  губы  тонкую  трубку  и
сделал мгновенный выдох.
     Я присвистнул, так необычно было то, что я увидел потом. Тот Лодыгин,
который неосторожно выглянул из-за будки, на глазах стал делаться дряблым,
ноги его размякли, и скоро на месте, где он стоял, остался лишь  небольшой
бугорок - кучка прорезиненной ветоши.
     Но до парада победы было еще далеко. Я видел, как побледнел  капитан,
потому что внизу из  какой-то  дырки  в  стене  вылезли  сразу  с  десяток
Лодыгиных и, растянувшись цепью, пошли в атаку.
     - Из пескоструйных аппаратов - огонь!!! - что есть  мочи  скомандовал
капитан, и миллионы искрометных песчинок вонзились в лодыгинские ряды.
     И тут чемодан, который все это время мирно лежал  в  сторонке,  вдруг
подпрыгнул как сумасшедший, крышка  его  откинулась  и  из  него  выскочил
Василий Васильевич.
     С криком "Коммунисты вперед!" он  спрыгнул  с  высоты  вниз  и  смело
бросился на врага.
     Но впереди уже никого не было -  одни  шипящие  воздушные  змейки  да
баррикада из дырявой резины.
     - Вниз! - сказал мне капитан Жуков, и мы сбежали  по  транспортеру  в
цех.
     - Он  в  компрессорной.  -  Из  дыры,  той  самой,  откуда  выскочила
вражеская подмога, пошатываясь, выбрался Женька Йоних.
     - Замечательно, - сказал капитан.  -  Из  компрессорной  только  один
выход. Теперь ему не уйти.
     - Нет! - раздался вдруг взволнованный голос.
     Из-за горы чемоданов, пошатываясь, как и Женька, нам навстречу  вышел
Лодыгин и упал перед капитаном Жуковым на колени.
     -  Не  убивайте  моего  Коленьку!   Он   хороший,   его   еще   можно
перевоспитать. Я знаю...
     - Ох уж мне эти любящие отцы, - смущенно проворчал капитан. -  Ладно.
Слушай мою команду. Брать только живым.
     Лодыгин-старший стоял возле  покореженной  двери  в  компрессорную  и
говорил в пробитую ломом дырочку:
     - Коля! Это я, твой папа. Сдавайся, Коленька, они тебе ничего плохого
не сделают. Вот и товарищ капитан подтвердит.
     - Подтверждаю, - подтвердил капитан Жуков.
     - Ну так как, Коля? Сдаешься?
     Все прислушались, ожидая, что он ответит.
     И он ответил.
     Раздался протяжный свист - такой громкий, что  у  нас  заложило  уши.
Потом вверху над нашими головами надулась пузырем крыша и лопнула,  осыпав
всех железной трухой.
     И в облаке белой пыли, как сказочный  многоголовый  дракон,  вырос  и
устремился к небу странный воздушный шар.
     Десять... двадцать Лодыгиных, собранные в летучую связку,  сияли  нам
резиновыми улыбками и махали на прощанье рукой.
     А под ними в оловянной гондоле плыл по небу еще один человек Лодыгин,
сын другого человека Лодыгина, оставленного им на земле.
     С каждым нашим вдохом и выдохом он делался все мельче и мельче,  пока
не превратился в один из миллиардов атомов воздуха, по которому он уплывал
на закат.



                                    23

     За мостом, за тихой водой реки, опутанный трамвайными проводами,  нас
ждал Египет.
     Женька подошел ровно в шесть.
     - Едем? - сказал я и показал за мост.
     - Чего здесь ехать - дойдем.
     Женька был не один.  В  руке  он  держал  футляр,  в  футляре  лежала
скрипка.
     Заметив мой удивленный взгляд, Женька слегка смутился.
     - Не оставлять же ее одну, - сказал он, отводя глаза в сторону.
     Я кивнул, я его понял, и мы пошли: Женька, черепаха Таня и я.
     - Подождите, - послышалось за нашими спинами.
     Это была Женькина мама. Она куталась в шерстяную шаль  и  размахивала
над головой авоськой.
     Женька остановился, я тоже.
     - Женя, - сказала Суламифь  Соломоновна,  тяжело  дыша.  -  Ты  забыл
бутерброды.
     - Ну мама... - хмуро ответил Женька, но авоську с бутербродами взял.
     Суламифь Соломоновна  вытерла  платочком  глаза  и  собралась  что-то
добавить, но мы уже зашагали дальше.
     Не прошли мы и десятка шагов, как услышали позади топот.
     - Йоних, Филиппов, минуточку!
     Теперь это был директор Василий Васильевич. В руках он держал книгу.
     - Возьмите. - Он протянул ее мне. "Чехов" - было написано на обложке.
     Я сказал: "Спасибо" - и взял. Чехов нам пригодится.
     Мы уже выходили на набережную, как вдруг  непонятно  откуда  появился
Лодыгин-старший.
     - Мальчики, - сказал он, переминаясь с ноги на ногу. - Коленьку моего
увидите, передавайте привет от папы.
     Мы кивнули. Нас ждал Египет, встречая нас октябрьским холодком.
     Женька первый ступил на мост и поздоровался со  сторожевым  сфинксом.
Тот ответил почему-то голосом капитана Жукова:
     - В общем, так. Будут какие-нибудь проблемы, шепните там  кому  надо,
что я, мол, в курсе.
     На середине моста мы замерли: трудно было сделать последний шаг.
     Женька обернулся и посмотрел на оставленный позади берег.
     Там было все знакомо: школа, улица, двор, лица, голоса, разговоры.
     Впереди была тьма египетская.
     - Идем, - сказал он упрямо.
     И мы пошли.