ервых. как-никак  медовый  месяц, а
во-вторых, узнику торопиться решительно некуда.
     Она,  однако, успела уже  выскользнуть  из-под его  руки, и  теперь  ее
смеющиеся глаза глядели на принца с деланной укоризной.
     --  Слушай,  мы с  тобой  совсем  подорвем общественную  нравственность
Итилиенской колонии.
     -- Было б  чего подрывать,  -- проворчал он. Йовин меж тем перепорхнула
солнечным зайчиком  на дальний  конец ложа, как была --  голышом --  уселась
там, скрестив ноги, и принялась приводить в порядок свою пшеничную шевелюру,
бросая  по временам на Фарамира быстрый внимательный взгляд из-под опущенных
ресниц.  В одну из их первых ночей он полушутя сказал ей, что одно  из самых
ярких и утонченных наслаждений, доступных мужчине, -- наблюдать, как любимая
поутру расчесывает волосы, и с той поры она постоянно оттачивала и шлифовала
этот  их  ритуал,  ревниво  наблюдая  за  его  реакцией:  "Тебе  по-прежнему
нравится,  милый?"  Он усмехнулся  про себя,  вспомнив  князя  Имрахиля: тот
утверждал,  будто северянки, при  всех  их внешних  достоинствах, в  постели
являют  собою  нечто  среднее  между снулой  рыбиной  и  березовым  поленом.
"Интересно, это мне  так крупно  подфартило или, наоборот, -- ему, бедолаге,
всю дорогу не везло?"
     -- Я сделаю тебе кофе?
     -- Вот уж это точно подрыв общественной нравственности! -- расхохотался
Фарамир.  --  Княгиня  Итилиенская  на  кухне  --  ночной  кошмар  ревнителя
аристократической чопорности...
     -- Боюсь, им  придется смириться с  моей  дикостью  и невоспитанностью.
Сегодня,  к  примеру, я  собираюсь  на  охоту --  хочу  приготовить на  ужин
настоящую запеченную дичь, и пускай они там все полопаются от  возмущения. А
то стряпня здешнего повара  мне уже не лезет  в горло:  парень, похоже,  изо
всех приправ знает только мышьяк и стрихнин.
     "Пускай съездит, -- подумал он, -- тогда, может, прямо сегодня и начнем
Игру?.." Последнее  время  их  с Йовин  стали  беспрепятственно выпускать из
форта -- по одному;  что ж, и на том спасибо, система  заложников тоже имеет
свои плюсы.
     -- А ты мне сегодня почитаешь?
     -- Обязательно. Ты опять хочешь про принцессу Элендейл?
     -- Н-ну... В общем, да!
     Вечернее чтение тоже стало для них ежедневным ритуалом, причем у  Йовин
было  несколько  любимых  историй,  которые она,  как  ребенок,  готова была
слушать снова и снова. Сама девушка --  как, впрочем,  и почти вся роханская
знать  -- ни читать, ни  писать  не  умела, так что волшебный мир, раскрытый
перед нею Фарамиром, совершенно поразил ее воображение. Собственно говоря, с
этого все и началось... Или раньше?
     ...В  день  боя  за  Пеленнорские укрепления  принц  командовал  правым
флангом  обороны:  он  сражался в  первых  рядах,  так что  было  совершенно
непонятно, каким образом тяжелая бронебойная стрела  могла  поразить  его со
спины --  в трапециевидную мышцу,  чуть  левее  основания шеи. Плоскости  ее
трехгранного жала были снабжены глубокими продольными желобками для яда, так
что, когда добрый  рыцарь Митрандир довез  его до Минас-Тирита,  принцу было
уже  совсем худо.  Его зачем-то  унесли  в отдельное  помещение госпиталя, а
дальше --  удивительным образом позабыли. Он  лежал прямо на каменном  полу,
абсолютно беспомощный -- яд вызвал слепоту и паралич, так что он даже не мог
позвать на помощь,  -- чувствуя,  как  замогильный холод,  уже  растворивший
нацело левую руку и шею.  неостановимо  разливается по всему  телу. Мозг его
при  этом работал совершенно четко, и  он с неумолимой ясностью осознал: его
сочли мертвецом.
     Прошла  вечность, доверху заполненная одиночеством и отчаянием, пока он
не ощутил  на губах  пряный  вкус  какой-то  маслянистой  жидкости;  отдушка
показалась ему знакомой, вызвав из памяти полузабытое название ацелас. Холод
отступил  --  чуть-чуть,  как  бы  нехотя,  --  и   тогда  из  мрака  возник
повелительный голос:
     -- Принц, если вы в памяти -- пошевелите пальцами правой руки.
     Как  же  это сделать --  пошевелить  пальцами, если  он их не  ощущает?
Наверное,  надо  вспомнить  во  всех  деталях  какое-нибудь  движение... ну,
например, как он извлекает меч из ножен, ощущая под  пальцами упругую  кожу,
которой обшита рукоять...
     -- Так, отлично.
     Неужто получилось? Видимо, так...
     -- Теперь усложним  задачу.  Одно движение  будет  означать  "да",  два
движения -- "нет". Попытайтесь сказать "нет".
     Он  старался представить себе, как дважды подряд  сжимает  кулак... Для
чего?..  Ага! Вот он берет со  стола перо, делает запись и  откладывает его.
Теперь ему нужно взять его снова, чтобы внести исправление...
     -- Превосходно. Итак, позвольте представиться: Арагорн, сын Арахорна. Я
-- прямой потомок Исилдура -- желаю выразить вам свое монаршее благоволение:
династия гондорских Правителей, последним  представителем коей являетесь вы,
хранила  мой  престол так, как должно. Однако многотрудное служение окончено
--  я пришел,  чтобы снять это бремя с плеч вашей династии.  Отныне и навеки
имя  ваше  будет  стоять   первым  среди  славнейших  родов  Воссоединенного
Королевства. Вы понимаете, что я говорю, Фарамир?
     Он понимал  все  превосходно, но  пальцами шевельнул дважды  --  "нет":
иначе выходило бы,  будто  он  косвенно  соглашается с  этим бредом. Потомок
Исилдура, надо же! А почему бы не прямо Илюватара?
     -- Вы  ведь  всегда были  среди  них  белой вороной,  принц.  --  Голос
Арагорна был  тих и  участлив, прямо  сердечный друг, да и только. -- Ну, то
что их всех безумно раздражали пяти ученые  занятия -- понятно: и впрямь, не
царское это дело... Но вам  ведь  ставили в вину  даже создание Итилиенского
полка и организацию разведывательной сети за Андуином -- разве не так?
     Ответить  "да"  не  позволяла  гордость,  "нет"  -- честность: все было
чистой  правдой  --  этот  самый  Арагорн  и  впрямь  неплохо  разбирался  в
гондорских  раскладах...   Когда  началась  война,   Фарамир,   сам   будучи
превосходным охотником,  сформировал  из вольных  стрелков (а  частью  --  и
просто лихих людей) специальный полк для лесных  операций --  Итилиенский, и
спустя небольшое время знаменитые кирит-унгольские  егеря почувствовали, что
их монополии на молниеносные  рейды по оперативным  тылам  противника пришел
конец.  Принц  лично  командовал  итилиенцами  во  множестве   боев  (когда,
например, попал  в  засаду  и  был уничтожен целый караван боевых мумаков) и
даже успел написать нечто  вроде трактата по той области военного искусства,
что несколькими веками спустя назовут "войной коммандос". В результате среди
столичных аристократов стала бытовать  шуточка, будто  он  намерен ввести  в
свой  рыцарский  герб новые  атрибуты  --  кистень  и черную маску... А  еще
задолго до войны Фарамир, глубоко и искренне любивший Восход и его культуру,
усилиями  добровольцев-единомышленников  организовал   в   тамошних  странах
регулярный  сбор  военной и политической  информации -- фактически  первую в
Закатных  странах  разведслужбу.  Именно  опираясь  на  ее   доклады,  принц
отстаивал  в  Королевском совете  линию  на  сотрудничество с  заандуинскими
государствами -- за что, естественно, заработал ярлык пораженца и едва ли не
пособника врага.
     -- Отец -- тот всегда считал вас размазней и, когда Боромир погиб, стал
в открытую искать способа аннулировать ваше право на престолонаследование...
Вы,  впрочем,  ничуть  этому не огорчались и даже, помнится, пошутили тогда:
"Если уж перо  набило  мне мозольку  на сгибе среднего пальца, то  скипетр и
подавно  сотрет  ладони до костей", -- право же, превосходно сказано, принц,
ни прибавить ни убавить! Так  что, -- голос Арагорна  зазвучал вдруг сухо  и
жестко, --  давайте считать,  что  мы  с  вами просто вернулись  к исходному
положению: гондорский престол вам не принадлежит, только взойдет  на него не
ваш беспутный братец -- царство ему небесное, -- а я. Вы слушаете меня?
     "Да".
     -- Значит, ситуация такова. Денетор умер... это тяжкий удар, но, думаю,
вы его  переживете. Война  в разгаре,  страна в безвластии, и я  -- Арагорн,
потомок Исилдура,  разбивший сегодня на Пеленнорских  полях рати Восхода, --
принимаю,  по  просьбе  войска,  корону   Воссоединенного  Королевства.  Это
однозначно:  варианты  есть лишь по части вашей собственной  судьбы,  принц.
Итак,  вариант первый: вы добровольно отрекаетесь от престола (не забывайте:
ваша династия -- не короли, а лишь Правители!) и убываете из Минас-Тирита на
княжение  в  одну из гондорских земель; думаю, Итилиен подойдет в самый раз.
Вариант второй: вы  отказываетесь, но тогда  я и не подумаю вас лечить --  с
какой стати? -- и получу корону после вашей  скорой смерти. Кстати говоря, о
том,  что  вы  еще  живы,  не  догадывается  никто, кроме  меня:  похоронная
церемония назначена на нынешнее утро, и я просто не стану ей препятствовать.
По  прошествии нескольких  часов вы услышите,  как над  вами стукнет  плита,
закрывающая  отверстие склепа... Ну, остальное дорисует ваше воображение. Вы
меня поняли, Фарамир?
     Пальцы  принца  молчали.  Ему  всегда  было присуще спокойное  мужество
философа,  но   перспектива   быть  заживо  погребенным   способна   вселить
разрушительный ужас в любую душу.
     -- О  нет,  так  не  пойдет.  Если вы  через полминуты не дадите ясного
ответа, я уйду,  а через пару часов -- когда действие ацеласа  закончится --
за вами явятся могильщики. Поверьте,  мне более по душе  первый вариант,  но
если вы сами предпочитаете склеп...
     "Нет".
     -- "Нет" -- в смысле "да"? Вы согласны стать князем Итилиенским?
     "Да".
     -- Значит, мы пришли  к взаимопониманию; вашего слова вполне достаточно
-- пока. Спустя  небольшое время, когда к вам вернется способность говорить,
мы посетим вас вместе с князем Имрахилем -- он, по смерти Денетора, временно
управляет  городом и  страной.  Имрахиль  засвидетельствует  перед вами  мои
династические права,  с коими он к  тому времени ознакомится;  вы же, в свой
черед, подтвердите, что  слагаете с себя обязаности гондорского  Правителя и
намерены  удалиться в  Итилиен.  Благородство  князя и  его  дружба  с  вами
известны всему Гондору, так что его обращение к народу будет, как я полагаю,
воспринято должным образом. Вы согласны? Отвечайте же -- да или нет?!
     "Да".
     --  Кстати, отвечаю на ваш  невысказанный вопрос  -- отчего бы  мне  не
убрать вас по второму варианту,  что вроде  бы проще и надежнее. Соображения
тут вполне прагматические: живой и отрекшийся Фарамир  в Итилиене безопасен,
а  вот его прах,  хранимый  под  полом  усыпальницы  гондорских  правителей,
наверняка породит целые сонмы самозванцев -- Лжефарамиров... Да, и еще одно.
Я уверен, что у вас и в мыслях нет изменить данному вами слову, но на всякий
случай имейте в виду: вылечить вас не сможет никто в Средиземье, кроме меня,
а лечение это  будет еще  долгим,  и обернуться может по-всякому...  Вы меня
поняли?
     "Да". (Чего уж тут не  понять: хорошо, если просто  отравят, а  то ведь
превратят в растение -- будешь пускать слюни и делать под себя...)
     -- Вот и замечательно. А напоследок скажу вот что -- думаю, для вас это
немаловажно...  -- В голосе Арагорна, к немалому удивлению принца, зазвучало
неподдельное  волнение.  -- Я  обещаю править  Гондором так,  чтобы  у  вас,
Фарамир, ни разу не появилось случая сказать: "Я сделал бы  это лучше него".
Я  обещаю,  что  при  мне  Воссоединенное Королевство  достигнет расцвета  и
величия, невиданных в иные времена. И  еще  я  обещаю, что история Короля  и
Правителя войдет во все летописи так, что прославит вас на вечные времена. А
теперь выпейте вот это и засните.
     Очнулся он по-прежнему  во власти мрака и немоты, однако страшный холод
отступил  в левую  часть тела, в окрестности раны, и -- о счастье! -- он уже
ощущал боль, и даже мог немного шевелиться. Рядом раздавались чьи-то голоса,
но затем они снова умолкли... И тогда появилась Девушка.

        ГЛАВА 21

      Сначала была только рука -- маленькая,  но не  по-женски крепкая;  рука
наездницы  и  фехтовальщицы,  как он сразу определил для  себя.  Девушка  не
обладала навыками  настоящей сестры  милосердия, но возиться  с  ранеными ей
было явно не в новинку: почему она, однако, все делает одной рукой -- может,
тоже ранена? Он попытался прикинуть ее рост (исходя из того, как далеко  она
достает,  присевши на  край  его  ложа)  -- выходило  где-то  около  пяти  с
половиной  футов. А как-то раз ему  несказанно повезло:  она  склонилась над
ним, и в этот миг  ее рассыпавшиеся шелковистые волосы упали на лицо принца.
Так он узнал, что она не носит прически (значит, почти наверняка  северянка,
из Рохана); самое же главное -- он теперь ни  с чем на свете не спутает этот
запах, в котором, как в предвечернем степном ветерке, сухой жар прогретой за
день земли смешивется с терпким освежающим ароматом полыни.
     Лекарство Арагорна между тем делало  свое дело, и уже на следующий день
он произнес первые слова, коими, разумеется, стали:
     -- Как вас зовут?
     -- Йовин.
     Йовин... Будто звук  колокольчика  -- только не здешнего, латунного,  а
тех фарфоровых,  что  привозят  изредка  с  Дальнего Восхода. Да, голос  был
вполне  под  стать  его обладательнице  --  какою  он  ее нарисовал в  своем
воображении.
     -- А что с вашей левой рукой, Йовин?
     -- Так вы уже можете видеть?!
     -- Увы! Это лишь результаты моих умозаключений.
     -- Ну-ка объясните...
     Тогда он описал ее внешность --  какою она составилась  из тех кусочков
мозаики, что оказались в его распоряжении.
     -- Потрясающе! -- воскликнула она. -- А теперь скажите -- какие у  меня
глаза?
     -- Наверняка большие и широко расставленные.
     -- Нет, а цвет?
     -- Цвет... гм... Зеленый!
     -- Я вам и вправду поверила, -- в голосе девушки зазвучало неподдельное
разочарование, -- а вы, оказывается, просто видели меня где-то раньше...
     -- Клянусь чем угодно, Йовин, -- я просто назвал свой любимый цвет, вот
и все. Так, значит, я угадал?.. Но вы так и  не  ответили  --  что  с  вашей
рукой; сами-то вы не ранены?
     -- О, совершеннейшая царапина,  поверьте, особенно на фоне  вашей раны.
Просто мужчины имеют обыкновение оттирать нас в сторонку, едва лишь приходит
черед делить плоды победы.
     Йовин четко, как профессиональный военный, описала события Пеленнорской
битвы, не забывая  при этом то подать ему лекарство, то  поправить  повязку.
Фарамиру все время казалось, будто от девушки исходит какое-то особое тепло;
вот оно-то (а  вовсе не лекарства) и  прогнало  прочь тот смертельный озноб,
что терзал его тело. Однако когда он, движимый благодарностью, накрыл ладонь
Йовин  своею, та мягко, но весьма решительно отобрала руку и  со словами: "А
вот  это  уже   совершенно  излишне,  принц"  покинула  своего  подопечного,
наказавши кликнуть ее  -- буде возникнет  настоящая  нужда. Опечаленный этим
странным  афронтом,  он  задремал (теперь это  и вправду был нормальный сон,
освежающий и лечащий), а по пробуждении услыхал поблизости от себя окончание
некого разговора, причем в одном из собеседников он  узнал Иовин, а в другом
-- к немалому своему удивлению -- Арагорна.
     -- ...Так что тебе придется поехать вместе с ним в Итилиен.
     -- Но почему, Ари? Я больше не могу без тебя, ты же знаешь...
     --  Так надо, дорогая.  Это совсем  недолго -- недели три,  может быть,
месяц.
     --  Это очень  долго, но я сделаю все, как тебе нужно, не беспокойся...
Ты хочешь, чтобы я была возле него?
     -- Да. Ты закончишь его лечение: у тебя хорошо  выходит. Ну и вообще --
поглядишь, как он там устроится на новом месте.
     -- Знаешь, а он очень милый...
     --  Ну конечно!  У тебя будет  превосходный  собеседник -- думаю, ты не
будешь с ним скучать.
     -- Не буду скучать? Как ты добр!..
     -- Прости,  я  вовсе не то  хотел сказать...  Голоса  удалились,  потом
хлопнула дверь, и Фарамир подумал, что хотя, конечно, это не его дело, но...
И тут он вскрикнул от внезапной боли:  вновь обретенный свет  ворвался в его
зрачки и будто бы обжег их нежное с отвычки донышко. А она уже сидела рядом,
встревоженно схватив его за руку:
     -- Что с вами?
     -- Ничего, Йовин, кажется, зрение возвращается.
     -- Нет, правда?!
     Все вокруг плавало и  шло  радужными  ореолами, но  боль быстро утихла.
Когда же принц наконец отер  слезы  и впервые разглядел Йовин, сердце у него
сперва  замерло, а затем  обдало его обжигающей волной:  перед ним  была  та
самая  девушка, которую  он  нарисовал в  своем воображении.  Не похожая,  а
именно та -- от  цвета  глаз до жеста, которым она поправляет волосы. "Это я
сам ее создал, -- обреченно подумал он, -- и теперь никуда уже не денусь".
     ...Форт  Эмин-Арнен, имеющий  отныне служить резиденцией Его Высочества
князя  Итилиенского,  никаким  фортом,  собственно  говоря, не был. Это  был
циклопических размеров бревенчатый дом о трех этажах с невероятно запутанной
планировкой и кучей архитектурных излишеств -- всяческих башенок, светелок и
внешних  галерей. Смотрелось  это  все,  однако,  на  удивление  гармонично:
чувствовалось, что к  его созданию приложили руку уроженцы Ангмара -- именно
там, на  далеком лесном Севере,  процветает  подобное  деревянное зодчество.
Расположен  он  был с точки зрения  ландшафтной архитектуры  выше  всяческих
похвал, а вот с военной -- хуже  некуда,  что называется, ни Богу свечка, ни
черту кочерга: ничто ни от  чего  не  прикрывал. К  тому же  окружающий  его
частокол  неведомые  эстеты  от   фортификации  сооружали   со  столь  явным
отвращением  к  своему делу, что он тянул разве  что  на учебное пособие для
Военно-инженерной академии -- "Как не надо строить внешние укрепления: найди
восемь  ошибок".  Вероятно, именно по этой  причине Эмин-Арнен был  оставлен
мордорцами без  боя -- как заведомо  незащитимая  позиция, и  достался своим
нынешним хозяевам в целости и сохранности.
     Впрочем,  кого тут  следовало бы  называть  "хозяином", было  не вполне
ясно.  Князя Итиленского, во  всяком случае, назвать таковым можно  было  бы
лишь в качестве издевки: он не  обладал даже правом  самостоятельно выходить
за ворота форта. Его гостья, сестра короля Роханской Марки Йовин,  с немалым
удивлением поняла, что  имеет тот же странный статус, что  и принц. Она безо
всякой  задней  мысли  попросила вернуть ей меч,  пошутив при  этом, что без
оружия  чувствует  себя  не  вполне одетой, -- и  услыхала  ответную  шутку:
"Красивой девушке дезабилье всегда к лицу". По  челу Йовин пробежало облачко
досады:  комплимент лейтенанта Белого  отряда (сорока человек, выделенных им
Арагорном в качестве личной охраны) был, даже на ее раскрепощенный  вкус, на
грани фола;  положив  для  себя  впредь  держаться  с  этой  публикой  более
официально, она пожелала видеть командира отряда капитана Берегонда.
     В конце концов, всякая шутка имеет свои границы; они не в Минас-Тирите,
и гулять безоружной  по здешним лесам,  где запросто могут шастать недобитые
гоблины, по-настоящему  опасно. -- О, Ее Высочеству  не о  чем беспокоиться:
гоблины -- это проблема ее телохранителей. -- Уж не хочет ли он сказать, что
ее повсюду будут сопровождать те четверо мордоворотов?  -- Несомненно, и  на
то имеется личное распоряжение Его Величества; впрочем, если  Ее  Высочеству
не нравятся эти четверо, их можно заменить другими. -- Между прочим, Арагорн
ей не государь и не опекун, и, если так дело пойдет, она тотчас же возьмет и
вернется обратно в Минас-Тирит... или даже не в Минас-Тирит, а в Эдорас!  --
К сожалению, до письменого приказа Его  Величества это тоже невозможно. --То
есть...  то  есть,  попросту говоря,  она  пленница ?  -- Ну  что  вы  такое
говорите. Ваше Высочество!  Пленники --  те  под  замком  сидят, а вы --  да
скач