Я и так отдам все, что вы пожелаете.
     От демонстративной покорности жертвы Серепан моментально обнаглел и шагнул еще ближе.
     - Котлы тоже снимай, петух!
     Мужик пожал плечами и сунул свободную правую руку за обшлаг рукава. Все налетчики столпились вокруг, вытягивая шеи. Такого легкого дела, без шума и напряга, у них еще не случалось!
     Дальнейшего развития событий никто из грабителей не предвидел.
     Жертва вдруг каким-то кошачьим движением отшатнулась, одновременно совершив широкое размашистое движение правой рукой, в которой тускло блеснуло что-то стремительное...
     Коша, а попросту Кошкин Паша, самый младший в компании, изумленно увидел, как интеллигент, который еще мгновение назад казался подавленным и покорным, резко взмахнул правой рукой и тут же рухнул сверху на почему-то упавшего Лаптя. Самым страшным было то, что отделилось от плеч Серепана и темным мячом запрыгало прямо к ногам оцепеневшего парнишки.
     Теряя сознание от мертвящего ужаса, Паша внезапно понял, что этот непонятный темный предмет - голова.
     Он завизжал на невыносимо высокой ноте, повернулся и на ватных, подгибающихся ногах кинулся бежать, не обращая внимания на что-то горячее, струившееся по ногам...
     "Это сон! Это сон! Это все мне снится... - перепуганным воробьем колотилось в его голове. - Сейчас мама разбудит, и все..."
     Князь пружинисто, как дикий кот, вскочил с тела своей жертвы, привычно вытирая дымящийся на морозе клинок об ее одежду. Двое нападавших лежали чуть в стороне, еще конвульсивно подергиваясь, причем у того, который повыше (Князь с удовлетворением отметил, что еще не потерял сноровки) отсутствовала голова. Третий без движения (потребовался всего лишь один точный, анатомически выверенный удар) скорчился у ног, а четвертый, визжа от ужаса, удалялся, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. Князь еще раз усмехнулся, подкинув, перехватил нож за лезвие и, хладнокровно отпустив жертву на оптимальное расстояние, широко размахнулся...
     Паша, спотыкаясь ставшими вдруг непослушными ногами, успел пробежать, завывая, еще несколько метров, пока что-то твердое не швырнуло его страшным ударом между лопаток вперед, на жесткий, обдирающий лицо до крови наст, напрочь вышибая дыхание и саму жизнь.

***

     Князь, словно пасьянс, раскладывал перед собой на дрянной, давно потерявшей первоначальную расцветку и прорезанной в сотне мест кухонной клеенке добычу.
     Собственно, добычей это все можно было назвать с большой натяжкой, скорее, сувенирами - потрепанная бордового цвета книжица с разлапистым, похожим на краба, гербом на обложке, гордо именуемая здесь паспортом, мало отличающаяся по внешнему виду от записной, содержание которой составляли в основном блатные стихи и чьи-то телефоны, складной нож, годный только для открывания бутылок и консервных банок, финка примерно такого же качества (из бочечного обода ее сделали, что ли, - лезвие гнется, как... как не знаю что!) да кастет, легонький, грубый, явно на руку подростка. И с таким вот барахлом эти недоумки пошли на гоп-стоп? Да их бы любой калека без рук без ног разогнал!
     Самого-то главного, местных денег, которые были сейчас ох как необходимы Князю, в карманах налетчиков, сейчас уже, наверное, остывших, не оказалось ни гроша. В том смысле, что вообще не было. Ни одной паршивой копейки, на которую здесь, правда, даже коробка спичек не купишь. Конечно, именно от безденежья местная шпана и пошла на дело, чего он хотел? Но чтобы вот так...
     Князь в сердцах сгреб весь мусор в ящик стола и прошелся по комнате, прикуривая от спички паршивого вкуса сигарету без фильтра или даже мундштука из мятой ржаво-красной бумажной пачки, найденной в кармане главаря. Надо же, "Прима"! Ну и самомнение у местных табачников! Еще бы каким-нибудь "Люксом" назвали или "Абсолютом"!
     Все складывалось как-то наперекосяк, не так, как думалось вначале, в эйфории от удачного избавления из лап ищеек. Слишком поздно, уже разделавшись с этим недоумком Клещом, сообразил Князь, что это последний из тех, к кому он мог здесь обратиться за помощью. Пасечник, кому Клещ толкал золотишко, ценящееся тут необычайно высоко и, как ни странно, запрещенное к обращению в любом виде, кроме ювелирных изделий, давно мертв, на местный криминал выходить опасно - вряд ли они любят чужаков, пасущихся на их территории, - либо сдадут властям, либо... Колун, изучивший тут все ходы-выходы, далеко, за проклятой дверью, никак не желающей отворяться скоро уже месяц... А все проклятый шпик, просочившийся следом за Князем сюда, на эту сторону. Видимо, он каким-то образом и расстроил не понятный никому механизм этой двери...
     Князь оперся на холодный (Из мрамора они их тут делают, что ли? Дерева не хватает?) подоконник, уставясь в темноту ночи. Снег, заставший его еще на улице, теперь валил густо, крупными хлопьями, будто стремясь наверстать отыгранные весной очки. Это ему и на руку: к утру покойников, если на них какой-нибудь остолоп еще не наткнулся, заметет так, что ни одна ищейка не найдет. Оттают, когда снег полностью сойдет, а тогда, возможно, его вообще здесь не будет...
     Нет, на дверь надеяться нечего. Можно год тут просидеть и ничего не дождаться, а может быть, и больше... Валить нужно из города, добыть денег и валить. Неужели он, Георгий Кавардовский, не найдет чем заняться в этом мире, столь непохожем на прежний? В мире, где нет ни полиции, ни жандармов (местная милиция сосунки по сравнению с волкодавами с "того света"!), где золото - запретная и вожделенная ценность, а наркотики можно найти чуть ли не на каждом шагу... Где в ходу - а это главное - такие вот паспорта...
     Князь еще раз презрительно перелистал темно-красную книжечку. Никаких скрытых систем защиты, никакой специальной краски, никаких магнитных вставок. Обычная печать, черно-белая фотография, приклеенная каким-то паршивым клейстером, уже, кстати, наполовину отошедшая, металлические скрепки (не поверите - ржавые!), элементарный водяной знак... Качество даже хуже, чем у местных денег, которые даже сами аборигены презрительно называют деревянными. Что же должно было произойти в этой России, если рубль - крепчайшая валюта мира - выродился до такой степени, что ему предпочитают любые другие цветные бумажки, вплоть до презренных североамериканских долларов и совсем уж невероятных финских марок? Хотя политика-то Князя никогда по-настоящему не интересовала.
     Паспорт все не давал покоя. Вспомнить, что ли, прошлое? Рука вроде пока твердая... А краски, а бумага? Нет, до того, как будут установлены необходимые связи, и браться нечего. А пока сойдет и этот, если над ним пару вечеров поколдовать...
     Подцепив ногтем отошедший край фотографии, Князь осторожно отодрал квадратик плотной глянцевой бумаги и с усмешкой провел ногтем по тонкой шейке коротко стриженного паренька, испуганно выпучившего глазенки в объектив. Да, удар был все же неплохой!
     Куда же подевался этот сыщик? Словно сквозь землю провалился. Это не есть гут, как говаривал один знакомый немчик. Не вернулся же он тогда в родной мир? Он и дороги-то к тому дому не нашел бы - разве чудом каким-то. Не мог жандарм, реалист до мозга костей, как здесь выражаются, въехать в ситуацию, поверить разом в то, что очутился совсем в ином мире. Он, Георгий Кавардовский, в безоблачном детстве зачитывавшийся всякими фантастическими приключениями, и сам-то долго не мог поверить, когда Колун, каторжная шестерка, божась через слово, рассказывал про это чудо. Поверил, лишь увидев самолично и испытав...
     В лучшем случае, поди, прячется где-нибудь, а в худшем... В худшем-то получается совсем плохо. Попади он в руки местным - не важно, блатным или легавым, - ниточка может потянуться к нему, Князю. Ну легаши-то, конечно, не поверят - такие же твердолобые, как и везде, - в желтый дом упекут, и все, а урки? Колун-то кое с кем тут связывался и кроме Клеща с Пасечником покойным, упокой, Господи, его еврейскую душу... Да и за Клещом-то кто-то наверняка стоял. Не мог пацан сопливый такие дела проворачивать, никак не мог, не та масть... Надо девку его пощупать. Как там ее - Анютка, что ли? Не в прямом, конечно, смысле - щупать-то там нечего, соплячка худосочная, а вот знать тут кого-нибудь из блатных может вполне... Да вообще-то и как баба сгодится. Он же Князь, а не монах - третью неделю без женщины... Скоро, как Колун, на пацанов начнет заглядываться...
     Кстати, о легавых: прикормить бы какого-нибудь пожаднее, смотришь - наладилось бы и с документами, и с деньжатами. Надо это обмозговать на досуге. А пока - спать!

5

     Какое-то царство серого цвета... Редкие автомобили невзрачной расцветки, ковыляющие по дрянной мостовой - старомодные, заставляющие вспомнить о золотых семидесятых; малолюдные днем улицы, оживающие только два раза в сутки: утром около восьми и вечером около шести. В эти часы их заполняют огромные толпы серых, однообразно одетых людей. Поутру людской поток понуро бредущих словно на эшафот одинаковых, как близнецы, жителей стремится в одну сторону, туда, где за невысокими кирпичными стенами с колючей проволокой поверху скрываются заводы (прошагав однажды в общем потоке до того места, где толпа вливалась в одноэтажный домик со стеклянными дверями, прилепившийся к кирпичному забору, Петр Андреевич разглядел лаконичную вывеску под стеклом: "Ремонтный завод, г. Хоревск"), вечером, заметно повеселев, - обратно домой... Все как в запрещенных на территории Империи книгах англичанина Оруэлла, читанных еще во время учебы, по специальному допуску. Город всеобщего счастья...
     Черт, что же это за край такой? Слава богу, люди вроде бы одеты так же, как и в России, не выделяешься на их фоне... Ерунда, это ведь и есть Россия, вот только какая?
     Городок, конечно, еще более съежился, стал как-то ниже, грязнее, неухоженнее, что ли, если можно так выразиться. Но вот электростанция - на прежнем месте, даже труб у нее столько же. Нонсенс. Больше - никакого сходства!
     Где многоэтажные дома новостроек? Где вычурные, "Алексеевский ренессанс", особнячки нуворишей, фарфоровых и мучных королей, занимавшие целый квартал? Где наконец монументальное, позапрошлого века, здание городского Дворянского собрания - первая достопримечательность Хоревска? Где на центральной площади перед Городской думой памятник благодетелю города Алексею Второму, при котором он и расцвел?
     Там и Думы-то нет... Только какое-то невзрачное трехэтажное зданьице с фасадом, украшенным огромным мозаичным портретом лысоватого лобастого мужчины с плутовским прищуром и интеллигентной бородкой а-ля Чехов, выдержанным в красно-багряных тонах. А еще-громадный, метров десять высотой, серый бетонный памятник той же вроде бы личности на кирпичном пьедестале, выполненном в виде длинной трибуны. И всюду эти выцветшие и ярко-красные флаги разной степени ветхости: где с синей полосой по древку, где просто красные с золотистой эмблемой вверху... Серое и красное...
     Петр Андреевич разглядел эту эмблему подробно в центре какого-то значка варварской формы, отдаленно напоминающего привычные полковые, изображенного возле названия пожелтевшей газеты, найденной в новом убежище.
     Знак, - что-то вроде венка из колосьев, наложенного на зубчатое колесо и увенчанного знаменем с литерами СССР, - помещался рядом с другим, похожим, но с профилем того же лысоватого субъекта и надписью на знамени ЛЕНИН. Скрещенные серп и молоток - масонская эмблема, не иначе, особенно если учесть пятиконечные звезды-пентаграммы, щедро рассыпанные везде и всюду - от фасадов домов и решеток оград до обложек журналов и почтовых карточек, выставленных в газетных витринах. Даже на пустом спичечном коробке, который ротмистр, оглянувшись, подобрал на снегу, была изображена красная звезда с той же эмблемой в центре под лаконичной надписью: "23 февраля".
     Да и сами-то газеты: упомянутый уже "Челябинский рабочий", "Правда", какая-то еще "Комсомольская правда", "Ленинское знамя", "Труд", "Советский спорт" с теми же и другими знаками перед заглавиями...
     Даже "Красная Звезда", посвященная, видимо, будням местных военных, но, увы, Чебрикову попал в руки только ее обрывок... Единственное знакомое название - "Сельская жизнь", да и то не знакомый глянцевый журнал о жизни поместного дворянства, а черно-белая газетенка на плохой бумаге все с теми же знаками. А заголовки статей и рубрик? "Вести с полей", "Человек труда", "Международная панорама", "Трудящиеся всего мира встречают юбилей..." А совершенно дикая орфография? Неужели он не болен, не бредит, а попал в самую настоящую утопию Томаса Мора, Томазо Кампанеллы, Роберта Оуэна или Карла Маркса? У руководства страной - рабочие и крестьяне, дворянства и купечества нет и в помине, страшно подумать - сам Государь...
     - Под ноги смотри, козел! - Вырвал Чебрикова из задумчивости визгливый голос какой-то женщины с огромными кошелками. - Зальют зенки с утра пораньше и шляются, тунеядцы.
     Совершенно плебейский тип: одутловатая темно-красная в синеву физиономия, какое-то невообразимое серо-буро-малиновое пальтецо, раздутое на необъятных бедрах и не менее обширном бюсте, бесформенная вязаная шапочка-берет, кожаные сапоги на каблуке... Не иначе - представительница пролетариата, управляющего страной. Неудивительно, что страна выглядит настолько убого.
     А цены? Вы бы только видели цены в магазинах с почти пустыми витринами! И везде таблички: "По талонам". Какие талоны? Что это такое? Пресловутый коммунизм по этому еврейскому экономисту Марксу? Или коммуна по Оуэну? А может, "Город Солнца" по Кампанелле?
     Чебриков вздохнул и длинно сглотнул голодную слюну, глядя на витрину очередной продуктовой лавки с лаконичным названием "ХЛЕБ". Хоть бы вон тот сероватый рогалик или страшную с виду буханку хлеба - вторая неделя как иссяк скудный сухой паек, обнаруженный в одном из карманов куртки-самобранки. Дней восемь как вообще не ел человеческой пищи, только какие-то полусгнившие овощи, выкопанные из-под снега в огороде, терпкую рябину и вяжущие во рту мелкие яблочки-ранетки, забытые на деревьях в окрестных садах... Страшно сказать: на кота-Шаляпина поглядывал уже не только с эстетическим, но и с гастрономическим интересом! Обойму патронов из "ва-льтера" извел на голубей, благо глушитель имеется, но охота не оправдывает себя: патронов маловато, а с чем он еще здесь столкнется - неизвестно. Или оставить всего один - напоследок...
     "Прекрати, тряпка! - скомандовал себе ротмистр, решительно отходя от заманчивой витрины. - Не на необитаемом же острове в самом деле! Вспомни ту операцию в Виргинии: там небось круче приходилось!"
     "Круче не круче, а там все было понятно: тут мы - тут янки! - встрял какой-то посторонний голос. - И никаких там политесов: что видишь - твое, по вечному закону войны... А здесь? Тоже по закону войны поступать? Как Кавардовский?"
     "Ни в коем случае!.."
     Ну все - начал спорить сам с собой - считай, поплыл... Как же есть-то хочется! Полный карман денег - в том, привычном, Хоревске автомобиль мог бы купить запросто, и не дешевый, а здесь... Хоть бы внешне походили имеющиеся в наличии монеты и бумажки на здешние! Так нет: все не так - и размеры и цвета.
     Петр Андреевич выудил из кармана подобранную на улице (обронил, видать, кто-то) тускло-серую монетку, явно не серебряную, а из какого-то белого сплава. "15 копеек 2001" - видимо, год выпуска. Размером походит на привычный пятиалтынный, но лишь размером, а изображения совсем не те... Вместо двуглавого орла - разлапистый, напоминающий краба герб в виде земного шара, окруженного венком из колосьев, густо переплетенных лентами, и та же загадочная аббревиатура СССР внизу. Не стоит и упоминать, что поверх земного шара распластался тот же символ - скрещенные серп и молоток. Эх, еще бы купить можно было что-нибудь на эту денежку!
     В голове сам собой начал складываться список продуктов, которые на пятнадцать копеек ротмистр Чебриков мог бы приобрести в настоящем Хоревске: хлеб, молоко, шоколад или что-нибудь мясное, сто граммов водки... Тягучая слюна переполнила рот и, оглянувшись, не видит ли кто, граф точным плевком отправил излишки в замусоренную железную урну. Слава богу, хоть на этом ржавом ящике на шарнирном креплении свою эмблему не приварили!
     От неожиданно раздавшегося над головой рева мощных двигателей ротмистр присел и привычно завертел головой: а ну как шарахнет ракетой...
     Самолет, пронесшийся почти над самыми крышами, ничем не шарахнул... Мощный реактивный истребитель типа "Горыныча" самолето-строительного концерна "Дукс", хищный, с двумя высокими килями, произвел на пробудившегося в Петре Андреевиче военного гораздо больше, чем виденные на улицах автомобили.
     Не вяжется как-то: самые современные самолеты и пустые прилавки. Может быть, какая-нибудь иностранная оккупация? Нет, на крыльях и фюзеляже те же звезды.
     Видение, почти фантастическое на фоне окружающей убогости, слегка притупило голод, но, как только летающая квинтэссенция передовой инженерной мысли скрылась за домами, желудок сразу напомнил о себе.
     Хотя бы банальный бутерброд: ломтик черного хлеба, намазанный маслом и украшенный...
     Все, хватит о съестном! Где же взять местных денег? Банк ограбить, что ли? Так не встречал ведь еще ни одного... Может быть, пройтись на рынок?
     Рынок в здешнем, потустороннем Хоревске располагался на месте церкви. Рынком в прямом понимании назвать его было трудно: невысокий, красного кирпича забор с башенками а-ля Кремль по углам, навевающий мысли о каком-то фортификационном сооружении (подобными заборами здесь, как оказалось, были окружены все промышленные предприятия, что-то обширное, но невысокое, невидимое из-за ограды, с интригующим и лаконичным названием "База", и даже электростанция), металлические решетчатые ворота... Казалось, местные купцы... тьфу, нет ведь здесь никаких купцов, готовились от кого-то держать оборону. От степных кочевников к примеру. А что? Ротмистр нисколько не удивился бы, если бы здесь кроме утопическо-масонского государства отыскалась бы степная орда, регулярно совершающая набеги на города. Тогда население, организованно укрывшись за кирпичными стенами... Нет, не клеится! В этом случае должна существовать стена и вокруг всего города... К тому же самолеты... Да и невысоки стенки-то. Умелый всадник легко перемахнет, если скакун привычный, не деревенская кляча.
     Глаза ротмистра слегка затуманились при одном воспоминании о верном Хазаре, ахалтекинце чистых кровей, оставленном в Петербурге. Как он там сейчас?..
     На вывеске местного рынка красовались те же серп с молотком и звездой и надпись "Хоревский колхозный рынок". Второе слово было, мягко выражаясь, странным, но что делать? Подобными несуразицами здесь наполнено все. Петр Андреевич решительно ступил под гостеприимную арку...

***

     Торговля была удручающе скудной: всего несколько рядов грубо сколоченных прилавков из потемневшего от непогоды дерева с такими же грубыми навесами, заполненные торговцами едва ли на треть, причем товары были не менее убоги, чем окружающий пейзаж... Пробовать продукты, куркули деревенские, тоже не давали, исподлобья наблюдая за странноватым покупателем, с унылой миной разгуливающим между рядами.
     Урчание в животе от вида недоступного съестного только усилилось, и тогда Петр Андреевич, чтобы не бередить себя, испытывая танталовы муки, решил навестить вещевые ряды.
     Здесь торговля кипела: были заняты не только все прилавки, точно такие же как и продуктовые, только без навесов (интересно, а дождь их что - не мочит?), но и грязный снег вокруг, застеленный тряпьем всевозможных цветов так, чтобы оставить только узкие проходы для покупателей, которых было чуть ли не в десять раз больше, чем продавцов. Продавалось и покупалось все, начиная от совершенно новой одежды с неоторванными еще фабричными ярлыками, довольно красивой фарфоровой, фаянсовой и керамической посуды и запчастей, по виду автомобильных, до сущего барахла типа старых помятых чайников и явно отвернутых где-то в подъездах видавших виды дверных ручек. Всякого рода