оизошло и на этот раз.
     Сверкнувший в опасной близости от плеча перекатившегося Петра Андреевича клинок Князя неожиданно для его обладателя глубоко вонзился и тут же засел в мягкой на первый взгляд, но сплошь перевитой корнями лесной почве. На его освобождение ушел всего какой-то миг, но он оказался роковым для преступника...
     "Дюрандаль" прочертил в воздухе сияющую дугу снизу вверх и глубоко рассек правое плечо Кавардовского, заставив его ладонь безжизненно соскользнуть с рукояти застрявшего в земле скимитара. В следующую секунду вскочивший ротмистр ударом ноги опрокинул своего врага наземь и, отшвырнув свой меч, навалился сверху, выкручивая ему здоровую руку.
     Николай, в гудящей как вечевой колокол голове которого все происшедшее слилось в один сложный пируэт, успел подумать о том, чего стоило Чебрикову сдержать руку при ударе, чтобы не рассечь проклятого бандита пополам, чего тот, впрочем, и заслуживал.
     - Как вы, Николай Ильич? - не оборачиваясь, спросил граф. Голос его звучал ровно и спокойно, будто это не он только что чуть было не распростился со своей жизнью и едва не отнял чужую. - В порядке? Шаляпин прошел?
     Николай вдруг отчетливо вспомнил, как скомканной тряпкой от удара стрелы улетел куда-то чудесный кот, и у него перехватило горло. Сколько раз спасал их Шаляпин? Спас и в последний, а вот самого его уберечь не удалось...
     Ротмистр, видимо, почувствовал неладное и повернулся к Александрову.
     - Что...
     - Ротмистр... - прокашлявшись, начал Николай, но тот уже все понял.
     От удара в челюсть зашевелившийся было Князь затих в траве, а Чебриков вмиг оказался на ногах.
     - Не может быть! - закричал он, вцепившись руками в отвороты куртки Александрова и тряся его, словно тряпичную куклу, так, что окровавленная голова болталась из стороны в сторону. - Не может этого быть!
     Николай впервые видел бесстрастного графа в таком состоянии и не желал сопротивляться.
     "Пусть перегорит... - болталось где-то в одурманенном дикой болью сознании. - Пусть отойдет немного..."
     Подлетевшая Валя с криком повисла на руках ротмистра, и тот, разглядев наконец состояние товарища и опомнившись, бережно опустил его, почти потерявшего сознание, на траву.
     - Простите, господин Александров, - глухо пробормотал Петр Андреевич, глядя в сторону. - Я... Простите дурака.
     - Ничего... - едва смог выдавить из себя Николай, пытаясь перебороть подступающую к горлу тошноту. - Я понимаю... Это вы простите меня, ротмистр, - просипел он, после того как Валя немного привела его в чувство. - Я не успел... Меня просто вышвырнуло оттуда. Должно быть, камень из пращи...
     Чебриков сидел к нему спиной сгорбившись и машинально водил пальцем по лезвию воткнутого в землю "Дюрандаля", извлекая печальный звук...
     - Я пойду туда, - внезапно вскинулся он. - Может быть...
     В этот момент в центре поляны, точно там, где располагался вход в иной мир, сипло фыркнуло, дунуло нестерпимым жаром, словно из жерла доменной печи, и обдало мерзким сернистым запахом...
     - Кажется, жрец сдержал свое обещание, - пробормотал ротмистр, глядя на пятно выжженной дотла травы, над которым поднимался сизый дымок.
     То, что на поляне появился кто-то еще, путешественники осознали не сразу...
     На краю обгорелого пятна стоял на коленях, вжав в плечи голову и боязливо глядя по сторонам, парень лет двадцати пяти, кажется, один из обслуги катапульт, мельком виденный по ту сторону. На вытянутых руках он протягивал ротмистру небольшой окровавленный сверток из такой же, как и его балахон, розовой ткани.
     Сверток едва заметно шевелился...

***

     Недаром говорят, что у кошек - девять жизней. Какую по счету жизнь жил на белом свете матерый уличный кот по имени Шаляпин, не знал никто, но он жил.
     Жил упрямо, несмотря на ужасную рану, нанесенную ему тяжелой боевой стрелой, пробившей гибкое тельце навылет, несмотря на содранный клок шкуры на голове и вытекший правый глаз. Кот нипочем не желал расставаться с жизнью, пусть и дарившей ему не слишком много радостей, и не упускавшей возможности задать добрую трепку, цепляясь за нее с упорством приговоренного к смерти. В сознание он почти не приходил, постоянно пребывая в зыбком балансировании между жизнью и смертью.
     После катаклизма переход закрылся наглухо, возможно, навсегда, и ни о каком возвращении назад Аланапуримбы, или, как его окрестили для краткости, Алана, речи идти не могло. Оставалось только надеяться, что в храме, отделенном теперь от этого мира невообразимыми далями, остался хоть кто-то живой. Если только в храме, а не во всем мире...
     Все путешественники, включая новоприобретенного товарища, сидели над умирающим котом, и никто не решался признать неизбежного...
     Больше всех корил себя Николай.
     Не отбрось он тогда, в храме, обломок стрелы, заинтересовавший его, столь беспечно, Кавардовский не смог бы перерезать путы и освободиться. Не пострадал бы Жорка, оглушенный притаившимся у входа Князем, когда ротмистр, сгоряча решивший, что беглец скрылся в спасительном для него лесу, кинулся следом. Хорошо еще, что, кроме берестовской двустволки без единого заряда, у Конькевича не оказалось при себе огнестрельного оружия. Будь иначе - на путешествии пришлось бы ставить точку. Блестящий в прошлом гвардейский офицер и неплохой фехтовальщик решил обойтись холодным оружием. Как оказалось - небезосновательно...
     Солнце уже клонилось к западу, когда ротмистр поднял наконец голову.
     - Нести с собой тяжело раненного Шаляпина мы не можем, господа. Бросить его умирать здесь - тоже. Я решил... - Ротмистр сглотнул и продолжал уже громче, чтобы заглушить предательский звон в голосе: - Я решил поступить, как поступают с раненным в бою товарищем, когда ничем не могут ему помочь и не желают продлевать мучений. Я хочу помочь ему уйти с честью. Думаю, он бы мое решение одобрил...
     В этот момент кот открыл уцелевший глаз и проникновенно взглянул в глаза своему другу. Николай мог бы поклясться, что Шаляпин понял слова Чебрикова. Более того - он был согласен... Глаз устало закрылся, и по боку, покрытому слипшейся от крови шерстью, пробежала длинная судорога...
     - Все... - прошептала зареванная Валя. Но кот был еще жив.
     - Идите, - прикрикнул ротмистр на своих спутников. - Я вас догоню.
     Разделить с ним нелегкую обязанность не захотел никто, включая ничего не понимавшего, но проникшегося важностью момента аборигена. Хотя какого аборигена? Здесь он был таким же гостем, как и остальные.
     Не оборачиваясь, путешественники почти дошли до кромки кустарника, окружавшего поляну, когда их окликнул чистый и звонкий детский голос:
     - А что вы тут делаете?

***

     Маленькая, лет шести, не более, девочка в чистеньком пестром платьице и сандаликах, появившаяся неведомо откуда посреди абсолютно девственного леса-любой мог бы принять ее за галлюцинацию утомленного сознания. Она была тут же окружена и подвергнута перекрестному допросу:
     - Кто ты? Откуда ты взялась? Где взрослые? Как тебя зовут?
     Не принимали участия только ротмистр, скорбно продолжавший сидеть рядом с умирающим другом, да Алан, карауливший с обнаженным скимитаром в руках связанного Кавардовского (рана в плече оказалась хоть и глубокой и болезненной, но не опасной для его поганой жизни).
     Девочка совершенно не испугалась грязных, оборванных и окровавленных взрослых, к тому же до зубов вооруженных. Она весело щебетала, расспрашивая их то об одном, то о другом, но почти не отвечая на вопросы.
     Общими усилиями из этого "чуда природы" удалось вытянуть, что зовут ее Дилия, ей скоро будет семь лет, а живет она с папой и мамой "там, далеко". Девочка была ухожена и совсем не похожа на заблудившуюся в лесу. Все окружающее она воспринимала как новую интересную игру.
     - А вы в кино снимаетесь? - Она весело прыгала на одной ножке, срывала цветочки, норовила потрогать понравившееся почему-то больше всех ружье Конькевича, пыталась научить всех петь песенку. - Я по спутнику видела недавно одно. Там дяди с такими же ружьями, как у вас, бегали и стреляли друг в друга... А таких сабель у них не было!.. А зачем они вам? А можно потрогать?.. А почему этот дядя лежит? Он устал?.. Он болеет?..
     Беготня и вопросы длились бы еще долго, если бы Дилия случайно не наткнулась взглядом на окровавленного Шаляпина, которого все пытались прикрыть от нее спинами. Негоже невинному существу приобщаться к виду страданий и смерти...
     - Ой, киса!.. Ей плохо?.. А кто ее так?..
     Девочка плюхнулась на коленки рядом с тряпицей, на которой лежал кот, и с состраданием на лице принялась его разглядывать. По круглому детскому личику горохом покатились прозрачные слезы... Она попыталась погладить судорожно дышащее животное, но Чебриков, легонько взяв ее ладошку, отвел ее в сторону:
     - Не надо, девочка... Ему очень больно.
     Девочка, не переставая всхлипывать, упрямо вырвала руку у большого дяди и все-таки прикоснулась к слипшейся шерсти.
     Склонившиеся над смертным одром путешественники ожидали всего: судороги, крика боли, агонии, смерти, но только не того, что произошло.
     Кот снова приоткрыл глаз и вдруг лизнул гладившую его детскую ручку...
     - Он мурлычет, - прошептал не верящий своим глазам ротмистр.
     Еще несколько минут, и кот оказался на руках девочки, ловко запеленавшей его в тот же лоскут ткани, на котором он лежал, и теперь баюкавшей, словно куклу.
     - Он спит... - прошептала Дилия. - Ему хорошо... - И тут же выдала: - Вы же торопитесь? Вам нужно идти. А кисоньку оставьте мне. Она поправится - не волнуйтесь!..
     Спутники переглянулись. Голос девочки был таким убедительным, а глаза сияли такой неподдельной чистотой, что хотелось верить во все, что она говорит.
     В конце концов ее вмешательство решало проблему. И ротмистр понял немой вопрос товарищей.
     - Да, девочка, - с трудом проговорил он, поднимаясь с колен. - Возьми котика себе. Только заботься о нем. А если... - Голос Чебрикова предательски дрогнул, и он отвернулся, играя желваками.
     - Конечно! Я его вылечу, дяденьки! Точно-точно! И мама моя поможет, и папа, и бабушка! Ну я пойду? А то меня ждут...
     - Иди, Дилия, до свидания...
     Девочка, бережно прижимая к себе спеленатого кота, отбежала на несколько шагов и, обернувшись, прощально вскинула вверх ладошку:
     - До свидания!.. Не волнуйтесь за котика!..
     Внезапно ее заволокло дымкой, взявшейся ниоткуда, а когда через несколько секунд та развеялась, на поляне никого, кроме путешественников, уже не оказалось. Лишь распрямлялись примятые стебельки травы в том месте, которое только что покинула девчушка.
     - Да-а-а, - протянул Жорка, задумчиво чеша в затылке, где в пышной шевелюре торчал на манер орлиного пера цветочек, воткнутый мимоходом девочкой. - При таких их способностях и технике не удивлюсь, что Шаляпин поправится и нас еще догонит.
     - Кого "их"? - Николай изумленно ощупывал голову, уже совершенно не болевшую.
     - Ну... местных жителей... Она же говорила: "Папа, мама, бабушка"...
     Алан простер руки к солнцу и с благоговением на лице протянул:
     - Ма-а-ай-я!..
     - Ты прав. - Ротмистр, снова бодрый и собранный, решительно швырнул меч, которому так и не пришлось сыграть мрачную роль избавителя, в ножны. - Что-то такое - не от мира сего - в ней присутствует. По коням, господа?

***

     - Вот он! - Ротмистр обвел глазами остатки небольшого отряда, в изнеможении повалившиеся на траву, обрывавшуюся у полоски галечного берега близ поваленного дерева. На карте это место было помечено синим кружочком со стрелкой, напоминающим астрологический знак Марса (он же биологическо-медицин-кий символ самца или, если хотите, мужчины).
     На ставшую за прошедшие месяцы рутинной операцию по определению границ перехода ушло всего несколько минут: брошенные камешки уже на третьем десятке стали исчезать в "никуда", ясно очерчивая незримую черту. Судя по размерам, ворота были приличные: в проем вполне вошел бы большегрузный автомобиль, и, вполне возможно, постоянно действующие. К сожалению, убедиться в этом стопроцентно можно было только эмпирическим путем. Увы, ни опытного "миропроходца" Берестова, ни Шаляпина с путешественниками уже не было.
     Последняя потеря была еще свежа в памяти, несмотря на без малого месяц, пролетевший с той поры. Хотя... Теплилась надежда на лучшее.
     Торопиться было некуда, и Чебриков скомандовал привал.
     Набирались сил для броска в очередной неизвестный мир примерно полтора часа, перекусив, отдохнув, перевязав раненых и пополнив запасы пресной воды - бог знает в какие дебри закинут их эти ворота, с виду такие безопасные и устойчивые.
     Что переход устойчивый, выяснили между делом, время от времени кидая камешки в его зев, для удобства обозначенный воткнутыми в галечный берег ивовыми прутиками.
     Последним накормили связанного по рукам и ногам Кавардовского, злобно вращавшего налитыми кровью глазами и опасно, словно дикий зверь, щелкавшего челюстями в непосредственной близости от милосердных рук. Доверять этой многоликой и коварной твари после всего происшедшего никто не собирался, наплевав на все правила содержания пленных. Хотя какой он там пленный...
     - Ну что, вперед?..
     Вопрос был скорее риторическим, так как отряд уже построился согласно заведенному порядку, а на покрытых разводами грязи и пота лицах не читалось ничего, кроме усталости.
     - Я пошел, - буднично сообщил Чебриков, проверяя в последний раз верный автомат (жаль, патронов "на одну заварку" осталось!) и слегка высвобождая из ножен "Дюрандаль". - Следующим, на четвертой сотне, проталкивайте Князя, затем Николай... Остальные - произвольно, Алан прикрывает.
     Молчаливый, как всегда, бывший храмовый послушник согласно кивнул, поправил перевязь с дротиками и, отступив на пару шагов, принялся озирать окрестные холмы.
     Все как обычно... Перекрестившись напоследок, Петр Андреевич, поглаживая подушечкой пальца спусковой крючок "АКСУ", шагнул в никуда...

***

     Солнце палило, словно в пустыне, хотя в нескольких шагах по галечнику весело журчала говорливая речка, а противоположный берег манил прозрачным, уже подернутым ранним осенним золотом березняком.
     - Припекает, - лениво процедил Николай, швыряя очередной камешек.
     Ротмистр не ответил, да Александров и не ждал ответа, отпустив замечание так, в пространство.
     Вот уже второй час они сидели втроем (вернее, сидели только Николай и Чебриков, а Кавардовский лежал лицом вниз, придавленный коленом ротмистра), не сводя глаз с пустого пространства над воткнутыми в гальку прутиками. Брошенные туда камешки исправно исчезали на середине полета, но проем оставался мертвым: почему-то никого не пропуская на эту сторону.
     - Может, случилось что? - в который раз спросил капитан, машинально поправляя на плече ремень пулемета.
     Чебриков снова не ответил: нечего было отвечать.
     - Слушай, Петр, может, я схожу туда?
     - Сиди... Подождем еще полчаса.
     - Может, там на них напали, а вся "тяжелая артиллерия" здесь, у нас.
     - Кто напал-то?
     - А фиг его знает.
     Граф отвернулся и принялся смотреть на блещущую мириадами искр поверхность безымянной реки. Метрах в ста возвышался огромный утес, у могучей груди которого поток поворачивал куда-то, судя по солнцу, на восток. Очередной безлюдный мир...
     Умиротворяющая тишина, солнечные отблески на воде, беззаботный щебет каких-то птичек действовали настолько гипнотически, что глаза слипались сами собой. Даже Князь, вжатый коленом в галечный берег, вроде бы задремал.
     Кто это там идет по мелководью, расплескивая сапогами фонтаны брызг? Солнце светит прямо в глаза, не разобрать... Пусть подойдет поближе. Взять на прицел? Лень... Смертельная лень... Даже рук поднимать не хочется, не то что передергивать затвор. Может, этот человек и не опасен совсем. Конечно, не опасен! Вон как доверчиво идет, руки пустые, улыбается... Улыбается? Что-то знакомое в его силуэте, походке... Да это же Сергей Владимирович! Берестов! Откуда он здесь? Он же... А что это у него в руках? Шаляпин! Жив бродяга!
     Уже не обращая внимания на зашевелившегося Кавардовского, Петр Андреевич вскочил на ноги и припустил, скользя на гальке, навстречу дорогой его сердцу парочке...
     - Владимирыч! Шаляпин!
     Вдруг шедший навстречу Берестов остановился и предостерегающе замахал свободной рукой графу, предупреждая о чем-то за его спиной. Кот тоже весь на-пружинился, сверкая глазами... Что там?
     Князь...
     Опять?!.. Кавардовский, снова каким-то образом исхитрившийся развязаться, уже успел подхватить забытый ротмистром на радостях автомат и теперь неторопливо, словно в замедленной киносъемке, черный зрачок разворачивается в сторону чудесным образом появившихся друзей. Где же Николай, спит он, что ли?..
     Клюнув носом, граф вскинулся и очумело, как и любой другой спросонья, начал озираться вокруг. Естественно, никаких Берестова с Шаляпиным здесь не было: откуда им взяться в этих безлюдных местах? Стоп! И Николая тоже нет! А что это там белеет возле прутиков-ограждений?
     Вскочив с Князя, что-то недовольно заворчавшего, Чебриков кинулся к непонятному белому пятну.
     На вырванном из записной книжки листке в клетку, придавленном камнем, крупным почерком капитана значилось:
     "Петр Андреевич, не обессудь, ждать не могу, иду к нашим. Бог даст вернусь. Коля".
     Камешки по-прежнему легко пропадали в бездонном омуте межпространственного перехода, но назад не вылетел ни один.
     Сколько же он спал? Солнце если и сдвинулось, ненамного... По часам выходило: минут двадцать.
     Откуда-то из глубин амуниции, навьюченной на ротмистра, давно уже доносился какой-то надоедливый писк, сливающийся в полузабытую мелодию... Напоминальник, что ли?.. Отключить на фиг, как Коля бывало говаривал, отвлекает...
     А что же это он раззвонился-то вдруг?
     Не веря себе, граф, словно капустные листья, разворошил многочисленные одежки и вытянул на свет божий приборчик, исправно мигавший зеленым огоньком.
     "На вашем счету осталось всего три рубля пятьдесят восемь с половиной копеек. Возможный срок отключения от сети - шесть дней. Рекомендуемая сумма предварительной оплаты..."
     Не может быть! Не должно так быть! Пройти столько миров, столько пережить вместе с друзьями, выжить несмотря ни на что, чтобы оказаться здесь, в родном мире, в одиночку, чтобы потерять всех спутников на последнем шаге?! Госпо-о-ди!!!
     Швырнув ни в чем не повинный приборчик на землю, ротмистр рухнул на колени перед мертвым проемом и сжал лицо ладонями.
     - Что, легавый, не пофартило? - раздался сзади лающий смех, но обернуться не было сил...

***

     Солнце уже опускалось, зацепившись краем за утес на повороте безымянной реки, когда ротмистр поднялся и деловито начал собираться в путь.
     Поправив автомат и закинув за спину рюкзак, Чебриков распутал ремешки, стягивавшие лодыжки Кавардовского, и без особенной злобы, но чувствительно пнул его ботинком в бок.
     - Вставай, сволочь.
     Князь, словно не был ранен и измотан переходом, перетек в сидячее положение, оскалил зубы и отрывисто выговорил, словно плюнул в лицо ротмистру:
     - А вы... нахватались плебейских привычек в этом путешествии... ваше сиятельство!..
     Глядя в наглые смеющиеся глаза подонка и убийцы, Петру Андреевичу как никогда хотелось сейчас чуть-чуть усилить нажатие указательного пальца на полированную сталь спускового крючка автомата, чтобы все двенадцать пуль, остававшиеся сейчас в магазине, вылетев одной очередью, не миновали этого ухмыляющегося лица, которое, наверное, будет видеться теперь в кошмарах до самого смертного часа.
     Палец уже сам собой наливался тяжестью на нагретом металле, и отвести его стоило немалых усилий. Видимо заметив старуху-смерть, ухмыльнувшуюся ему беззубым ртом из глаз ротмистра, убийца осекся, а улыбка на лице его стала какой-то неуверенной.
     - Э-э-э, господин ротмистр! Полегче... Вам же нужно меня береч