ить с первого раза...
     - Ну мы же договаривались, господин Лукиченко... - протянул бандит, заметив свежие царапины на металле возле замочной скважины. - Что вы, как малое дитя, право. Открыть все равно не откроете, а замок испортите: придется тогда цепь с собой таскать. На заказ ведь сделана - не распилить.
     Похоже, Князь сегодня находился в приподнятом настроении, что за несколько недель пребывания в этой дыре наблюдалось не часто.
     Виталий смутно помнил сам процесс перехода на эту сторону.
     К тому моменту, когда, по словам Кавардовского, ворота открылись, Лукиченко уже день метался в бреду, то выплывая из него на грешную землю, то снова проваливаясь в кошмарную мешанину реальных и фантастических событий, знакомых людей и страшных монстров... К нему протягивали руки то безголовые покойники, то изжелта-бледная Анюта с зияющей на тоненькой шее страшной черно-багровой раной, то хохотал в лицо некто горбоносый и краснолицый с козлиными рожками на выпуклом морщинистом лбу, то брезгливо кривил губы капитан Александров...
     Средневековый европейский городок, похожий на виденные в прибалтийских фильмах, возникший внезапно перед глазами, Виталий посчитал одним из кошмаров. Тем более что после утомительного пешего перехода по снежной целине он мечтал только о том, как бы прилечь (безуспешно пытаясь это проделать всю дорогу, что пресекалось, впрочем, в зародыше заботливым Князем) и обхватить зябнущими ладонями кружку с кипятком... Поэтому, проснувшись в один прекрасный момент от назойливого колокольного звона в тесной комнатушке, окно которой выходило на какое-то темное здание с готической крышей, увенчанной флюгером в виде вычурного дракона, испытал настоящий шок.
     Прямо под окном комнаты - как оказалось впоследствии, номера в блаукиферской гостинице "На Ратушной площади" (не самой, между прочим, захудалой) - при огромном стечении народа совершалась самая настоящая казнь!
     На высоком деревянном помосте под самой натуральной виселицей коренастый палач в пурпурном глухом капюшоне только что поставил трясущегося молодого человека, почти подростка, на табурет и теперь, накинув на худую шею приговоренного широкую петлю, деловито выбирал слабину веревки.
     - Стойте! Прекратите это безобразие! - Забыв про все, едва стоящий на ногах Виталий всем телом, как огромная муха, колотился в оконное стекло, безуспешно ища и не находя задвижку. - Это же преступление!
     В глубине сознания билась мыслишка, что, возможно, он каким-то чудом попал на съемки исторического фильма, но слишком уж деловито и, судя по всему, профессионально действовал палач, а камеры и осветительные приборы отсутствовали...
     "Нужно чем-нибудь выбить окно! - промелькнула в одурманенном болезнью мозгу трезвая мысль. - И позвать на помощь".
     Пока лейтенант суетливо рыскал по комнате в поисках подходящего предмета, натыкаясь то на старинный бронзовый подсвечник и тремя оплывшими свечами, то на непонятного предназначения сосуд, то на темное деревянное распятие, колокольный звон за окнами оборвался, а толпа восторженно взревела - стало ясно, что все кончено.
     Тощая фигура в облегающих черных одеждах, вращаясь на натянутой как струна веревке словно юла, мучительно извивалась в нескольких сантиметрах от дощатого помоста, отчаянно пытаясь дотянуться до
     него кончиками пальцев босых ног, а толпа восторженно ревела, подбрасывая в воздух шапки и трости. Сознание, дав Виталию досмотреть до конца кошмарную сцену, наконец милосердно оставило его...
     - Хочу вас обрадовать, подпоручик, срок вашего вынужденного заключения, кажется, подошел к концу! - Звук голоса Кавардовского вырвал милиционера из тягостных воспоминаний. - Радуйтесь: завтра, самое большее - послезавтра мы выступаем в путь.
     - А в чем дело? Вы достаточно насладились дикими нравами этого городишки? - съязвил лейтенант, массируя натертое браслетом запястье изрядно похудевшей руки. - Или уже собрали все, что плохо лежит?
     Насколько мог понять постепенно оправившийся после тяжелой болезни Лукиченко (молодой крепкий организм взял свое, несмотря на практически полное отсутствие лекарств), Князь развернул тут бурную деятельность, исчезая на день-два, порой ночами, постоянно притаскивая в дом увесистые пакеты, выскакивая на отрывистый стук в дверь, без сомнения условный... Один раз милиционер, на свою беду, застал его врасплох отстирывающим в тазике чужую кровь со своей одежды и был избит осатаневшим головорезом жестоко, едва не до полусмерти. Призрак проклятой виселицы, торчавшей перед ратушей в назидание возможным правонарушителям, все чаще вставал перед Виталием в ночных кошмарах: вряд ли здесь, казня преступников со средневековой непосредственностью, делали скидку их пособникам.
     - Нет, подпоручик, просто наши друзья собрались на днях выступить в путь. А нам, - Князь выкладывал и выставлял на стол принесенную с собой снедь, между делом вскрывая банки, откупоривая бутылки и аккуратно нарезая изящными ломтиками хлеб, колбасу и ноздреватый сыр. Пользовался он при этом своим любимым ножичком, как всегда острым, словно бритва парикмахера. - Особенно задерживаться здесь тоже не стоит.

***

     - А все-таки, Сергей Владимирыч. - Жорка не отставал от Берестова с вопросами. - Чем вы здесь так прославились, что весь город вас знает?
     - Да так... - темнил старик, уходя от прямого ответа. - Приторговываю я тут кое-чем...
     Ротмистр остановился и, повернувшись к "миропроходцу", сурово сдвинул брови:
     - Надеюсь, это кое-что не относится к разряду наркотических средств или чему-нибудь подобному, господин Берестов?
     - Господь с вами, Петр Андреевич! - замахал на него старик. - Страсти какие говорите! Не буду я на старости лет с заразой этой связываться.
     - И все же!
     - Да табак я, табак им привез! - сдался "миропроходец", опасливо отодвигаясь от ротмистра.
     Оказалось, что в этом мире, открывшем заокеанские континенты слишком поздно, курения в привычном смысле так и не узнали. Пользовалась широким спросом дурманящая (скорее всего тоже с чем-то наркотическим) жевательная смесь индийского и среднеазиатского происхождения, применялся для курения гашиша, хоть и запрещенного, но не очень строго, кальян, но самокрутку свернуть было просто не из чего, да и не находилось желающих.
     Естественно, выпускающий изо рта клубы ароматного дыма пришелец вызвал всеобщий интерес. Лет на двести раньше его конечно же ждал бы костер или в лучшем случае плаха, но теперь... Просвещенные бергландцы, попробовав курева щедрого на первых порах Берестова, пришли в восторг. Еще бы: если примириться с вызывающим по первости отчаянный кашель дымом, то эффект выкуренной сигареты был сравним с доброй кружкой крепкого пива! Однако Сергей Владимирович тут же столкнулся с чуждым благотворительности нравом своей подруги.
     Харчевня тетушки Штайнбек (по совместительству также и постоялый двор) мгновенно превратилась в курильню. За умеренную плату каждый посетитель кроме кружечки пива, стопки настойки и приличной закуски мог теперь насладиться и трубочкой, набитой руками одной из дочерей трактирщицы. Нужно ли упоминать, что первая в Бергланде трубка была также изготовлена золотыми руками "миропроходца"?
     Привлеченный новыми ощущениями городской люд тут же потянулся в гостеприимный дом под вывеской, украшенной дымящейся трубкой, немало увеличив доход трактира и благосклонность вдовой трактирщицы к приблудному иностранцу.
     С властями, мирскими и духовными, проблем не возникло: герр Рейндорф, бургомистр Блаукифера, приходился почтенной Амалии Лизелотте Штайнбек кумом, а пастор Циглер, мужчина весьма жизнелюбивый и увлекающийся новыми веяниями, стал одним из первых адептов курения в Бергланде...
     - О-о, да вы умеете жить, господин Берестов!
     - Стараемся помаленьку... - засмущался "миропроходец", польщенный похвалой ротмистра.
     Отряд приближался к переходу, противоположному тому, через который они попали в гостеприимный Бергланд.
     Задержаться в Блаукифере пришлось на четыре с лишним недели: зима в этом году здесь выдалась снежная, а так как добраться до известной Берестову точки, где существовали другие ворота в иной мир, можно было только по абсолютному бездорожью, приходилось ждать, пока сугробы хотя бы немного сдадут под напором весеннего солнышка. К счастью, вьюга, пришедшаяся на первый день пребывания здесь, оказалась последней.
     Проведенное на постоялом дворе фрау Штайнбек время не осталось для путешественников потерянным.
     Во-первых, пришел в норму после гостеприимных объятий хоревской милиции Жорка, причем выздоровлению немало способствовала та немалая коллекция совершенно незнакомых ему доселе монет, собранная при содействии доброй фрау Штайнбек и Берестова, являвшегося единственным доступным здесь Конькевичу экспертом по потусторонней нумизматике. Выздоравливающий готов был целыми днями просиживать над разложенными на столе богатствами, без конца перекладывая и сортируя монеты то по незнакомым странам, то по датам выпуска, то по номиналам и рассуждая при этом о будущем каталоге, что должен прославить его имя. Единственным благодарным слушателем оставалась, увы, преданная Валя, неотлучно находящаяся при больном.
     Во-вторых, ротмистр, Николай и Берестов выяснили, что тот переход, на который так надеялся Чебриков, здесь отсутствует напрочь.
     Возможно, он и существовал на том же самом месте, и даже место это удалось идентифицировать с точностью до двух метров, но находилось оно в девственном лесу, копать в котором, даже если бы земля не промерзла насквозь, оказалось затруднительно.
     Старик тщательно пометил место, указанное ему графом (опирающимся не только на память, но и на показания одного из своих хитрых приборов), зарубками на стволах берез, заявив, что после того, как проводит Чебрикова до дома, "вернется и докопается до него, заразы, во что бы то ни стало". Оставалось надеяться, что переход в этом месте отыщется быстро - больно уж живописно и нетронуто выглядела роща.
     И в-третьих, Александров решил для себя мучительный вопрос: возвращаться ли назад или последовать за новыми друзьями. В родном мире его в лучшем случае ждало позорное увольнение, затем полунищенское существование изгнанного с волчьим билетом, а здесь по крайней мере ожидались приключения, так как Берестов клятвенно заверил, что доходил до пятого перехода...
     - Пришли, кажется, - сообщил внезапно Сергей Владимирович, одновременно сверяясь и со своей картой, и с чем-то, известным только ему, в окружающем пейзаже. - Привал!

18

     Холмистая степь, раскинувшаяся вокруг под раскаленным белесым небом, напоминала хорошо прогретый духовой шкаф, готовый принять в свое стерильное нутро очередную порцию будущей выпечки. Солнце маленьким злым кружочком пылало где-то над головой, отбрасывая на жесткую буро-рыжую траву, больше похожую на щетину сапожной щетки, чем на растительность, короткие черно-синие тени.
     - А что! Природа как природа... Обычные предгорья, - бодро заявил на немой вопрос спутников Берестов. - Вы скидывайте одежку-то теплую: до следующего перехода она не понадобится.
     - А что так жарко? - Жорка, "разнагишавшийся", по выражению Владимирыча, чуть ли не до трусов, вытирал ладошкой пот, обильно струящийся по лицу. - Как в Африке...
     - Бывал, что ли, в Африке-то?
     Николай хмуро сворачивал свою куртку в тугой рулон на манер солдатской скатки - тылового обоза, чтобы сложить туда ненужную одежду, не предвиделось, поэтому нужно было сделать ношу как можно более удобной. Рядом ту же операцию с Валиным пальтецом выполнял Чебриков, уже справившийся со своим одеянием, оказавшимся удивительно компактным. Спину ротмистра, обтянутую тонким черным свитером-водолазкой, пересекали многочисленные ремни специальной сбруи, закреплявшие кроме кобуры массу всевозможных вещиц малопонятного назначения.
     - Да и у нас тот же коленкор на самом юге, в Оренбуржье например, - словоохотливо пояснил старик. - Бывал я как-то по молодости, еще до армии в Орске, так там...
     - Ой, глядите!
     Валя присела и протянула руку к какому-то небольшому существу, удивительно похожему на крошечного зайчонка: такие же ушки, такая же мордочка с огромными грустными глазищами. Только задние, тонкие как спички лапки напоминали кенгуриные и по длине равнялись едва ли не всему остальному телу. Балансировать на двух задних лапах чуду природы позволял длиннющий хвост с кокетливой кисточкой на конце.
     - Не боится совсем! Мальчики! У кого есть хлебца кусочек или конфетка?
     - Отстань ты от него, - посоветовал Николай, все же протягивая девушке завалявшуюся в кармане половинку печенья. - Может, он кусается? Или блохастый...
     - Сам ты, Николай, блохастый, - обиделась за неведомую зверушку Валя. - Посмотри, какой он замечательный. Сергей Владимирович, вы все знаете. Кто это такой?
     Старик, склонив голову набок, некоторое время рассматривал "зайцекенгуренка", а потом заявил:
     - Тушканчик, дочка. Зверек такой степной. Однако далеконько на север забрался, постреленок.
     Доверчиво обнюхивающий лакомство, шевеля огромными гусарскими усами, зверек вдруг совершил стремительный прыжок в сторону, оказавшись разом в полутора с лишним метрах от людей, и помчался по степи прочь, высоко подскакивая над травой, словно резиновый мячик. Только природная реакция и быстрота спасли его от Шаляпина, оказавшегося не в состоянии сдержать свои охотничьи инстинкты и теперь пытавшегося преследовать чрезвычайно прыгучего представителя местной фауны.
     - Ребята! Он же сожрет этого тушканчика!
     - Вполне естественно, - пожал плечами ротмистр, помогая Вале перекинуть скатку из пальто через плечо, - он же хищник... Хотя, - Петр Андреевич вскинул к глазам свой миниатюрный бинокль, - вряд ли... Разжирел наш Шаляпин на бергландской сметане. Не догнать ему этого попрыгунчика...
     Выступили в путь только через час. Ротмистр, по его словам хорошо знакомый с подобными ландшафтами в бытность свою в заокеанских владениях, заставил всех разуться и вручил по паре на брата видимо припасенные заранее квадратные куски ткани - портянки.
     - Наматывайте, наматывайте, господа, - поощрил он спутников, демонстрируя, как выполняется сия нехитрая процедура. - Носки в такой местности не подходят. Вмиг натрете ноги, и все - задержка на несколько дней нам обеспечена.
     Советы были обращены в основном к Конькевичу и Вале, поскольку Берестов уже был обут подобным образом, а Александров хорошо помнил портяночную премудрость по службе в армии и училищу.
     Валю граф в конце концов переобул собственноручно, пригрозив по-ленински, что на первом привале заставит учиться, учиться и учиться. Жорку же они с Николаем, со скрытым садистским удовольствием бывалых служак, заставляли обуваться и разуваться несколько раз подряд, пока его обмотанные портянками ноги не перестали наконец походить на бесформенные кули с горохом.
     В разгар портяночной эпопеи совсем не с той стороны, откуда его ждали, явился кот, причем его недовольный и взъерошенный вид вкупе с многочисленными прошлогодними репеинами, обильно украшавшими шерсть, недвусмысленно свидетельствовали о том, что прыткому аборигену удалось сохранить свою шкурку в целости и сохранности.
     - Что, съел? - весело заявила Валя, притопывая своими ладно сидящими сапожками. - Так тебе и надо, проглотина!
     Шаляпин отвернулся, наверняка считая ниже своего достоинства спорить с женщиной.

***

     Холмы, поначалу пологие, постепенно становились все более и более крутыми, а по их склонам кое-где проступали белесые и розовые проплешины огромных камней, смахивающих на черепа великанов, сраженных когда-то в незапамятные времена в апокалиптической битве. С макушек высот, как ротмистр по-военному окрестил возвышенности вдалеке, в струящемся над раскаленной степью мареве была видна синяя стена гор, далеких и манящих.
     К тому моменту, когда малиновое солнце в сизой дымке зацепилось за вершину одного из холмов, увенчанного каким-то толстым каменным столбом, непривычные к подобным переходам по жаре путешественники сумели пройти едва ли четверть расстояния, отделяющего их от обозначенного на карте кривоватой красной звездочкой перехода.
     - Привал, - скомандовал ротмистр, озирая в бинокль окрестности. - Верстой больше, верстой меньше...
     Никто с ним не спорил.
     - А что это за знак? - Чебриков указал "миропроходцу" на непонятный столб на соседнем холме.
     - Баба каменная, - пояснил Берестов, вынимая из рюкзака съестное и расстилая на траве чистую тряпицу. - Тут их полным-полно вокруг. Степняки понаставили когда-то. А зачем - и сами не знают.
     - А разве тут есть люди? - Александров даже оторвался от рытья ямки под костер. - А я думал...
     - Есть конечно. Как не быть.
     - Вы их видели? Ну... В предыдущие посещения... - Жорка тоже отвлекся от своей ступни, которую он только что, морщась, освободил от пропотевшей и сбившейся тряпки и теперь обеспокоенно разглядывал.
     - Как не видеть, видел. Даже знаком тут кое с кем.
     - А кто они?
     - Да разве поймешь? Кочевые какие-то... Не то казахи, не то башкирцы, не то кто еще. Не разберешь ведь - по-русски едва-едва балакают.
     - По-русски?!
     - Точно так. Мало вот их только. В иные разы и не встретишь ни одного.
     - А они злые? - подала голос Валя, понемногу приходившая в себя после изнурительного перехода.
     Сергей Владимирович неопределенно пожал плечами:
     - Да как сказать... Дикие они, это точно, а вот злые или добрые - не скажу. Обыкновенные. Овец, лошадей пасут, охотятся понемногу...
     Ротмистра интересовало совершенно другое.
     - А как они вооружены? Огнестрельное оружие у них есть?
     - Огнестрельного не видел, но вот из луков своих они садят отменно. При мне один, Аксай его зовут, коршуна сбил на лету, а до того, поди, метров сто было... Никак не меньше...
     - Ну, это ты загнул, Владимирыч! - заявил Александров, втягиваясь в разговор. - Сотня метров, да с руки... Не всякий из винтовки-то попадет.
     - А вот я читал...
     Спор затянулся надолго. Уже и похлебка, приготовленная ловкими Валюшиными руками из припасенных заранее продуктов, была готова, и на степь опустилась звездная ночь, сулящая долгожданную прохладу, а мужчины все перебирали различные характеристики известных им типов оружия, никак не приходя к консенсусу. Даже кот, казалось, принимал в беседе участие чисто из мужской солидарности, улегшись неподалеку и задумчиво глядя в ничуть не пугавшее его пламя костра.
     - Мала-мала привет, Берест-ака!
     В круге света; падающего от костра, совершенно бесшумно появился невысокий человек, одетый в какие-то бесформенные мохнатые одежды и ведущий на поводу коня.
     - Гостей привел, Берест-ака?
     Ночной пришелец без приглашения уселся у костра и протянул к огню небольшие короткопалые ладони. Отблески пламени причудливо играли на морщинистом, непроницаемо-азиатском лице, превращая его в маску какого-то степного божка.
     - Не трожьте... - прошептал Берестов Николаю и ротмистру, потянувшимся, было, за оружием. Вернее, только Александров потянулся, у Петра Андреевича смертоносные игрушки всегда были под рукой. - Это Бактай-ака, местный... Ну как бы это... Вождь, что ли. Он старикан безобидный, только... Выпить он любит на халяву, правда. - И в полный голос произнес: - Запах учуял, что ли, а, Бактайка?
     - Наливай! - радостно откликнулся степняк, видимо гордящийся выученным недавно приколом.
     - Куда тебя девать... Ну, товарищи, придвигайтесь к столу.

***

     - Лучше бы пешком шли.
     - Не жалуйтесь, Георгий. - Ротмистр, с видимым удовольствием опытного кавалериста, гарцуя рядом с трясущимся на своей смирной лошаденке Коньке-вичем, не забывал подтрунивать над его манерой выездки. - Когда бы вы приобщились к верховой езде? Вам еще понравится, увидите.
     - Мне?! Да чтоб я сдох, если еще хоть раз...
     Берестов сидел в седле вполне прилично, Николай - посредственно, но хотя бы не боялся лошади, а вот Валю после безуспешной попытки по