украшенный роскошной французской визой на соответствующей странице, но... К чему такие формальности на территории Российской Империи? Стоит ли предъявлять синюю книжицу с золотым двуглавым орлом на обложке такому вот разнаряженному хлыщу?
     - Je demanderai a monsieur de montrer ses documents! (Попрошу господина предъявить его документы! (Франц.)).
     А вы, сударь, оказывается полиглот...
     - Pour quoi tout се spectacle. - Бог знает, в каком чине этот комедиант, но пусть будет поручиком. - Le lieutenant? (К чему весь этот спектакль, лейтенант? (Франц.)).
     - Vous etes oblige de montrer les documents a la premiere demande du representant de la protection frontaliere du Royaume Polonais! - выпалил "лейтенант", ни разу не запнувшись во "французской мове". (Вы обязаны предъявить документы по первому требованию представителя пограничной охраны Королевства Польского! (Франц.)).
     А, черт с ним! Желает поиграть в "самостийность матки Польски" - пусть играет! В конце концов над этим чокнутым есть свое начальство, которое, без сомнения, накажет этого националиста, как только... Пусть почитает, посмотрим, как возьмет под козырек!
     Однако после того, как странный чин открыл и пролистал паспорт ротмистра, на его лице не отразилось ничего, кроме недоумения.
     - J'ai demande de montrer les documents et non pas cela... - потряс он брезгливо документом, перед которым склонялись головы по всей Европе. Да что там Европа!.. (Я просил вас предъявить документы, а не это... (Франц.)).
     Ротмистр почувствовал, что начинает терять терпение. Взять бы этого подлеца за отвороты его синего френча с непонятными петлицами да...
     Видимо, чувства Чебрикова столь ясно отразились на его лице, что представитель пограничной охраны попятился, хватаясь за эфес своей "селедки", и пронзительно засвистел в быхваченный из нагрудного кармана свисток.
     "Сзади налетели, начали топтать, кто же меня будет с кичи вызволять..." Откуда только взялась эта строчка явно блатной песенки?..
     Последним, что увидел ротмистр, которого волокли по сверкающим плиткам мозаичного пола, был огромный, рассеченный на три поля герб с двумя орлами- одноглавым и двуглавым - и скачущим с поднятым мечом всадником над дверями зала ожидания...

***

     Петр Андреевич подскочил на кровати с бешено колотящимся сердцем, разбудив кота, спавшего по своему обыкновению в ногах, а теперь проворно спрыгнувшего на пол и вопросительно сверкнувшего оттуда круглыми, зелеными в свете ночника глазищами.
     Небольшая уютная комнатка с прикрытым решетчатыми ставнями окном и мощной дощатой дверью, снабженной массивным кованым крючком, сейчас откинутым, домотканые коврики на полу, рукомойник в углу, стол с теплящимся на нем светильником, едва видимое в неверном свете католическое распятие на стене, обитой тисненой кожей... Фу ты пропасть! Да ведь это давешняя гостиница фрау Штайнбек!
     Приснится же такое! А все этот "Ягермайстер" проклятый, да еще под пиво! Закусывать надо, господин ротмистр! Закусывать, и почаще...
     Чебриков откинул тяжелое одеяло из какого-то блестящего пахучего меха (неужели медвежий!), которым был укрыт поверх белоснежной простыни, подошел к столу и погладил обложку толстенного, переплетенного в кожу фолианта с тусклыми золотыми буквами готической надписи на корешке.
     "Не следовало и эту "Die Geschichte des Ostlichen Imperiumes" ("История Восточной Империи" (Нем)) на ночь читать! - досадливо подумал ротмистр, открывая было книгу на заложенном алой шелковой ленточкой месте и снова захлопывая. - Не способствует, знаете ли, спокойному сну подобное чтение..."
     Где-то за тридевять земель отсюда надрывался сверчок, на пределе слышимости доносился чей-то мощный храп. Неужели господин Конькевич может выводить такие рулады? Невозможно ведь физически...
     Часы на напоминальнике показывали пятый час утра. Сон не шел. Шаляпин, так и не дождавшись возвращения человека в постель, досадливо передернул шерстью на спине, что у него, как уже выяснил Петр Андреевич, было равнозначно человеческому пожиманию плечами, и, раздраженно поводя из стороны в сторону хвостом, легко взлетел на довольно высокую кровать, укладываясь на нагретое место.
     "Почитать, что ли, "Историю... Нетушки! Лучше пистолет приведу в порядок, да и автомат трофейный требует ухода".
     Привычная возня с воронеными деталями "мужских игрушек", разложенными на чистой тряпице, выклянченной еще с вечера у доброй фрау Штайнбек, как и ожидалось, почти вернула расположение духа. Даже мотивчик какой-то высвистываться начал...
     Удобная штука этот автомат Калашникова! И затвор этот поворотный интересной конструкции, и магазин емкий, да еще аборигенская манера по два рожка сразу скреплять липкой лентой... Николай, помнится, объяснял что-то про войну в Афганистане. Дескать, оттуда это усовершенствование пошло. Шестьдесят патронов! Сила! Вот только калибр мелковат: 5,45 миллиметра- две без малого линии. Ерунда. Хотя... Отдача снижается, пуля, натыкающаяся на препятствие, например, при попадании в цель, неустойчива... Пожалуй, будет лучше нашего автоматического карабина Федорова, и значительно... Привезти бы образец с собой, можно неплохую...
     Куда привезти? Куда? Ты что, ротмистр, забыл, где находишься? Здесь даже России нет! Никакой! Ни той, ублюдочной, которую ты только что покинул, ни другой, твоей родной... Слово русский здесь - пустой звук! Россия населена потомками тевтонов, ордынцев и поляками!
     Петр Андреевич отложил в сторону смазанный автомат, руки, сами собой двигаясь в заученном до автоматизма ритме, собрали верный "вальтер". Вставленная обойма привычно клацнула, оттянутый затвор с масленым лязгом упруго встал на место.
     Тоже хорошая штука. Знакомая до мелочей, удобная, проверенная.

***

     Николай, проснувшись, в полумраке долго не мог понять, ни что его разбудило, ни где он находится.
     Понимание последнего прорезалось спустя некоторое время само собой, когда Александров с изумлением различил на подушке рядом с собой разметавшиеся волосы уютно посапывавшей круглолицей девушки - одной из тех, которые прислуживали вчера за столом. Припомнилось и еще кое-что... хм... пикантное... Стыдоба! А еще гостями называемся!
     Однако первопричины своего пробуждения капитан понять не мог. Вроде бы и шумов не наблюдалось никаких, и организм безмолвствовал, никак не проявляя своих естественных потребностей. Хотя... Пиво у местных бюргеров ничуть не хуже чешского, пробованного, помнится, в изрядных количествах во время давнишней турпоездки в братскую Чехословакию. Вроде и слабенькое, а забирает изрядно. Ну а от основных последствий неумеренного потребления вообще никто не застрахован. Не тот ли ставший притчей во языцех "будильник" разбудил?
     Первой бросилась в глаза, когда милиционер спустил ноги на вязанный, как говорила покойная бабушка, из "ремков" половичок, по-домашнему уютный, и затеплил с помощью верной зажигалки свечку, заменяющую здесь ночник, изрядных размеров фарфоровая ночная ваза с какими-то легкомысленными ангелочками - не то херувимчиками, не то серафимчиками, а может быть, и амурчиками (кто их разберет крылато-голозадых?) на сияющем боку.
     Вот еще! Николай, справедливо решив, что советскому офицеру невместно использовать сей сосуд по естественному назначению, натянул отсутствующие на своем законном месте детали одежды и, поеживаясь (не сказать что в спаленке было холодно, скорее свежо) выступил на поиски нужного места, попросту говоря, - туалета.
     Туалетная комната, между прочим, весьма комильфо, обнаруженная в конце узкого коридора, куда выходило несколько дверей, оказалась оборудованной не только ватерклозетом (пусть устаревшей, но очень надежной конструкции, с мягким сиденьем) и раковиной для умывания, но даже биде! А уж такими удобствами, как пипифакс и разного аромата освежители воздуха, которыми вечно пренебрегают в России, болезненно педантичные в своей чистоплотности немцы обеспечили место отправления естественных надобностей в избытке. Подобная предупредительность довольно сильно подняла планку уровня цивилизованности местных жителей в глазах Николая. Он, грешным делом, при виде свечей, камина и ночного горшка ожидал чего-нибудь вроде привычных среднестатистическому россиянину удобств в дощатой, продуваемой всеми ветрами будочке на дворе, в лучшем случае с обрывком газетки на гвозде.
     Возвращался в свой номер капитан несколько продрогшим, но повеселевшим (как же, в очередной раз убедился в том, где именно находится душа у человека!), даже чуть слышно насвистывая себе под нос "Танец с саблями" Хачатуряна и предвкушая, как нырнет под теплый сдобный бочок местной спящей красавицы. Насторожила его полоска света, пробивавшаяся из-под двери комнаты, в которую, как смутно припоминалось, порядком захмелевший Берестов, обнимавший ничуть не возражавшую фрау Штайнбек за плечи (а временами и ниже), по-хозяйски вселил ротмистра Чебрикова. Еще более встревожила серия знакомых металлических щелчков, завершаемая коротким лязгом.
     Уже не думая, как это будет выглядеть со стороны, Александров босой ногой с размаху ударил в дверь возле ручки, с замиранием сердца ожидая рокового...

***

     Петр Андреевич так и не успел понять, какая сила неожиданно распахнула дверь в его скромную келью, загасив порывом воздуха ночник, и вырвала из руки пистолет. Он только инстинктивно успел сцапать лежавший подле автомат, запоздало вспомнив, что магазин, снятый по требованиям техники безопасности, без света найти не сможет, а следовательно, оружием придется действовать в лучшем случае, словно дубиной, как та же сила швырнула его на разобранную постель, от души приложив затылком о стену.
     ...м-мать. - Раздался в темноте знакомый голос...!
     Ротмистр облегченно перевел дух, разжимая ладони на стволе автомата, изготовленного для сокрушительного удара.
     - Это вы, капитан?
     В ответ в темноте затеплился синеватый язычок пламени, а через секунду дрожащий свет ночника озарил взъерошенного милиционера в одних семейных трусах весьма игривой расцветки в цветочек, сжимавшего в каждой руке по пистолету: в левой - зажигалку, в правой, рукоятью вперед - чебриковский "вальтер".
     - Это ваша специфическая манера ходить по ночам в гости, господин капитан? - поинтересовался Петр Андреевич, осторожно дотрагиваясь ладонью до затылка, на котором явно вызревала солидных размеров шишка.
     В ответ на этот невинный вопрос Александров, только сейчас разглядевший расстеленную на столе салфетку и разложенные на ней приспособления для чистки оружия и склянку с маслом, облегченно матюгнулся еще раз и, гневным взглядом безуспешно попытавшись прожечь в Чебрикове сквозную дыру, со стуком положил чужую "пушку" на стол.
     Мгновение спустя дверь хлопнула, только соскочил и долго, со скрипом раскачивался крючок...
     Кот, совершенно не обративший внимания на разыгравшуюся в метре от его пушистого бока сцену, продолжал безмятежно похрапывать на одеяле.
     - Ну и нервный же народ потусторонние представители закона! - горько пожаловался ему ротмистр, засовывая пистолет в расстегнутой кобуре (не пачкать же смазкой чистую наволочку!) под подушку, а автомат с примкнутым спаренным магазином ставя в изголовье.
     Как ни странно, но сие комическое происшествие вернуло ему обычное состояние духа и позволило снова заснуть, теперь уже крепко и без разных там посторонних сновидений.

17

     Утро выдалось солнечным, и о вчерашней непогоде напоминали только наметенные за ночь сугробы чистейшего снега, которые весело разгребали высыпавшие на улицу горожане, приветливо улыбающиеся встречным незнакомцам.
     Разбудив поутру спутников, накормив, напоив и даже слегка опохмелив, Берестов вывел их на прогулку, точнее, пешую экскурсию по городу. Кормили и поили, естественно, фрау Штайнбек с дочерьми, но Сергей Владимирович принимал в этом процессе самое деятельное участие, отдавая направо и налево ценные указания, на которые, впрочем, почти не обращалось внимания.
     Старик, переодевшийся в местный костюм - нечто вроде короткой дубленки, узкие клетчатые брюки, заправленные в низкие сапоги с широкими голенищами и слегка загнутыми носами и, главное, настоящую тирольскую шляпу с петушиным пером, - разительно переменился, став как две капли воды похожим на встречных бюргеров.
     По тому, как раскланивались с герром Беррестоффом немцы, встреченные на узеньких улочках городка, чувствовалось, что он здесь не только не чужак, но свой и весьма притом уважаемый человек. При встрече с некоторыми из аборигенов Сергей Владимирович только слегка приподнимал свой экзотический головной убор, с другими - останавливался перекинуться парой-другой фраз на трескучем местном диалекте, а с двумя-тремя - обменялся крепким рукопожатием и скупым мужским объятием, словно с добрыми друзьями.
     - Вы, я вижу, тут весьма популярны! - с улыбкой заявил Чебриков, после того как Берестову с трудом удалось отбиться от парочки приятелей, пытавшихся затащить его со спутниками в подвальчик с красноречивой вывеской над дверью.
     Живописное полотно, изображающее пивную бочку с высовывавшимся из-за нее малиновым, в цвет щек и носов завсегдатаев, клешнястым раком, а особенно готическая надпись, аршинными буквами гласившая "Bei dem roten Krebs" ("У красного рака" (нем)), не оставляла вообще никаких сомнений в том, что именно ожидало путешественников, поддайся они на провокацию.
     - Есть немного, - скромно признался старик, вытаскивая из кармана пригоршню мелочи, чтобы купить с лотка румяной на морозце молоденькой торговки что-то вроде красного леденцового петушка на палочке. - Я ведь здесь не первый раз...
     - Да мы уже поняли.
     Петушок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся все тем же упитанным ангелочком, причем целившимся куда-то из крошечного лука, был тут же торжественно вручен Вале, зардевшейся от такого знака внимания ничуть не хуже лакомства.
     Отвлекшись на величественный готический шпиль, увенчанный строгим католическим крестом, показавшийся над заснеженными крышами домов, Николай не сразу обратил внимание на робкие подергивания за рукав. Обернувшись наконец, он увидел умоляющее Жоркино лицо под чалмой свежей повязки и расхохотался от души.
     - Что, тоже херувимчика сахарного захотел, дитя великовозрастное?
     - Во-первых, не херувимчика, а амурчика, если на то пошло, - обиделся Конькевич, отпуская рукав александровской куртки. - Это Амур из лука стреляет, а херувимы поют. А во-вторых, - прошептал он на ухо ДРУГУ5- попроси у старика мелочь, а... Посмотреть хотя бы...
     Николай понял, какое нетерпение сжигало сейчас душу нумизмата, и обратился к Берестову, который, оживленно жестикулируя, объяснял внимательно слушавшим его Чебрикову и Вале (робко, украдкой облизывающей при этом леденец и напоминающей этим школьницу) что-то о возвышавшемся в центре небольшой площади конном памятнике какому-то суровому бородачу с длиннющим мечом в руке.
     - Сергей Владимирович! Можно вас прервать? Старик тут же весь обратился в вопросительный знак.
     - Не одолжите ли на минутку немножко мелочи этому нерешительному молодому человеку? - Энергичный кивок в сторону темно-бордового Жорки, не знавшего куда и деваться от смущения. - Он, понимаете ли, монеты коллекционирует и горит желанием взглянуть на местные.
     - Да ради бога! Бери насовсем! - Берестов щедро выгреб в подставленные ладони Конькевича, вздрагивающие от вожделения, всю металлическую наличность из своего глубокого кармана. - Надо будет еще Лизе-лотту... фрау Штайнбек, то есть, попросить, чтобы в кассе поглядела. Тут, понимаете, город пограничный: монет разных ходит - пропасть! И местные, и с Запада, и с Востока... Я, помнится, тоже поначалу дивился, как они с таким разнообразием управляются, а потом привык. Вот, смотри: местные, бергландские то есть, пфенниги и грошены... Вот это - талер, а этот маленький - крейцер Ландсгерхейма... Епископство туг одно - километрах в ста на северо-запад. У них гульдены, как наши рубли, а делятся на крейцеры, словно на копейки... Серебра в ходу много, но оно, знаете, в большинстве препаршивое. Пробовал я как-то сделать из шестикрейцеровика фленбергского блесенку на щуку, да медь там так и сквозит. Выбросил... А вот - алтынстанский таньга. Видишь: тугра ихнего правителя Бастаган-хана?..
     Поначалу увлекшиеся разглядыванием невиданных денег путешественники быстро охладели к ним, чего нельзя было сказать о Конькевиче. Сергей Владимирович, видя неподдельный интерес нового друга, даже сбегал в соседнюю лавку с позеленевшим кренделем над дверью разменять золотой дукат и, притащив через пару минут целую суповую миску разнообразнейших медяков и серебрушек - не менее двух килограммов весом, - вручил все это богатство ошалевшему от счастья нумизмату.
     - Только тарелку герр Хорнштейн просил вернуть, не разбей случаем...
     - Простите пожалуйста, господин Берестов, - снова прервал старика ротмистр. - А здесь, в Бергланде, какая форма правления, я что-то не понял?
     - В Бергланде? Так маркграфство же Бергланд, я, помнится, говорил... Пограничное графство то есть. Потомственное владение маркграфов Айзерненбургов. Нынешнего Людвигом-Христианом Девятым кличут, а владеют они Бергландом аккурат триста пятьдесят лет.
     - Глядите! Глядите! - Валя, забыв про своего недолизанного амурчика, возбужденно указывала куда-то вверх.
     Из-за крыш домов величественно выплывала сверкающая на солнце махина.
     - "Император Рудольф", - пояснил Берестов, задрав, как и все остальные, голову. - Дирижабль рейсовый. По маршруту Франкфурт-на-Волге - Пекин два раза в неделю летает.

***

     В замке заскрежетал ключ, и после небольшой, как обычно, заминки дверь заскрипела, открываясь.
     "Проверяет, сволочь! - злобно подумал Виталий, лежащий на скрипучей деревянной кровати отвернувшись к стене. - Хитрый волчара..."
     Кавардовский наконец заглянул в комнату:
     - Вы спите, подпоручик?
     Лукиченко не откликнулся, прикинувшись спящим - общение с Князем, двуличным и коварным, делалось для него настоящей пыткой.
     Порой ему казалось, что было бы лучше, если бы сумасшедший бандит прирезал его в первый же день знакомства своим страшным ножичком, с которым не расстается ни днем, ни ночью, или не стал вытаскивать тогда на водохранилище из промоины во льду... И в то же время лейтенант хорошо знал, что никогда бы не согласился пожертвовать своей жизнью, единственной ценностью, которая у него осталась...
     Кашель - прощальный подарок задавленной, но, в отсутствие каких-либо антибиотиков, так и не вылеченной до конца болезни, как всегда, подкравшийся незаметно, скрутил его в длительном мучительном припадке, заставив против воли вскочить с ложа.
     - Э-э, господин Лукиченко, - протянул Кавардовский, сидевший у стола в верхней одежде. - Что-то не идет вам на пользу здешний климат. Как бы в чахотку не перетекла ваша простуда.
     Своей участливостью, а главное, отпущенной здесь, в потустороннем мире, изящной бородкой и водруженными на нос очками в тонкой металлической оправе Князь напоминал сейчас провинциального интеллигента. Этакий земский врач или учитель.
     - Лучше бы наручник отомкнули, ваша светлость, - хмуро ответил милиционер, немного отдышавшись после приступа и сплюнув в угол мокроту. Показное сострадание, не говоря уже о внешности, его не обманывало, а в последнее время, пугаясь всякий раз, он действительно после кашля частенько ощущал во рту противный привкус крови. - Держите, словно собаку на цепи.
     - Ах да, как же я позабыл, - деланно засуетился Князь. - Позвольте ручку, подпоручик.
     Пока Кавардовский хитрым ключиком (будь это обычные милицейские наручники, Виталий освободился бы в течение пяти минут), склонившись, отмыкал запор металлического браслета на длинной прочной цепочке, прикрепленной к ножке тяжеленной кровати, лейтенант с глухой ненавистью разглядывал его макушку с едва-едва начинавшей намечаться лысиной. Кирпичом бы тебя по маковке, скотина. Но и кирпича нет под рукой, и вряд ли хватит сил уб