ймать на мелководье какую-нибудь небольшую рыбу,
и они съедали е„ или жареной на костре или, если были голодны, прямо сырой.

    Когда  же  Агаму  исполнилось  десять  весен,  он  отцовской острогой убил
первого большого лосося, а потом сделал себе лук и стал охотиться на уток, так
как  для больших охот на оленей или тем более на диких свиней он тогда был ещ„
слишком  слаб.  Иногда ему удавалось подстерить утку-другую, и если его добычу
не отнимали старшие мальчишки типа Уюка - а в пещерные времена это встречалось
вокруг  и  около  -  то он приносил добычу матери и сестре. Жили они, конечно,
впроголодь, но вс„ же не умирали.

    Теперь  же,  когда отцовская острога была унесена рыбиной, а он не смог е„
вернуть,  их  семья  оказалась  в очень сложном положении. Без остроги крупную
рыбу не взять, тем более, что массовый ход лосося, когда река буквально кипела
ими,  уже  закончился и теперь только изредка можно было видеть небольшие стаи
рыбин.

    Чужую  острогу  взять  было  нельзя  даже  в  своем роду, за такое могли и
поколотить,  причем  очень сильно. Любые орудия, особенно хорошие, как остроги
или  копья,  изготавливались с трудом и ценились дорого. За одну острогу нужно
было  отдать  бусы  из  медвежьих зубов или два каменных ножа. Но дороже всего
ценился кремень, которым высекали огонь. Такой кремень было всего один в роду,
и  за  него соседний род не пожалел бы даже трех убитых оленей и двух десятков
острог, но никто не согласился бы на такой обмен, потому что искрящийся камень
почти не встречался в этих краях.

    В„сен  десять назад по реке к ним прибило плот с седым желтокожим стариком
со  странным  разрезом глаз и без единого зуба. Старик был еле жив от голода и
бормотал  на  непонятном языке, должно быть, его несколько дней несло по реке,
вздувшейся  по  весне от половодья, а старик был слишком слаб, чтобы добраться
до берега вплавь.

    Тогда  глазеть  на  старика собралось все племя. У них никто не доживал до
таких  лет,  чаще  всего  не  доживали  даже  до  седых волос. Вначале мужчины
наставили  на  старика копья, но потом, увидев, что он не опасен, опустили их.
Старик что-то повторял на непонятном языке и показывал на рот - просил есть.

    Яргле,  отец Агама, который тогда был ещ„ жив, пожалев, накормил старика и
пустил  его к костру в своей пещере. Тогда был сезон хорошей охоты и дичи было
много.

    Старик через несколько недель поправился и научился кое-как изъясняться на
их языке. К тому времени к нему привыкли и не возражали, чтобы старик остался.
Возвращаться в свое племя старик уже не стал, потому что это было опасно, да и
силы у него были не те.

    Тогда  путешествия  были  очень  опасны.  Вверх  по течению жили несколько
враждебных  племен,  которые  могли  запросто  убить  старика, да и хищников в
прибрежных зарослях хватало. Агам ещ„ помнил этого старика, хотя тот и умер за
год  до  отца.  Маленьким,  он проводил с ним много времени. Желтокожий старик
научил Агама кое-каким словам из его родного языка, а также научил вырезать из
дерева обломком каменного ножа фигурки. Перед смертью старик оставил Яргле тот
самый кремень, которым можно было высекать огонь.

    После  того,  как  Яргле  погиб  на охоте, этот кремень остался у его жены
Рынны  как  самая большая их ценность, больше у них ничего не было, кроме пары
старых  шкур  и  остроги. Кремень не раз хотели отобрать у них или украсть, но
Рынна его где-то спрятала и не говорила где.

    Как-то Агам, проснувшись случайно ночью, видел, как ночью мать забралась в
угол  пещеры,  разгребла  траву  и  сунула руку в щель, скрытую сухой травой и
камнями. Агам догадался, что там она и прячет кремень.

    Когда острога пропала и они стали голодать, Рынна не стала ругать Агама, а
с  грустью сказала, что, вероятно, им все же придется обменять кремень и тогда
у них ничего не останется в запасе на случай зимнего голода.

    Понимая,  что  обменивать  кремень  нельзя,  потому что без него им сложно
будет  пережить зиму, Агам с утра стал делать новую острогу. Девятилетняя Омра
крутилась  рядом,  пытаясь  найти  для  брата  маленькие подходящие по размеру
камешки с острыми краями, необходымые для изготовления зубцов на остроге.

    Уже  довольно  давно  люди поняли, что совсем необязательно искать большой
кусок  хорошего камня, чтобы сделать нож, пилу или гарпун. Большие куски камня
могут  пригодиться  разве  только на охотничий топор, которым оглушают раненую
дичь,  а,  скажем,  для наконечников стрел они совершенно не нужны. Чаще всего
Камышовые  коты вообще не делали наконечников для стрел, а просто брали прямые
стебли  сухого  прошлогоднего  камыша, полые внутри, и вставляли в пустоту для
утяжеления  небольшие  прямые  палочки.  Вместо  наконечника у таких стрел был
просто  продольный  срез  камыша, острый настолько, что, зазевавшись, им можно
было  проткнуть  насквозь  ладонь.  Правда,  такие  стрелы легко ломались и на
крупную  дичь  не годились, но для птицы подходили, потому что летели далеко и
прямо.

    Отец  Агама  Яргле  был хорошим мастером. Лоб у него был значительно выше,
чем  у  его  сопременников, да и надбровные дуги, так развитые, скажем, у отца
того  же  Уюка,  Уа-Аяха,  были  почти  незаметны. Это потому, что мать Яргле,
бабушка  Агама,  была похищена из какого-то маленького племени в двадцати днях
хода  вниз  по  течению  реки.  Жен  Камышовые  коты обычно брали не из своего
племени,  где  все  был  связаны  родственными  узами - двоюродные, троюродные
сестры  и  братья  -  а  чаще всего воровали их из соседних племен. Впрочем, и
соседние  племена  не оставались в долгу, и только прошлой осенью у них украли
сразу двух молодых женщин, которые собирали коренья на дальней поляне.

    Возможно,   племя,   откуда   дед  Агама  похитил  свою  жену,  стояло  на
полтысячелетия  выше по своей эволюции и больше умело. Навыки эти передались и
Яргле,  и в какой-то степени Агаму. Мальчик помнил, что раньше, когда отец был
ещ„  жив,  он  часто показывал ему, как нужно обтесывать камень или выпрямлять
ствол молодого дерева для того, чтобы сделать древко копья или лук.

    После  примерно часового поиска в ближайшем лесу Агам нашел прямую крепкую
ветку,  не  гнилую  внутри,  длиной  примерно  в  пять локтей. Кору с ветки он
счищать  не  стал,  потому что знал, что так она быстрее высохнет и сломается.
Кору  он  счистит  потом, когда острога будет полностью готова, а свежие срезы
обмажет  специальной  укрепляющей  глиной и высушит над костром, как это делал
отец.

    - Агам  вс„ уже сделал? - спросила Омра. - Агам теперь будет привязывать к
остроге камень или рыбью кость?

    Агам  знал, что Омра имеет в виду. К наконечнику остроги привязывались или
просто защемлялись длинные острые кости большой рыбы, а иногда даже не рыбы, а
оленьи или кабаньи, заостренные, с вырезанными зубцами и обкаленные на костре.

    Такое  оружие  было  вполне  надежным, хотя и не всегда долговечным. Кости
часто  ломались,  к тому же с костями острога летала бы не так далеко и не так
точно,  потому  что  кости  были слишком легкими. Агам же хотел сделать совсем
другую острогу - хотя и с костяным наконечником, но каменную, какая была у его
отца.  Каменную острогу сделать было намного сложнее, но, если бы этот замысел
ему удался, она служила бы намного лучше.

    Теперь  предстояла самая ответственная работа - так называемое скалывание.
Уже  довольно давно люди поняли, что для того, чтобы изготовить хорошее оружие
не следует искать одного-единственного камня нужной формы. Гораздо экономичнее
откалывать  от  больших  камней,  ядрищ,  пластинки  нужной  величины и нужной
остроты или разделять большие ножевидные пластины на мелкие. Полученные мелкие
кусочки  можно  вставить  в  костяную  или  деревянную  основу, проделав в ней
желобок,  а потом укрепив их с помощью смолы. Этот способ, во-первых, экономил
много  времени,  а, во-вторых, что было ещ„ удобнее, позволял использовать при
изготовлении орудий такие прочные и острые камни, как полудрагоценный халцедон
или агат.

    Агам  сел  на берегу реки, наш„л несколько подходящих камней и, ударяя ими
друг  о  друга  или  сверху,  стал  отбирать самые острые кусочки, чтобы потом
вставить  их  в  древко.  Для  острия  гарпуна  он наш„л крепкую оленью кость,
заострил  е„  и  вырезал в ней несколько глубоких борозд, которые должны были,
засев в добыче, не дать гарпуну выскользнуть.

    Острога  получалась просто на славу, и даже глупая Омра, которая все время
крутилась поблизости и шептала под руку, подражая колдуну, это понимала. "Чтоб
острога  была  острой, чтобы рыбу убивала, пусть острога будет меткой, чтобы в
цель  она летала..." - бормотала девчонка, и Агам даже усмехнулся, как складно
у  нее  это  выходило. Разумеется, Агам не знал, что такое рифма, как не знала
этого  и  Омра, но он чувствовал, что слова как-то складно перекликаются между
собой и это ему было приятно.

    Но  неожиданно Омра замолчала на полуслове, а потом и пискнула. Это потому
что  кто-то  сзади  крепко  схватил е„ за перевязанные тонкой плетенной ниткой
волосы  и  дернул.  А потом Агам и Омра увидели сзади Уюка, которые смотрел на
них  и  хохотал.  Уюк  весь  день  шатался по берегу без всякого дела и только
приставал  к  младшим  и  мешал  им.  Отец и старшие братья Уюка были хорошими
охотниками, мяса в их пещере было много, и Уюку ничего не приходилось добывать
самому.  Уюк  почти  не умел охотиться, плохо стрелял из лука и не смог бы сам
смастерить даже каменного ножа.

    Мать  Уюка,  Гымла,  толстая  дебелая женщина, очень ругливая и визгливая,
больше  всех  любила  своего младшего сына и держала его под крылышком. Многие
проделки сходили Уюку с рук, потому что у него был сильный род, в котором было
много взрослых охотников и никто не хотел с ними связываться.

    В  пещерной  иерархии  самое  высокое место занимала та женщина, у которой
было  больше  всего взрослых сыновей, которые могли защитить ее. Такая женщина
часто  могла  быть  визгливой, крикливой, могла драться и постоянно оскорблять
других женщин, называя их "пусточревными" или "худобрюкихими". "Я толстая, муж
и  сыновья  у  меня хорошие охотники, а ты худая, тощая, значит, у тебя в роду
плохие охотники!" - часто кричала она.

    Если  же  у  женщины  не  было защитников, сыновей или мужа, или были одни
только  дочери,  то  е„  положение  бывало  незавидным,  как  сейчас  у Рынны.
Положение Рынны осложнялось ещ„ и тем, что она тоже была похищена из соседнего
племени, а следовательно не имела в племени Камышовых котов родных братьев или
мужей сестер, которые могли бы за нее заступиться.

    Ее  детей,  Агама  и Омру, пользуясь тем, что они были ещ„ юны, тоже часто
обижали  и  называли  "приблудными", "детьми обезьян" и так далее, насколько у
кого  хватало  фантазии.  "Я  вырасту, стану сильным и убью всех наших врагов!
Женюсь  на  их женах и буду приносить тебе и Омре много мяса и дичи," - иногда
говорил  Агам,  когда  видел, как Рынна иногда плачет, обиженная кем-то. Рынна
улыбалась  тогда  сквозь слезы и говорила: "Тогда расти скорее, только пока об
этом  никому  не  говори,  чтобы  тебя самого не убили, пока ты ещ„ не вошел в
силу."

    Но  это  было  давно.  Сейчас  же  Агам был самым сильным и ловким из всех
подростков  племени,  которым уже исполнилось четырнадцать весен. Никто не мог
сравниться с ним в умении бегать, плавать и стрелять из лука.

    Уюк,  на полторы весны старше Агама, массивный и плечистый, как его отец и
братья, смотрел, как Агам делает острогу, и насмехался над ним:

    - Разве  эта  острога?  Это  просто  сухая палка! Ей не убить даже дохлого
рака! Вы как были голобрюхими, так и останетесь!

    Агам  долго  сдерживался,  ничего  не отвечая и ожидая, пока Уюк уйд„т. Он
знал, что если будет отвечать Уюку, то тот долго не отстанет.

    Но  Уюк  явно нарывался на драку, уверенный в своей силе. Он стал выбивать
из рук у Агама мелкие камни, которые тот вставлял в острогу.

    - Агам  трус!  -  кричал он громко, чтобы все слышали. - Агам не осмелится
дать сдачи Уюку! Агам трус и сын труса! Его отец не погиб на охоте, как должен
погибать настоящий мужчина, а умер у костра!

    Почетной  мужской  смертью у Камышовых котов считалась только смерть в бою
или  на  охоте от клыков, рогов и копыт диких зверей. Смерть же от болезни или
старости считалась позорной, не достойной настоящего мужчины.

    Настоящий  мужчина  должен умереть с копьем или с каменным топором в руке,
или  Высший Дух, Тот Кто Зажигает Солнце, говорил колдун, не примет его в свое
царство. Поэтому умершим, даже и не в бою, в руку всегда вклывалался топор или
каменный нож, чтобы Высший Дух знал, что это был мужественный воин.

    То,  что  отец  Агама погиб от несчастного случая, сломав ногу, было очень
плохо.  Хотя  все  и  знали,  что  Яргле  был  смелым охотником, но все так же
помнили,  что  он  умер  у  костра,  а  не  в  схватке  со  зверем, и это тоже
накладывало отпечаток на отношение к его детям и жене.

    Видя,  что  Уюк  не  собирается отставать, а продолжает дразнить его, Агам
встал  и,  взяв  Омру  за  руку,  пошел  к  лесу.  Уюк побежал следом за ними,
загораживая им дорогу.

    - Твой отец был плохим воином и умер как трус! - снова повторил Уюк.

    - Мой отец не был трусом! - сказал Агам, крепко сжимая руку Омры.

    - Твой  отец  умер  у  костра! И ты тоже трус, ты даже не сможешь защитить
свою  сестру!  - и с этими словами Уюк схватил Омру за плечо и толкнул е„ так,
что она упала. Девочка заплакала.

    Это  уже  было  слишком  даже  для  терпеливого Агама. Он мог еще стерпеть
слова,  но  когда  обижали  Омру - никогда. Все вскипело у него внутри и перед
глазами  замелькали  красные полосы. А тут ещ„ Уюк стоял напротив и насмешливо
смотрел на него. Понимая, что в борьбе ему с ним не справиться, потому что Уюк
больше  и  тяжелее,  Агам  ударил его кулаком в живот. Уюк набросился на него,
вытянув  вперед  руки  и  стараясь  схватить  его за горло, но Агам отскочил в
сторону  и  подставил  Уюку  подножку.  Уюк растянулся на земле носом вниз, но
сразу же вскочил.

    Где-то  неподалеку  послышался  смех  - Акана, четырнадцатилетняя девочка,
которая  нравилась  Агаму, стояла рядом с плетеной корзиной, смотрела на них и
смеялась.  У  Аканы  были  длинные  светлые  волосы  и синие глаза, а нос чуть
вздернутый  кверху.  Она  была  сильной  и ловкой, хорошо лазала по деревьям и
знала  много кореньев. Когда они с Агамом где-нибудь случайно сталкивались, то
Агам краснел и старался не смотреть на нее, а Акана смеялась, но не уходила, а
стояла и наблюдала за ним. Наверное, Агам тоже нравился Акане.

    Но Акана нравилась также и Уюку. Уюк иногда целыми часами ходил за Аканой,
надоедал  ей,  хвастался своими братьями и говорил, что когда он пройд„т через
обряд посвящения в мужчины, то возьм„т е„ в жены и она будет носить за ним его
копья  и  добычу.  Но  Акане  Уюк  не  нравился,  он был грубый и неуклюжий, а
вдобавок  очень  жадный - никогда не подарил ей даже амулета из волчьего зуба,
как  это однажды сделал Агам. Теперь этот амулет висел у Аканы на шее, и когда
она смотрела на него, то вспоминала об Агаме.

    - Уюк  растянулся  на  земле, как ствол дерева! - крикнула Омра, у которой
язык  редко  когда  помещался во рту. - Уюк не воин, а девчонка, которой нужно
собирать коренья!

    Акана  снова  засмеялась.  Поняв,  что она смеется над ним, Уюк совершенно
вышел  из  себя. Он схватил с земли какую-то палку и бросился на Агама, крича,
что сейчас переломает ему все кости.

    Агам понял, что дело плохо. Конечно, проще всего было убежать, но тогда бы
Акана  и  Омра  решили,  что  он трус. Но если он побьет Уюка, тогда тот может
пожаловаться  матери  или  старшим  братьям,  и  тогда Рынне с детьми прид„тся
совсем плохо.

    Но решать было уже поздно, все произошло само собой. Уюк занес палку и эту
палка  опускалась  Агаму прямо на голову. Но тут Агам резко вскинул вверх руки
со  своей  острогой,  приняв  удар  на е„ древко, а потом сильно ударил Уюка в
плечо  тупым,  без  наконечника, краем остроги. Там был небольшой сучок и этот
сучок врезался Уюку в плечо, прочертив на нем неглубокую царапину.

    Уюк  оказался  трусом  и  боялся  крови. Он выронил свою палку, заплакал и
крича,  что Агам хотел убить его острогой и что он все скажет матери, помчался
в свою пещеру.

    - Ты  у  меня  ещ„  запомнишь! Тебе мои братья череп пробьют! - крикнул он
издалека.

    Акана  перестала смеяться. Теперь она очень серьезно смотрела на Агама, и,
видимо, жалела его.

    - Теперь родня Уюка станет вашими врагами, - сказала она очень серьезно. -
Тебе не надо было этого делать.

    - Я  не  хотел,  просто  там  оказался сучок. От такой пустяковой царапины
никто  ещ„  не  умирал,  -  сказал Агам. Он понимал, что только что натворил и
какие неприятности могут у них начаться.

    Неожиданно  Акана  сделала  шаг к нему и быстро дотронулась своей щекой до
щеки Агама, а потом повернулась и убежала.

    - Мне  пора  нести  коренья!  Мама  ждет. Нужно кормить младших братьев, -
крикнула она.

    У Камышовых котов не были приняты поцелуи, и они просто прикасались щеками
в знак доверия. И теперь Агам просто стоял, выпучив глаза и краснея как рак, а
Омра  подпрыгивала  рядом,  становилась  на  цыпочки,  вертелась  и  старалась
заглянуть брату в лицо.

    - Что она сделала? - спросила она. - Она тебя укусила?

    - Нет, - сказал Агам.

    - Раз  не  укусила,  тогда  ты  ей  нравишься,  и ты когда станешь воином,
сможешь  жениться  на  ней!  -  категорично  заявила  Омра.  Она  хоть  и была
маленькая,  то  вс„  время  крутилась рядом со взрослыми женщинами, слушала их
разговоры и кое-что начинала понимать.

    Агам  отош„л  за  большой  камень  в  стороне  от  пещер,  где у него была
собственная  укромная  лазейка, о которой знала только Омра, и стал доделывать
там  свою  острогу. Он думал об Уюке и о том, что теперь у них с матерью могут
начаться  серьезные  неприятности.  Вряд  ли,  конечно,  братья  и  отец Уюка,
взрослые  охотники,  которым  известно,  что такое настоящие раны от медвежьих
когтей  или  ударов  копыт лося, придадут значение ничтожной царапине, но мать
Уюка,  толстая  грубая  женщина,  которую  боится  половина  племени и которая
нянчится  со  своим  грубым  недорослем  и  не дает ему даже охотиться, сможет
хорошо отравить жизнь Рынне.

    Агам  закончил  затачивать  острие  своего  гарпуна и взвесил его на руке,
кажется,  получилось  то  что надо. Еще несколько зазубрин и не одна рыбина не
соскочит,  будет,  чем  накормить  мать  и сестру, пока есть хоть какой-то ход
лосося.  Осталось  только  проверить  как  гарпун летает, точно ли, хорошее ли
древко  он  подобрал  и  не  нужно ли ещ„ больше утяжелять его конец с помощью
каменных осколков.

    Агам  выбрался  к  реке  чуть  выше  стойбища,  вплавь добрался до большой
коряги, находившейся в нескольких десятках метров от берега - очевидно, корень
е„  каким-то  образом  зацепился  за  дно - и замер неподвижно, держа наготове
копье. Он знал, что идущий вверх по течению лосось ничего не видит перед собой
и  вокруг  себя,  движимый  слепым  инстинктом  продолжения рода, но вс„ равно
охотник  не  должен  шевелиться  и должен казаться из воды как бы продолжением
коряги, чтобы не спугнуть рыбину.

    Ждать  ему  пришлось  не  очень  долго,  вскоре недалеко от коряги из воды
показалась тугая горбатая спина рыбины. Агам размахнулся, перехватил гарпун за
конец  древка  и  бросил его в рыбину. Гарпун не пролетел мимо цели, но рыбина
рванулась  так  сильно,  что  Агам даже выпустил острогу из рук. Он видел, как
гарпун  торчмя  плывет  по  воде,  метаясь  из  стороны  в  сторону,  а  потом
обессилевшая  рыба  перестала  биться,  и  подросток,  прыгнув  в воду, вплавь
добрался  до остроги и в