не могу... Пожалуйста".
     На подносе остывала похлебка. Все равно, подумала  я  жестоко.  Пусть
стынет, Тория все равно не будет ее есть...
     - Войди, - сказали за дверью, и я чуть не выронила поднос.
     Дверь оказалась незапертой; я толкнула ее  носком  ноги  и  неуклюже,
боком, протиснулась внутрь.
     - Поставь на пол.
     Тория  сидела  у  окна.  Я  видела  ее  спину  и  черные,   бессильно
рассыпавшиеся по плечам волосы.
     Стакан качнулся  и  чуть  не  упал.  Звякнула  тарелка;  я  задержала
дыхание.
     - Тебе лучше уйти, - голос Тории казался тусклым, как старая  бронза.
- Здесь ничего нет.
     - Здесь ребенок,  -  сказала  я  осторожно.  Любое  мое  слово  могло
обернуться необъяснимой и непредсказуемой реакцией; так ходят  по  болоту:
кочка-кочка-трясина...
     - У ребенка есть мать, - тусклый голос Тории не дрогнул.
     Я молчала.
     - Впрочем, как хочешь, - Тория опустила голову. - Иди.
     Я шагнула прочь - и уже за порогом меня догнал вопрос:
     - Он жив?
     Я подавила в себе желание обернуться. Взялась рукой за дверной косяк:
     - Да.
     - Это он просил тебя прийти?
     Я мысленно  заметалась  в  поисках  ответа;  и  "да"  и  "нет"  могли
оказаться одинаково губительными, никакая уловка  не  шла  мне  на  ум,  и
тогда, отчаявшись, я ответила правду:
     - Он просил. И он тоже.
     - Кто еще?
     Мне показалось, что тут-то голос ее чуть переменился.
     - И еще я сама.
     - Все?
     Снова мучительный поиск ответа.
     - Да. Нет. Он обещал прийти. Скоро...
     Напрасно я стояла в дверях,  ожидая  новых  вопросов.  Тория  уронила
голову на руки - да так и застыла.


     Спустя несколько дней мы с Аланой прибирали  во  дворе;  топот  копыт
заставил меня покрыться гусиной кожей. Не в силах притворяться  спокойной,
я выскочила за ворота. К дому галопом скакал  небольшой  отряд  -  человек
пять.
     В голове моей не осталось ни одной мысли; отирая Алану, я потянула на
себя тяжелую створку ворот - и  тут  только  заметила,  что  на  всадниках
красно-белые мундиры стражи. Озноб сменился горячим потом: не  разбойники,
и то...
     Эгерт?!
     -  Девочка,  а  хозяйка  дома  ли?  -  крикнул  старший,   лейтенант,
принявший, видимо, меня за прислугу.
     Я кивнула. В горле у меня все равно пересохло: ни "да", ни "нет"...
     - А молодой хозяин? Не появлялся?
     - А вам чего? - это, к счастью, пришла мне на помощь  невесть  откуда
возникшая нянька.
     Лейтенант взмахнул перед нашими носами бумажным свитком:
     -  Приказ  господина  бургомистра,  распоряжение  господина  судьи  и
господина начальника стражи! Именем правосудия, впустите!
     Попробовали бы мы их удержать...
     Солдаты спешились; руки мои лежали на плечах Аланы. Девчонка  мертвой
хваткой вцепилась мне в юбку.
     - Хозяйка никого не принимает, - сказала я хрипло. - А молодой хозяин
в отлучке, и надолго...
     Лейтенант нахмурил выстриженные, по обычаю, брови:
     - У меня приказ... Доложите хозяйке, ты или ты... - он перевел взгляд
с меня на няньку и обратно и решил, очевидно, иметь дело  с  молодежью.  -
Ты! - он ткнул в меня пальцем. - Поднимись и доложи, и живенько, время  не
терпит...
     Я вспомнила, как два таких вот здоровенных лба ломали  руки  бледному
Мухе.
     - Никого не принимает, - процедила я сквозь зубы. -  Никого.  Скажите
мне, в чем дело - а я передам...
     Лейтенант  нахмурился,  решая,  наказать  ли  меня  за  наглость  или
согласиться на мои условия.
     - Или господин Солль позволил вам насилие? - удивилась я и тем  самым
решила его сомнения.
     Он соскочил с  коня.  Окинул  меня  скептическим  взглядом;  процедил
сквозь зубы:
     - Читать-то умеешь?
     Под самым моим  носом  оказалась  мерзкого  вида  казенная  бумага  с
печатью. Если стражник хотел посрамить меня моей неграмотностью, то тут он
не преуспел.
     "Именем закона... Задержание... повинного... творящихся  бесчинств...
убийств... схватить... доставить в железе..."
     - О ком это? - спросила я потеряно. Буквы вдруг слились  перед  моими
глазами.
     - Доложи госпоже, - буркнул стражник  неохотно,  -  что  есть  приказ
задержать Луара Солля как убийцу. "Убийцу с колодезной цепью".
     Губы мои разъехались к ушам - нелепее усмешки следовало еще поискать.
     - Кто?! - переспросила я, глупо улыбаясь.
     Лейтенант сверкнул глазами:
     - Доложи госпоже! Что сын ее, Луар Солль, разыскивается как убийца!
     - Тот самый? - спросила я непослушным, все  еще  растянутым  до  ушей
ртом.
     Рядом ахнула нянька.
     Лейтенант отвел глаза. Вполголоса приказал своим людям:
     - Обыскать дом...
     - Не стоит, - спокойно сказали от дверей. Все мы - и я, и  лейтенант,
и нянька, и даже Алана - обернулись, как ужаленные.
     Тория Солль стояла в проеме - прическа уложена волосок к волоску,  на
щеках синие тени, в глубоко запавших глазах - лед:
     - Не стоит. Его нет здесь, Варто. Не говоря уж о том,  что  обвинение
вздорно.
     Лейтенант поклонился:
     - Госпожа, я получил приказ.
     Тория вскинула брови:
     - Ты не веришь мне? Луара здесь нет.
     Лейтенант поклонился почтительней и ниже; взгляд Тории действовал  на
него, как на некоторых людей действует высота. Стражники молчали,  потупив
глаза.
     Плечи Аланы под моими ладонями вздрагивали; я тоже чувствовала взгляд
Тории - он будто заключал меня и девочку  в  прозрачный  кокон.  Лейтенант
опять же с поклоном  протянул  Тории  бумагу,  она  пробежала  глазами  по
казенным строчкам - и, может быть, только я разглядела, как расширились ее
зрачки.
     И тогда меня прорвало.
     - У него алиби! - заявила я сдавленным, каким-то звенящим голосом.  -
У него есть алиби и есть человек, который  может  его  подтвердить!  В  то
время как ваш убийца уже душил, Луар Солль  был  в  нескольких  днях  пути
отсюда, и я была вместе с ним!
     Теперь все смотрели на меня, как за секунду до того - на Торию. Алана
глядела снизу, и в круглых глазах ее отражалось испещренное облаками небо.
     - А кто ты такая? -  медленно  спросил  лейтенант.  И  вслед  за  ним
спросил дом, спросила Тория, и спросило облачное небо: "А кто ты такая?"
     - Я его свидетель, - ответила я, собравшись с силами.
     Лейтенант усмехнулся:
     -  Заинтересованный   свидетель...   -   он   умело   выделил   слово
"заинтересованный".
     Губы Аланы шевельнулись - но я не разобрала слова.
     - Когда начались убийства? - я прищурилась, как заправский допросчик.
Лейтенант сквозь меня:
     - В последние дни весны.
     - Я пойду к судье, - мягко отстранив руки Аланы, я шагнула вперед.  -
Я пойду к бургомистру... Пусть  меня  спросят.  Я  поклянусь  жизнью,  что
человек по имени Луар  Солль  не  совершал  тех  ужасных  преступлений,  в
которых его обвиняют. Мало того, что он по природе своей  не  в  состоянии
быть убийцей - но в  последние  дни  весны  он  был  далеко,  и  я  кровью
поклянусь, что это так! - я говорила все громче, и губы мои тряслись.
     Лейтенант помолчал. Отвернулся:
     - Мне приказано взять преступника... Не мое дело судить,  виновен  он
или нет.
     - Возьмите меня с собой, - я ухватила лейтенанта за рукав.  -  Сейчас
же. Я всем докажу... Пусть меня пытают. Я покажу под пытками. Ну?
     Он стряхнул мои руки:
     - Не мое дело. Если даже полковник Солль считает, что он виновен...
     По неслышной команде стражники вскочили в седла. Я чувствовала взгляд
Тории; он походил на зависшую в воздухе мертвую птицу.
     - Он невиновен!
     - Должен предупредить вас, госпожа, - лейтенант обращался к Тории,  -
что в случае, если господин Луар появится здесь, следует  немедленно  дать
знать... в город. Властям. Я рассчитываю на... ваше благоразумие.
     Тория медленно кивнула - так, будто слуга  просил  ее  о  двухдневном
отпуске.
     - Он невиновен!!
     Всадники вихрем вылетели за ворота - а я бежала за лошадью лейтенанта
и  даже   запустила   вслед   ссохшимся   комком   земли,   но,   конечно,
промахнулась...
     Я еще долго выкрикивала посреди дороги грязные ругательства  -  когда
поняла вдруг, что за спиной у  меня  кто-то  стоит.  Подавилась  очередным
проклятием; не оборачиваясь, поняла, кто это.
     - Это неправда. Не верьте. Это ложь...
     За моей спиной молчали. Я всхлипнула:
     - Все... Его... я не верю, что господин Эгерт... Он не мог.  Признать
Луара... Нет. Или он совсем рехнулся, - внезапно озлившись,  я  забыла,  о
ком говорю. - Своего собственного сына...
     Я осеклась. Вот это оговорка, светлое небо...  За  такие  оговорки  -
сразу язык долой. Калеными щипцами.
     - Да, - медленно сказал Тория. - Конечно, ты права.
     Рука ее скользнула по моему плечу; обернувшись, я  увидела,  как  она
уходит в дом - сгорбленная, будто старуха.


     На другой день я, отягощенная думами, шлепала посреди  двора  мыльным
бельем; Алана, молчаливая и сосредоточенная, пускала здесь же,  в  корыте,
деревянную лодочку. Под моими руками рождался  пенистый  шторм  -  лодочка
прыгала на волнах, и Алана деловито подправляла ее хворостинкой.
     Нянька возилась на кухне - одно время я слышала ее вздохи  да  грохот
посуды. Потом в доме сделалось тихо; еще спустя минуту старуха появилась в
дверях черного хода, и выражение ее лица заставило меня прекратить работу.
     - Деточка, - нянька неуверенно улыбнулась Алане,  -  поди-ка...  Тебя
мама зовет.
     Алана  оставила  свою  лодку;  перевела  взгляд  с  няньки  на  меня.
Некоторое время мы неотрывно глядели друг другу в глаза.
     - Я боюсь, - сказала она наконец. Нянька в дверях громко всхлипнула.
     - Ерунда, - отозвалась  я  спокойно.  -  Ничего  с  твоей  лодкой  не
случится. Я посторожу.
     На лице ее проступило недоумение; пытаясь разгадать  мои  слова,  она
сама на минуту поверила, что ее страхи относятся именно к лодке.
     - Беги, - не давая ей времени опомниться, я легонько подтолкнула ее в
спину. На платьице  осталось  мокрое  пятно;  машинально  вытирая  руки  о
передник, я смотрела, как  Алана  идет  к  дому.  Не  раз  и  не  два  мне
показалось, что она готова развернуться и задать стрекача.
     Губы няньки шевелились; дверь за обоими  тихонько  затворилась,  а  я
присела на трухлявую плашку, как-то сразу ощутив немыслимую,  многодневную
усталость.
     Лодочка покачивалась на спокойной мыльной глади. Тугие  бока  пузырей
переливались радужными пятнами и беззвучно лопались; пена в корыте  таяла,
как весенний снег.
     - Ты доволен, Луар? - спросила я шепотом.
     Ответом был далекий стук копыт.
     По моей спине пробежал мороз.  Не  двигаясь  с  места,  я  комкала  в
пальцах мокрый передник: опять? Может быть, за мной? Как я сказала вчера -
пусть пытают... Я покажу под пытками...
     Впору было бежать в дом - но я  сидела,  вцепившись  в  передник,  не
пытаясь справиться с  оцепенением.  Тория...  Они  сейчас...  Они  вдвоем,
нельзя мешать... Этот новый визит, как некстати...
     Стиснув зубы, я заставила  себя  подняться.  Не  следует  мешать  тем
двоим, что наконец-то соединились; встретить же пришельцев  некому,  кроме
меня.
     Топот копыт приближался. Ковыляя к воротам, я поняла, что на этот раз
всадник один - а больше и не надо, одного конвоира вполне достаточно...
     Я уже огибала угол  дома,  когда  в  щель  между  створками  неплотно
закрытых ворот просунулась рука. Ловко, привычным жестом отворила засов  -
я и рта не успела раскрыть, а половинка ворот уже качнулась, распахиваясь,
и в растущем проеме показалась сперва лошадиная голова с пеной  на  губах,
потом широкая вороная грудь и  уже  потом  -  всадник,  на  этот  раз  без
красно-белого мундира.
     Человек резким движением откинул со лба слипшиеся волосы;  глаза  его
стремительно обежали двор и задержались на  запертой  парадной  двери,  на
крыльце, с которого моими стараниями стерты были следы запустения...
     Меня он не заметил. Я стояла за углом, привалившись к  стене,  потому
что ноги мои враз ослабели.
     Он соскочил с коня и бросил уздечку.  Два  шага,  и  вот  он  уже  на
ступеньках крыльца...
     - Эгерт!!
     Он обернулся; я споткнулась на бегу и растянулась во весь рост, снеся
головы с десятка белых одуванчиков.
     В доме звонко хлопнула дверь и заскрипела  лестница  под  торопливыми
шагами.


     Собственная рука, выводящая меловые узоры на полу деканова  кабинета,
казалась Луару скрюченной птичьей лапой.
     Он спешил. Там, за дверью, стоял Эгерт Солль; его  шепот  обволакивал
Луара,  хотя  слов  было  не  понять.   Луаров   слух   сделался   странно
избирательным  -  он  слышал  возню  стражников   на   лестнице,   сопение
старичка-служителя, крик воробьев под окнами, даже, кажется, робкие усилия
гнездящейся между стенами мыши -  а  вот  слова  Эгерта  Солля,  сказанные
именно для Луара, теряли смысл, просто лились, как вода.
     Но Луар слушал. Ему доставляло удовольствие  ловить  в  голосе  Солля
знакомые интонации; он  был  в  безопасности,  он  знал,  что  встречи  не
случится. Приятно смотреть на огонь - но залезть в него решится не каждый;
Луар слишком хорошо помнил последнюю встречу с бывшим отцом...  Хотя  нет,
последняя была в лесу, в стане Совы... Скрестить оружие не страшно. А  вот
тот ковер на полу каварренского дома, распрямляющиеся  ворсинки...  Он  не
хотел бы проходить через это снова. Избавьте.
     Сейчас он уйдет. Эти люди  думают,  что  затравили  его,  как  волка,
загнали в тупик. Эти люди привыкли все решать с помощью своего железа -  и
Эгерт такой же... Почти такой. Он говорит что-то важное - жаль, что  Луару
не понять. Но говори, Эгерт. Говори, твой голос будит воспоминания...
     Черный головастик - скользкий  шарик  с  хвостом.  Тычется  в  стенку
корыта,  щекочет  ладонь.  Дохлый  малек  на  отмели,  тусклая  серебряная
полоска... Вдавленный в снег отпечаток мощной лапы... Полозья, горящие  на
солнце...
     Снова эти ворсинки, будь они неладны. А Солль говорит сейчас особенно
страстно, особенно сильно...
     Журчание водопада. Говори, Солль...
     ...Но как хочется совершить эту глупость.  Пускай  бесполезно  -  все
глупости бесполезны, а некоторые  еще  и  вредны...  Видеть  тебя.  Эгерт.
Эгерт...
     За дверью сделалось тихо. Луар,  сбитый  с  ритма,  удивленно  поднял
голову; тихо. Тихо. Торопливые шаги; бормотание служителя. Новый  голос  -
незнакомый; тихо. И в тишине абсолютно ясный, четко различимый шепот:
     - ЛОМАЙТЕ ДВЕРЬ.
     Пауза. Хриплый рев:
     - Именем правосудия!
     Луар зажмурил глаза. Ему вдруг сделалось страшно - будто из-за  двери
ударил тугой смрадный ветер. Ненависть,  вот  что  это  такое.  Ненависть,
ищущая выхода.
     Ага, удовлетворенно кивнул Фагирра. Вот мы и  подошли  к  главному...
Проклясть ублюдка недостаточно. Следует еще и убить... Ибо кто  рожден  по
ошибке, умирает всегда справедливо. Его смерть  исправляет,  так  сказать,
несоответствие...
     Загрохотала  дверь.  Еще  удар.  И  еще.  Мерное   кряхтение   людей,
занимающихся тяжелой работой. Бух. Бух.
     - Зачем? - спросил Луар растерянно.
     Удары прекратились. Снова наступила  тишина.  Дыхание,  которое  Луар
узнал бы из тысячи; рука его судорожно стиснула медальон.
     - ТЫ ОТКРОЕШЬ, УБЛЮДОК? ИЛИ МНЕ ВЗЯТЬСЯ ЗА ТЕБЯ САМОМУ?
     ...Черная пыль. Гаснет свечка - тонкий дымок...
     Ему захотелось не быть. Две силы, избравшие его  душу  своей  щепкой,
слепились воедино: чужая отторгающая воля и собственное желание исчезнуть,
бежать прочь...
     Он кинулся.
     ...Больно.
     После того, как рухнули стены  кабинета,  после  того,  как  покрытый
рисунком пол обернулся воронкой, после того,  как  слияние  сил  выбросило
Луара в темноту, в никуда, после всего...
     Тело его исполинским бесформенным слизнем стекало по склону -  жгучее
тело. Огненная масса; он слышал, как трещали, обугливаясь,  хрупкие  кости
деревьев, как плавились камни под тяжелым брюхом, он  ощущал  спекшийся  в
корку песок. Он источал зарево - красный пожар до небес,  он  оставлял  за
собой черную  пустыню,  и  крик  его  был  раскаленным,  зыбко  трясущимся
облаком...
     Это было, как утоление многодневной жажды. Он был лавой, стекающей со
склона горы...
     А потом он очнулся, и  ему  показалось,  что  он  лежит  лицом  вниз,
раскинув руки, глядя в зеленый ковер на полу.  Старый  ковер  с  примятыми
ворсинками...
     Это была земля, проплывающая далеко под ним - зелено-серая, окутанная
туманом, с блестящими прожилками ручьев и  ровными  квадратами  полей.  Он
висел среди неба, и раскинутые руки  его  казались  сведенными  судорогой;
повернув голову, он разглядел белую лопасть из плотно сплетенных перьев.
     От неловкого движения баланс нарушился. Земля опрокинулась на бок,  и
он увидел полосу побережья, за которой  расстилалось  бесконечное  голубое
пространство.
     Ему не было страшно и не было весело. Он просто висел  посреди  неба,
неподвижно раскинув  крылья.  И  тень  его  плыла  по  пыльной  дороге,  и
отражение его упало на воду круглого, как чашка, озера...
     ...В круглой чашке стояла вода. По самый край.  Он  жадно  отхлебнул,
расплескал, облил рубашку; содрогнулся. Наверное, от холода.
     Комната служила,  по-видимому,  гостиной  -  обширное,  со  сводчатым
потолком помещение, из конца в  конец  которого  тянулся  длинный  дубовый
стол; Луар прерывисто вздохнул и опустился  на  край  пыльного  бархатного
кресла. Руки дрожали. Пахло дымом.
     Глаза его понемногу привыкали к полумраку; со стен комнаты напряженно
глядели мрачные, длинные, едва различимые лица. Тусклый свет  проникал  из
щелей в портьерах; Луар поднялся, покачиваясь. Ему было душно;  он  дернул
портьеру, как дергают слишком тесный воротник.
     Извне пробился солнечный луч, и взметнувшаяся  туча  пыли  показалась
Луару стаей светящейся мошкары. Он болезненно прищурился;  золотая  кисть,
украшавшая портьеру, тяжело качнулась. Из бутона ее выпал и  закружился  в
луче сухой тараканий трупик.
     Луар отдернул руку. Только сейчас ему пришло в  голову,  что  он  без
спросу хозяйничает в чужом доме, где раньше не бывал ни разу, куда  явился
прямо из поднебесья...
     Он передернулся. На полу под креслом валялась пара белых перьев.
     Эй, ты, ублюдок.
     Он чувствовал себя мучительно тяжелым. Как лава. Половицы  стонали  и
прогибались под его шагами;  дверь  отворилась  прежде,  чем  он  коснулся
бронзовой ручки, и, делая шаг,  он  знал  уже  и  расположение  комнат,  и
содержание книжных шкафов, и то, что хозяина  нет  и  не  будет.  Портреты
смотрели ему вслед; он не нашел сил обернуться и поймать взгляд  человека,
застывшего в первой от двери тяжелой раме...
     А следующая комната была залом, пустым и солнечным, и только  посреди
его помещалось кресло, и Луар остановился, не сводя глаз со светловолосого
затылка и разлегшегося на широких плечах серого капюшона.
     Нужно было позвать - но губы его не складывались в  запретное  слово.
Отец...
     Сидящий вздохнул и обернулся. Луар вздрогнул, узнав свое собственное,
чуть измененное годами лицо.



                                    8

     ...Какой бы безразмерно долгой не была жизнь - стоит ли тратить ее на
бросание камушков с моста? Даже если мост здорово смахивает  на  вечность,
горбатую вечность с широкими  перилами  и  замшелым  брюхом.  Столько  лет
прошло - а мост остается прежним, и он, Руал, остается прежним, а  значит,
они в чем-то родственны...
     Он углядел среди ряски коричневую  жабу,  аккуратно  прицелился  -  и
сдержал свою  руку.  Стыдно.  Бродячему  всеведущему  старцу  не  пристало
обстреливать жаб... Хотя он не всеведущ, конечно.  Что  есть  его  знание?
Эдак любой мальчишка предскажет вам будущее: если в  жабу,  мол,  швырнуть
камнем, то она плюхнется и нырнет...
     ...А что станет с жабами? Что станет, когда откроется Дверь?
     Он с трудом оторвал взгляд от  канала;