ь с его вооруженным до зубов отрядом был для
нее так же безразличен, как эти кузнечики...
     Хуторяне смотрели. На  стражников,  на  женщину,  на  кидающуюся  под
копыта собаку и на черный обезображенный труп.
     Тогда полковник Эгерт Солль вскинул над головой руку, повернул коня и
поскакал, увлекая по горячему следу свой онемевший отряд.


     Ночь положила конец преследованию.
     Сова - а Эгерт скоро уверился, что сидит на хвосте у  самого  Совы  -
неприкрыто издевался. Разбойники уходили врассыпную - уведенный  с  хутора
скот непостижимым образом  потерялся  среди  больших  и  малых  поселений,
жители который клялись чем угодно, что никаких разбойников  не  видели  ни
разу в жизни. Озверевший Эгерт закатил оплеуху здоровенному парню, который
явно лгал,  бегая  глазами  -  парень  охнул,  облился  кровью  и  жалобно
запричитал  о  доле  земледельца,  землепашца,   которого   всяк   норовит
обидеть...
     Под вечер отряд вошел-таки в лес -  но  сгустившаяся  темнота  скрыла
даже те скудные разбойничьи следы, которые удавалось  высмотреть  Соллевым
разведчикам. Полковник сжал зубы и скомандовал привал.
     В затухающем костре подергивались черные угольки  прогоревших  веток;
Эгерт смотрел, как чья-то рука в задумчивости ворошит угли тонкой палкой с
горячей искрой на конце. Ему вдруг ясно представилось, что это Луар  сидит
рядом с ним у огня - тот любил в свое время и ночные костры, и  такие  вот
прутики с угольком, и красные узоры,  на  мгновение  зависающие  в  темном
воздухе...
     Эгерт поднял голову. Молодой стражник поймал его взгляд,  смутился  и
отвернулся, бросив палочку в огонь.
     Это был на редкость молчаливый привал - не  было  сказано  ни  слова,
только скрипела и возилась  ночь,  вышагивали  часовые  да  трещал  огонь.
Ночной костер виден издалека, Сова опять знает  больше,  нежели  полковник
Солль; Сова снова хозяин положения, не зря так  торжествующе  ухают  среди
черного леса его лупоглазые тезки...
     Эгерт подмостил в изголовье седло и лег, укрывшись  плащом.  Над  ним
висела  многослойная  темнота  -  беззвездное  небо,   затянутое   тучами,
невидимые кроны, неведомая ночная жизнь...
     Он глубоко вдохнул запах земли и леса - и тогда пальцы его, судорожно
сжавшись, вцепились во влажную шкуру травы.
     Муравей на огромной карте,  где  вышит  шелком  ночной  лес,  где  не
отмечены тропы и тропинки,  где  тут  и  там  торчат  булавки  с  красными
головками костров... И крыши деревень, и ниточка  ручья,  протянувшаяся  к
синей ленточке реки... Спинки шелковых мостов - здесь и здесь... И ниточка
парома. И очертания оврагов. И буреломы, которых нет на карте... Хлещут по
щекам ветки. Чужая воля становится своей, Эгерт Солль сидит, ухмыляясь,  в
своей берлоге и ждет, когда поутру  другой  Эгерт  Солль,  считающий  себя
охотником, совершит очередной безнадежный  бросок...  Безнадежный,  потому
что...
     Эгерт  сел.  Лейтенант  Ваор,  прикорнувший   неподалеку,   испуганно
вскинулся:
     - А?!
     Медведь в погоне за  стаей  шершней.  Очень  отважный,  очень  глупый
мишка...
     Эгерт кивнул лейтенанту и улегся снова; в  прореху  облаков  над  ним
заглянула одна-единственная, тусклая звездочка. Эгерт с удивлением  понял,
что она не белая, а зеленоватая, как кошачий глаз.
     Он закрыл глаза - и на черном небе собственных век увидел  созвездие.
Россыпь родинок на высокой шее. Не сейчас... Нельзя.


     Наутро отряд  был  шокирован  приказом  своего  полковника.  Презирая
здравый смысл, Эгерт Солль повелел  бросить  преследование  по  вчерашнему
свежему следу и круто повернуть на север - к реке.
     Стражники роптали. Стражники  скрежетали  зубами  и  переглядывались,
даже лейтенант Ваор, боявшийся Солля как огня, осмелился на некое  подобие
бунта: как же... след же... хутор же... Господин полковник, да видано ли?!
     Господин  полковник  оскалился  и  выхватил   меч.   Лейтенант   Ваор
отшатнулся  -  но  полковник  всего  лишь  вскинул  оружие  над   головой,
поклявшись, что следующий, кто  задумает  обсуждать  с  ним  его  приказы,
повиснет на первом же крепком суку.
     Лейтенант Ваор притих - однако недовольство  не  улеглось.  Никто  из
следовавших за Соллем людей не сомневался теперь,  что  по  возвращению  в
город  полковника  ждет  открытый  бунт;  играя  желваками   и   переживая
предстоящее поражение, стражники влачились за Соллем - а он,  окончательно
спятив, погонял и погонял. Скоро  отряд  несся  сквозь  лес,  оставляя  на
сучьях обрывки одежды, и ни у кого не осталось времени даже  на  ругань  -
все силы уходили на то, чтобы обогнуть и прорваться, не налететь на  ствол
и не изувечить лошадь...
     Потом лес поредел, и  обезумевший  полковник  пустил  свою  лошадь  в
галоп.
     Вскоре между стволами впереди замелькало небо; через несколько  минут
отряд вырвался на открытое место, к реке. Вдоль берега тянулась дорога,  а
поодаль виднелась и переправа -  широкий  паром  успел  добраться  уже  до
половины реки, и был он перегружен. Более десятка  лошадей  и  столько  же
спешившихся всадников, паромщику приходится несладко...
     На берегу ожидали переправы еще всадники -  несколько  десятков,  как
сосчитал про себя Эгерт. Ему показалось, что все это  уже  было  когда-то,
что в каком-то сне он видел и этот паром, и эти обернувшиеся к нему лица -
а  выражение  их  казалось  у  всех  одинаковым,  впрочем,   издалека   не
разглядеть...
     За спиной у него кто-то ахнул. В  ту  же  секунду  над  рекой  грянул
пронзительный, раздирающий уши свист, и там, на пароме, панически  заржали
лошади.
     Попал, подумал Эгерт с удивлением. В детстве  он  забавлялся,  бросая
камушки с закрытыми глазами, и иногда - нечасто, но все-таки  -  ухитрялся
попасть в узкое горлышко глиняного кувшина... Это вслепую-то...  И  всякий
раз испытывал такое вот радостное удивление - попал...
     Но на этот раз он не был слепым. Чувство, приведшее его  к  парому  в
этот день и в эту минуту, казалось более зрячим, нежели чьи угодно  глаза;
он знал, что так будет - и все же успел удивиться.
     Паром тяжело закачался посреди реки - забегали  люди,  забеспокоились
лошади,  присел,  закрывая  голову  руками,  пожилой  паромщик.  Те,   что
оставались на берегу, сбились в плотную кучу; уже на  скаку  Эгерт  понял,
что это не напуганная толпа, а отряд, готовый к бою. Хорошо, подумал Эгерт
почти с  уважением.  Сова  на  берегу,  стало  быть...  Без  Совы  они  бы
разбежались. Врассыпную - ищи  ветра  в  поле...  Хотя  нет.  Теперь  нет,
слишком близко, как на ладони, выходит, поздно им бежать...
     Он думал, а вскинутая над головой рука сама собой  отдавала  приказы,
не  требующие  уже   и   голоса.   За   спиной   его   разворачивались   и
перестраивались, вздымали пыль копыта и скрежетала  извлекаемая  из  ножен
сталь; на скаку он успевал оценить силы противника и  просчитать  варианты
боя - но и свои и чужие бойцы в  тот  момент  были  ему  странным  образом
безразличны. Небо, неужели Луар...
     Солль не знал, что сталось бы с  ним,  если  б  в  толпе  этих  убийц
обнаружилось знакомое лицо. Но Луара здесь нет - он понял это с первого же
взгляда, но, собственно, он знал это и раньше... Так-то, судья Ансин.  Нет
его здесь и никогда не было. Мое дело - Сова.
     Теперь Сова, думал он, вглядываясь в белые лица всадников  у  парома.
Только Сова. Сам. Своей рукой.
     Разбойники уступали числом; часть их застряла  посреди  реки,  решая,
очевидно, прийти ли на помощь  либо  дать  деру.  Паромщик,  увидел  Эгерт
боковым зрением, лежал на  досках,  и  безжизненно  отброшенная  рука  его
касалась воды. Зачем, подумал Эгерт. Зверье, его-то зачем?
     Уже через мгновение он понял, зачем. Разбойникам просто  некуда  было
отступать - привычные жить на пороге смерти, приноровившиеся убивать,  они
и умирать умели. Да не в петле на площади,  а  в  схватке,  пусть  даже  с
превосходящим противником, лишь бы утащить за собой как можно больше чужих
жизней... Они будут резать всех подряд, подумал Эгерт. Они  бы  и  лошадей
перерезали.
     А  стражники  -  что  ж...  Им  тоже  некуда  отступать.  После   той
убийственной  Эгертовой  речи,  после  той  мертвой  девочки  на   дороге,
обуглившегося хозяина под окнами собственного сожженного дома... Никуда не
денутся. Вперед...
     И два отряда сшиблись жестко и беспощадно.
     Эгерт врезался в схватку все  глубже  и  глубже  -  не  отдавая  себе
отчета, он лез прямиком на  клинки.  Он  ловил  своим  телом  смертоносные
острия,  и  подспудная  тяга  к  самоубийству,   со   стороны   казавшаяся
нечеловеческой  отвагой,  заставляло  трепетать  даже  бывалых  душегубов.
Короткий меч - оружие стражи, которое Солль никогда не любил -  успел  тем
временем окраситься кровью.
     Перед глазами его стремительно  проносились  земля,  нещадно  изрытая
копытами, небо с тонкой сеткой перистых облаков, потом лицо  с  выпученным
глазом, на месте другого - кровавая рана, потом другое лицо, рот перекошен
криком, видно гнилые пни зубов... Потом снова земля с  валяющимся  на  ней
кистенем, потом топор  на  длинной  рукоятке,  медленно-медленно  падающий
сверху - и удивленная волосатая харя, и собственная рука с мечом,  сильный
толчок, едва не  сносящий  с  седла  -  небо  с  перистой  сеткой...  Визг
обезумевшей лошади. Падение тяжелого тела; хрип. Проклятия; он в последний
момент отразил  два  сильных,  последовательных  удара  -  справа-плечо  и
справа-пояс. Шипастый шар на длинной цепи, слившийся  в  один  размазанный
круг, просвистел прямо перед его носом - ему  показалось,  что  он  слышит
запах мокрого металла...
     Запах смерти. Кровь и мокрый металл; металлический  привкус  во  рту,
солоноватый вкус крови. Как он ненавидит все это. Как сильно...
     Тогда, в дни Осады, он не искал гибели. Тогда  он  твердо  знал,  что
должен выжить и спасти Торию, спасти сына... а с ними и город.  Тогда  все
было по-другому... Был смысл... Цель...
     Сова! От этой мысли он заметался, как ошпаренный; походя отшвырнул  в
сторону  чей-то   занесенный   клинок,   завертелся,   высматривая   среди
сражающихся тайного или явного предводителя. Бой растянулся вдоль  берега,
теперь каждый бился за себя, но Эгерт видел,  как  попытавшегося  ускакать
разбойника настигают двое с  короткими  мечами...  И  сразу  возвращаются,
оставив на произвол судьбы волочащееся за разбойничьей лошадью тело...
     Он мрачно усмехнулся. Здорово он подготовил  своих  людей...  Здорово
разозлил. Впрочем, и Сова их разозлил тоже. Никто не уйдет...
     Царство смерти. Чтобы остановить смерть, надо убивать во множестве, и
лучше сейчас, иначе случиться площадь с шеренгой виселиц...
     Он скрежетнул зубами. Светлое небо... Он один знает, как  тошнотворно
пахнет эта ярость, эта жажда разворотить от плеча и до  седла.  Это  хуже,
чем запах крови.  Что  за  отвратительное  месиво  чувств  владеет  сейчас
сцепившимися людьми...
     Он закричал; крик помог ему овладеть собой. Он воин;  если  время  от
времени ему открываются чужие боль и ярость - тем хуже...
     Снова кинувшись в схватку, он давился боевыми кличами и  искал  Сову;
чья-то рука перерубила веревку, соединяющую  берега,  паром  медленно,  но
неуклонно сносился течением  -  но  никто  не  уйдет...  Ряды  разбойников
поредели, песок покрылся темными пятнами, а у самой воды уныло стоял  конь
под опустевшим седлом, переступал копытами и смотрел на реку...
     Эгерт увернулся от удара - и даже не оглянулся на  нападавшего.  Конь
под пустым седлом... Больше десятка их носится по  берегу,  испуганных,  с
боками, испачканными чужой кровью...  Холеный,  породистый,  замечательный
конь...
     Вновь вырвавшись из схватки, Солль сощурился,  как  близорукий,  шаря
глазами по водной глади. Нет? Померещилось, нет?
     У противоположного  берега  покачивалась  под  ветром  плотная  стена
камыша; паром сносило все дальше и дальше, а берегом уже спешила погоня...
Но померещилось или нет?!
     И он дождался. Доля секунды - черная голова, показавшаяся из-под воды
и скрывшаяся снова. И конь под пустым седлом...
     Эгерт знает. Вся его хваленая интуиция вопит и велит  действовать.  И
каждая секунда промедления...
     Кава. Теплая  Кава  -  гордость  старинного  Каваррена.  Эгерт  Солль
неплохо плавал в отрочестве...
     Небо, как давно было это его отрочество!
     ...Вода оказалась теплой, как тогда.
     Он сразу вспомнил, как плавают. В штанах и рубашке было неудобно - но
куртку и сапоги он догадался оставить на берегу. Вместе с мечом  -  лишняя
тяжесть...
     Противоположный  берег  не  желал  приближаться.  Раз  или  два   ему
показалось, что он видит над  водой  голову  плывущего  впереди  человека;
потом он захлебнулся,  закашлялся  и  едва  смог  справиться  с  дыханием.
Течение сносило его вслед за паромом.
     Ансин, думал Солль, рывками проталкивая свое тело сквозь  желтоватую,
как мед, речную воду. Судья Ансин... Я выполню. Выполни и ты... Я  привезу
в цепях... Но ты - ты отдай мне сына... Что за вздорные обвинения, ты  сам
увидишь... А я - я исполню...
     Стена камыша была совсем рядом, когда твердые от мышц, мокрые, цепкие
руки явились из толщи вод и вцепились Соллю в глотку.
     Перед глазами  его  поплыли  цветные  пятна;  светящиеся  искорки  за
сновали вверх-вниз, поверхность воды  отдалилась  и  сделалась  похожа  на
мутную пленку рыбьего пузыря.  Могучие  руки  на  его  шее  сжимались  все
сильнее,  Эгерт  почувствовал,  что  теряет  сознание,  из  последних  сил
изогнулся рывком и впервые так близко увидел Сову - черные волосы и борода
шевелились, как водоросли, злорадно горели прищуренные глаза, а из широких
ноздрей один за другим вырывались пузырьки.
     Слабеющая Соллева рука нащупала у пояса кинжал.
     Злорадное лицо перекосилось  яростью  и  болью;  вода  замутилась,  и
хватка на Соллевой шее ослабла. Сквозь  темноту  в  глазах  он  сумел-таки
прорваться к солнцу; он дышал и дышал, со  всхлипом,  со  свистом,  хватая
воздух носом и ртом, порами кожи и опустевшими легкими.
     В следующую секунду рука его перехватила руку Совы с  зажатым  в  ней
лезвием; Солль не мог разглядеть оружия,  видел  только  блики  солнца  на
металле, белые блики среди желтой воды. Над поверхностью Сова  не  казался
таким зловещим, волосы липли ему на лицо и мешали смотреть...
     Некоторое время они молча боролись, то  уходя  в  глубину,  то  снова
поднимаясь на поверхность. Сова был силен, ухожен и сыт; противником  Совы
был человек, всадивший клещи в грудь Фагирры, дорогого "господина". Атаман
узнал Солля сразу. Ничтожная рана, нанесенная Эгертовым кинжалом, злила  -
но не более того. Вот только вода все время мутится...
     Но и Эгерт тоже был силен; смятение от первых минут схватки сменилось
свирепой радостью действия  -  наконец-то.  Столько  долгих  пустых  дней,
столько бесплодной борьбы с самим собой - и вот перед ним настоящий  враг,
явный и мощный, и не надо больше копаться в собственной душе, следует лишь
слушать приказы тела... А тело  его  есть  воин,  вышколенный  с  детства,
наделенный и силой и нюхом, следует лишь дать ему волю...
     Эгерт с трудом оторвал от своего горла цепкую  волосатую  руку.  Весь
смысл борьбы заключался теперь в одном простом условии -  схватить  воздух
самому и не дать вздохнуть противнику, удушить, притопить, дождаться, пока
объятия врага ослабеют; при этом  ярость  или  страх  уменьшают  шансы  на
победу, ибо  хладнокровный,  уверенный  в  себе  человек  способен  дольше
сдерживать дыхание. Тут  у  Солля  было  преимущество,  ибо  Сова  не  был
хладнокровен. Сова ненавидел, он был  горяч  и  азартен  и  потому  скорее
начинал задыхаться - но в последний  момент  всегда  вырывался  наверх,  и
Солль никак не мог подмять под себя эту мощную жизнелюбивую тушу.
     И Эгертов кинжал,  и  мясницкий  нож  Совы  давно  почивали  на  дне;
вцепившихся друг в друга  противников  вынесло  на  мелководье,  и  борьба
продолжалась в  черной  илистой  мути.  Сова  ухитрился  встать  на  ноги,
захватить мертвой хваткой Эгертовы плечи и всем весом навалиться сверху  -
но Солль поднырнул под противника и сбил его с  ног,  лишив  преимущества,
снова окунув в непроглядную муть...
     Камыш стоял совсем рядом -  в  рост  высокого  человека.  В  какое-то
мгновение Эгерт потерял противника, заметался в панике - и  тут  же  снова
обнаружил его, уже выбирающегося на берег;  Эгерт  решил  было,  что  враг
бежит - однако Сова просто видел то, чего не заметил  полковник  Солль.  В
камышах застряла лодочка -  наследство  от  сбежавшего  в  панике  рыбака;
проваливаясь по колено в илистую кашу, Сова добрался до  лодки  и  схватил
лежащее на корме весло - широкое, как лопата, с тяжелой толстой ручкой.
     Силы тут же сделались не равны; Сова наступал на Эгерта,  и  огромный
рот его тянулся от уха до уха. С черной бороды ручьями лилась вода,  глаза
горели злобно и победоносно - Сова не только защищал свою жизнь и свободу,
он мстил за давно погибшего "господина".
     Ноги  обоих  увязали  в  иле;  то  тут,  то  там  плюхались  в   воду
потревоженные лягушки, над теплой тиной вилась мошкара. Эгерт  чувствовал,
как сквозь босые пальцы ног продавливается нежная грязь  -  давно  забытое
ощущение, что-то из детства, как странно и некстати...
     Сова усмехнулся и ткнул веслом - умело ткнул, без размаха, коротко  и
сильно; Эгерт Солль, прославленный фехтовальщик,  увернулся.  В  следующую
секунду Сова ударил по низу - Эгерт не мог подпрыгнуть, ноги его увязали в
иле. Угадав движение противника, он всеми силами попытался уклониться - но
Сова все равно попал.
     Весло угодило Эгерту выше колена; на мгновение он потерял способность
видеть и соображать, и после секундного провала в  памяти  обнаружил,  что
лежит на спине, что высоко-высоко в синем небе парит голова Совы - мокрая,
лохматая, с необъятным ощеренным ртом, и рядом - весло, видимое  с  торца,
занесенное и уже падающее в ударе...
     Солль перекатился. Весло ударило в тину, Сова зарычал -  и  лицо  его
сразу оказалось близко, так, что стали видны черные точечки в коричневых с
ободком глазах:
     - А-а-а... Ща-а...
     Весло легло поперек Эгерту поперек  горла;  захрипев,  он  беспомощно
ударил руками - и правая ладонь его  натолкнулась  в  тине  на  круглое  и
острое, как осколок  зеркала.  Судорожно  сжав  находку  в  ладони,  Солль
вслепую ударил туда, где должно было быть нависавшее над ним лицо.
     Сова взревел; Эгерт ударил еще и еще. В  руках  у  него  был  осколок
большой раковины - неправильной формы перламутровый  нож.  Сова  понемногу
ослабил хватку - из его шеи  лилась  кровь,  красные  ручейки  из  глубоко
рассеченного лба заливали глаза и скатывались по бороде.
     Рванувшись из последних сил, Эгерт оттолкнул от своего горла душившее
его весло, полоснул Сову по протянувшейся  руке,  откатился  в  сторону  и
встал на четвереньки. Раковина раскололась на два красивых  и  бесполезных
перламутровых осколка.
     Сова рычал, зажимая рану на плече. Черные сосульки волос  падали  ему
на лицо, и сквозь них, как сквозь лесную чащу, проглядывали полные боли  и
ненависти круглые глаза.
     - Сдавайся, - сказал Эгерт хрипло.
     Сова рывком поднялся на ноги и вскинул весло:
     - А-а-ща-а...
     Удар его получился выше, чем следовало; Солль  поднырнул  под  весло,
схватил Сову за ноги и резко дернул на себя - разбойник грянулся спиной  в
мутную жижу. Эгерт прыгнул, да  так  удачно,  что  ручка  весла  оказалась
теперь уже против горла Совы.
     Дальше было просто. Эгерт давил и давил, пока глаза его противника не
сделались из злорадных отчаянными, а из отчаянных мутными и не  закатились
под лоб. Сова захрипел, и лицо его покрылось наплывающей  со  всех  сторон
тиной.
     Некоторое время Солль бессильно сидел  на  теле  своего  поверженного
противника; потом со стоном поднялся, ух