а  могилой  человека,
который...
     - Эгерт, - сказал судья у него за спиной.
     ...который пытал его мать? Палача и насильника... Неужели родственная
связь, кровь, неужели это столь крепкие узы, для  которых  все  прочее  не
имеет значения?
     ...А он сам, Эгерт?  Что  за  сила  заставила  его  отторгнуть  сына,
который был частью его самого, за которого он без  размышления  готов  был
отдать жизнь? Разве не те же узы крови, только  разорванные,  извращенные,
оскверненные?
     - Эгерт, - судья подошел и остановился за его  спиной.  -  Вчера  его
видели на могиле Фагирры, и он надел плащ...
     - Значит, он уже в городе? - вырвалось у Солля.
     - А ты видел его вне города? - тут же поинтересовался судья.
     Фонарщик справился наконец с фонарем, и по темнеющей улице  расплылся
тусклый теплый свет. Эгерт молчал.
     - Я думаю, он болен, - сказал судья мягко. - Но если  все,  о  чем  я
говорю, правда... Я пришел к тебе, Эгерт, потому что  я  твой  друг.  И  я
прошу тебя взять Луара - иначе его убьют, как  уже  убили  того  безумного
старика... Потому  что  люди  не  слепые,  -  в  последних  словах  Эгерту
померещился скрытый упрек.
     - Это не он, - отозвался Солль глухо. - Неужели нельзя установить  за
ним слежку... И доказать его алиби?!
     Судья вздохнул:
     -  А  за  ним...  невозможно  уследить,  Солль.  У   твоего   сына...
Обнаружились странные свойства.  Он  исчезает  и  появляется,  как  из-под
земли... Однако каждый день  является  в  Университет,  в  кабинет  декана
Луаяна...
     Стиснув зубы, Эгерт принял этот новый удар. Судья покивал:
     - Да... Над Луаром сгущаются тучи.  Город  ждет  расплаты...  За  эти
смерти. Старик был невиновен - но  все  же  погиб...  Думаю,  горожане  не
станут проводить дознания. Дознание проведу я, а ты - ты  возьмешь  Луара.
Немедленно.
     - Сова, - сказал Эгерт сквозь зубы. - Завтра  я  выступаю  на  поимку
Совы.
     Решение пришло к нему внезапно - однако он тут же  уверил  себя,  что
день начала экспедиции был выбран заранее и обратного хода нет.
     Судья прошелся по полутемному кабинету. Остановился, свел брови:
     - Если за это время случится новое убийство...
     - Это не он! - шепотом выкрикнул  Эгерт.  -  Сова...  Убивает  каждый
день. А Луар... Не убийца. Ты убедишься. Я возьму его... Когда вернусь.
     Судья колебался.
     - Это не он, - сказал Эгерт со всей силой убеждения, на  которую  был
способен. - Все будет, как  ты  скажешь...  Я  возьму  его,  запру,  и  ты
увидишь... Но не сейчас, мне нужно взять сперва Сову... Это  мой  долг,  я
должен, я не могу иначе... Ты долго выжидал - выжди еще несколько  дней...
Не трогай Луара, я сам...
     На лице судьи  написано  было  сомнение  -  однако,  некоторое  время
посмотрев Эгерту в глаза, он медленно, через силу кивнул.


     После полуночи площадь перед Башней пустела -  темные  слухи  и  злые
события, владевшие городом последние месяцы, разгоняли жителей  по  домам,
патруль показывался редко, сторож со  своей  колотушкой  тоже  предпочитал
держаться подальше - и потому Луару не пришлось  прилагать  усилий,  чтобы
подойти незамеченным к наглухо замурованным воротам.
     Правая рука его мертвой хваткой  сжимала  висящий  на  шее  медальон.
Странно зоркие  глаза  различили  посреди  темной  кладки  десяток  новых,
светлых кирпичей - в том месте, где был пролом, некогда пропустивший Луара
вовнутрь...
     Он зажмурился. Медальон больно впился в судорожно стиснутую ладонь.
     ...Ибо служение ему есть тайна...
     Ему показалось,  что  там,  за  кладкой,  переговариваются  множество
голосов - и не жутких ночных,  а  обыденно-оживленных,  будто  на  залитой
солнцем площади...
     Никогда раньше у него не было видений.
     ...Тайна - смысл, а прочее откроется вам со временем...
     Теперь ему привиделась  кладка  -  темная  от  времени  и  дождей,  с
нескромным   светлым   пятном   в    центре...    Зримое    доказательство
беспринципности бургомистра, который...
     ...Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш... Однако
есть ли на земле служба почетнее?!
     И Луар шагнул через кладку - потому что на  самом  деле  ворота  были
свободны и распахнуты, и изнутри доносились голоса.
     Он шагал по освещенным коридорам; люди в серых капюшонах расступались
перед ним, опуская голову в почтительном поклоне. Он кивал в ответ - и шел
дальше, минуя лестницы и переходы, потому что впереди маячил некто,  и  не
следовало отставать...
     Зарешеченное окно доносило звуки и запахи площади; Луар прошел  мимо,
стремясь за своим провожатым. Минута - и перед лицом его  оказалась  стена
тяжелого бархата, и от густого духа благовоний закружилась голова...  А  в
следующую  секунду  запахло  еще  и  дымом,  потому  что  посреди  черного
бархатного полотнища расползалось огненное пятно.
     Луар смотрел, как желтые языки пламени проедают тяжелую ткань;  огонь
расходился кольцом, и ширилась круглая дыра,  в  которой  стоял,  кажется,
ребенок, и был он в красном, и в руках держал не то воронку, не то  трубу,
из недр которой клубами валил дым курящихся благовоний...
     А потом раздался звук, от которого Луар содрогнулся. Звук подобен был
крику древнего чудовища посреди вселенского пепелища.
     Горящее отверстие в бархатной стене обернулось отверстием на  золотой
пластинке, и маленький старик в грязном сером  балахоне  погрозил  пальцем
кому-то, скрывавшемуся в тени: "Не  для  всех...  Для  всех  не  бывает...
Оставь свою ржавую игрушку. Тебе не остановить..."
     Луар зашатался; горящий бархат бесшумно упал.
     ...Ниспадающие плащи, блестящие глаза  из-под  нависающих  капюшонов,
отдаленное, приглушенное пение... Грядет, грядет... С неба содрали кожу. И
вода загустеет, как черная кровь... И  земля  закричит  разверстыми  ртами
могил... Извне... Идет извне... Молю, не открывай...
     Плащи расступились - маленький серый старик сидел на корточках,  и  в
руках у него была наполовину выпотрошенная, скользкая, пучеглазая рыбина.
     "Не для всех, - сказала рыба. - Для избранных... Снова. Все  новое...
Предначертано - откроет".
     "Лаш-ш... - зашипели плащи. - Лаш-ша... Тайна, повинуйтесь тайне..."
     Одно из зеркал треснуло и осыпалось иззубренными осколками; в проломе
стоял невысокий, желтолицый человек с воздетым кулаком - из кулака свисала
золотая цепочка.
     "Истинно все, что есть, - крикнул он тонко и насмешливо. - Чего  нету
- ложно... Истинна ржавчина, но и твой засов ржав тоже... Имя Лаш  поросло
проклятием. Могущество..."
     Выпотрошенная рыбина закатила глаза и сдохла.
     "Кто положит предел? - спросил старик в сером балахоне, и  голос  его
был неожиданно низок. - Кто положит предел могуществу? Она  войдет,  чтобы
служить мне."
     Тот, желтолицый в проеме разбитого зеркала, опустил руку:
     "Глупец. Не она. Ты."
     Старик в плаще, к полам которого прилипла рыбья чешуя, вскочил:
     "Один хозяин! - пророкотал он, и тугая волна воздуха ударила Луару  в
лицо. - Одна рука над миром... Моя рука, и первые всходы нового урожая..."
     "Глупец, - сказал желтолицый. - ЕЕ рука. Не открывай."
     "Лаш,  -   зашелестели   плащи.   -   Лаш-ша...   Аш-ша...   Тайна...
Могущество... Власть..."
     "Я ей хозяин, - спокойно сказал серый старик. - Лаш."
     "Нет", - отозвался желтолицый.
     У Луара помутилось в глазах; пропал зал и пропали зеркала, он  увидел
себя  зверьком,  насекомым,  крохотным  существом,   глядящим   снизу   на
исполинскую темную дверь. Запертый засов подобен  был  тарану  для  штурма
городских ворот...
     Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже лежит, и
лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком  -  под  ним
были полуразложившиеся  трупы,  целая  гора  трупов,  теплая  желеподобная
гора...
     Собственный вопль его  слился  с  басовитым  воплем  серого  старика,
старик рвал собственные космы, выбившиеся из-под капюшона: "Нет, не так...
Не так, не..."
     "Так", -  сказал  желтолицый.  Луар,  утопающий  в  смрадном  месиве,
судорожно схватил в зубы золотой медальон.
     ...Тишина и темнота. Он снова лежал - на  этот  раз  на  жестком,  на
влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сыростью  и
запустением.
     - Игра, - сказал Фагирра. - Все игра... Но не мы играем. Играют нами,
Луар.
     Он  стоял  рядом  -  усталое  немолодое  лицо  с   холодными   щелями
прищуренных серо-голубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.
     - И не бойся... Сначала страшно. Но... будет всего лишь другая  игра.
Для тебя... И не  тот  виновен,  кто  погасил  светильник...  а  тот,  кто
придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов - а  тот,  кто  поставил
Двери... И я не хотел  злого.  Могущество...  благо.  И  не  суди  меня...
Сделай... Сверши...
     Луар увидел протянутую ему  руку,  поколебавшись,  подал  свою  -  но
пальцы его ухватили воздух.


     Тряпичное тело куклы замусолилось и  истрепалось,  но  на  фарфоровом
лице лишения не отразились никак -  оно  оставалось  белым,  лупоглазым  и
вполне благополучным. Людям бы так, подумала я почти что с завистью.
     - Новое платье надо бы, - задумчиво сообщила я Алане.
     Она засопела, убежала и вернулась  с  обрывком  парчи  -  кто  знает,
откуда она его вырвала. Впрочем, это меня ничуть не печалило.
     Завернутая в желтую искрящуюся ткань, кукла преобразилась и выглядела
теперь почти что царственно. Я покивала:
     - Ну, это принцесса, конечно...  А  воин?  Теперь  нужен  благородный
воин, чтобы освобождать...
     - Откуда? - справедливо спросила Алана. Я почесала подбородок:
     - Найдется... Ты, главное, воина разыщи.
     Она  снова  убежала;  слушая,  как  стучат  по  пустым  коридорам  ее
торопливые пятки, я вспомнила свалки, устраиваемые  приютскими  девчонками
за право потискать линялого медведя из мешковины...
     Алана  вернулась  с  деревянным   солдатом.   Тот   выглядел   вполне
мужественно, но был почти в двое меньше предполагаемой невесты.
     - Ничего, - бодро решила я, - не в росте дело... Ну,  теперь  смотри.
Жила-была принцесса, красивая-прекрасивая... И ее похитил...
     Я огляделась. В углу кухни валялись тряпка да совок для углей.
     - Ее  похитило  чудо-овище!  -  заявила  я  страшным  голосом.  Совок
оказался обряженным в тряпку, как в плащ; Алана тут же  в  испуге  прижала
ладошки к щекам.
     - У-у! - сказал страшный совок и потащил принцессу  за  печку.  Парча
перепачкалась в золе - но так и надо. Похитили ведь...
     -  А  дальше?  -  спросила  Алана,  дрожа  от   страха   и   восторга
одновременно.
     - И тогда отец принцессы кликнул клич, - я огляделась в поисках новых
персонажей и наткнулась взглядом на кувшин для воды. - Он, то есть король,
пообещал всякому, кто спасет его дочку... Во-первых, принцессу в  жены,  а
во-вторых, Великий Золотой  Кувшин  в  вечное  владение...  Вот  он,  -  я
показала Алане посудину, - а большего сокровища в том краю и не было...  И
вот отважный воин...
     - Он что,  из-за  кувшина?  -  справедливо  возмутилась  Алана.  -  А
принцесса?..
     - И принцесса, - успокоила я. - Прежде всего он хотел  жениться...  И
он не боялся чудовища... То есть боялся, конечно, но смелости в  нем  было
больше... И вот он отправился в поход...
     Поход отважного воина длился почти полчаса. Он странствовал по кухне,
встречая на пути все новые препятствия; Алана помогала ему изо всех сил, и
нянька, тихонько наблюдавшая из-за двери, беззвучно всхлипывала и вытирала
слезы. Я боялась, как бы нянюшкины сантименты не вспугнули  девочку  -  но
Алане, по счастью, было не до того.
     Наконец, воин и чудовище встретились; разыгралась небывалая битва,  в
результате которой злой совок лишился своего одеяния и был заточен в печь.
Алана  смеялась  заливисто,  как-то   даже   похрюкивая;   нянька   вконец
растрогалась и убралась в свою комнату - плакать.
     Некоторое время мы с Аланой просто  сидели,  разомлев,  и  вспоминали
подробности пережитого воином приключения; я  предложила  сыграть  свадьбу
солдата и красавицы - но Алана наморщила нос и заявила, что это скучно.  Я
удивилась - девочек обычно  интересуют  именно  свадьбы,  а  не  батальные
сцены... И тут же опомнилась - у нее ведь был старший брат. И отец - герой
Осады... Она видела себя скорее мальчишкой, конечно, отсюда  и  строптивый
нрав и хулиганский характер...
     Я захотела потрепать ее по загривку - и  не  решилась.  Важно  каждое
движение, один неосторожный шаг - и все  сначала,  а  ведь  пройден  такой
путь... Спугнуть сейчас Алану - все равно что соскользнуть с самой вершины
ледяной горы, куда долго взбирался, обламывая ногти...
     - А теперь еще, - потребовала она шепотом.
     - Про кого? - спросила я с готовностью.
     - Про моего брата, - она смотрела на меня внимательно и  печально.  -
Как он бьется... со злыми.
     Сделалось тихо. Перекресток на большой дороге и затихающий вдали стук
копыт...
     - Нет ничего проще, - улыбнулась я  после  паузы.  -  Злых,  конечно,
собралось видимо-невидимо, но наш Луар всех одолеет... - в  руках  у  меня
снова оказался деревянный солдат. - Вот идет Луар по дороге,  идет-идет...
а навстречу ему...
     - Ты что, его невеста? - спросила Алана с отвращением. - Ты  женишься
на нем, да?
     Из щели за печкой настороженно показались тараканьи усы.
     - Женщины выходят замуж, - поправила я машинально. - Женятся мужчины.
     - Все равно, - Алана покривила губы.
     Мы помолчали. Я не знала,  что  делать  и  что  говорить;  деревянный
солдат в моих руках казался неуклюжим и бесполезным.
     - Так что дальше? - требовательно прищурилась Алана.
     - Идет-идет, - сказала я глухо, - а навстречу ему... волшебник.
     - Злой? - тут же предположила Алана.
     - Злой, - я устало кивнула. - Добрых волшебников  и  на  свете-то  не
осталось...  Превращу-ку,  говорит  волшебник,  тебя,  Луар,  в  чудище...
Снаружи  как  человек,  а  внутри  -  как  Черный  Мор,   безжалостный   и
беспощадный... И забудешь ты, Луар, родных своих и друзей... И они от тебя
отрекутся. И пройдешь по земле, как железная метелка...
     - А Луар его - мечом? - перебила меня Алана.
     - Нет... Волшебник-то еще не договорил. Вот, говорит он, что сделаю я
с тобой, и никто никогда не полюбит тебя... И  ты  никого  не  полюбишь...
Потому что чары мои тверже стали...
     - А Луар его - мечом? - тянула свое кровожадная девчонка.
     - Еще  нет.  Вот...  Чары  мои  тверже  стали.  А  расколдовать  тебя
невозможно... Потому что люди слабые. Люди не умеют как следует  любить  и
как следует ненавидеть - зато  они  умеют  забывать...  Навсегда.  И  люди
забудут тебя, Луар...
     Алана фыркнула:
     - Дурак! Луар его как мечом стукнет...
     - Да, - вздохнула я. - Вот тут-то он его... Мечом. Тот и  пикнуть  не
успел...
     - А Луар?
     - Лег спать, - я уложила деревянного  солдата  поперек  стола.  -  Он
устал. Я тоже. А ты?
     Алана прислушалась к своим ощущениям.
     - И я, - сказала она неуверенно.
     - Тогда пойдем, -  я  поднялась,  протянула  ей  руку  -  и  тут  же,
проследив за ее взглядом, резко обернулась.
     Поздно. Тень изможденной женщины отшатнулась и исчезла.



                                    7

     Перед выступлением Эгерт собрал свой  отряд,  намереваясь  произнести
короткое слово.
     Он хотел подбодрить своих бойцов накануне трудного и опасного  похода
- однако при виде угрюмых либо равнодушных лиц вдруг озлился, и  речь  его
обрела совсем иное направление.
     И в лучшие времена полковник Солль горазд был насмешничать; теперь он
просто брызгал ядом, хлестал  подчиненных  едкими  и  жестокими  упреками,
язвил и издевался - и в конце концов горько пожалел, что не погиб во время
Осады вместе с последними достойными воинами городского  гарнизона...  Ибо
счастье им, так и не дожившим до великого позора, а потомки  их,  те,  кто
носит оружие теперь, годны разве что на посмешище да на расплод...
     Тут  полковник,  осененный  новой  мыслью,  пообещал   обратиться   к
городскому начальству с инициативой - оскопить наиболее трусливых и глупых
стражников, дабы не плодить на земле бездарность.  Трое  дамочек  вольного
поведения,  традиционно  прикрепленных  к  гарнизону  и   потому   ставших
свидетелями Соллевой речи, переглянулись с мрачными  усмешками;  стражники
потели, играли желваками и с ненавистью поглядывали на  начальника  -  ибо
друг на друга они смотреть и вовсе избегали.
     Наконец, Солль выдохся, с презрением оглядел свое  покрытое  красными
пятнами воинство и приказал выступать.
     Стража на воротах отсалютовала  товарищам,  отправляющимся  в  поход;
закрыв глаза, Солль вообразил ниточки слухов, выползающие из  ворот  вслед
за отрядом... а то и  впереди  него.  Сеть  слухов,  как  круги  по  воде,
вестники и шпионы, пробирающиеся  с  хутора  на  хутор,  несущие  сведения
Сове...
     Он закусил губу. Если отряд за его спиной казался подобравшимся, злым
медведем - то в подчинении у Совы озверевший осиный  рой.  И  нет  другого
выхода - взять или погибнуть, причем второе лучше, мертвый Солль  вряд  ли
сможет вернуться в город и арестовать собственного сына... То  есть  того,
кто считался таковым без малого двадцать лет.
     Ни с того ни с сего он пришпорил лошадь; бойцы  его,  ругаясь  сквозь
зубы, поспешили следом.  Сквозь  редкие  тучи  пробилось  наконец  солнце,
осветив расстеленную перед полковником  цветную  тактическую  карту:  рощу
вдалеке, перекресток дорог да отдаленное селение. Даже не  закрывая  глаз,
Эгерт видел теперь и сокрытое горизонтом - зеленый шелк с вышитыми на  нем
перелесками и полями,  деревнями  и  хуторами,  рекой  и  ручьем,  стенами
глухого леса - разбойничьего угодья...
     Эгерту снова показалось, что  он  раздвоился.  Что  вот  он  идет  на
смертельную охоту - и он же мрачно  затаился,  собирает  вести,  поджидает
охотника...
     Эгерт хрипло крикнул и снова дал шпоры. Те, что ехали за его  спиной,
проклинали всех на свете сумасшедших полковников.


     Сова, как выяснилось вскоре, и не думал таиться. Во всем мире он знал
одного лишь охотника - себя; к полудню второго  дня  пути  Эгертовы  воины
почуяли запах дыма.
     Так не пахнут костры, и не такой дым поднимается над печными трубами;
угрюмый Соллев отряд безошибочно нашел дорогу к пожарищу, ставшему к  тому
времени пепелищем.
     Хутор на развилке дорог - всего несколько домов и обширное хозяйство;
под копытами лошадей металась с лаем обезумевшая собака. Куры как ни в чем
не бывало искали пропитание на  истоптанном  огороде,  бродил  растерянный
теленок с обрывком веревки на шее, большой хлев был пуст, и ветер  теребил
клочки грязной соломы посреди пустого двора.
     Дом сгорел наполовину; огонь почему-то пощадил  его  и  не  уничтожил
дотла. Труп хозяина, висящий на дереве перед окном, пострадал куда  больше
- Эгерт глянул и тут же отвел глаза.
     Люди  -  всего  несколько  десятков  -  стояли,  сбившись  в  плотную
молчаливую толпу. Их  дома  и  их  жизни  остались  в  целости;  глядя  на
обезображенный огнем труп, они смирились с потерей денег  и  скота,  муки,
запасов и прочего своего достояния, и только средних лет женщина билась  о
дорогу над телом девушки  лет  шестнадцати  -  щуплой  девчонки  с  широко
раскрытыми мертвыми глазами и бурыми пятнами крови на рваной юбке...
     Отряд Солля  остановился,  сбившись,  в  свою  очередь,  в  бряцающую
железом стаю; хуторяне молчали, глядели исподлобья, решая, чего ждать  еще
и от этих - новой беды?
     Рыдания женщины на дороге на минуту стихли - и слышно  стало,  как  в
траве надрываются, стрекоча, разомлевшие кузнечики.
     Женщина  на  дороге  подняла   лицо;   в   какой-то   момент   Эгерту
померещилось, что глаза их встретились - но то был самообман,  женщина  не
видела никого и ничего, и Солл