о он принял меня
и разговаривает почти как с равной, что я сижу в его кресле и грею ноги  в
его ковре, что мы с  ним  беседуем  один  на  один  -  а  ведь  он  всегда
представлялся мне чем-то совершенно недосягаемым, как  статуя  на  высоком
постаменте...
     Я прикрыла глаза. Странствия хороши, когда ты трясешься полегоньку  в
повозке, когда с тобой друзья и всегда имеется сытный  ужин;  то  ли  дело
пешком и в одиночку, да по нынешним неспокойным дорогам, да впроголодь, да
ночуя под заборами...
     Я улыбнулась. Добрые деревенские ребята давали мне денег за "пшак". Я
подходила к первому попавшемуся и предлагала "пшакнуть" за медную монетку;
тот долго маялся - но любопытство брало верх,  и  я  показывала  несложный
трюк, которому обучил меня Флобастер, маленькое представление с надуванием
щек,  шевелящимися  ушами   и   смешным   "пшаком"   в   конце...   Эдакий
незамысловатый цирк.
     Детишки  и  молодежь,  жадные  до  зрелищ,  собирались  компаниями  и
приводили друзей, порой я собирала целую пригоршню монет - но случалось  и
так, что на околице меня догонял здоровенный парнище и отбирал все - и то,
что заработала, и то, что было раньше, и даже хлеб...
     Улыбка моя погасла. Я не удержалась и вздохнула - Солль обернулся  от
окна, за которым все так же лилась  вода.  Мы  встретились  глазами,  и  я
поняла, что все, о чем я умолчала, ясно ему как день.
     - Да, - сказала я громко, пытаясь собственной дерзостью погубить свои
же неуверенность и страх. - Да. Я вот люблю его. Ну и что?
     Он воспринял мое признание совершенно неожиданно. Криво усмехнулся:
     - А я, значит, не люблю. Мать не любит.
     Я заметалась, не зная, что ответить; он снова отвернулся:
     - Меня тут в последнее время принято упрекать... То долг воинский  не
выполняю, то сына вот отверг...  То  есть  не  сына,  а...  Но  все  равно
предосудительно. Бросил на произвол судьбы... Так?
     Я встала. Подошла к нему, опустилась на колени:
     - Так. Вот убейте меня, выгоните... Я же все понимаю. И  про  госпожу
Торию, и про вас... И вообще это не мое дело. Но Луар-то не виноват. Ну за
что же... Он же не виноват, что родился, за что ему это... И  если  с  ним
теперь что-то случится... вы будете виноваты. А теперь можете бить меня...
И выгонять...
     Он долго смотрел на  меня  сверху  вниз.  Потом  наклонился,  ухватил
жесткими пальцами под мышки - у меня даже дух перехватило. Поднял с  колен
и поднял над полом, будто котенка; лицо мое оказалось вровень с его лицом.
Так прошло несколько долгих минут, на протяжении которых  я  старалась  не
дышать.
     - Хорошо, - он вздохнул и поставил меня на пол. - Тебе  потребовалось
мужество, чтобы сказать мне все это. Теперь я  тоже...  проявлю  мужество.
Сядь...
     Повинуясь его жесту, я водворилась обратно в кресло. Он  прошелся  по
комнате, прислушиваясь к каким-то своим мыслям. Остановился напротив меня;
я заерзала и встала.
     - Да сиди  ты...  -  он  легонько  толкнул  меня  в  плечо.  Постоял,
раздумывая; вздохнул:
     - Когда Тории Солль  было  двадцать  с  небольшим  лет...  Она,  юная
невеста, приехала в Каваррен с женихом... Это был не я. Это был студент по
имени Динар Дарран.
     Он помолчал, наблюдая за моей  реакцией.  Конечно,  я  удивилась,  но
сочла  неприличным  показывать  это.  Он,  похоже,  остался  доволен  моей
выдержкой, хмыкнул и продолжил:
     - Они прибыли в Каваррен  по  некоему  делу,  связанному  с  научными
изысканиями... На беду, тут случился я, первый боец и  первый  любовник  в
городе, и, конечно, красота Тории не оставила меня равнодушным... Я  повел
себя скверно, и взбешенный студент Динар вызвал меня на  дуэль...  Я  убил
его, - Солль снова прошелся по комнате, искоса изучая, как понравится  мне
это признание. Я сидела ни жива ни мертва - что-то говорило мне, что никто
другой не удостаивался раньше столь откровенной  Эгертовой  исповеди.  Мне
даже стало страшно - честь это или наказание?
     - Я убил его, - повторил Эгерт, глядя в потолок.  -  Он,  бедняга,  и
фехтовать-то почти не умел... Тем бы дело и кончилось - но вот  случилось,
что в тот самый  день  в  Каваррене  оказался  некто,  ставший  свидетелем
дуэли... И посчитавший меня виновным в намеренном  убийстве.  И  правильно
посчитавший, между прочим, - он невольно поежился. -  И  он,  этот  некто,
вызвал на дуэль меня...
     Солль замолчал. Я смотрела,  как  он  вспоминает,  нет  -  переживает
заново то, по-видимому, страшное, что случилось потом.
     - Он заклял меня, - проговорил Солль глухо. - Внешне  это  выглядело,
как шрам на щеке, - он с усилием провел пальцем от  виска  до  подбородка,
оставив на коже красную полосу. - Вот такой шрам... И заклятие трусости. Я
сделался невыносимо, болезненно труслив, я потерял себя, меня сожрало  это
трусливое чудовище, я боялся темноты, высоты, боли, крови... Боялся позора
- но как раз позор стал преследовать меня  по  пятам,  потому  что  трусов
принято презирать, - он перевел дыхание.
     - Господин Эгерт, - сказала я шепотом, - может быть, не надо?
     Он понял, что я хотела сказать. Хмуро усмехнулся:
     - Надо, Танталь... Я хочу, чтобы ты поняла...
     Он сел наконец, забросил ногу на ногу, сложил ладони на колене:
     - Да... Мне пришлось оставить прежнюю жизнь и  бежать  из  города.  Я
пережил и боль, и грязь, и стыд, пока судьба не привела меня в город,  где
деканом в университете был господин Луаян, а Тория -  Тория!  -  была  его
дочерью... Я хотел снова бежать - но декан не пустил меня.  Он  заронил  в
мою душу надежду  -  встретиться  с  тем,  кто  заклял  меня,  и  вымолить
прощение...
     Дождь за  окном  перестал  быть  ливнем  -  теперь  это  был  мелкая,
надсадная, залепившая стекло морось. Эгерт замолчал, и я решила было,  что
больше он ничего и не расскажет.
     Он вдруг улыбнулся:
     - Значит, Луар теперь -  настоящий  мужчина?  И  ты  оценила  его  по
достоинству?
     Я вздрогнула от неожиданности и потеряла над собой контроль. Мои уши,
шея и лицо загорелись теплым и  мучительно  алым.  Я  потупилась,  склонив
голову, безуспешно пытаясь скрыться от Эгертового взгляда.
     Его рука легла мне на загривок:
     - Ну... Меня-то зачем стесняться?
     Я замерла, боясь поднять голову и ненароком сбросить его  ладонь;  он
вздохнул, осторожно потрепал меня по затылку, отошел к окну.
     Он говорил и говорил; перед глазами моими  возникали  и  расплывались
призрачные картины чужой жестокой жизни. Я видела  двадцатилетнего  Эгерта
Солля, впервые поднимающегося  на  крыльцо  величественного  Университета,
видела надменное лицо молодой Тории, замкнувшейся в своем горе...  Слишком
много боли. Эти двое прошли длинный и мучительный путь, и стали  счастливы
- будто бы затем,  чтобы  дать  возможность  Ордену  Лаш  изничтожить  это
счастье. "Окончание Времен", разрытая могила, Черный Мор, явившийся на зов
безумного Ордена... Тут же зачем-то воспоминание о моем  бледном  прыщавом
дядюшке, вечно ущемленном, тонко и надрывно спорящего  с  моей  матерью...
Тогда еще живой... И сразу - мурашки по коже, потому что, слушая Эгерта, я
будто своими глазами увидела декана Луаяна, мага, остановившего Мор  ценой
собственной жизни.
     Эгерт запнулся. Помрачнел, кусая губы. Резко обернулся ко мне:
     - Фагирра. Того человека звали Фагирра;  он  пытался  заставить  меня
предать... Я же был трусом, я не мог противостоять насилию... После  того,
как затея Ордена провалилась, во всем обвинили Луаяна,  он-де  вызвал  мор
колдовством... И Торию. Ее схватили...
     Я содрогнулась. Темница и пыточная камера.  И  тот  человек,  кровный
отец Луара: "Где же? Где Амулет?"
     - Амулет? - переспросила я машинально. Солль, кажется, не услышал:
     - ...А свидетелем обвинения был я... Вернее, мой страх. Я должен  был
сказать то, чего ждал от меня Фагирра... Потому что мой страх был  сильнее
меня. Он сделал меня рабом... Фагирра знал,  -  он  снова  уселся,  сцепив
пальцы. Устало вздохнул:
     - Вот... Когда она вошла в зал суда...
     Я зажмурилась. Каждый шаг - боль  в  изувеченном  пытками  тело...  И
толпа, густая, как кисель, плотная толпа, ненавидящие взгляды... Гул,  рев
- и гробовая тишина... И помост, на который поднимаются свидетели... Судья
за длинным столом и скамейка для обреченной женщины...
     Солль перевел дыхание:
     - Она тоже знала. Она знала, что я скажу - "да". Да, почтенный судья,
и вы добрые люди, да, Луаян с дочерью вызвали Мор, да, я был рядом  и  все
видел... Да. Да. Она сама позволила мне. Да.
     В глазах его промелькнул некий мрачный, жутковатый огонек. Я  затаила
дыхание.
     - Не знаю, как... - глухо произнес Эгерт, - но я сказал  "нет".  Нет,
вранье, нет, нет...
     Он откинулся на спинку. Потер ладонями лицо:
     - ...И в этот момент заклятие упало, Танталь. И шрам исчез...  И  все
стало... хорошо. Потому что... Эти клещи, у них  рукояти  заточенные...  В
грудь. Потому у меня что не было другого оружия, а у него был  отравленный
стилет... Все. Закопали. Забыли...
     Он убрал ладони.  Его  глаза  были  серо-голубые  с  темным  ободком,
усталые больные глаза:
     - Вот и все, Танталь. После рождения Луара... Тория долго хворала.  И
у нее не было других детей - долго, очень долго,  будто  Фагирра,  умирая,
послал ей вслед проклятие... И мы уже  потеряли  надежду,  когда  родилась
Алана. И вот, теперь ты знаешь...
     Он отвернулся. Сказал, обращаясь к вепрю на старом гобелене:
     - И в жизни моей было много  счастья...  так  много,  что  теперешняя
расплата кажется мне почти справедливой. Тория... Она стала частью меня, и
она болит у меня... Она... Как оскверненная святыня, к  которой  нету  сил
вернуться. Видишь, как я говорю... Никому... почему-то тебе. Ты не знаешь,
почему?
     Мне захотелось снова стать на колени.
     - Есть еще один человек, - он бездумно провел  пальцем  по  клыкастой
веприной морде,  -  который...  которому  я  мог  бы...  но  это  было  бы
по-другому. Он сам все знает... Ведь это он пометил меня шрамом и  наложил
заклятие... он сломал мою жизнь... Подарил мне... меня... - он вздохнул. -
Но я боюсь его. Я никогда не говорил бы с ним так же, как сегодня с тобой.
     - Кто это? - спросила я шепотом.
     - Его зовут Скиталец, - проронил Эгерт, как мне показалось, неохотно.
- Другого имени никто не знает... Он стар... Он не маг, но...
     - Наложил заклятие?
     - Да... Он... никто не знает, кто он. Декан Луаян считал,  что  он  -
бывший Привратник, не впустивший в мир Того, кто стоял на  пороге,  Третью
силу... И обожженный этой силой, отмеченный... Ах да, ты же не знаешь, что
это такое... Привратник, Дверь... Ты не знаешь. Да и я не  знаю  толком...
Но раз в году, на День Премноголикования, он  является  в  город...  И  мы
встречаемся с ним в трактире "У землеройки". И я ни разу не решился с  ним
заговорить... Смотрим друг на друга, выпиваем  по  стакану  вина  -  и  он
уходит, а я остаюсь.
     Он закрыл глаза, вспоминая. Чуть приподнял уголки губ:
     - Он не меняется последние двадцать лет... Все время, что я его знаю.
Странно... Для человека... Впрочем, кто знает.  Он...  Такие  безразличные
глаза, в них будто безразличие всего мира... И веки без ресниц. И странно,
если какие-то наши, человеческие дела еще интересуют его... Ему  наверняка
все равно... Но в День Премноголикования... Он  приходит,  и  ни  разу  не
опоздал.
     Долгое время мы оба слушали дождь.
     - Амулет, - Эгерт потер  лоб  и  вздохнул.  -  Луар  добыл  Амулет...
Который так хотел заполучить  Фагирра.  Он  хранился  у  декана  Луаяна  в
кабинете... После его смерти Тория перепрятала  его,  чтобы  я,  трус,  не
выдал под пытками... И сама... не сказала... ему. Когда  подошла  Осада...
Мы отдали медальон. Отдали Скитальцу, потому что он,  мы  знали,  сохранит
его... Значит, Луар виделся со Скитальцем. Значит, тот отдал ему медальон.
Значит, Луар - действительно Прорицатель...
     Эта мысль приходила мне в голову и раньше - но  только  произнесенная
Эгертом вслух, она окончательно превратилась из бреда в приговор.
     - Ну и что теперь? - спросила я шепотом.  -  Он...  Мне  кажется,  он
что-то задумал. Он решил - раз все твердят мне, что я сын  Фагирры,  то  я
сделаюсь-таки его сыном... Что же теперь, господин Эгерт?
     Он улыбнулся:
     - Девочка, я-то уж точно не маг... И я  не  умею  поворачивать  время
вспять. Чего же ты хочешь?
     Я собралась с духом:
     - Я хочу, чтобы вы вернулись. Я хочу, чтобы вы нашли Луара... И чтобы
вы попросили прощения у госпожи... у Тории. Ей... плохо.
     - Так ты ничего  не  поняла,  -  сказал  он  тоскливо.  -  По-твоему,
срубленное дерево достаточно приставить к пеньку, и оно зацветет...
     И тогда я озлилась. Здравый смысл успел испуганно пискнуть "не надо",
но злость уже ударила мне в лицо, снова залив его краской:
     - Вы... Да вы просто... Вы бросили  раненого  человека.  Может  быть,
смертельно раненого. Вы лелеете свою боль... А их  вы  обрекли...  на  еще
худшее одиночество. И не ищите, нет вам оправдания...  Зачем  вы  оставили
Торию, и как раз тогда, когда должны бы...
     - Замолчи, - сказал он холодно, и в голосе его скользнуло  нечто,  от
чего слова присохли к моему языку. Я забылась-таки. Забыла, с кем  говорю.
Кого поучаю. Упаси меня небо связываться с полковником Соллем.
     Я втянула голову в плечи, глядя в пол и устало  думая,  что  вот  он,
конец  моей  миссии,  которая  позорно  провалилась,  и  теперь  предстоит
обратный путь с "пшаканьем", дождем и холодными  ночами,  и  вместо  Луара
меня встретит молодой Фагирра, и тогда останется только молча уйти  с  его
дороги...
     За окном наступили сумерки.  В  полумраке  комнаты  я  видела  только
неподвижный Эгертов силуэт; так прошел, наверное, целый час. Он сидел  как
камень - а я не решалась встать и уйти.
     - А как же твой театр? - вдруг  спросил  он  негромко.  -  Я  его  не
представляю... без тебя.
     У меня перехватило горло. Я не ответила.
     - Из-за Луара? - спросил он все так же тихо.
     Я кивнула, надеясь, что в темноте он не разглядит моего кивка. Но  он
разглядел:
     - Навсегда?
     - Господин  Эгерт,  -  сказала  я  шепотом,  -  я  пойду,   наверное.
Простите... Я пойду.
     Он поднялся, подошел к столу и зажег свечу. Сначала осветились ладони
в  паутине  теней,  а  потом  и  лицо  -   удивительно   спокойное,   даже
бесстрастное; я вскочила, одергивая юбку:
     - Так я пойду, да?
     - Сядь, - проронил он, не оборачиваясь. Мне стало страшно.
     - Танталь, - попросил он, глядя в огонь. - Расскажи теперь о себе.
     ...Я долго мучилась, пытаясь  отделаться  побасенками  и  то  и  дело
бормоча "вот и все". Врать у меня не хватило ни духу, ни совести; я  долго
не могла поверить, что все это интересно ему - а потом что-то внутри  меня
прорвалось, и сполна отплатила ему за его откровенность, заново проживая и
детство, и приют, и  встречу  с  Флобастером,  и  встречу  с  Луаром...  Я
рассказала ему о нашей первой ночи в повозке, а потом о гостинице  "Медные
врата" - чтобы он понял. На этот раз я не умолчала ничего,  рассказывая  и
стыдное и неприглядное, я упивалась собственной исповедью,  как  упивается
путник, добравшийся до последнего еще не высохшего колодца.  Я  впервые  в
жизни  поняла  тех  приютских  девчонок,  которые  так  любили  плакать  и
рассказывать мне историю своей жизни...
     - Да, - сказал он, когда я замолчала. - А мне кажется, что  так  мало
времени прошло... с тех пор, как я объяснил Луару, а в чем вообще  разница
между мужчиной и женщиной.
     Он усмехнулся и долго, требовательно смотрел мне в глаза  -  пока  не
дождался, чтобы я улыбнулась тоже.
     - Ты... славная девочка, Танталь. Как жалко...  Что  все  это...  Так
обернулось. Как жаль...
     Где-то  внизу  хлопнула  дверь  и  послышались  голоса.  Я   невольно
вздрогнула; в дверь тихонько стукнул слуга:
     - Господин Эгерт... Гонцы... Снова господа стражники, послание...
     Улыбка  угасла  на  Эгертовом  лице,  и  весь  он  сразу  постарел  и
сгорбился. Отвернулся к темному окну.
     - Господин Эгерт, - сказала я так убедительно, как  только  могла.  -
Поедемте, господин Эгерт... Поедемте, мне одной страшно возвращаться...
     Этот  убийственный  довод  пришел  мне  в  голову  только  что  -  и,
обрадованная, я с нажимом повторила:
     - Да, страшно... Там же разбойники на дорогах... Господин Эгерт...
     Слуга просунул в дверную щель голову и руку со свечкой:
     - Так как, господин? Просить?
     Эгерт медленно повернулся ко мне:
     - Танталь... Обожди пока... Выйди.
     Уводимая  слугой,  я  слышала  нервные,  напряженные  голоса  гонцов,
ожидавших в прихожей. Потом послышались шаги по лестнице и бряцание  шпор;
потом я очутилась в маленькой комнате  для  гостей,  и  слуга  с  поклоном
принес мне ужин.


     Над входом в булочную красовался глиняный каравай с торчащим из  недр
его огромным деревянным ножом. Луар дождался,  пока  очередные  посетители
выйдут из лавки, и вошел сам.
     За  прилавком  стоял  мальчик  лет  двенадцати;  завидев  Луара,   он
улыбнулся привычно и в то же время искренне:
     - Что пожелает господин? Булки, кренделя, горячий хлеб...
     Луар замялся, решая, а не стоит ли купить булку и убраться восвояси -
однако то наитие, которое побудило его окликнуть сумасшедшего старика  под
мостом, уже утвердилось в своей власти.
     - Я хочу видеть господина  Трактана,  -  сказал  Луар  мальчику.  Тот
смутился, оглядел Луара, пожал плечами:
     - Здесь есть только господин Актан... Может быть, вы перепутали имя?
     - Да, - сказал Луар после паузы. - Перепутал.
     Мальчишка  пробормотал  извинения  и  нырнул  в  недра   лавки,   где
помещалась пекарня.
     - Дедушка! - приглушенно  донеслось  до  Луара.  -  Дед!  Там...  это
тебя... да не знаю я, кто...
     В  лавку  зашла   обстоятельная   покупательница,   по-видимому,   из
постоянных; мальчик принялся обслуживать ее - а  через  минуту  в  дверном
проеме встал огромный, краснолицый, пухлый как облако пекарь  в  белом  от
муки переднике:
     - Э... Малыш, кто?
     Мальчик кивнул на Луара. Пекарь удивленно  уставился  на  незнакомого
юношу:
     - Э-э... Прошу прощения,  молодой  человек...  Тесто  подошло,  тесто
ждать не будет... Чем, собственно...
     Наитие мягко толкнуло Луара в затылок:
     - Здравствуйте, служитель Трактан, - сказал он шепотом и целую минуту
смотрел потом, как горячая краска сходит  с  лица  пекаря,  как  это  лицо
делается белым, будто сахар.
     Постоянная покупательница ушла, унося полную корзинку, и мальчик тоже
уставился на деда с удивлением и беспокойством. Луар ждал; наконец, пекарь
схватил воздух ртом, как пойманная рыбина:
     - Я...
     - Я вам не враг, - холодно заверил Луар. - Однако хочу поговорить.
     Пекарь нервно потер руки о передник. Потом снова потер,  будто  желая
смыть с них нечто постыдное и гадкое. Спохватился, оглядел  лавку,  что-то
невнятно пробормотал мальчишке и кивнул Луару:
     - Да... Э-э... Пойдемте...
     Узкий темный коридор наполнен был густым  аппетитным  запахом  хлеба.
Над краем большого чана поднималось, как  подушка,  белое  сдобное  тесто.
Пекарь остановился, не зная, по-видимому, куда же дальше идти. Снова вытер
руки о передник:
     - Откуда вы...
     - Не важно,  -  оборвал  его  Луар.  -  Хотя...  Посмотрите  на  меня
внимательнее.
     Пекарь напряженно сощурился,  приблизив  слезящиеся  глаза  к  самому
Луаровому лицу. В коридоре было сумрачно, и потому  прошла  целая  минута,
прежде чем пекарь вздрогнул и отшатнулся. На лбу  его  бусинками  выступил
пот; Луар испытал нечто вроде разочарования: оказывается, все это время он
втайне надеялся, что бывший служитель Трактан не узнает его.
     - Вы... кто? - через силу выдавил Трактан.
     - Я его сын, - сообщил Луар равнодушно. -  У  меня  к  вам  нескол