страшной  и  непостижимой
женщине, обожавшей своего мужа и сына и  в  одночасье  лишившейся  того  и
другого. И это после тех страшных испытаний в  молодости  -  казалось  бы,
судьба могла бы и пощадить... Не бить дважды по одному и тому же месту...
     Я вспоминала, как зашаталась Тория, услышав от меня, что я,  мол,  от
сына не отрекалась. Интересно, что бы сказала я через двадцать лет, если б
узнала, что наш с Луаром мальчик - на самом деле отродье, скажем, Хаара?
     Меня передернуло. Нет, этого спесивого богатенького шута никак нельзя
сравнить с Фагиррой... И потом, меня ведь не пытали. Меня не  приводили  в
подземелье, где греются в жаровне  красные  раскаленные  крючья,  меня  не
приковывали цепями к скамье, с меня не срывали одежду...
     Богатое воображение подвело меня - я  зажмурилась,  обхватила  голову
руками, стараясь не думать о  страшном.  Нет,  Тория  Солль  -  это  Тория
Солль... Поберегусь осуждать ее. Остерегусь, небо свидетель...
     Эгерт. Вот кто потерял сына, и совершенно безнадежно. И как будто  не
было всех девятнадцати лет, когда он любил Луара, растил  Луара,  рисковал
ради него жизнью... Там, на стене, во время Осады... Что ж, все  эти  годы
оказались ложью?
     А чем, скажите, виновата его жена? Что не умерла под пытками, что  не
выкинула плод? Что дожила до того дня, когда случайная полоумная  девчонка
открыла ему, Эгерту, глаза на Луарово происхождение?
     Все виноваты. А больше всех виновен Луар - что родился,  скотина,  не
удушился пуповиной, не околел в младенчестве, не умер от кори, не расшибся
и не утонул... Оплакали бы, похоронили вместе с тайной - и  жили  бы  себе
дальше, в мире и любви, со светлыми воспоминаниями...
     Я  скрипнула  зубами.  Похоже,  придется  простить  дурака.   Он   же
сумасшедший, он за себя не отвечает, я сама рехнулась бы...
     А может, уже и рехнулась. В здравом уме я от Флобастера  не  ушла  бы
даже за королевский трон...
     Впрочем, все слезы уже выплаканы; если я не собираюсь замуж за  лакея
и не спешу становиться  краснощекой  хуторянкой,  если  я  всерьез  решила
побороться с судьбой за этого парня... Или с парнем - против судьбы... Или
даже одна против всех... Поглядим. Во всяком случае, рассиживаться нечего.
     Повинуясь собственному  приказу,  я  рывком  поднялась  с  подгнившей
бочки,  брошенной  кем-то  посреди  проходного   двора.   Одернула   юбку;
решительно двинулась вперед - и только через два квартала сообразила, куда
иду.
     А шла я в славный город Каваррен, о котором даже не  знала,  где  он.
Спешила на встречу с господином Эгертом Соллем.


     Хозяйка, славшая комнату молодому вольнослушателю из университета, не
могла надивиться на прилежание  юноши:  тот  ежедневно  посещал  лекции  и
однажды провел в библиотеке целую ночь; сразу  после  этого  характер  его
занятий резко изменился  -  теперь  он  заперся  у  себя  и  дни  напролет
просиживал  над   книгами,   прерываясь   только   затем,   чтобы   съесть
приготовленный хозяйкой обед.
     Луар  действительно  потратил  много   долгих   часов   на   освоение
украденного в Башне богатства; "Завещание  Первого  Прорицателя"  потрясло
его своей непонятностью, зашифрованностью и  в  то  же  время  грандиозным
размахом  -  уцелевшие  в  огне  тексты  заставляли  думать  о   великане,
складывающем ребус из пространств и времен, а заодно  уж  из  человеческих
династий и поколений. Луар читал, и волосы шевелились у него на  голове  -
такой древней жутью веяло с обгоревших страниц:  "И  вода  загустеет,  как
черная кровь... С неба содрали кожу... Достойны зависти поленья в очаге...
и будет ей слугой и наместником".
     Целые разделы писались, по-видимому, рунами  -  Луар  не  понимал  ни
буквы. Встречались рисунки - большей частью изуродованные огнем,  так  что
тварей, изображенных на них, невозможно было опознать. Это была  настоящая
колдовская книга - Луар старался читать  ее  только  днем,  при  солнечном
свете, и никогда - при свече.
     Список служителей священного привидения Лаш оказался куда  прозаичнее
и принес гораздо больше пользы.
     Фар Фагирра значился первым среди так называемых посвященных; краткое
досье поведало Луару, что отец его в прошлом  был  учителем  фехтования  и
имел в предместье целый выводок родственников: мать, брата, двух сестер  и
двух племянников. Луар содрогнулся при мысли, что, может быть, его тетки и
двоюродные братья уцелели и предстоит встреча...
     Третьим лицом Ордена, после Магистра  и  Фагирры,  был  некий  Каара,
"хранитель святыни". Против его имени стояла одна только пометка -  "верен
до безумия". Любопытно, подумал Луар, кому именно верен - самому Магистру?
Ордену? Этой самой "святыне"?  Что  за  человек,  все  досье  на  которого
состоит из слова "верен"? А был ли, кстати, так же  "верен"  Фагирра,  или
Магистр  опасался  его,  как  возможного  узурпатора?  Что  за   отношения
связывали престарелого главу Ордена - и властолюбца Фагирру?
     Дочитав список до конца, Луар не поленился взять чистый лист бумаги и
аккуратно выписать в столбик имена - и  возможные  ориентиры:  как  и  где
искать. Двадцать лет - это не двести лет. Кто-то да уцелел.
     Покончив со списком, он всерьез принялся за секретные донесения  -  и
сразу же вспотел, сгорбился, сдавил в кулаке медальон.
     Имя декана Луаяна. Многократно повторяемое имя вольнослушателя Солля;
в те далекие годы по меньшей мере двое студентов служили  шпионами  Ордена
Лаш.  Орден  интересовался  деканом  -  точнее,  некой  "золотой   вещью",
хранящейся у него в кабинете. Орден хотел во что бы то ни стало  завладеть
"вещью", и для этого найден был вольнослушатель Солль, юноша, приближенный
к семье декана - и в  то  же  время  находящийся  в  плену  непреодолимого
страха... То было время, когда действовало заклятье.
     Луар вытащил медальон из-под рубашки.  Ржавчины  стало  больше;  Луар
закрыл глаза и прижался щекой к золотой пластинке.
     Что они знали? Зачем им нужен был Амулет Прорицателя - им, уже  тогда
решившимся устроить "окончание времен" и призвавшим для этого Черный Мор?
     Луар вздрогнул. Там, в  подвале,  его  отец  пытал  его  мать,  чтобы
получить медальон. Неизвестно,  что  было  бы,  если  бы  Тория  Солль  не
выдержала пытки и отдала Амулет Фагирре. Но она не отдала.
     Мама... Ему  захотелось  вскочить,  опрокинув  стул,  бежать  к  ней,
плакать у ног, бормотать - "я знаю", ждать чего-то -  прощения?  Будто  на
нем, сыне, вина того - палача?
     Усилием воли он подавил свой порыв. Она не отдала медальон Фагирре  -
но он все равно попал к нему, пусть и в следующем  поколении.  Бороться  с
судьбой бессмысленно - нужно вовремя понять, чего хочет судьба, и пособить
ей...
     Луар тщетно попытался соскоблить ногтем новое  пятнышко  ржавчины  на
золотой пластинке. Вздохнул. Спрятал медальон за пазуху, собрал  листки  с
именами бывших служителей, оделся и вышел из дому. Хозяйке он сообщил, что
идет на вечеринку с друзьями, и добрая женщина  от  души  порадовалась  за
своего юного жильца.


     - Нет, - удивленно сказала молодая женщина.  -  Такое  имя...  Где-то
слышала... Но здесь нет таких никого.
     За ее юбку прятался застенчивый малыш  с  лукавыми  черными  глазами.
Лохматый пес у ворот не рычал, а только скалился - однако цепь натянулась,
как струна.
     Женщина вдруг  помрачнела  -  вспомнила,  очевидно,  кто  таков  этот
Фагирра, о котором так вот запросто  спрашивает  незнакомый  парень.  Сухо
кивнула Луару и пошла в дом, уводя за руку упирающегося малыша.
     - Не поминал бы, - хмуро посоветовал мужчина, точивший  брусом  узкую
лопату. - Не поминал бы вслух, беду накличешь...
     - Да тут они жили! - круглая, как сито, старуха выбралась из погреба,
потирая поясницу. - Там... - она неопределенно махнула  рукой  куда-то  за
забор. - Ты, - это мужчине, - мал был... Соседи все от Мора и померли... И
эти  померли  -  мамаша  ихняя,  одна  замужняя  дочка  с  детями  и  одна
незамужняя, и парнишка молоденький был, совсем сопляк...  В  один  день  и
померли, а этот, в плаще, потом пришел и сам закопал...
     - Да что вы мелете, - неприязненно отозвался  мужчина.  -  Он  же,  -
кивнул на Луара, - про Фагирру спрашивает... По-вашему, кто в плаще, так и
Фагирра сразу? А может, священное привидение Лаш?
     - Спасибо, -  сказал  Луар,  повернулся  и  ушел,  чувствуя  затылком
напряженные взгляды.


     Проходя через площадь у городских  ворот,  он  вспомнил,  как  совсем
недавно нашел здесь три повозки, составленные рядом, и в одной из них была
Танталь... И как он подал ей руку, а она обрушилась на него,  как  мерзлый
водопад, и как потом, в гостинице "Медные врата", этот  водопад  обернулся
пламенем...
     Безумный старик в плаще служителя  Лаш  сидел  под  горбатым  мостом,
неподвижно глядя в цвелую воду канала. Не  веря  в  удачу  и  не  слушаясь
разума,  а  просто  повинуясь  неясному  интуитивному   побуждению,   Луар
остановился рядом и тихо позвал:
     - Служитель Каара...
     Он не был готов к тому, что произошло потом.
     Старик дернулся, по телу его пробежала  судорога;  медленно-медленно,
по волоску, он обернулся к струсившему  Луару  -  и  заплывшие  глаза  его
расширились, как от боли:
     - Ты... Наконец...
     Луар попятился. "Предан до безумия"... Какое точное  определение.  До
безумия.
     - Ты... - прохрипел старик, и на лбу его  Луару  померещился  шрам  -
след давнего удара камнем. - Ты... Вернулся...
     Луар испугался уже по-настоящему - только чудо  и  немыслимое  усилие
воли удержали его от позорного бегства.
     - Фагирра, - проплакал старик. - Не все... Лишь немногие...  Скоро...
Уже... Доверши.
     - Да, - сказал Луар, чувствуя, как по спине продирает  будто  ледяная
лапа. - Я... скоро-скоро.
     - Клянусь! - старик вскинул руку. - Он... без памяти, ты  прав...  Он
недостоин... Достоин не каждый... Каара достоин... Ты  прав,  Фагирра,  ты
снова прав... Доверши же!
     - Что? - прошептал Луар почти против воли.
     Старик вдруг улыбнулся - и улыбка его была  ужасна,  такая  немощная,
такая искренняя и в то же время льстивая,  обнажившая  беззубые  пятнистые
десны:
     - Ты задумал... правильно, Фар. Не все... Но Каара достоин, да?
     - Да! - выкрикнул Луар, повернулся и кинулся бежать.


     В тот вечер он долго стоял перед зеркалом, с двух сторон освещая свое
лицо двумя длинными свечами.
     Он хотел увидеть в нем то, что увидел старик.  Он  хотел  знать,  как
выглядит Фагирра.


     Старая нянька, чьим заботам вверена была маленькая Алана, много  дней
подряд не находила себе места.
     Загородный дом Соллей, большой  и  удобный,  пустовал  без  слуг;  из
обитателей в нем остались только сама госпожа Тория да девочка с  нянькой.
Хозяйство приходило в упадок;  нянька  сбивалась  с  ног,  стараясь  всюду
поспеть,  готовила  и  убирала,  кормила  лошадей,  чистила  стойла  -   и
одновременно пыталась приглядеть за воспитанницей, которая с  каждым  днем
все больше отбивалась от рук.
     Уютный мирок Аланы  развалился  окончательно.  Она  потеряла  отца  и
брата, а теперь  потеряла  еще  и  дом  -  потому  что  привычный  быт  ее
ухоженного  детства  отличался  от  нынешнего,  как   морской   берег   от
малярийного болота.  Она  сделалась  мрачной  и  капризной,  угрюмой,  как
звереныш, и все чаще отвечала на нянькины заботы откровенной  грубостью  -
добрая женщина не решалась ее наказать, потому что в последние  дни  Алана
потеряла и мать тоже.
     Госпожа Тория Солль заперлась в своей  комнате  и  не  желала  никого
видеть. Нянька часами простаивала под дверью, умоляя госпожу  съесть  хоть
яблоко, хоть ломтик мяса  -  само  упоминание  о  пище  вызывало  у  Тории
отвращение. Она не объявляла голодовки - она просто не могла есть,  только
жадно пила приносимую нянькой воду. Увидев ее сквозь дверную щель,  старая
женщина долго потом маялась и плакала - Тория постарела лет  на  двадцать,
коже ее плотно облегала кости, и  на  исхудавшем,  белом  до  синевы  лице
лихорадочно блестели воспаленные, нездоровые глаза.
     Однажды - это случилось вечером, когда нянька на кухне кормила  Алану
остывающей кашей - госпожа спустилась к ним. Неверным  шагом  пройдя  мимо
обмершей женщины, она молча подхватила Алану на руки и судорожно прижала к
себе - так, что глаза девочки расширились  от  боли.  Тория  трясла  ее  и
тискала,  истерично  целуя,  путаясь  пальцами  в  растрепанных   волосах,
постанывая  и  приговаривая  чуть   слышно:   "Малыш...   Мальчик   мой...
Маленький... Сынок..." Потом до Аланы дошел весь  ужас  происходящего,  и,
забившись от страха, она  закричала  во  все  гордо,  заплакала  так,  что
слезинки разлетелись  веером;  будто  протрезвев  от  этого  крика,  Тория
безвольно опустила руки, позволяя девочке выскользнуть на пол, повернулась
и ушла, не говоря ни слова.
     Всю ночь  старая  женщина  и  маленькая,  дрожащая  Алана  скулили  и
плакали, тесно прижавшись друг к другу.



                                    5

     Утро он провел в одиночестве, как, впрочем,  и  предыдущий  вечер,  и
утро перед тем. Попойки в доме Соллей постепенно сошли на нет; для жителей
Каваррена  не  осталось  тайной  его  странное  нежелание  исполнить  свой
воинский  долг  -  явиться  на  зов  и  возглавить  гарнизон  в  борьбе  с
разбойниками, о которых уже и в Каваррене  говорили,  что  они  необычайно
жестоки и наглы. Город, как и прежде, жил слухами - но и слухи  не  вечны,
кто-то уже потерял интерес, кто-то пожал плечами, а кто-то и прямо объявил
Эгерта Солля изменщиком и трусом...
     Он усмехнулся. Горожане могли предположить, что их,  горожан,  мнение
мало заботит Солля - но у них не хватило бы воображения  понять,  в  какой
колоссальной степени ему наплевать на все их пересуды. Он сидел у  окна  и
равнодушно смотрел, как пузырятся под дождем лужи, как бродят по двору псы
и время от времени гремят по мостовой кареты с кичливыми гербами.
     В дверь нерешительно стукнули; горестный лакей просунул в  щель  свой
круглый, пуговкой, нос:
     - Господин... Там... Спрашивают...
     Эгерт вяло отмахнулся. Посетители не интересовали его.
     Лакей  ушел  -  однако  через  минуту   вернулся   снова,   несколько
возбужденный:
     - Господин... Она говорит... что это важно... Что она...
     - Кто - она? - Эгерт удивился. Визит к нему дамы  в  самом  деле  был
диковинкой.
     Лакей помялся. Тихонько вздохнул:
     - Девчонка, мой господин. Такая... девчонка, одним словом.
     Эгерт подумал, разглядывая дождь. Погода казалась мало подходящей для
визитов, и он  рассудил,  что,  возможно,  таинственная  посетительница  и
впрямь слишком хочет его видеть.
     - Проси, - бросил он лакею. Тот снова замялся:
     - Так она... Мокрая, господин мой, грязная, ковер замарает...
     - И ты не в состоянии избавить меня от визитов замарашек?  -  спросил
Эгерт холодно. Лакей засуетился:
     - Так... гнать, что ли?..
     Эгерт со вздохом поднялся.
     Девушка ждала у дверей; она действительно походила на искупавшегося в
тине ежа, черные  волосы  слиплись  и  висели  сосульками,  под  подошвами
прохудившихся башмаков натекла уже целая лужа, и потому Эгерт узнал ее  не
сразу, а только тогда, когда  она  шагнула  ему  навстречу  и  хрипловато,
простужено пробормотала:
     - Господин Солль... Я приехала, чтобы... Луар.
     Этого имени она могла бы и не произносить. Он и  без  того  прекрасно
помнил осенний  праздник  с  бродячим  театром,  искрометную  комедиантку,
вызывающую всеобщий смех, и своего  сына  в  сером  плаще  служителя  Лаш.
Девушка по имени Танталь была связана в его памяти с шоком, ужасом и болью
открытия - а потому он и сейчас поморщился, как от боли:
     - Что - Луар?
     Она захлопала ресницами, то и дело судорожно сглатывая. Кажется,  его
равнодушие и неприязнь оказались для нее неожиданным ударом - и сейчас она
изо всех сил искала слова, чтобы задобрить его:
     - Луар... Я хочу поговорить с вами. Господин Солль,  я  виновата,  но
так вышло, что я все знаю...
     За плечом у Солля навострил уши любопытный  лакей.  Солль  подавил  в
себе малодушное желание отослать его.
     - Что - все? - спросил он нарочито громко, чтобы доказать  и  себе  и
лакею, насколько безразличны ему все на свете тайны.  Впрочем,  в  глубине
души он был уверен, что девчонке известно что-то  совсем  другое,  мелкое,
незначительное.
     Она перевела дыхание. Покосилась на лакея; попросила тихо и жалобно:
     - Наклонитесь... Я скажу...
     Пожав плечами, он наклонил голову - и тогда, приблизив свои синие  от
холода губы к его уху, она прошептала чуть слышно:
     - У него медальон... Он ходил на могилу... Но он не виноват. Он был в
Башне Лаш... Он станет, как Фагирра. Нельзя... Почему вы его бросили?!
     Лакей ничего не расслышал  и  обижено  засопел.  Эгерт  стоял,  забыв
выпрямиться, и поэтому воспаленные глаза девчонки оказались совсем рядом с
его глазами. Умоляющие, мокрые, испуганные собственной дерзостью глаза:
     - Господин Солль... Я, конечно,  не  имею  права...  Но  больше  ведь
некому вам это сказать... Простите...
     Он с трудом разогнул сразу  занемевшую  спину.  Тяжело  направился  к
себе; у подножия лестницы оглянулся:
     - Ты, наверное, хочешь есть?
     Она молчала, смотрела затравленно и не знала, чего от него ожидать.
     Он через силу улыбнулся:
     - Ладно... Тебя покормят. Потом поговорим.
     Она поспешно кивнула, но он увидел, что она хочет еще что-то сказать,
хочет и не решается.
     - Ну? - спросил он через плечо.
     Она прерывисто вздохнула:
     - Если можно... Я хотела бы... помыться.


     Весь путь до Каваррена занял, по ее словам, "много дней" - как много,
она сказать не могла, сбилась со счета где-то посреди дороги. Она  здорово
изменилась с тех пор,  как  Эгерт  видел  ее  последний  раз  -  исхудала,
повзрослела и растеряла половину своей веселости. Впрочем, горячая ванна и
сытный обед вернули в нее кое-какую жизнь - краем глаза Эгерт заметил, как
она походя пристроила  салфетку  на  согнутый  локоть  статуи,  украшавшей
столовую, отчего бронзовый пастушок сделался похожим на трактирного слугу.
     Эгерт привел ее в кабинет и дал возможность разглядеть  и  вепрей  на
гобеленах, и женщину в мальчиком на парадном портрете; потом  она  села  в
кресло, в то самое, где несколько месяцев назад сидел Луар. Эгерт  подавил
в себе горечь.
     Она заговорила, сначала с  трудом,  преодолевая  робость,  потом  все
быстрее и раскованнее, причем голос  ее  удивительным  образом  менялся  в
зависимости от того, кто именно был в этот момент героем  рассказа.  Эгерт
почувствовал, как по спине  его  бегут  мурашки  -  в  устах  полузнакомой
девчонки  явственно  звучали  интонации  Луара.  Она  говорила,   привычно
управляя   вниманием   слушателя,   поочередно   влезая   в   шкуру   всех
многочисленных персонажей - а он смотрел в ее  мерцающие  черные  глаза  и
думал, что в ней проскальзывает что-то от Тории  -  совсем  юной,  еще  не
пережившей смерти жениха, одухотворенной своей наукой и  своей  любовью...
Конечно, Танталь ни лицом, ни нравом ничуть не была похожа  на  Торию.  Но
вот этот блеск в глазах...
     Он позволил себе расслабиться.  Чуть-чуть.  Распустить  бронированный
панцирь, отрезавший его от мира, подумать о молодой Тории, о  родинках  на
ее шее, и о первой брачной ночи строгого и целомудренного Луара...
     Какое счастье, что все эти месяцы мальчик был не один.


     Я рассказала ему все. То есть я, конечно,  рассказала  ему  все,  что
считала нужным, что, по моему мнению,  он  должен  был  знать  про  Луара.
Кое-какие подробности я, конечно же, упустила - и тут же попалась,  потому
что Эгерт Солль не был дураком.
     Он встал и отошел  к  окну.  Глядя  в  его  широкую  спину,  я  снова
почувствовала головокружение от мысли, что пришла-таки, чт