ываетесь! Вы...
     - Немногие семьи в городе могут похвастать  родством  со  служителями
Ордена, - Луар бросил фразу, как бросают камень в звериное логово  -  либо
пусто, либо выскочит и съест.
     Всю следующую секунду бургомистр  неподвижно  сидел,  выкатив  из-под
бровей  налитые  кровью  глаза;  потом  откинулся  назад   и   задохнулся,
закашлялся, хватая воздух ртом, и Луар понял, что победил.
     - Ваша тайна - это всего лишь ваша тайна, - сказал он мягко. - И  она
в безопасности... Конечно, в Башне должны храниться списки служителей.  Но
я не узнаю из них ничего нового... Хотя, конечно, - он замешкался,  решая,
стоит ли раздражать бургомистра еще  и  советом,  -  конечно,  проще  было
попросту сжечь их, чтобы чей-нибудь нескромный глаз...
     - Ваш отец знает? - хрипло спросил бургомистр.
     Луар подумал, что неплохо бы позаботиться о собственной безопасности.
     - Конечно, - он сделал удивленное лицо. - Он знает, и  в  его  глазах
это  не  преступление...  Вы  же  не  можете  отвечать   за   всех   своих
родственников... - он  выждал,  потом  пожал  плечами:  -  Хотя,  конечно,
большинство горожан... ненависть к Ордену так сильна, что...
     Бургомистр сжал зубы. Взглянул на Луара в упор:
     - Вы намерены меня шантажировать, юноша?
     Луар захлопал ресницами:
     - Ваше сиятельство...  Вы  же  знаете,  наша  семья...  Более  теплых
чувств... Поверьте, я никогда бы не осмелился  говорить  так  дерзко...  и
такие неприятные вещи. Однако речь идет о посещении Башни... Крайне важном
для нас - и совершенно безопасном для вас. Более того, - Луар  обрадовался
внезапному озарению, - я  мог  бы  изъять  документы,  порочащие...  прошу
прощения, бросающие тень  на  ваше  семейство...  Если  они  там  есть.  И
принести их вам, как плату за услугу... Вернее, как благодарность.
     Бургомистр все еще хмурился - но теперь  Луар  не  сомневался  в  его
ответе.
     - Будь проклят мой тесть, -  проговорил  бургомистр  глухо.  -  Из-за
этого фанатика... Впрочем, - он глянул на Луара, -  не  обольщайтесь.  Это
знание вам не поможет, вы никогда не сможете ничего мне навязать...
     Луар встал и поклонился.
     - Разрешение вы получите в канцелярии, - продолжал бургомистр  сквозь
зубы. - С  вами  отправится  лейтенант  стражи,  который  дождется  вас  у
выхода... - он раздраженно посопел, - и каменщик, чтобы разломать кладку и
затем сложить ее снова. Ни один человек не должен знать... Впрочем, и  так
ясно... - он вдруг усмехнулся так, что видны стали неровные зубы, -  а  не
боитесь, юноша, что вас замуруют прямо там, внутри?
     Луар улыбнулся в ответ:
     - Вы тонко шутите, ваше сиятельство... Представляю, как  смеялась  бы
моя мать!
     Бургомистр  погасил  свою  ухмылку.  Звякнул  колокольчиком,  вызывая
слугу; глухо ответил на Луаров поклон:
     - Ступайте... Надеюсь, что священное привидение утащит вас живьем.


     Пророчество Флобастера сбывалось скоро и неотвратимо. Теперь  я  была
предоставлена самой себе, и единственный возможный путь вел  в  трактирные
служанки, "мыть заплеванный пол".
     При мне не было  ни  монетки.  Мой  сундучок  со  скудными  пожитками
достался Хааровой своре - надо полагать, в утешение. Мне и помыслить  было
страшно о возвращении, хоть на  несколько  минут.  Немного  развлекала  та
мысль, что Хаар, должно быть, в свою очередь был трагически потрясен  моим
бегством.
     Первую бездомную ночь я провела у костра перед  городскими  воротами;
впрочем, стражники зорко следили, чтобы теплом их огня  пользовались  лишь
"путники", и никак не "бродяги". Я должна была на рассвете покинуть  город
- либо искать себе другое пристанище. Появляться у ворот второй  раз  было
просто опасно.
     День прошел  в  блужданиях  по  улицам;  воду  я  пила  из  публичных
источников, а вот  есть  хотелось  невыносимо.  Под  вечер  я  набрела  на
харчевню "Утолись" и вызвалась за тарелку каши перемыть всю скопившуюся за
вечер посуду.
     Засыпая на грязной соломе, я чувствовала, как съеденная каша  мечется
в измученном голодом животе. Я была почти что сыта и почти что счастлива.
     Среди ночи мне приснился незнакомый человек, похожий на Луара. В  его
лице не было ничего страшного - но я испугалась прежде, чем  разглядела  в
полутьме застрявшие у него в груди стальные клещи.
     - Не для всех, - сказал он глухо. - Для немногих... Для одного.
     Я проснулась, дрожа. Я долго лежала  с  открытыми  глазами  и  молила
небо, чтобы следующий мой сон был о матери, о  старой  библиотеке,  или  о
сцене и Флобастере, а лучше всего - о Луаре...
     И мне явился сон о Луаре.
     Луар стоял по колено в костре, и в груди его торчали стальные клещи.


     Тяжелый молот был обернут мешковиной, но удары  о  камень  все  равно
разносились по ночной  площади,  пугая  весенних  котов  и  тревожа  покой
окрестных  жителей.  Лейтенант  стражи  нервничал;  Луар  стоял   поодаль,
завернувшись в плащ, равнодушно глядя в темное  небо,  будто  происходящее
его не касалось.
     Каменщик пыхтел, то и дело потирая левое плечо; кладка поддавалась  с
неохотой - надежная добротная кладка. Сумасшедший старик в рваном балахоне
Лаш лежал с стороне на сырой мостовой, лежал, обхватив  голову  руками,  и
тихо скулил.
     Люди, явившиеся к Башне,  открывшие  ее  ворота  и  взявшиеся  ломать
кладку, произвели на несчастного старика большое впечатление - он  кинулся
к офицеру, что-то невнятно объясняя, выкрикивая бессвязные слова и  норовя
схватить его за руку. Офицер гадливо отстранился, тогда старик  кинулся  к
каменщику и молча укусил его за плечо.
     Все последующее произошло мгновенно - глухой удар, старик,  подвывая,
отлетел сразу на несколько шагов, офицер двинулся на него, угрожая оружием
и грязно ругаясь. Старик отполз в сторону, но не  ушел;  Луар  смотрел  на
него без сочувствия, но с интересом. Рука его лежала на  груди,  и  пальцы
чувствовали прорезь медальона.
     Он знает, а они - нет. Бургомистр заботится о своем добром имени -  а
между тем у Двери Мироздания, о существовании которой бургомистр  даже  не
подозревает, стоит некто, желающий  войти.  Желающий  явиться  в  гости  к
бургомистру, к тысячам бургомистров в тысячах городов и что-то там учинить
не просто с бургомистрами - с миром...
     Он, Луар, знает нечто, в сравнении с которым сама тайна его  рождения
- лишь мелкая забавная деталь. Если б ему сказали это  месяц  назад  -  он
подрался бы со сказавшим. А теперь он молчит  и  смотрит  в  ночное  небо,
пытаясь понять, чем же все-таки хорош этот мир и  почему  он  до  сих  пор
устоял...
     - Э-э, - прохрипел каменщик, бережно поглаживая пострадавшее плечо. -
Может, хватит?
     Луар обернулся. С десяток камней посреди кладки провалились вовнутрь,
и стена зияла черным провалом, как чей-то щербатый рот.
     -  Молодому  человеку  достаточно?  -  осведомился  лейтенант.   Этот
лейтенант опасался Солля, как безумца, презирал как  потрясателя  основ  и
одновременно пытался уважать - как сына своего самого высокого начальника.
     Луар подошел к пролому. Грузный человек не протиснулся бы в  неровную
черную дыру, но худому Луару это было вполне по силам.
     - Хватит, - сказал он равнодушно. - Не возиться же тут до утра.
     Каменщик обиженно засопел, лелея укушенное плечо.  Старик-сумасшедший
поднялся на четвереньки - офицер так глянул на него, что тот снова отполз,
бормоча свои жалобы.
     - Я дам вам только один факел, - сказал лейтенант Луару.  -  В  ваших
интересах успеть вернуться, пока он догорит.
     Луар пожал плечами:
     - Как знаете... Но столько трудов ради одного факела?
     Лейтенант  не  удостоил  его  ответом;  каменщик  старался  держаться
подальше от им же проделанной дыры, и Луар скоро понял, почему.
     Запах. Он стоял здесь долгие годы, такой густой, что в нем можно было
плавать, как в смоле. Он был запахом тленья  и  смерти,  затхлой  сырости,
осевшего дыма и еще чего-то, похожего на терпкий дух благовоний. Лейтенант
отшатнулся и в ужасе уставился на Луара - ждал, вероятно, что безумец  тут
же и откажется от своей затеи.
     - Эге, - сказал Луар равнодушно. - Пожалуй, и гореть не будет, - и он
сунул в проем зажженный факел.
     Осветились  заплесневелые  стены,  потолок,   поросший   известковыми
сосульками, коридор, длинный, как кишка. Факел пригас - но все же не  угас
вовсе, и Луар удовлетворенно кивнул.
     Первый шаг оказался трудным - но ни лейтенант, ни каменщик,  ни  даже
безумный старик не смогли бы заметить  его  колебания.  Луар  справился  с
собой не легко, но быстро; даже у декана Луаяна не было такой  возможности
- узнать тайну Ордена из первых рук. А ведь  Луара  интересует  не  только
священное привидение, Первый Прорицатель и ржавчина на медальоне;  у  сына
Фагирры есть шанс узнать, что составляло смысл жизни  его  отца  и  в  чем
смысл его смерти. Возможно, темнота в провале  -  не  разрытая  могила,  а
наследное имение, отчий дом?
     Он мрачно усмехнулся, согнулся в три погибели и с  факелом  наперевес
нырнул в пролом.
     Святая святых.
     Закрывая лицо рукавом, он брел в густых слоях  слежавшегося  воздуха,
обходя тухлые лужи и пятна плесени. Коридоры двоились и троились,  круглые
ступени ложились веером, приглашая подняться; он двигался как  заведенный,
не  боясь  заплутать  или  не  найти  обратного  пути  -  а  боясь  только
остановиться, потому  что  очень  скоро  ему  стало  казаться,  что  некто
невидимый следует за ним по пятам.
     Не он выбирал дорогу - дорога  выбирала  его  сама,  и  он  почти  не
удивился, оказавшись перед массивной дверью из позеленевшей бронзы.  Засов
на двери был взломан, и  у  Луара  не  было  причин,  оправдавших  бы  его
нежелание войти.
     Он вошел.
     Свет факела сразу же перестал достигать  потолка  и  стен;  дуновение
почти что свежего, живого  воздуха  позволило  оторвать  руку  от  лица  и
судорожно вздохнуть. И в ту же секунду он поперхнулся, потому что огромное
темное пространство вокруг разом осветилось огнями.
     Он ощутил себя не то выброшенным в звездное небо,  не  то  окруженным
полчищем врагов, из которых каждый держал в руке по факелу. Он метнулся  -
огни метнулись тоже, и тогда, сдержав страх, он понял их природу.
     Яркие огоньки, острые, как иглы, тусклые огоньки, совсем мелкие  огни
в темной пустоте, недостижимо далекие, едва различимые, как пыль. Все  они
были отражениями его факела, и, пройдя несколько десятков шагов, он  лицом
к лицу встретился с собой - угрюмым парнем со  впалыми  щеками  и  чадящим
факелом  в  руке,  тусклым  отражением  в  огромном,  пыльном,  подернутом
паутиной зеркале.
     Зеркальный  зал.  Черное  пространство  без  границ,   дробящееся   и
продолжающееся  на  сотнях  запыленных  граней.  Плывущие  в  пространстве
огоньки; некоторое время Луар стоял, покачивая факелом и  вдыхая  особенно
сильный здесь запах  старых  благовоний.  Это  сердце  Башни...  Он  кожей
чувствует, что попал в самое ее сердце - но ему нужен  мозг.  Факел  скоро
догорит, пора отправляться...
     Окна  в  коридоре  были  замурованы   изнутри.   Кое-где   попадались
развороченные ниши - вероятно, вскрытые тайники. В глубине одного  из  них
сидел скелет, и остатки капюшона падали на костяной лоб. Луар  отшатнулся,
наткнувшись на взгляд пустых глазниц. Сторож? Пленник? Жертва Мора?
     Следующая дверь была приоткрыта; Луару оставалось только  поддеть  ее
носком сапога и с усилием распахнуть.
     Снова запах, и снова иной.  Сырость  и  благовония;  посреди  комнаты
огромный стол, и все кругом завалено бумагами - осклизлыми, позеленевшими,
смятыми, как палая  листва.  Никто  не  помнит  уже,  кем  именно  учинено
разорение - то ли  озверевшие  горожане  здесь  хозяйничали,  то  ли  сами
служители ворошили свой же архив... Во  всяком  случае,  бургомистр  может
спать спокойно - на этих гнилых клочках, что устилают здесь пол с  гнилыми
же остатками ковра, никто и никогда  не  прочитает  имени  его  непутевого
тестя.
     Факел предупреждающе затрещал. Времени оставалось всего ничего.
     Осторожно ступая по мусору, Луар обошел вокруг  стола.  Поднял  факел
повыше, осмотрел гладкие, без единой щели каменные стены.
     - Мне нужно, - сказал он хрипло, обращаясь не то к  столу,  не  то  к
собственной мечущейся тени. - Я его сын и  имею  право...  Я  единственный
наследник.
     Тишина. Ужасающий запах, чадящий факел и корка из мертвых бумаг.
     Кончиками пальцев он дотронулся до  стены,  осторожно  провел,  будто
почесывая каменную тушу Башни. Поднял руку выше; провел  снова  -  наугад,
без надежды.
     Щелчок прозвучал, как удар хлыста. Луар отпрыгнул, поскользнувшись  и
еле удержавшись на  ногах.  Гладкая  стена  обнаружила  одну  щель,  потом
другую,  потом  желобок,  потом  квадратную  дверцу,  которая  без  скрипа
качнулась в сторону.
     Луар понял, что дрожит.
     Подойти к тайнику оказалось еще  труднее,  нежели  шагнуть  в  пролом
навстречу запаху и темноте. Но теперь у его страха не было свидетелей -  и
потому Луар позволил себе искусать до крови без того запекшиеся губы.
     Тайник был не тронут. Он пережил Мор, пережил крах ордена Лаш и,  без
сомнения, пережил бы еще много лет и событий -  если  бы  сын  Фагирры  не
явился, дабы получить наследство Ордена.
     Тайник был осмолен изнутри. Луар мысленно поблагодарил его устроителя
за догадливость, потому что архив  оказался  не  тронут  ни  плесенью,  ни
гнилью, ни водой; Луар воткнул факел в кольцо на двери, трясущимися руками
вытащил содержимое тайника, сел на пол и уложил драгоценные бумаги себе на
колени.
     Светлое небо... Полные списки служителей Ордена, с  кратеньким  досье
на каждого - Магистр, если только это был Магистр, отличался дотошностью и
педантизмом. Возможно, часть этих сведений позволяла поддерживать в Ордене
железную дисциплину... Сколько людей в городе  и  окрестностях  отдали  бы
правую руку за возможность бросить все это в огонь?
     Обрывки  каких-то  донесений  -  вероятно,  самых  важных,  если  они
удостоились хранения в архиве... Огромная толстая бумага с золотым уголком
- "Перечень наиболее страшных преступлений  против  Священного  Привидения
Лаш"...  Луар  присвистнул  -  первым  в  списке   значилось   "незаконное
присвоение  магического  дара,  совершаемое  особой,  такового   дара   не
имеющей..."
     Далее.  Косой  неразборчивый   почерк:   "...именно   этот   человек,
приближенный к  интересующему  нас  лицу,  оказался  чрезвычайно  легок  в
управлении... Он трус и боится силы, он несчастен и тянется к  мягкости...
достичь желаемого... его имя - Эгерт Солль."
     У  Луара  пересохло  во  рту.  Он  быстро  глянул  в  конец  листа  -
размашистая подпись, в которой легко угадывались буквы "Ф", "А", "Р"...
     Могила под снегом. Ветер в голых ветвях. Донесение, или донос... Все,
что осталось ему от отца. От настоящего отца.
     Но Эгерт Солль - трус?! Ах, да... То было  время,  когда  действовало
заклятье...  Его  отец...  приемный  отец...  как  его  называть?!..   был
заклят... Наказан за что-то, за убийство на дуэли...
     Луар бессильно опустил руки; на колени ему легла неожиданная тяжесть.
Книга? Книга среди архивных бумаг?
     Он вытащил ее из обшей пачки. Переплет казался обгорелым - да,  книга
явно побывала в огне, и случилось это не  двадцать  лет  назад,  а,  может
быть, все сто... Сколько же лет этому хламу...
     Он с трудом разлепил листы и открыл первую страницу.  Огонь  истребил
половину ее - но пощадил заглавие, нарисованное тщательно и замысловато.
     "Завещание Первого Прорицателя".
     Факел затрещал.
     ...Декан, декан,  вы  слышите?!  Вы  видите,  декан  Луаян?  Дедушка,
посмотри, ты же говорил, что ЭТОГО больше нет!..
     Факел затрещал снова, предостерегая в последний раз: в темноте ты  не
найдешь обратного пути...
     Луар заметался.
     Книгу - под рубашку, под ремень... Он  выстрадал  эту  книгу,  он  не
оставит ее во вскрытом тайнике  на  потеху  плесени...  И  архив  он  тоже
заберет с собой. Он должен успеть...
     Скоро стало ясно, что весь архив на себе не унести. Там,  у  подножия
Башни, дожидаются  свидетели  -  подозрительный  лейтенант,  приставленный
бургомистром в шпионы, хмурый каменщик и, кстати, безумный старик,  и  кто
знает, где предел его безумию... Луар решил,  что  заберет  самое  важное,
остальное бросит.
     Самым важным оказались списки служителей. "Перечень  преступлений"  -
долой... Стопка донесений, старых и новых, безжалостно смятая,  втиснулась
в голенища - края торчали, пришлось выбросить половину...
     Факел погас раньше, нежели он успел  добраться  до  выхода  -  однако
предусмотрительный лейтенант, не желавший связываться ни  с  бургомистром,
ни с господином Эгертом, ни тем более с госпожой Торией Солль, установил в
проломе свечу.


     Спустя неделю я выследила его.
     Он снимал комнату неподалеку от площади и наружу выходил  редко  -  я
ухитрилась увидеть его всего лишь два раза, хоть и  провела  в  подворотне
напротив несколько долгих дней.
     В харчевне "Утолись" меня подкармливали за кое-какую грязную  работу;
наверное, не только в одежде моей, но и в глазах проявились бездомность  и
неуверенность, потому что однажды меня остановил красно-белый патруль и  с
пристрастием поинтересовался, уж не бродяжничаю ли я. К счастью, я  сумела
возмутиться  столь  живо  и  достоверно,  что  стражники,   поколебавшись,
оставили меня в покое. Забившись в какую-то щель, я долго переживала  свой
страх; с бродягами в  городе  не  церемонились,  здесь  любой  нищий  имел
более-менее жалкое пристанище -  одна  только  я  все  еще  сопротивлялась
судьбе и не спешила наниматься в служанки.
     Впрочем, время играло против меня;  случай  со  стражниками  заставил
меня серьезно задуматься о будущем. Оно,  это  будущее,  представлялось  в
трех радостных картинах: во-первых, я могла последовать завету  Флобастера
и найти работу в какой-нибудь харчевне; этот путь был,  между  прочим,  не
так уж плох, потому что прилежная служанка рано или поздно заработает себе
новую сорочку, башмаки и платье с оборками, а тогда можно попытать счастья
и устроиться горничной в приличный дом, а там выйти замуж  за  лакея  -  и
жить себе до старости в сытости и довольстве. Во-вторых, дело шло к лету -
а летом в деревнях страда, и везде требуются молодые здоровые руки,  пусть
неумелые, но зато голодные и потому согласные трудиться от зари до зари. А
потом, осенью, в деревнях играют свадьбы - опять-таки, молодая  работница,
если она не косая и не хромая, имеет шанс получить в мужья жизнерадостного
крестьянского парня...
     Я перевела дыхание. Третий путь  был  самым  сомнительным,  он  почти
наверняка вел в никуда, он связан был с болью и унижением  -  и  назывался
"борьба за Луара".
     Много раз я  спорила  сама  с  собой,  доказывая  себе  же,  что  мой
возлюбленный и в мыслях не имел меня оскорбить - он не прогонял меня и  не
отталкивал, он не сказал мне ни единого  грубого  слова...  Доказательства
отвергались с порога и опять-таки мной: он не гнал меня - он попросту меня
не заметил. Лучше бы он сподобился на оплеуху  -  это,  по  крайней  мере,
стоило  бы  ему  хоть  каких-то  усилий...  Всякий   раз   подобный   спор
заканчивался проклятием  и  забвением  самого  Луарового  имени  -  однако
проходили несколько часов, и беседа с собой начиналась по новой.
     Я вспоминала по минутам наши с ним дни и ночи -  а  их,  оказывается,
было не так уж много. Я перебирала слова, сказанные нами друг  другу,  как
скряга перебирает драгоценные камни в своем  сундучке.  Я  восстановила  в
своей памяти сцену, которой никогда не была свидетелем  -  как  мать  бьет
Луара и с проклятием выгоняет из дому. Всякий раз эта сцена  виделась  мне
по-новому, но всякий раз я испытывала одинаковые угрызения совести.
     Наконец, я стала думать о Тории  Солль.  О