ну
высокого балкона.
     Руал перевел дух и потихоньку отошел от окна.
     Днем ему удалось изучить расположение  лестниц  и  коридоров,  и  все
равно он едва не заблудился, спеша к выходу.
     Где-то в глубине замка шлепал герцог,  помечая  свой  путь  волосками
двенадцати девственниц.
     Кони, оставленные в конюшне без присмотра,  переминались  с  ноги  на
ногу. Марран вывел наспех оседланного вороного жеребца.
     Мост был поднят.  Руал  взялся  за  рукоятки  ржавого  ворота  -  тот
поворачивался невероятно трудно, рывками.
     Мост  медленно  опускался;  вот  между  его  темным  краем  и  стеной
показалось быстро растущее небо, и проем все  увеличивался.  Руал  крутил,
надрываясь.
     Мост наконец-то лег поперек рва, открывая дорогу к спасению.
     Герцог, вероятно, уже заключил жену в объятья.
     Руал вскочил в седло.
     Унося ноги, он не мог  слышать  проклятий  оскандалившегося  герцога,
сдавленного хохота его челяди и издевательств герцогини. Он не видел,  как
снаряжалась погоня, какие страшные отдавались приказы  -  несясь  во  весь
опор по темному лесу, он  придерживал  спрятанную  во  внутреннем  кармане
золотую ящерицу, награду за труды.


     Местечко Карат было первым более или менее большим городом  на  нашем
пути. Его узкие улочки были  любовно  вымощены  булыжником,  мастерские  и
лавки снабжены искусными вывесками, а жители чрезвычайно чванливы -  самый
последний местный бродяга смотрел на приезжих с высокомерием принца.
     Мы остановились, как  водится,  в  лучшей  гостинице.  Она  оказалась
весьма  пристойным,  внушительным  каменным  зданием,  а  отведенные   нам
многокомнатные апартаменты были просто-таки хороши. Хозяин  гостиницы,  на
которого произвело впечатление мое магическое  величие,  сам  показал  нам
комнаты и даже помог слугам внести багаж,  при  этом  не  теряя,  впрочем,
своего накрахмаленного достоинства.
     Мне торжественно было  предложено  вписать  свое  имя  в  гостиничную
книгу, что я и сделал, нацарапав поперек разлинованной страницы:  "Великий
маг Дамир,  путешествующий  по  собственной  надобности,  в  сопровождении
слуги".
     Когда за хозяином закрылись створчатые  двери,  Ларт,  пребывавший  в
добром расположении духа, одним  махом  смял  мою  роскошную  постель  под
шелковым балдахином.
     -  Наконец-то...  -  пробормотал  он,  вытягивая  ноги  в  запыленных
ботфортах.
     Действительно, слишком много было у нас за плечами скверных трактиров
и грязных постоялых дворов.
     Я подошел к  окну  -  прямо  напротив  гостиницы  помещалась  ратуша,
огромные башенные  часы  показывали  полпятого,  а  внизу  лежала  залитая
послеполуденным солнцем главная площадь города Карата. Зазывали  торговцы,
чинно шествовали солидные горожане и шатались уличные мальчишки; прямо под
окнами простучала башмачками  хорошенькая  цветочница,  почувствовала  мой
взгляд, подняла голову - и прелестно покраснела.  Я  вспомнил  со  сладким
волнением, что на мне черный с золотом костюм чародея, и снисходительно ей
улыбнулся. Она оступилась,  прохромала  несколько  шагов  и,  обернувшись,
стрельнула в меня глазками через плечо.
     О да, это был город - место, сулящее огромные возможности.
     - Не будем терять времени, - сказал Ларт у меня за  спиной.  -  Через
полчаса ты получишь приглашение.
     У меня заколотилось сердце; я быстро обернулся, но, наученный опытом,
не стал ничего спрашивать.
     Ларт забросил ногу на ногу:
     - Тебя пригласят к мэру на званый вечер, собираемый в честь посещения
города одним именитым путником... Ты догадываешься, каким?
     Я раскрыл рот. Пожалуй, это было даже слишком.
     - Там будет вся знать города, - продолжал между тем Ларт, -  а  также
цеховые мастера, начальник стражи и так далее, все с  женами  и  дочерьми.
Предупреждаю: тебя захотят женить. Соглашаться или нет - твое дело.
     Я растерянно, глупо улыбнулся.
     -  Далее,  -   Ларт   потянулся   и   сел.   Там   будут   крупнейшие
купцы-толстосумы. Тебя, возможно, захотят подкупить.
     Я не выдержал и спросил неуверенно:
     - Зачем?
     Ларт раздраженно тряхнул головой:
     - Помолчи... Всегда найдется, зачем... Я все это рассказываю  не  для
того, чтобы выслушивать глупые вопросы... Итак, магов там не будет, кроме,
естественно, тебя. Ты, конечно,  велик  и  могущественен,  об  этом  уж  я
позабочусь. Твое же дело - по секрету сообщить всем и  каждому,  что  тебе
известна  тайна.  Неслыханная  тайна...   Говори,   хвастайся,   привлекай
внимание. Ты сейчас - приманка.
     - Приманка? - переспросил я, вздрогнув.
     Ларт досадливо поморщился:
     - В переносном смысле... Мне нужны слухи, мне нужен интерес  к  твоей
персоне... Клянусь канарейкой, кое-кто давно должен был  проявить  к  тебе
интерес!
     И он принялся вышагивать по комнате, со зловещим видом потирая руки:
     - Должно быть что-то... Она себя проявит...  Давно  пора,  или  Орвин
рехнулся окончательно!
     - Хозяин, - спросил я осторожно, - мы все еще ищем Третью силу?
     Он приостановился. Сказал после паузы:
     - Мы ищем того, кто укажет на того, кто знает, что это такое.
     Последние его слова потонули в реве башенных часов, пробивших пять. И
едва стих последний удар, в створчатую дверь тихонько поскреблись:
     - Господин волшебник... Вам послание...
     - Это приглашение, - пробормотал Ларт.


     ...Это  действительно  было  приглашение  -  розовый  листок  бумаги,
разукрашенный, надушенный и, по-моему, даже напомаженный. В правом верхнем
углу его красовался герб города Карата,  сплошь  состоящий  из  грозных  и
величественных символов: копий,  пик  и  оскаленных  львов.  В  центре,  в
витиеватой рамке,  содержался  напыщенный  текст  с  нижайшей  просьбой  к
господину волшебнику посетить званый вечер  господина  мэра  в  ратуше,  в
восемь часов.
     Мы явились в половине девятого.
     Я в парадном бархатном одеянии шествовал впереди,  всем  своим  видом
призывая к почтению. Чуть поотстав, за мной следовал Ларт в простой темной
одежде. Стража у  входа  в  ратушу  поклонилась  нам,  скрежеща  железными
панцирями.
     Следующие полчаса я принимал изъявления преданности. Дамы приседали в
реверансах, томно улыбались, задевая меня жесткими  кринолинами.  Ровно  и
ярко горели свечи в канделябрах, сновали  деловитые  лакеи.  Я  блуждал  в
щебечущем лесу из кружев и перьев, пожимал какие-то руки, некоторые из них
целовал -  не  уверен,  что  именно  те,  которые  нужно.  Мэр,  невысокий
лысоватый человечек, кивал и улыбался,  улыбался  и  кивал.  Ларта  что-то
давно не было видно.
     В приоткрытые двери соседней залы  мне  удалось  разглядеть  длинный,
пышно накрытый стол. Сердце мое радостно затрепетало в предвкушении пира.
     Но приглашения за стол не последовало, а вместо этого разодетая в пух
и прах толпа потихоньку просочилась в другое помещение, оказавшееся  залом
заседаний. По-видимому, здесь собирался совет городских старшин. Мэр занял
привычное ему  кресло  на  возвышении,  остальные  устроились  на  длинных
деревянных скамьях.
     Оказавшись торжественно водворенным на почетное место около  мэра,  я
вспомнил вдруг о задании Ларта и сообразил с ужасом, что пока и не пытался
его выполнить, более того - переступив порог ратуши, еще  не  произнес  ни
одной членораздельной фразы. Я завертел головой, ища, с кем бы  поделиться
знанием ужасной тайны,  но  в  этот  момент  мэр  поднялся  и  зазвонил  в
колокольчик:
     - Дорогие сограждане... Сливки нашего общества собрались здесь, чтобы
поприветствовать дорогого гостя, чей визит...
     Сливки  общества  вдруг  ахнули  в  один  голос.  Кресло  подо   мной
качнулось, и я обнаружил  вдруг,  что  оно  свободно  висит  в  воздухе  -
довольно высоко.
     "Ларт!" - подумал я, покрываясь потом и изо всех сил сжимая пальцы на
подлокотнике.
     Справившись с замешательством, сливки  общества  зааплодировали.  Мэр
хлопал громче всех:
     - Да, господа! Нечасто нас посещают маги, подобные господину  Дамиру,
хотя, по правде говоря, наш город не из последних, ох, не из последних!  В
прошлом месяце городская казна пополнилась налогом с цеха скорняков, а цех
бондарей вернул долг с позапрошлого месяца... Из этих денег половина пошла
на починку западной стены, а половина  второй  половины  израсходуется  на
фейерверк в честь Дня Премноголикования, оставшиеся же деньги...
     Я лихорадочно искал глазами Ларта, но его не было. Зал шептался, тихо
возился, однако не проявлял открытого нетерпения. Мое кресло  покачивалось
над полом, никого не удивляя, а речь мэра  лилась,  как  сонная  равнинная
река, которой еще далеко до моря.
     В зале становилось душно; дамы все решительнее работали веерами.  Мой
парадный бархатный костюм облепил меня, как сплошной кусок пластыря.
     - Мои сограждане, надеюсь, оценили уже мою скромность и  честность...
- журчал мэр.
     Я вспомнил, что обед давно прошел, а ужин еще не наступил, и  у  меня
нестерпимо засосало  под  ложечкой.  Потом  затекла  спина,  а  пальцы  на
подлокотниках свело судорогой. Потом  пересохли  губы,  и  это  было  хуже
всего, потому что стакан с водой помещался на столике перед мэром и  я  не
мог до него дотянуться. Я ворочал во рту сухим языком и  с  тоской  думал,
что приказ Ларта теперь  невыполним,  поскольку  честный  и  скромный  мэр
никогда не заткнется.
     И тут я увидел хозяина.
     Ларт стоял в боковом  проходе,  полускрытый  бархатной  портьерой,  и
оживленно беседовал с буфетчицей. О  том,  что  это  именно  буфетчица,  я
догадался по огромному подносу с прохладительными напитками,  который  она
держала перед собой. Вот Легиар взял с подноса тонконогий бокал,  пригубил
золотисто-янтарную, искристую жидкость... У меня на глазах выступили  злые
слезы.
     Ларт оглянулся, будто его окликнули,  и  дружески  кивнул  мэру.  Тот
закашлялся, словно поперхнувшись; речь его оборвалась. Зал  заинтригованно
наблюдал, как красноречивый отец города, тщетно пытаясь заговорить  снова,
выдавливает из себя одно только жалкое шипение.
     Сдавшись наконец, мэр  бросил  на  сограждан  укоризненный  взгляд  и
махнул рукой, будто отгоняя муху. Жест этот был сигналом.
     Сливки общества, опрокидывая скамьи, кинулись к  выходу  и  дальше  -
туда, где давно ждал их накрытый стол. Мое кресло с  грохотом  рухнуло  на
пол. Хромая, растирая затекшие ноги, я отправился вслед.
     К моему появлению за столом не осталось свободных мест. Звенели вилки
да  работали  челюсти,  перемалывая  изысканные   яства.   Я   подошел   к
восседающему во главе стола мэру  и  сказал,  пытаясь  напустить  на  себя
таинственность:
     - О, как трудно носить в себе ужасные тайны...
     Мэр скосил на меня глаза,  не  отрываясь  от  тарелки,  и  приветливо
растянул лоснящиеся от жира губы, не переставая при этом жевать:
     - ...ая асть ше ение, осподин шебник!
     Я некоторое время потоптался рядом, но  мэр,  по-видимому,  счел  эту
фразу достаточной  и  вполне  убедительной,  а  поэтому,  урча,  продолжал
трапезу, не удостаивая меня вниманием. Потоптавшись, я отправился в  обход
длинного стола, огибая его по часовой стрелке.
     Пиршество достигло апогея. Я то и дело заговаривал с едоками, но  это
было так же бесполезно, как предлагать токующему  глухарю  ознакомиться  с
правилами правописания. Носившиеся с  подносами  лакеи  время  от  времени
налетали на меня, грозя сбить с ног. Увертываясь  от  них,  я  в  какой-то
момент оступился, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и чудесным
образом оказался утонувшим в нежно-розовом, пышном кринолине.
     Я поднял глаза - над кринолином помещался изящный, затянутый в корсет
стан, а выше - круглые обнаженные плечи, а еще выше -  прелестное  розовое
личико некой удивленной блондинки. Падение было моей первой удачей за весь
вечер.
     Некоторое время  после  моих  извинений  мы  мило  болтали.  Я  успел
пожаловаться  на  нелегкую  долю  волшебников,  связанную   с   постоянным
хранением тайн и секретов, и несколько раз приложиться к белой, ароматной,
унизанной  кольцами  ручке,  прежде  чем  дама  возмущенно  вскрикнула   и
моментально обо мне забыла,  так  как  ее  соседка,  толстушка  в  зеленом
бархате, выудила из тарелки моей собеседницы превосходный  кусок  жареного
мяса. Попытки возобновить беседу  увенчались  неудачей  -  красавица  была
вынуждена с удвоенным вниманием защищать отвоеванную отбивную.
     Это поражение меня добило. Раздавленный, уничтоженный, пошатывающийся
от голода среди пирующих, измученный и отчаявшийся, я зашагал прочь.
     У выхода из залы обнаружился Ларт, жующий куриную ногу.  По  коридору
отдалялись женский смех и шелест юбок.
     - Браво, - сказал Легиар, запуская костью в угол.
     Я почти заплакал.


     Лил  холодный,  почти  осенний  дождь.  Дорога  размокла;  измученный
жеребец из конюшни герцога едва перебирал  тяжелыми,  облепленными  грязью
копытами. Конь, по-видимому, знавал лучшие времена - его всадник, впрочем,
тоже.
     Покинув замок, Руал сначала метался, чтобы запутать погоню  в  ночном
лесу, а дальше скакал, не разбирая дороги, всю ночь и половину  следующего
дня, задерживаясь только для того, чтобы напиться из придорожного  колодца
и напоить коня. Потом пришлось ненадолго остановиться -  оба  выбились  из
сил.
     Руал торопился поскорее оказаться в безопасном отдалении от  бешеного
кабана, с которым был  схож  опозоренный  герцог.  Переночевав  кое-как  в
мокром стогу и дав передышку  лошади,  он  продолжил  свой  путь,  который
вернее было бы назвать бегством.
     Дождь пошел на рассвете и  до  вечера  лил,  не  переставая.  Жеребец
оступился на скользкой выбоине и охромел.
     До сих пор Руал старался избегать людских поселений, опасаясь, что их
жители могут передать его в руки герцога.  Теперь,  по-видимому,  деваться
было некуда - конь хромал все сильнее, а всадник два дня не держал во  рту
и маковой росинки. К тому же замок остался далеко позади - Руал  надеялся,
что погоня потеряла его след, да и владения герцога, в  конце  концов,  не
безграничны.
     Поэтому,  когда  из  стены  дождя  выступил  вдруг  уютный   хуторок,
обнесенный частоколом, Руал не стал сворачивать с дороги, как раньше. Конь
оживился, почуяв жилье; Руал ободряюще похлопал его по  шее  и  направился
прямо к массивным воротам.
     Ворота были заперты изнутри на засов. Руал отбил  себе  руки,  прежде
чем в ответ на его стук приоткрылось смотровое  окошко  и  в  нем  замигал
заспанный голубой глаз:
     - Чего?
     - Пустите на ночь честного и доброго путника, - сказал Руал, стараясь
казаться как можно честнее и добрее.
     Глаз обежал его с ног до головы, презрительно сощурился и  спросил  с
неудовольствием:
     - Сколько дашь?
     У Руала не было за душой ни гроша, если не считать золотой статуэтки,
тщательно запрятанной  за  пазуху.  Поэтому  он  просительно  улыбнулся  и
предложил:
     - Я отработать могу.
     Глаз моргнул, и смотровое окошко бесцеремонно захлопнулось.
     - Погоди! - закричал испуганный Руал. - Погоди, поторгуемся!
     Окошко приоткрылось опять, и владелец голубого глаза  сообщил  сквозь
зубы:
     - На базаре торгуются, ты, оборванец! А у нас хозяин бродяг всяких не
держит!
     - Позови хозяина, - сказал Руал быстро.
     - Сейчас, - мрачно пообещал владелец глаза. -  Только  разгонюсь  вот
посильнее... А ну, пошел отсюда!
     Руал попытался придержать захлопывающееся окошко - его больно ударили
по пальцам.
     Жеребец переминался с ноги на ногу за Руаловой спиной.
     - Плохо дело, - устало сказал ему Руал.
     Дождь усилился. Понемногу сгущались сумерки. Руал  прижался  щекой  к
окошку, пытаясь по  слуху  определить  -  здесь  несговорчивый  обладатель
голубого глаза или уже ушел. Дождь заглушал все звуки, а щелей  в  воротах
не было. Частокол  вокруг  поселения  был  высок  и  снабжен  остриями  по
верхнему краю.
     Руал снова заколотил в ворота - просто так, безнадежно.
     К его удивлению, вскоре во дворе послышались  голоса,  среди  которых
выделялся уже знакомый. Оконце распахнулось, и другой глаз, пронзительный,
карий, уперся Руалу в лицо.
     - А вот собак спущу, - негромко пообещал хриплый бас.
     В этот момент Руалов жеребец, не выдержав, ступил вперед  и  горестно
заржал.
     Карий глаз перевел свой буравящий  взгляд  с  Руала  на  облепленного
мокрой гривой, охромевшего красавца-коня, оценивающе прищурился:
     - Твоя лошадь?
     Руал кивнул.
     - Где украл? - поинтересовались из-за ворот.
     - Я не... - начал было похолодевший Руал, но  владелец  карего  глаза
перебил его:
     - Отдай коня - и ночуй, пес уж с тобой.
     Растерявшись, Руал только покачал головой - нет, мол, не пойдет.
     - Тогда пошел  вон,  -  отрезали  из-за  ворот  и  окошко  наполовину
прикрылось.
     Жеребец и Руал посмотрели друг на друга.
     - Погодите, - хрипло сказал Ильмарранен. - Так и быть, согласен...
     Окошко с готовностью распахнулось, а следом взвизгнул железный  засов
и ворота приоткрылись тоже:
     - Вот и ладненько... Конь-то  все  равно  краденый,  и  хромой,  чего
жалеть...
     Руал промолчал.


     Голубой   глаз   принадлежал,   оказывается,   щуплому   веснушчатому
парню-работнику, прикрывающемуся от дождя куском рогожи. Обладателем карих
глаз был сам хозяин фермы  -  невысокий  плотный  человек  неопределенного
возраста. На его зов явился еще один работник - парнишка  лет  пятнадцати;
он удивленно покосился на Руала, взял из его  рук  уздечку  и  повел  коня
вглубь  двора,   где   темнели   многочисленные   пристройки.   Хозяйство,
по-видимому, было внушительных размеров и процветало.
     Хозяин еще раз оглядел Руала, хмыкнул каким-то своим мыслям  и  велел
веснушчатому:
     - Отведи... Скажи, пусть его накормят, ладно уж... - И добавил другим
тоном: - Про жеребца ни слова, шкуру спущу...
     Парень вздрогнул, а хозяин добавил, как ни в чем не бывало:
     - Да приглядывай за этим, как бы ни стянул чего...
     - Я не вор, - сказал Ильмарранен.
     Хозяин снова хмыкнул:
     - Ладно, иди...
     И Руал пошел через  широкий  двор,  следуя  за  неприветливым  щуплым
парнем, который мрачно что-то бормотал и натягивал на голову свою рогожку.
     Наконец добравшись до места, Руалов провожатый потянул тяжелую дверь,
из-за которой выбился клуб пара, и недовольно показал на нее Ильмарранену.
Руал шагнул чрез порог - и очутился в сладостном царстве  жилья,  сухом  и
теплом.
     В печке бушевал огонь, рядом возилась немолодая  уже,  но  крепкая  и
опрятная  толстуха.  Она  обернулась  на  скрип  двери,  подбоченилась   и
вопросительно глянула на веснушчатого. Тот буркнул:
     - Прибился вот на ночь... Хозяин велел накормить...
     - Отчего ж не накормить, - приветливо отозвалась толстуха,  -  только
ноги пусть оботрет, а то извозился по  уши,  -  и  она  указала  Руалу  на
скамейку у стены. Молодой работник вышел, по-прежнему сердито бормоча.
     Руал вытер ноги о тряпку у входа, прошел через кухню и сел, где  было
указано. Колени его  едва  сгибались,  спину  невыносимо  ломило,  желудок
мучили голодные судороги - а он был счастлив. Счастлив, что можно  сидеть,
привалившись к теплой бревенчатой стене, не шевелиться и  просто  смотреть
на огонь.
     -  Откуда  будешь?  -  спросила  кухарка,  с  любопытством   за   ним
наблюдавшая.
     Руал разлепил обветренные губы и отозвался:
     - Из Мурра.
     Кухарка ахнула:
     - Из Мурра?! Да ты знаешь, где Мурр, а где мы!
     Руал улыбнулся с трудом:
     - Я готов бежать на край света... И убегу...
     Толстуха отставила в сторону корзинку с овощами, которые чистила:
     - Гонятся за тобой, что ли?
     - Гонятся, - сообщил Руал с глубоким вздохом.  -  За  мной  по  пятам
следует несчастная любовь!
     Кухарка, крайне заинтригованная, обошла широкий  стол  и  подсела  на
краешек скамейки,