дновременно  -  Луар
залюбовался и, уже не сопротивляясь, принял несильный укол в бок.
     - Внимательнее! - укорил  противник.  -  Я  уже  накидал  здесь  кучу
трупов... Ну-ка!
     Луар улыбнулся и уронил шпагу на  пол.  Его  противник  на  мгновение
замер, потом осторожно опустил свое оружие:
     - Опять?
     - Это бесполезно, - признался Луар со вздохом.
     - Сдаешься?
     - Не сдаюсь... Видеть не  желаю  эту  шпагу,  -  приступ  раздражения
оказался  неожиданностью  для  него  самого.  Тут  же  устыдившись,   Луар
отвернулся и отошел к столу.
     - На кого ты злишься? - спросили у него за спиной. - На меня?
     - На себя, - признался Луар со вздохом. - Я... Так... Ну, бесполезно.
Стоит ли тратить... Я все равно не буду... как ты, -  он  улыбнулся  через
силу.
     - Ну, вот и весенний  денек,  -  рядом  шлепнулись  на  стол  кожаные
перчатки,  и  Луар  почувствовал  тяжелые  руки   на   своих   плечах.   -
Солнышко-дождик-смерчик-бурька-солнышко...   Ты   сегодня   очень   хорошо
работал, малыш.
     - Это смотря с чем сравнивать, - Луар  на  мгновение  коснулся  щекой
горячей жесткой ладони. - Если с пьяной старухой... да еще на сносях...
     - Так. Пьяная старуха на сносях, - его собеседник озадаченно хмыкнул.
- Мда-а... Бери-ка свое несчастное оружие да закрепим сейчас одну штуку...
     Они повторили  несколько  комбинаций  подряд,  когда  двери  столовой
распахнулись и на пороге встала темноглазая внимательная  женщина.  Луаров
противник тут же опустил шпагу, давая понять, что  урок  закончен,  потому
что - и Луар знал это давно - его отец никогда не  фехтует  в  присутствии
его матери. Никогда. Будто оружие руки жжет.


     За завтраком Алана долго и с пристрастием выясняла, почему, если волк
- зверь, тигр - зверь, то лошадь, что, не зверь? А свинья? А корова?
     Прислуживала новая горничная, Далла; Луар наблюдал,  как  она  всякий
раз краснеет, склоняясь над плечом его отца, краснеет мучительно, до слез.
Он попробовал взглянуть на своего отца круглыми глазами  этой  девчонки  -
красавец, герой, полковник со стальным взглядом и мягким голосом,  ожившее
чудо, воплощенное сновидение, предел мечтаний и повод для горьких  слез  в
подушку, потому что ничего, кроме просьбы подать салфетку, тебе,  девочка,
от него не услышать - хотя он добр и, может быть, не высмеет тебя, а  если
повезет, то ласково потреплет по загривку...
     Посмеиваясь про себя, Луар сам  с  собой  заключил  пари,  что,  едва
покинув столовую, Далла тут же благоговейно сгрызет  вот  эту  недоеденную
отцом горбушку; еще более его веселило, что мама, его проницательная  мама
совершенно ничего не  замечает.  Она  слишком  далека  от  этих  маленьких
житейских драм, ее это даже не веселит. При чем  тут  пунцовая  горничная,
когда на ее, матери, глазах полковника Солля атаковали  по  всем  правилам
богатые и знатные соискательницы, атаковали свирепо, вооружившись  густыми
сетями интриг - но госпожа Тория Солль и тогда  не  замечала  их  в  упор,
будто их и не было...
     Пряча невольную улыбку, Луар дотянулся под столом до отцовой ноги  и,
когда отец вопросительно на него глянул, указал глазами на  пышущую  жаром
Даллу. Тот насмешливо прикрыл глаза - вижу, мол, что поделать,  сынок,  не
ругать же девчонку, вон как старается.
     Луар вздохнул и опустил глаза в тарелку. Далла  прошла  мимо,  задела
спинку его стула, присела в извиняющемся реверансе...
     Он, Луар, всегда останется пустым местом для Даллы, для многих  тысяч
Далл. Рядом с отцом он выглядит так же привлекательно, как чахлый кустик в
тени огромного цветущего дерева. Горничная или принцесса - что им за  дело
до неловкого, неуклюжего, невзрачного...
     - Что это ты ничего не ешь, Ден„к? -  тихо  спросила  мать.  В  любую
какофонию Луаровых мыслей ее голос всегда  вплетался  единственно  чистой,
уверенной нотой.
     - Денек, Денек, тучка набежала? - деловито осведомилась Алана.
     Он получил свое прозвище чуть ли не вместе с именем - мать  говорила,
что у этого ребенка характер, как весенний день, солнце-тучи...
     Он усмехнулся и подмигнул расцвевшей Алане; сестра боготворит его так
же, как сам он обожает отца. Кто знает, как  сложились  бы  их  отношения,
будь задиристая Алана чуть старше - но между  ними  разница  в  тринадцать
лет, для пятилетней девочки  восемнадцатилетний  брат  -  чудо  из  чудес,
третий родитель...
     - Луар, ты думал, о чем я просила? - мать задумчиво потрогала  висок.
Она звала его "Луаром" только в особо серьезных случаях.
     Честно говоря, он не думал. Если мать  хочет,  чтобы  он  поступил  в
Университет - он поступит, конечно,  но  и  это,  пожалуй,  бесполезно.  С
младенчества он хотел стать воином, как отец - но с отцом ему  никогда  не
сравняться ни  доблестью,  ни  умением,  а  вот  мать...  Ему  никогда  не
сделаться таким ученым, как она. Голова лопнет.
     - Я не знаю, - сказал он честно и едва удержался, чтобы не  добавить:
у выдающихся родителей дети обычно тусклые, как стекляшки.
     Мать  огорчилась;  Луар  чуть  ли  не  кожей  почувствовал,  как  она
огорчилась - но виду не подала:
     - Что ж... Если ты захочешь чего-нибудь другого... - она взглянула на
отца, будто ожидая поддержки.
     - Все-таки лошадь - это не зверь, - задумчиво предположила  Алана.  -
Лошадь - значит зверька...
     - Ты грустный или мне кажется? - спросил отец. Луар  снова  улыбнулся
через силу.
     Отец успел остановить руку влюбленной  Даллы,  навострившейся  заново
наполнить его бокал; от прикосновения своего кумира бедная девушка чуть не
грохнулась в обморок.
     - У меня к  тебе  будет  разговор,  Денек,  -  сказал  отец,  и  Луар
встрепенулся. - Погуляем... после завтрака?
     - Конечно, -  поспешно  отозвался  Луар,  довольный  и  обеспокоенный
одновременно.
     Далла споткнулась в дверях и уронила на пол соусницу.


     Улицы помнили недавний праздник. В этот уже не ранний час  город  все
еще пребывал в сонном оцепенении, и  тишина  нарушалась  лишь  размеренным
шарканьем метелок.
     Отец и сын вышли на площадь, непривычно малолюдную и пустую: театрики
и  балаганы,  развлекавшие  зрителей  несколько  дней   подряд,   исчезли,
изгнанные с площади приказом бургомистра.  Там,  где  еще  недавно  стояли
подмостки, громоздилась теперь куча хлама; в  стороне  лежал  огромный,  с
разорванным боком барабан.
     Перед зданием университета  величественно  замерли  железная  змея  и
деревянная обезьяна; чья-то  развеселая  рука  украсила  обезьянью  голову
шутовским колпаком. Полковник Солль молча поднялся  по  широкой  лестнице,
чтобы стянуть колпак с темного деревянного лба.
     - Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Луар. -  Ты  думаешь,  что  я...
должен сделать так, как хочет мама? Стать студентом?
     Отец задумчиво повертел в пальцах пеструю тряпочку. Улыбнулся:
     - Знаешь,  вчера  я  видел  представление  бродячей  труппы...  Такой
занятный фарс. И что  интересно  -  в  точности  повторяющий  приключение,
которое я сам устроил  в  городе  Каваррене  много  лет  назад...  Еще  до
знакомства с мамой.
     Луар насторожился. За  всю  свою  жизнь  ему  лишь  дважды  случалось
побывать на родине отца - он смутно  помнил  красивый  городок  на  берегу
реки, огромный дом с гербом на воротах, желтого старичка в тесном гробу  -
своего деда... Мать не была в Каваррене ни разу, по крайней мере на памяти
Луара; отец никогда не вспоминал при ней о своей каварренской  жизни  -  а
вот Луару рассказывал, смачно и с удовольствием, и про породистых бойцовых
вепрей, и про высоких тонконогих коней, и про славный полк гуардов, парады
и патрули, охоты и иногда - дуэли... Тогда Луар завидовал отцу - и  лишний
раз осознавал, что такую жизнь ему не прожить никогда.
     Луар вздохнул. Отец следил за ним, накручивая колпачок на палец.
     Навстречу  им  попалась  стайка  студентов;  кто-то  первый   заметил
полковника Солля, произошло сложное  переталкивание  локтями  -  и  ученые
юноши  поприветствовали  Луарова   отца   с   необычной   для   сорвиголов
почтительностью. Черные шапочки в их руках коснулись кисточками  мостовой;
Солль кивнул в ответ - студенты заулыбались, осчастливленные.  Луара  они,
как водится, не заметили - впрочем, он и не огорчился.
     Он всегда любил молча идти рядом  с  отцом.  Сколько  себя  помнил  -
сначала держась за руку, и голова его едва дотягивалась отцу до  пояса;  в
один отцов шаг тогда укладывалось  несколько  Луаровых.  Даже  теперь  ему
приходилось шагать чаще, чтобы примеряться к  шагу  своего  замечательного
спутника - и все равно  он  любил  идти  рядом,  молчать  и  впитывать  то
искреннее и глубокое почтение, которое выказывали его  отцу  самые  разные
люди...
     Отец и сын миновали здание суда, перед  которым  возвышалась  круглая
черная тумба, а на тумбе болтался игрушечный висельник  на  игрушечной  же
перекладине. Луар скользнул по нему равнодушным, давно привычным взглядом.
Рядом возвышалась наглухо запертая  башня  -  ее  звали  "Башней  Лаш",  и
случалось, что на изъеденных временем стенах появлялись  написанные  углем
проклятия. Луар так и не знал толком - люди их пишут или сами  проступают;
за Башней  укрепилась  самая  дурная  слава,  и  стражники  угрюмо  гоняли
любопытных от этих крепко запертых, да еще и заложенных кирпичами ворот.
     Сейчас двое  красно-белых  стражей  порядка  нерешительно  отпихивали
древками расхристанного, грязного, обвешанного  лохмотьями  старика;  Луар
почувствовал,  как  напрягся  идущий  рядом  отец.  Старик  был  городским
сумасшедшим; он то исчезал надолго, то появлялся в городе  снова,  шатался
по улицам, выкрикивая неразборчивые мольбы и собирая за собой целые шлейфы
злых ребятишек; теперь, накинув на голову  остатки  ветхого  капюшона,  он
что-то втолковывал стражникам, а те щерились и  толкали  его  все  злее  -
древками в живот...
     - Лаш-ашша! - тонко выкрикнул старик.  Луаров  спутник  передернулся.
Встретившись с отцовым взглядом, Луар передернулся тоже.  Это  был  чужой,
свинцовый взгляд, которого Луар никогда раньше не видел в его глазах...
     Или почти никогда.
     На секунду  оставив  старика,  стражники  поспешили  поприветствовать
господина полковника; Луаров отец ответил, не сбавляя шага. Скоро старик и
стражники остались позади.
     Весь следующий за площадью квартал  Луар  шел,  не  поднимая  головы.
Будто в бокале сладкого вина оказался вдруг рыбий  жир  -  его  задела  не
столько неприятная встреча, сколько болезненная реакция  отца;  нервный  и
мнительный, он принял тот свинцовый взгляд едва ли не на свой  счет.  Отец
молча и виновато положил руку ему на плечо.
     Луар знал, почему сам вид безумного старика способен  ввести  отца  в
ярость и раздражение. Эгерта Солля связывала с  ныне  запрещенным  Орденом
Лаш давняя трагедия; Луар догадывался, что отцу  тяжело  всякий  раз  даже
смотреть на заколоченную Башню, что, будь его воля,  он  давно  бы  жил  в
Каваррене - но мама не может без Университета, без кабинета  своего  отца,
Луарового деда,  которого  звали  Луаян,  который  был  магом  и  в  честь
которого, собственно, Луар получил свое имя...
     И еще - мама не любит Каваррена.
     Луар вздохнул и, выказывая отцу свою солидарность, тихонько пожал его
локоть.
     ...Ему было лет двенадцать, когда,  жаждущий  забав  и  раззадоренный
примером прочих ребятишек, он запустил в старика камнем. Несчастный случай
направил его руку - камень угодил бедняге в лицо и  рассек  бровь.  Старец
вскрикнул и едва устоял на ногах; балахон его перепачкался кровью.
     Тот же несчастный случай сделал так, что  отец  и  мать  Луара  стали
свидетелями его поступка.
     Отец - и Луар был искренне в том  уверен  -  и  сам  с  удовольствием
швырнул бы камнем в ненавистного старика;  однако  реакция  его  оказалась
вовсе не такой, как ожидалось. Отец был хмур и молчал - а уж мать и  вовсе
потемнела, как туча. Луару доходчиво  объяснили,  как  нехорошо  причинять
боль старым, да еще и безумным людям, как отвратителен его поступок и  что
за  это  полагается;  видя  реакцию  отца,  он  и  сам  уже   уверился   в
совершеннейшем ужасе случившегося. Мать, стиснув зубы, послала за  розгами
- и Луар, на чью долю до сих пор не выпадало такого  наказания,  прекрасно
знал, что рука ее не дрогнет.
     Тогда он взял отца за локоть и шепотом попросил  его  собственноручно
исполнить приговор. Он не знал, как сложились  бы  потом  их  отношения  с
матерью - но от отца он с радостью готов был снести и это. Тем более,  что
в глубине души его по-прежнему жила уверенность: отец бы и сам...
     ...Они покружили по улицам, постояли на горбатом мостике над каналом;
Луар чувствовал, что отец собирается с мыслями, а может быть, и с духом  -
и молчал, боясь оказаться глупым, что-то нарушить. В нем почему-то  крепла
уверенность, что сегодняшняя прогулка откроет ему,  Луару,  нечто  важное,
что еще приблизит его к отцу - хотя ближе, казалось бы, невозможно...
     - Сынок, - сказал наконец полковник Солль. Маленький камушек вырвался
из его руки и утонул в канале, оставив на поверхности тонкое  расходящееся
кольцо. - Ты сегодня очень хорошо фехтовал.
     Луар вздрогнул. Он ожидал каких угодно слов - но только не  этих.  Он
не смог сдержать довольной улыбки - но прекрасно  понял,  что  отец  хочет
чего-то большего, нежели просто похвалить.
     - Ты хорошо фехтовал, - продолжал отец, бросая другой камушек, -  но,
видишь ли, ты ведь можешь вообще не фехтовать... Если вдруг не захочешь...
От этого мы не станем любить тебя меньше.
     Сбитый с толку, Луар смотрел, как расходятся по  воде  темные  круги.
Отец улыбнулся:
     - Ты можешь не поступать в университет и не прочесть больше ни  одной
книги... Нам будет грустно, но все равно мы тебя не разлюбим. Понимаешь?
     - Нет, - честно признался Луар.
     Отец вздохнул:
     - Теленок валяется в ромашках и сосет вымя... А теперь представь, что
то же самое делает здоровенный бык.
     Помолчали.
     - Я что-то не так делаю? - спросил Луар шепотом. Отец запустил руку в
путаницу своих светлых, как и у  Луара,  волос,  смел  со  лба  назойливые
пряди:
     - Я, наверное, не  так  сказал...  Малыш,  нельзя  до  старости  жить
детством. Хм... Старость твоя далеко, конечно, но пора выбирать...
     Луар прерывисто вздохнул. Потупился, изучая мокрицу на влажном  камне
перил.
     Отцова рука легла ему на плечо:
     - Денек...
     - Выбери за меня, - вдруг страстно попросил Луар.  -  Мне  кажется...
что у тебя лучше получится.
     Отцовы пальцы на его плече сжались:
     - Ну нельзя же!.. Ты мужчина, ты решаешь свою судьбу...
     Луар вздохнул снова. Этого-то  он  и  боялся;  непостижимое  будущее,
неотвратимые перемены...  Вернуться  бы  в  четырнадцать  лет.  Даже  и  в
двенадцать - несмотря даже на ту порку... Ведь потом  было  все  хорошо...
Даже лучше прежнего... Кажется, та боль привязала его к отцу, вместо  того
чтобы оттолкнуть...
     - Твой выбор будет правильнее, - сказал он глухо. - Ты опытнее...  да
и потом...
     Он запнулся. Отец устало опустил кончики рта:
     - Что - "потом"?
     Луар молчал. Он мог бы сказать, что отец его умнее и лучше, что  ему,
сыну, никогда и ни в чем не  сравняться  с  великолепным  отцом  -  но  он
молчал, опасаясь насмешки.
     Его собеседник тоже молчал и смотрел без  улыбки.  Вздохнул,  перевел
взгляд на воду; потер пальцем ухо, будто собираясь с мыслями:
     - Сынок... Когда я был такой, как ты... чуть постарше. В Каваррене...
- Эгерт Солль перевел дыхание. - Я совершил очень гадкий поступок. И  я...
был за него страшным образом наказан. Заклятье  трусости...  сделало  меня
жалким и... отвратительным существом. Я никогда не говорил тебе,  но  мама
очень хорошо знает.
     У Луара мурашки забегали по коже. Отец говорит о каком-то  незнакомом
человеке, а он, Луар, прослушал начало истории...
     - Я стал трусом, Луар, самым низостным из трусов. Я  боялся  темноты,
высоты, я смотреть не мог не обнаженную шпагу... Я  терпел  оскорбления  и
побои - и не мог ответить, хотя  и  был  сильнее...  Я  не  заступился  за
женщину, потому что...
     Он запнулся, будто ему рот свело судорогой. Перевел дыхание:
     - Видишь ли, малыш... Я долго думал, рассказывать тебе... Или все  же
не стоит.
     Это испытание, понял Луар. Он меня разыгрывает.
     Отец оторвался, наконец, от воды и заглянул сыну в глаза:
     - Ты не веришь мне, Денек?
     В эту самую секунду Луар понял, что все это правда. Отец не  шутит  и
не разыгрывает, каждое слово дается ему с  болью,  он  ломает  сейчас  тот
героический образ, который давно сложился в воображении Луара, он  рискует
уважением собственного сына...
     Луар мигнул.
     - Мама знает, - продолжал отец. - Она... видела меня... таким, что...
Лучше  не  вспоминать.  Но  ты...  Сегодня  я  снова  увидел,  как   ты...
забиваешься в тень. И тогда я решился. Рассказать тебе. В конце  концов...
я сбросил заклятье, и все равно прошли годы, прежде чем я стал таким,  как
сейчас... А ты еще малыш. Я не желаю тебе и сотой доли  тех...  того,  что
было со мной. Будь счастливым, будь таким, как ты есть...  Не  мучай  себя
этим вечным сравнением. Понимаешь, почему?
     Луар смотрел вниз, и в его  голове  царила  сумятица.  Мокрые  ладони
будто примерзли к холодным каменным перилам; отец стоял перед ним  и  ждал
его ответа - как подсудимый.
     По  воде   тянулись   блеклые   осенние   листочки;   Луар   не   мог
сосредоточиться. Все это слишком сразу. Шли, молчали, было хорошо...
     И тогда он вспомнил.
     Тогда тоже были листья - на воде и на берегу... Ему  было  тринадцать
лет, и пахло сеном.  Ощутив  боль,  он  не  понял  сразу,  что  произошло,
дернулся, опустил глаза - и увидел в жухлой траве змею.
     Ослабели ноги. Мир затянулся черной дымкой; Луар хотел  бежать  и  не
мог сойти с места - но люди на берегу услышали его отчаянный крик.
     Траурная пелена. Страх, от которого цепенеют все внутренности;  белое
и жесткое лицо отца: "Не бойся".
     Лезвие ножа в костре. Ремень, перетянувший ногу до полного  онемения.
Какие-то перепуганные женщины; отец оборвал их причитания  одним  хлестким
коротким словом. А матери тогда не было на берегу  -  она  ждала  рождения
Аланы...
     Мокрое сено. Запах жухлой травы. И уже все равно, как выглядишь и как
на тебя посмотрят, нет сил играть храбрость -  но  отец  спокоен:  "Сейчас
будет больно".
     Он кричал и бился. Он боялся каленого железа больше смерти - уж лучше
умереть от яда...
     Но отец его был жесток; сильные руки скрутили Луара, как цыпленка.
     Край отцовой куртки в судорожно стиснутых пальцах. Ошеломляющая боль;
костер,  широкая  ладонь,  зажимающая  рот.   Резкое   облегчение.   Белое
бесстрастное лицо, и на губах - Луарова кровь. Вода. Холодная вода.
     "Вот и все".
     И спокойствие сползает с этого лица, будто маска...
     А потом подросток-Луар лежал на телеге и смотрел в небо. И  удивленно
думал о странностях судьбы и бесконечно долгой жизни впереди - вот ведь...
     Он не знал, каково в те  минуты  было  его  отцу.  Наверное,  во  рту
спасителя-Солля была ранка - яд, высосанный из тела  сына,  достал  теперь
самого спасителя, и даже могучий Соллев организм одним только чудом с  ним
справился...
     Отправив домой сына, Солль свалился в судорогах. Ничего этого Луар  в
те минуты не знал...
     Мгновение острого счастья - покачивающаяся  телега,  негромкий  голос
возницы, над миром - вечернее небо, зеленое с золотым...
     ...Блеклые листья под мостом. Неспешный осенний парад.
     - Я... хотел как лучше, Денек,  -  устало  сказал  отец.  -  Я  хотел
освободить тебя... От... идеала, что ли... Может, и не стоило...
     Луар перевел дыхание и крепко, крепко стиснул твердое плечо  стоящего
перед ним человека.
     Обнять бы. Но нельзя. Не мальчишка.


     Ночью в плотно за