и совершенно незнакомые  люди
из города, часами простаивали на ступенях в надежде увидеть великого мага,
спросить у него помощи и утешения. Луаян избегал  долгих  бесед  -  однако
никогда не выплескивал на просителей ни гнева, ни раздражения; совесть  не
позволяла ему успокаивать, разум не  велел  пугать  -  он  потчевал  своих
визитеров  однообразными  философскими  притчами,  не  имеющими,  впрочем,
никакого отношения к делу.
     Испуганные люди между тем все шли и шли - Эгерт ничуть  не  удивился,
увидев однажды утром на ступенях между змеей и обезьяной усталого  старика
с очень прямой спиной и  шпорами  на  сапогах.  Приветственно  кивнув,  он
собирался пройти мимо - но старик как-то вымученно улыбнулся и шагнул  ему
навстречу.
     Эгерт узнал отца лишь  через  несколько  секунд.  Солль-старший  стал
удивительно похож на портрет, висевший у него в  каварренском  кабинете  -
там изображен был Эгертов дед в преклонных уже годах, седой, вислоусый,  с
изрезанным морщинами лицом; вспомнив о портрете,  Эгерт  узнал  отца  -  и
поразился обрушившейся на него старости.
     Молча,  под  глухое  позвякивание  шпор,  отец  и  сын  добрались  до
маленькой гостиницы, где остановился Солль-старший;  старик  долго  стучал
огнивом, прежде чем зажег свечи в канделябре. Слуга принес вино и  бокалы;
сидя в скрипучем кресле, Эгерт с болью в душе смотрел, как отец собирается
с мыслями - и не может собраться, хочет начать разговор  -  и  не  находит
слов. Эгерт с удовольствием помог бы ему - но собственный  его  язык  тоже
был беспомощен и нем.
     - Я... денег привез, - сказал наконец Солль-старший.
     - Спасибо, - пробормотал Эгерт и облек, наконец, в слова  всю  дорогу
мучивший его вопрос: - Мама... как?
     Отец оглаживал вытертую бархатную  скатерть  на  круглом  гостиничном
столике:
     - Она... болеет. Сильно, - он поднял на сына  измученные,  слезящиеся
глаза. -  Эгерт...  здесь...  уже,  говорят,  кончаются  времена.  Времена
кончаются, да... Пес с ним, с полком, пес с ним, с мундиром... какой полк,
если... Эгерт. Сын мой... У моего отца было пять сыновей... У нас ты  один
был, один и остался... Мне уже трудно... в седле... На крыльцо подняться -
и то трудно... За что ты так с нами? Ни внуков...
     Чувствуя, как высыхает гортань, Солль пробормотал в темный угол:
     - Я... знаю.
     Старик шумно вздохнул. Покусал губу вместе с усами:
     - Эгерт... Мать просила.  Простилось  тебе...  все.  Мать  просила...
Поедем домой. Пес с ним, со всем... Поедем в Каваррен.  Я  и  лошадь  тебе
привел... Кобыла - чудо, - взгляд  отца  несколько  оживился,  -  вороная,
злюка... Дочь нашего Тика... Ты любил Тика, помнишь?
     Эгерт бездумно водил пальцами над огоньком свечи.
     - Сын... Поедем сегодня. Лошади резвые... Я, конечно,  устаю,  не  то
что прежде... но тут уж постарался бы. И были бы  дома  через  недельку...
Да, Эгерт?
     - Я не  могу,  -  Солль  проклял  все  на  свете,  прежде  чем  сумел
произнести эти слова. - Не могу я... Как же я вернусь... таким? - рука его
коснулась шрама.
     - Ты думаешь, - тяжело выдохнул отец, - ты думаешь... матери  не  все
равно... какой ты?..


     ...Ему казалось, что, не  повстречай  он  сейчас  Торию  -  и  что-то
сломается, не выдержит, порвется внутри. К счастью,  она  встретилась  ему
прямо на ступеньках - уж не его ли ждала?
     - Эгерт?
     Он рассказал ей, как тряслись руки его отца, когда,  прощаясь,  Эгерт
прятал глаза и бормотал уверения в скором своем приезде.
     Хлюпала под ногами  жидкая  грязь.  Город  притих,  будто  вымер;  не
разбирая дороги, они брели улицами  и  переулками,  и  Эгерт  говорил  без
умолку.
     Мать совсем плоха, мать ждет его; но как  же  можно  вернуться,  неся
заклятие? Как можно приползти к отчему порогу, имея в  душе  ту  трусливую
тварь, которая в любую минуту готова сравнять его с распоследним подлецом?
Он же дал клятву себе, он дал клятву Тории...  Может  быть,  он  не  прав?
Может быть,  ради  спокойствия  матери  следует  хлебнуть  нового  позора,
вернуться побежденным, трусом? Принести к ее ногам тень,  отяготить  новым
горем?
     Он пытался объяснить это отцу, как мог. Он путался в словах, увязал в
них, как неумелый рыболов в собственной сети - а старик не мог понять его,
и Эгерт, измучившись, сказал ему наконец: я болен. Я должен исцелиться,  и
тогда... Отец молчал; впервые на памяти сына вечно прямая спина его устало
сгорбилась.
     Все это слушала  сейчас  Тория;  сгустились  сумерки,  кое-где  чадно
горели фонари, все до одного ставни были плотно закрыты  -  казалось,  что
дома упрямо закрывают глаза на вечер, на грязь, на непогоду... В  какой-то
момент Тории показалось, что за ними следуют на расстоянии  некие  смутные
тени - однако Эгерт не замечал ничего, он говорил и  говорил,  и  призывал
Торию в свидетели: неужели он действительно не прав?!
     Спасаясь от ветра, они завернули за какие-то ворота  и  оказались  во
дворе, пустынном и захламленном; кухарка, шествующая из кладовой,  бросила
в их сторону в меру неприветливый, а больше равнодушный  взгляд.  Хлопнула
дверь, безжалостно придавив клубы пара, выбившиеся  было  изнутри;  фонарь
тускло освещал табличку у двери  -  "Козье  молоко".  Здесь  же,  в  узком
загончике под навесом, маялись две или три неухоженные козы.
     Фонарь раскачивался; Тория поежилась, только  сейчас  почувствовав  и
ветер, и сырость:
     - Пойдем... Зачем мы здесь...
     Эгерт раскрыл было рот, чтобы снова  повторить  от  начала  все  свои
доводы - но замолчал. В тусклом свете фонаря перед ним высился, как мокрый
призрак, лейтенант Карвер Отт.
     Лейтенант выглядел неважно - видимо, за время, проведенное в  городе,
мундир его значительно поизносился, а кошелек порядком отощал.  Не  лучший
вид имели и стоящие за его спиной  Бонифор  и  усатый  Дирк  -  походившие
теперь скорее на разбойников, нежели  на  господ  гуардов,  оба  одинаково
держали ладони на эфесах.
     Тория не поняла, в чем дело - не узнав Карвера, она решила было,  что
их с Эгертом выследили обыкновенные  грабители.  Не  дожидаясь  требования
отдать кошелек, она с презрительной улыбкой хотела было заговорить  первая
- однако Карвер опередил  ее.  Он-то  узнал  Торию  даже  в  мутном  свете
качающегося фонаря - и не смог удержать глаза в орбитах:
     - Госпожа-а! Да мы знакомы! - протянул он с видом крайнего изумления.
- Ай-яй-яй...
     Бонифор и Дирк подались вперед, чтобы разглядеть Торию получше.
     - Ай да Солль,  -  продолжал  тем  временем  Карвер,  -  добился-таки
своего... И что же, госпожа моя, - обратился он к Тории с отменно вежливой
миной, - вы так легко простили ему подлое убийство вашего ученого жениха?
     - Кто вы такой? -  ледяным  тоном  поинтересовалась  Тория.  Железные
нотки в ее голосе заставили Дирка и Бонифора  слегка  отшатнуться,  однако
Карвер не смутился ничуть:
     - Разрешите представиться -  Карвер  Отт,  лейтенант  гуардов  города
Каваррена, послан  с  особым  поручением  -  доставить  в  полк  дезертира
Солля... Это мои боевые  товарищи,  в  высшей  степени  достойные  молодые
люди... Вот, госпожа, кто мы такие - а вовсе не ночные разбойники, как  вы
изволили было подумать! А теперь позвольте спросить вас - кто  таков  этот
человек, который сейчас прячется за вашей спиной?
     Солль вовсе не прятался за спиной Тории - но инстинктивно отступил, с
тоской ощущая, как поднимается в груди липкая волна его верного  спутника,
животного страха. Слова Карвера стегнули его, как кнут.
     - Этот человек, -  бестрепетно  отозвалась  Тория,  -  находится  под
защитой университета и моего отца, декана Луаяна... А господин Луаян  маг,
как вы, должно быть, слышали. А теперь будьте любезны освободить дорогу  -
мы уйдем.
     - Но госпожа! -  вскричал  Карвер  в  замешательстве,  настоящем  или
притворном. - Я не  могу  поверить,  вы  же  благородная  особа,  что  вас
связывает... с этим?.. - губы лейтенанта непроизвольно сложились в гримасу
отвращения, когда он взглянул на  Эгерта.  -  Он,  повторяю,  убил  вашего
жениха... Я думаю, уже тогда он в глубине души  был  тем,  кем  стал  чуть
позже... Знаете, кем?!
     - Позвольте пройти, -  Тория  шагнула  вперед,  и  Карвер,  помедлив,
посторонился:
     - Пожалуйста... У нас и мысли такой нет -  нанести  хоть  тень  обиды
прекрасной  дочери  декана,  господина  мага...   Однако   этот   человек,
госпожа... Вам интересно узнать, кто он на самом деле, Эгерт Солль?
     Эгерт молчал. Постепенно, понемногу до него доходило, что  случилось,
пожалуй, нечто пострашнее отравленного стилета Фагирры -  случилось  самое
страшное, и он, Солль, будет пить чашу до дна.
     Будто отвечая на его мысли, Карвер неуловимым движением  выхватил  из
ножен шпагу. В свете фонаря Эгерт  увидел  серебряную  ленту  клинка  -  и
колени его подогнулись.
     - Вы ответите, - сдавленно бросила Тория. Карвер поднял брови:
     - За что?! Разве я делаю что-либо неподобающее? Госпожа может идти, а
может остаться... Во втором случае она  увидит,  наконец,  подлинное  лицо
своего, гм, друга, - и кончик невообразимо длинной Карверовой шпаги поддел
Солля под подбородок.
     Эгерт ослабел. Голос  Карвера  продолжал  доноситься  до  него  будто
сквозь плеск мельничного колеса - то шумела в ушах его собственная  кровь.
Тщетно пытаясь превозмочь  ужас,  он  вспомнил  вдруг  когда-то  и  кем-то
сказанные слова: "попадешь в безвыходную ситуацию и победишь... путь будет
пройден до конца... разве Скиталец... не об этом?"
     - Мне горько за вас,  госпожа,  -  говорил  тем  временем  Карвер.  -
Жестокая судьба  столкнула  вас  с  человеком,  мягко  говоря,  не  вполне
достойным... На колени, Солль!
     Эгерт пошатнулся, Тория поймала его взгляд. "Попадешь  в  безвыходную
ситуацию и победишь"... Небо, как можно победить несущийся с горы  камень,
оползень, обвал? Внутри Соллевой души  выл,  метался,  тысячи  раз  умирал
жалкий трус - и Эгерт знал, что спустя секунду мерзкое  животное  подчинит
его полностью.
     - Ты слышишь, Солль? - повторил Карвер негромко. - На колени!
     Тория здесь, Тория смотрит. Неужели она думает...
     Не доведя мысль до конца, он рухнул в липкую грязь под ногами. Колени
подогнулись сами,  и  теперь  перед  глазами  у  него  оказались  потертый
Карверов пояс и лоснящиеся кавалерийские штаны.
     - Вы видите, госпожа? - донесся сверху укоризненный Карверов голос. -
Спросите его теперь, спросите о чем угодно - он ответит...
     Эгерт не видел Торию - он чувствовал ее рядом, ощущал ее  болезненное
напряжение, и гнев, и растерянность - и надежду.
     Она надеется... Она  не  понимает,  что  это  невозможно.  Невозможно
преодолеть силу наложенного Скитальцем заклятия. Никогда.
     Шпага дернулась в нетерпеливой руке Карвера:
     - Говори: я последняя тварь...
     - Эгерт... - отозвалась  Тория,  отозвалась  издалека,  откуда-то  из
светлого  зимнего  дня,  где  вечнозеленое  дерево   на   могиле   Первого
Прорицателя.
     -  Я  последняя  тварь,  -  выдохнул  он  запекшимся   ртом.   Карвер
удовлетворенно хмыкнул:
     - Слышите?! Повторяй: я - трусливая дамская болонка...
     - Эгерт... - повторила Тория едва слышно.
     - Я - трусливая дамская болонка... - сами  собой  шептали  его  губы.
Притихшие было Дирк с Бонифором залились радостным хохотом.
     - Повторяй, Солль: я подонок и мужеложец...
     - Оставьте его! - выкрикнула Тория вне себя. Карвер удивился:
     - Вы  так  волнуетесь...  Из-за  него?  Из-за  этого...  И  потом  он
точно-таки мужеложец, мы застали его с дружком в одном кабачке... А вы  не
знали, конечно?
     До Солля  доносилась  ее  беззвучная  мольба:  останови  это,  Эгерт.
Останови... Сломай заклятие...
     Глухо хлопнула дверь - угрюмая кухарка прошла к сараю, кинув на людей
у забора  тяжелый,  по-прежнему  равнодушный  взгляд.  Поигрывая  клинком,
Карвер дождался, пока она проковыляла обратно и грохнула  тяжелой  дверью,
потом повертел шпагой перед самым лицом жертвы:
     - Отвечай, подонок... Ты Эгерт Солль?
     - Да, - прохрипел Эгерт.
     - Ты дезертир?
     - Да...
     И тогда он снова покрылся потом  -  но  уже  не  от  страха.  Сломать
заклятие... Пять раз произнести "да".
     - Ты, мерзавец, убил жениха этой прекрасной госпожи?!
     Торию трясло. Она  тоже  поняла  -  сгорбленной  спиной  своей  Эгерт
чувствовал ее лихорадочное, на пределе срыва ожидание.
     Карвер широко ухмыльнулся:
     - Ты любишь эту госпожу, да, Эгерт?
     - Да! -  выкрикнул  он  в  четвертый  раз,  чувствуя,  как  колотится
обезумевшее сердце.
     Ему казалось, что он слышит дыхание Тории. Светлое небо, помоги  мне.
Ведь шанс предоставляется  лишь  раз  -  и  первое  в  душе  должно  стать
последним... Это значит - отбросить страх?!
     Он вскинул голову, ожидая пятого вопроса; встретившись с ним глазами,
Карвер невольно отшатнулся, будто увидев  перед  собой  призрак  прежнего,
повелевающего Эгерта Солля. Отступив на  шаг,  испытующе  оглядел  жертву;
Солля била крупная дрожь. Карвер удовлетворенно усмехнулся:
     - Дрожишь?
     - Да!
     Он одним рывком поднялся с колен.  Успел  заметить  замешательство  в
глазах Карвера,  успел  спиной  ощутить  движение  Тории,  шагнул  вперед,
намереваясь схватить лейтенанта за тощее горло; Карвер  поспешно  выставил
перед собой шпагу, Эгерт протянул руку, чтобы отвести острие -  и  в  этот
момент приступ тошнотворного, еще более отвратительного  страха  превратил
его сердце в жалкий трепещущий комок.
     Ноги подкосились - он снова осел на землю. Трясущейся рукой  коснулся
щеки - шрам был на месте, жесткий, заскорузлый рубец; шрам был на месте  -
и на месте был изводящий душу страх.
     Со скрипом раскачивался фонарь;  Эгерт  чувствовал,  как  стынут  его
колени в ледяной жиже. Откуда-то с крыши капала вода: кап... кап... Что-то
беспомощно прошептала Тория; Карвер, опомнившись, недобро сощурился:
     - Значит, так... Ты сейчас докажешь госпоже свою любовь, - и он круто
развернулся к спутникам, - Бонифор... Там козочка в загоне, видишь? Хозяин
не обидится, если мы займем ее ненадолго...
     Все еще надеясь, он шевелил губами, повторяя многочисленные "да" -  а
Бонифор уже возился возле загона, и Тория, все еще не  веря  в  поражение,
непонимающе оглядывалась  на  Бонифора,  на  Карвера,  на  усатого  Дирка.
Аспидно поблескивала черная поверхность жирной лужи.
     Надежда последний раз дернулась в душе - и затихла, оставив на  смену
себе глухую безнадежную тоску; он почувствовал, как Тория тоже поняла  это
- и сразу обессилела. Глаза их встретились.
     - Уходи, - сказал он шепотом. - Пожалуйста... уходи.
     Тория осталась стоять - не то не расслышав, не то не поняв его, не то
не в силах сдвинуться с места. Карвер хмыкнул.
     Козочка, худая и грязная, привыкла, вероятно, к жестокому обращению -
она даже не заблеяла, когда Бонифор, ругаясь вполголоса,  стряхнул  ее  со
спины к самым сапогам Карвера. Тот по-хозяйски ухватился за веревку на шее
несчастного животного, сочувственно глянул на растерянную Торию:
     - Так... Он любит вас, вы слышали?
     Солль смотрел на серый, подергивающийся козий хвост. Чуда  не  будет.
Чуда не будет... Страх подчинил уже и волю, и разум, он потерял  себя,  он
потеряет Торию... Скиталец не оставляет лазеек.
     Карвер развернул козу мордой к Эгерту:
     - Вот... Вот достойная тебя  пара.  Вот  твоя  милая...  Поцелуй  ее,
ну-ка!
     Неужели Тория не понимает, что должна уйти? Всему конец  -  стоит  ли
мучить ее этой отвратительной сценой?
     С двух сторон в него уперлись шпаги Бонифора и Дирка:
     - Глянь, до чего хороша! Прелестное создание... Поцелуй же!
     Запах неухоженного животного раздирал Эгерту ноздри.
     - Вы слышали - он любит вас? - доносился откуда-то издалека негромкий
Карверов голос. - И вы верили?  Посмотрите,  он  готов  променять  вас  на
первую попавшуюся козу!
     - Почему на первую попавшуюся? -  театрально  возмутился  Бонифор.  -
Очаровательная козочка, лучшая в загоне... Да, Солль?
     - Как вам не стыдно... - Эгерт едва узнал голос Тории.
     - Нам  -  стыдно?!  -  Карвер,  в  отличие  от  Бонифора,  возмутился
совершенно искренне. - Нам - а не ему?
     - Уходи! - взмолился Эгерт.  Тория  стояла  -  небо,  неужели  у  нее
отнялись ноги?! Холодное лезвие снова коснулось его шеи:
     - Ну-ка, Солль! Объявляю вас мужем и женой - тебя  и  милую  козочку!
Давай-ка, мы ждем первой брачной ночи!
     Дирк и Бонифор, потрясенные  изобретательностью  Карвера,  развернули
козу к Эгерту хвостом:
     - Давай-давай... Всего дела на пять  минут...  Давай,  и  пойдешь  по
добру-поздорову, даму  свою  домой  проводишь...  Да,  госпожа?  Вам  ведь
неохота одной возвращаться?
     Кажется, шел дождь; кажется, по  спутанной  козьей  шерсти  струилась
вода. Колени закоченели - Эгерту  представилось  вдруг,  что  он  мальчик,
стоит по колено в весенней речке Каве, а у самого берега  цветут  какие-то
невыносимо желтые цветы, он тянется, пытаясь сорвать...
     Он дернулся от боли - Карвер провел клинком по его уху:
     - Что ж ты раздумываешь? Острая шпага может отрезать ухо,  палец,  да
все что угодно... Или тебя - уже?! Правда,  что  студентов  оскопляют,  а,
госпожа?
     Страх отнял у  Эгерта  способность  думать  и  чувствовать;  из  речи
Карвера он понял только, что Тория  еще  здесь,  и  укоризненно,  с  почти
детской обидой подумал: зачем?
     Раскачивался под ветром скрипучий, черный фонарь. Ночь казалась Тории
вязким комком смолы - липкий воздух забивал  ей  гортань,  и  нельзя  было
вздохнуть для слова или  крика.  Наверное,  надо  было  звать  на  помощь,
колотить кулаками в двери и ставни, бросаться к отцу,  наконец...  Но  шок
лишил ее возможности бороться, превратив в немого, бессильного свидетеля.
     Козочка нерешительно дернулась. Бонифор пресек ее попытку  вырваться,
сдавил коленями; Карвер провел шпагой по горлу жертвы:
     - Ну, Солль?! Расстегивай пояс!
     Тогда темнота сгустилась, сдавила Эгерта  со  всех  сторон,  стиснула
голову, грудь, залила уши, пробкой заткнула горло, не допуская в легкие  и
крохотного воздушного пузырька; на секунду ему показалось, что  он  живьем
зарыт в землю, что нет ни верха, ни низа, что земля давит, давит...
     Потом стало легче,  и  последним  проблеском  сознания  Эгерт  понял,
успокаиваясь, что  умирает.  Слава  небу,  просто  умирает,  легко  и  без
мучений. Проклятый Скиталец проглядел-таки, не рассчитал! Эгерт  не  может
победить свой страх - но и переступить за грань он не может, не может, вот
и смерть... Слава небу.
     Он мягко ткнулся лицом в грязь, показавшуюся теплой и  мягкой,  будто
перина. Как легко. Опрокинулся черный фонарь, опрокинулось черное небо,  и
Карвер кричит и размахивает шпажонкой - пусть...  Эгерта  здесь  нет.  Уже
нет. Наконец-то.
     ...Трое склонились над лежащим. Несчастная козочка, отскочив, тонко и
жалобно заблеяла.
     - Солль! Эй, Солль... Не притворяйся, эй!
     Рванувшись, Тория взглядом отшвырнула в одну сторону Дирка, в  другую
- Бонифора; Эгерт лежал на  боку,  лицо  его,  отрешенное,  застывшее,  то
попадало в тень, то снова  выхватывалось  из  темноты  светом  качающегося
фонаря.
     - А вот теперь вы ответите, - сказала Тория на удивление спокойно.  -
Вот теперь вы ответите за все... Вы убили его, мерзавцы!
     -  Но,  госпожа...  -  пробормотал  Бонифор  в  замешательстве.  Дирк
попятился, а Карвер бросил шпагу в ножны:
     - Мы не тронули его и пальцем... В чем, скажите, мы виноваты?!
     - Вы ответите, - пообещала Тория сквозь зубы. - Мой отец разыщет  вас
и под землей... Не то что в вашем дрянном Каваррене, а на краю света!
     Дирк все отступал и отступал; Бонифор,  косясь  то  на  безжизненного
Солля, то на Торию, следовал его примеру. Карвер, кажется, растерялся.
     - Вы никогда не видели настоящег