Соллю вдруг стало легче - он понял, что ничего об этом не знает.
     - Что он делал в кабинете, Эгерт?
     Студенты танцевали; вокруг Лиса вилась  смазливая  Фарри,  и  посреди
веселой пирушки невероятными казались и шелестящий голос Фагирры, и  капля
яда на кончике изящного стилета.
     - Не... знаю, - прошептал Солль. - Я не видел...
     - Вас ведь просили смотреть и слушать, вы помните?
     Кончик стилета почти касался рубашки.
     - Никто не видел. Это невозможно... Он запер дверь...
     Фагирра удрученно вздохнул:
     - Плохо, очень плохо... Кстати, господин декан  когда-нибудь  отпирал
при вас свой сейф? Он заперт на замок - или на заклинание?
     Память Эгерта тут же предательски подсунула ему картину -  вот  декан
подходит к одному из запертых шкафов...
     - На замок, - простонал он, чтобы хоть что-то сказать.
     - Что там внутри, вы видели?
     Ни один из веселящихся юнцов не замечал, конечно же, ни  стилета,  ни
Эгертовой бледности. Лис во всеуслышанье заявил, что вот и настало великое
время сходить по нужде.
     - Нет, - выдохнул Эгерт. - Я не знаю...
     Фагирра вдруг перестал улыбаться - лицо его  из  ласкового  сделалось
вдруг жестким, как плаха.
     - Не надо увиливать. Подробно. Собирается ли господин декан  что-либо
предпринять в преддверии великого Окончания?
     Тяжелая входная дверь с  грохотом  отлетела  к  стене.  Ученые  юноши
удивленно обернулись.
     В трактир ввалилась сначала нога в заляпанном грязью ботфорте,  затем
огромный, сверкающий позолотой эфес, а затем и сам господин Карвер Отт; за
ним хвостом волочились угрожающих размеров шпага и  двое  гуардов  -  один
Бонифор, другой безымянный с усиками.
     "Одноглазая муха" давненько не видела таких гостей - удивительно  ли,
что все как один посетители молча уставились  на  вошедших.  Даже  Фагирра
прервал допрос и нахмурился.
     Карвер  обвел  студентов  круглыми,  слегка  замутненными  глазами  -
новоиспеченный лейтенант тоже был пьян, однако от взгляда его не  укрылись
ни Эгерт, скорчившийся в темном углу, ни придвинувшийся к нему Фагирра.
     - А-а! - воскликнул Карвер громко и радостно. - Это твоя подружка?
     Все молчали; топая ботфортами  и  цепляясь  шпорами  за  все  подряд,
Карвер пересек трактир и остановился против Эгерта и Фагирры,  чей  стилет
надежно скрывался от посторонних глаз за массивным столом.
     - Чего-то я не пойму, - раздумчиво протянул Карвер, переводя взгляд с
Эгерта на Фагирру и обратно, - кто тут чья  подружка,  а?  Бонифор,  -  он
оглянулся  к  приятелю,  -  гляди,  как  голубки  сидят,  друг  к   дружке
прижались... - он икнул и продолжил, обращаясь ко второму своему спутнику,
который таким образом обрел, наконец, имя: -  Дирк...  А  давай  их  обоих
заберем... Что нам этого, второго... обездолить, что ли?
     Солль почувствовал, как нехотя отодвигается отравленное  острие  -  и
вздохнул свободнее.
     - Эй, господа со шпагами! - студенты собрались в  тесную  группку,  и
направленные  на  пришельцев  взгляды  выражали  отнюдь  не   трогательную
привязанность. - Вы что-то потеряли? Помочь найти?
     Карвер покосился на лишенных оружия юношей -  и  небрежно  плюнул  на
истоптанный дощатый пол. Плевок неудачно угодил на сапог усатому  Дирку  -
тот поспешно вытер  пострадавший  ботфорт  о  голенище  второго.  Звякнула
шпора.
     - Вставай,  Солль,  -  задушевно  предложил  Бонифор.  -  Прощайся  с
милым... Пора.
     Скосив глаза, Эгерт видел,  как  ядовитое  жало  стилета  прячется  в
миниатюрных железных ножнах у Фагирры за голенищем;  ему  хотелось  горячо
расцеловать и Карвера, и Бонифора, и усатого Дирка.
     Карвер тем временем шагнул вперед, и рука его цепко  схватила  Эгерта
за воротник; последовало замешательство, потому  что  одновременно  ту  же
операцию захотели произвести и Дирк с Бонифором. Фагирра неспешно поднялся
и отступил в сторону.
     - Эй-эй-эй! -  предостерегающе  закричало  сразу  несколько  голосов.
Плотная группка студентов распалась, и ученые  юноши  окружили  гуардов  и
Эгерта:
     - Солль, что это за?..
     - Пуговки-то сверкают... Пообрываем?
     - Глянь-ка, трое на одного, и еще зубы скалят!
     - Дайте Соллю пару ножиков, пусть кинет... Пуговки сами отпадут!
     Карвер пренебрежительно ухмыльнулся и положил  руку  на  эфес;  стена
студентов чуть отодвинулась, однако ученые юноши не спешили разбегаться.
     В это самое время  Лис,  справившись  с  естественными  надобностями,
вернулся в трактир в наилучшем расположении  духа.  Протолкнувшись  сквозь
толпу товарищей и окинув взглядом трех вооруженных  визитеров,  нависающих
над бледным Соллем, Гаэтан мгновенно оценил ситуацию.
     - Папа! - взвизгнул он, кидаясь на шею к Карверу.
     Снова случилось замешательство. Дирк с Бонифором  оставили  Эгерта  в
покое и удивленно вытаращились на рыжего паренька, рыдавшего  на  груди  у
лейтенанта:
     - Папочка... Зачем ты оставил ма-аму?
     В стане студентов  послышались  смешки.  Карвер  остервенело  пытался
отодрать руки Лиса от нашивок и эполета:
     - Ты... ты... - пыхтел он, не в силах ничего добавить.
     Лис обхватил его еще и коленями - Карвер  едва  удержался  на  ногах.
Гаэтан нежно взял его за уши:
     - Ты помнишь, как тащил мою маму на сеновал?!
     - Да  уберите  его!  -  рявкнул  Карвер  на  сотоварищей.  Лис  издал
горестный вопль:
     - Как?! Ты отказываешься?!
     Соскочив с лейтенанта, он потрясенно  вперил  в  него  круглые  глаза
цвета меда:
     - Оказываешься от родного сына?! Да погляди на  меня  -  я  же  копия
ты... Такая же противная рожа!
     Студенты расхохотались, и даже Солль бледно  улыбнулся.  Дирк  нервно
оглядывался, а Бонифор все скорее вращал налитыми кровью глазами.
     Внезапно, будто осененный, Лис подозрительно сощурился:
     - А может... А может, ты вообще не умеешь делать детей?!
     Опомнившись наконец, Карвер выхватил шпагу. Студенты отпрянули - один
только Лис, горестно сморщившись, взял  со  стола  перечницу  и,  нешироко
размахнувшись, опорожнил ее лейтенанту в лицо.
     На дикий вопль  сбежались  хозяин,  повар  и  прислуга;  задыхаясь  и
кашляя, багровый Карвер осел на пол, пытаясь выцарапать собственные глаза.
Дирк и Бонифор в свою очередь схватились за оружие - на головы их со  всех
сторон обрушились табуретки, пивные кружки  и  подвернувшаяся  по  горячую
студенческую руку кухонная утварь. Осыпаемые насмешками  и  оскорблениями,
оставляя за собой горы опрокинутой мебели, тщетно  размахивая  клинками  и
обещая еще вернуться, господа гуарды бесславно покинули поле боя.


     На другой день Тория взобралась, по обыкновению, на  свою  стремянку,
заглянула в лекционный зал через круглое  окошко  -  и  не  увидела  среди
студентов Эгерта Солля.
     Не раз и  не  два  пробежав  глазами  по  рядам,  Тория  нахмурилась.
Отсутствие Эгерта задело ее - ведь на кафедре был  ее  отец!  Спустившись,
она некоторое время раздумывала, рассеянно наблюдая за привольными  играми
кота-мышелова; потом, недовольная собой, отправилась во флигель.
     Дорогу к этой комнате она помнила отлично. Динар не любил, когда  она
являлась к нему - наверное, стеснялся; она, впрочем, все равно приходила и
усаживалась на  край  стола  -  бедняга  тем  временем  суетился,  собирая
разбросанные вещи и ладонью стирая пыль с подоконника...
     Вспомнив  о  Динаре,  Тория  вздохнула.  Подошла  к  знакомой  двери,
помялась в нерешительности - за дверью стояла тишина и,  скорее  всего,  в
комнате вообще никого не было. Как глупо  я  выгляжу,  подумала  Тория  и,
стукнув, вошла.
     Низко опустив голову, Эгерт сидел у  стола;  Тория  мельком  заметила
лежащие перед ним листы бумаги и перепачканное чернилами перо. Обернувшись
навстречу  гостье,  Солль  вздрогнул;  чернильница,  задетая  его   рукой,
помедлила и опрокинулась.
     Минуту или  две  оба  занимались  тем,  что  молча  и  сосредоточенно
затирали лужу на столешнице и на  полу.  Взгляд  Тории  невольно  упал  на
исписанные, много раз перечеркнутые листки, и  сама  того  не  желая,  она
прочитала под жирной корявой чертой: "и тогда мы сможем вспомнить все-все,
что было..." Она  поспешила  отвести  глаза;  заметив  это,  Эгерт  устало
улыбнулся:
     - Я... никогда не писал писем.
     - Сейчас лекции, - заметила она сухо.
     - Да, - вздохнул Солль.  -  Но  мне  очень  надо...  именно  сегодня.
Написать письмо... одной женщине.
     Осенний ветер за окном набирал силу, подвывал и хлопал незакрепленным
ставнем; Тории как-то внезапно открылось, что в комнате сыро, промозгло  и
почти темно.
     Эгерт отвернулся:
     - Да... Я решил, наконец, написать матери.
     Ветер бросил в окно растопыренный кленовый лист - желтый, как солнце;
приклеившись на секунду, рыжий листок оторвался и резво полетел дальше.
     - Я не знала... Что у тебя есть мать, - сказала Тория тихо и  тут  же
смутилась: - То есть... что она жива.
     Эгерт опустил глаза:
     - Да...
     - Это хорошо, - пробормотала Тория, не в состоянии  придумать  ничего
лучшего. Солль улыбнулся, но улыбка вышла горькая:
     - Да... Только вот я не очень хороший сын. Наверное.
     За окном особенно сильно рванул ветер - по-хозяйски перебирая  бумаги
на столе, комнатой прошелся сквозняк.
     - Мне почему-то кажется... - неожиданно для себя сказала Тория, - что
сына, доставляющего неприятности... любят  все  равно.  Может  быть,  даже
сильнее...
     Эгерт быстро взглянул на нее, и лицо его вдруг прояснилось:
     - Правда?
     Неизвестно почему, но Тория вспомнила незнакомого  малыша,  рыдавшего
однажды над дохлым воробьем; ей  было  лет  четырнадцать,  она  подошла  и
серьезно пояснила, что  птицу  нужно  оставить  в  покое  -  тогда  явится
воробьиный царь и, конечно, оживит  своего  верного  подданного.  Округлив
полные слез глаза, малыш спросил тогда с  такой  же  внезапной,  искренней
надеждой: "Правда?"
     Тория улыбнулась своему воспоминанию:
     - Правда...
     В мутное окно забарабанил дождь.
     ...Всякий раз, когда Тория являлась домой с очередной дырой на чулке,
мать, молча покачав головой, доставала с  полки  коробочку  с  рукодельем.
Тория жадно заглядывала в ее таинственные недра - из путаницы шерстяных  и
шелковых ниток там выглядывали, как чьи-то глаза, блестящие  перламутровые
пуговицы. Мать извлекала из подушечки иголку и принималась за дело,  время
от времени перекусывая  нитку  острыми  белыми  зубами.  Вскоре  на  месте
безобразной дырищи появлялся красный в черную крапинку жучок; новые  чулки
Тории уже через несколько недель бывали расшиты  жучками,  целым  выводком
красных жучков, маленьких и больших - ей  нравилось  воображать,  как  они
оживают, ползают по коленкам и щекочут их лапами...
     А что, если б мать осталась жива? Если бы отец не выпустил ее  тогда,
запер, завалил дверь, замкнул заклинанием?
     Много лет отец и дочь провели вместе, и  за  все  это  время  она  не
помнит рядом с ним больше ни одной женщины. Ни одной.
     ...Башня Лаш разразилась горестным воем. Тория досадливо  поморщилась
- и тут же нахмурилась, увидев, как переменился  в  лице  Солль.  Нелегко,
должно быть, жить в вечном страхе.
     - Ничего, - сказала она бодро. - Не  слушайте...  не  слушай.  В  эти
бредни об окончании времен верят только гробовщики... Надеются заработать,
- она усмехнулась своей неуклюжей шутке, но Эгерт  не  повеселел  -  между
бровей у него темнела страдальческая складка.
     Звук повторился -  еще  заунывнее,  с  истерическим  надрывом.  Тория
увидела, как у Солля начинают трястись губы; передернувшись,  он  поспешил
отвернуться. Минуту или две в тягостном молчании Эгерт пытался взять  себя
в руки  -  и  Тория,  которой  тоже  было  неловко,  оказалась  свидетелем
молчаливой борьбы.
     Некоторое время она решала, следует ли ей  деликатно  удалиться  или,
наоборот, сделать вид, что ничего не происходит. Башня, наконец,  замолкла
- но Эгерта бил озноб, и прыгающую щеку приходилось придерживать рукой. Не
говоря ни слова, Тория вышла в коридор, наполнила железную кружку из  бака
с водой и принесла Соллю.
     Он выпил - и закашлялся; бледное лицо его налилось кровью,  на  глаза
навернулись слезы. Желая помочь, Тория раз или два хлопнула его по спине -
рубашка была мокрая, будто из корыта прачки.
     - Все будет хорошо, - пробормотала она, смутившись. - Послушай...  Не
будет никакого Окончания Времен. Не бойся...
     Тогда он перевел дыхание - и вдруг рассказал ей все. Про Фагирру, про
Магистра,  про  обряд  в  Башне,  про  обещания  и  угрозы,   про   тайное
поручение... Тория выслушала  до  конца,  не  перебив  ни  единым  словом;
добравшись до последней встречи с переодетым плащеносцем, Солль замолчал.
     - Это все? - Тория заглянула ему в глаза.
     - Все, - он отвернулся.
     Несколько минут прошло в молчании.
     - Ты мне не доверяешь? - спросила Тория тихо. Он усмехнулся: странный
вопрос после всего, что было сказано!
     - Говорить, так до конца, - Тория нахмурилась.
     Тогда он рассказал и про отравленный стилет.
     Последующее молчание длилось минут  десять;  наконец,  Тория  подняла
голову:
     - И... ты так ничего ему и не сказал?
     - Я ничего не знаю, - устало пояснил Солль. - А если б знал -  так  и
доложил бы за милую душу...
     - Нет, - сказала Тория, будто удивленная  самой  возможностью  такого
поворота событий. - Нет... Ты  не  сказал  бы,  -  тут  ее  голос  потерял
уверенность.
     - Ты же видишь, что со мной делается, - проронил Эгерт  досадливо.  -
Это... уже не я. Это какое-то гадкое трусливое животное...
     - А ты можешь... попробовать преодолеть? - спросила Тория  осторожно.
- Взять и... не бояться?
     - Попробуй взять и не мигать, - Эгерт пожал плечами.
     Тория попробовала. Некоторое время она мужественно  смотрела  в  окно
широко распахнутыми глазами -  будто  играя  в  гляделки;  потом  веки  ее
дернулись и, не слушая приказа разума, моргнули.
     - Вот видишь, - Эгерт уставился в пол. - Я  раб...  Я  полностью  раб
заклятия. Все думаю - что в моей душе первое, что последнее... И  кто  это
спросит пять раз, чтобы пять раз ответить - "да"...
     Тория потерла висок - совсем как отец:
     - Не могу поверить... А если тебя заставят делать... Что-то ну совсем
уж невозможное? Ты не сможешь воспротивиться?
     Эгерт криво улыбнулся:
     - Если приставят кинжал к горлу...
     - Но... ты же... не подлец? - пробормотала она неуверенно.
     Он помолчал. На  мокром  университетском  дворике  торжественно,  как
бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.
     Эгерт выдохнул, будто отправляясь на эшафот - и, запинаясь, рассказал
про девушку в дилижансе и  разбойников,  остановивших  экипаж  на  большой
дороге.
     Последовало новое молчание; Эгерт ждал, что Тория попросту встанет  и
уйдет - но она не спешила.
     - А если бы, - спросила она наконец, и голос ее дрогнул,  -  если  бы
там... была... я?
     Солль закрыл лицо руками.
     Тория долго смотрела на беспорядочно спутанные волны  светлых  волос,
на атлетически широкие, но  опущенные  и  вздрагивающие,  как  у  ребенка,
плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.
     Эгерт замер. Тория проговорила как можно убедительнее:
     - Ты же не отвечаешь... За свои поступки. Ты просто болен... И  нужно
раздобыть лекарство. И мы раздобудем...
     Она говорила через силу, как врач, убеждающий  умирающего,  покрытого
язвами больного в скором выздоровлении. Напряженное плечо дрогнуло под  ее
рукой, будто чуть-чуть расслабляясь; изменение это было едва уловимым,  но
в следующую секунду  Тория  ощутила  всю  сумятицу  Соллевых  чувств  -  и
надежду, и благодарность, и  желание  верить.  Тогда,  удерживая  руку  на
теплом плече, она пожелала с внезапно проснувшимся состраданием, чтобы  ее
вымученные слова оказались правдой.
     С треском распахнулась  дверь  -  прижав  к  боку  пару  растрепанных
книжек, к комнату ворвался широко ухмыляющийся Лис.
     Сощуренные глаза цвета меда остановились на Эгерте,  понурившимся  на
краю кровати, на Тории, чья  рука  лежала  на  плече  у  Солля;  несколько
мгновений ничего не происходило,  а  потом  скуластое  лицо  Гаэтана  вмиг
уподобилось куску сыра:  округлились,  как  сливы,  глаза,  круглой  дырой
распахнулся рот, и, пробормотав некие невнятные  извинения,  Лис  выскочил
прочь, даже не пытаясь подобрать вывалившиеся на пол книги.
     Тория на убрала  руку.  Дождавшись,  пока  топот  Гаэтана  стихнет  в
коридоре, сказала серьезно:
     - Я вот что  думаю...  Заклятье  будет  снято,  если  ты  попадешь  в
безвыходную ситуацию - и победишь... "Путь будет пройден до конца" - разве
Скиталец говорил не об этом?
     Эгерт не ответил.


     Спустя несколько дней дожди сменились ровной ясной погодой  -  щурясь
на остывающее осеннее солнышко, горожане несколько повеселели. "Времена-то
и не думают кончаться, - говорили друг другу соседи, выбираясь по утрам на
крылечко, - наоборот... Разгулялись времена-то..."
     Башня Лаш высилась на площади, как предостерегающий перст -  казалось
даже, что за последнее время она усохла и заскорузла, подобно  старческому
пальцу. На площади вокруг Башни образовалась как  бы  проплешина  -  любой
старался обойти зловещее строение стороной, тем  более  что  дым  из  окон
поднимался все гуще, заунывные звуки раздавались  все  чаще,  а  случайные
прохожие, оказавшиеся на площади поздней ночью,  уверяли  потом  знакомых,
что слышали из недр ее глухой подземный гул.
     Городские  власти  молчали  и  не  собирались,  по-видимому,   ничего
предпринимать. Среди студентов считалось хорошим тоном острить и язвить  в
адрес ордена Лаш -  Лис  вспоминал  по  этому  поводу  собственную  глупую
няньку, которая последовательно пугала  одним  и  тем  же  букой  четверых
аптекарских  сыновей,  да  вот  бука-то  никого  и  не   слопал!   Занятия
продолжались, как ни в чем не бывало - и только несколько смущенных юношей
под разными предлогами разъехались по домам.
     - Отец беспокоится, - сказала однажды Тория.
     Поздним  вечером  они  сидели  в  библиотеке,  и  на  столике-тележке
оплывала единственная свеча.
     - Он виду не подает... Но я его знаю. Его волнует Лаш.
     Свечка истекала капельками воска.
     - Лаш, - чуть слышно повторил  Эгерт.  -  Тогда,  в  Каваррене...  Вы
искали...  Рукописи...  Ты  говорила,  орден  Лаш  был  основан   каким-то
сумасшедшим магом?
     - Священное привидение... - прошептала Тория. -  Считается,  что  тот
маг  стал  после  смерти  священным  привидением.  До  конца   ничего   не
известно... Отец просил Динара... заняться этим. Но мы  ничего  не  нашли.
Ничего... Прошла такая бездна лет... Все рукописи, касающиеся истории  Лаш
- или утеряны, или испорчены, да так, будто  кто-то  специально  уничтожал
их...
     - Они говорят - тайна, - мрачно усмехнулся Эгерт. - Они здорово умеют
ее хранить...
     Тория помолчала. Призналась неохотно:
     - Они... осаждали отца. Предлагали... Не  знаю  что.  Сотрудничество?
Деньги? Власть? Но он всегда брезговал ими. А сейчас... Он беспокоится. Он
ждет... даже не знает, чего ждать.
     Солль удивился:
     - Разве... Ведь магам доступны... Должны быть доступны любые тайны...
Даже будущее?
     Тории померещилось в этих словах сомнение в магической  силе  отца  -
уязвленная, она вскинула голову:
     - Что ты знаешь!.. Да, отцу много чего ведомо... Нам не понять. Но он
же не Прорицатель!
     Эгерт счел за лучшее промолчать - ему не хотелось попасть впросак,  к
тому же неприятно  было  выказывать  невежество.  Тория  устыдилась  своей
вспышки, пробормотала примирительно:
     - Понимаешь... Будущее открыто Прорицателям. Это маги  особого  дара,
владеющие, к тому же, Амулетом...  Амулет  пришел  в  мир  из  рук  самого
первого  Прорицателя  и  с  тех  пор  переходит   от   предшественника   к
послед