было  Тория,  и  в  этот  момент
длинный, вытягивающий душу  звук  в  одночасье  позатыкал  рты  всем,  кто
собрался сегодня на площади.
     В  сером  кольце  плащеносцев   мелькнуло   огненно-красное   одеяние
знакомого Эгерту карлика; потом из-за  неподвижных,  будто  каменных  спин
поднялся сноп  дыма,  и,  словно  возносимый  его  клубами,  над  площадью
поднялся Магистр. Возможно, один лишь  Солль  догадался,  что  это  именно
Магистр - все остальные увидели  только  белый  шар  всклокоченных  седин,
взошедший, как луна, над зубчатой стеной из капюшонов.
     Площадь зашепталась, завозилась,  запереглядывалась;  протяжный  звук
повторился, и  снова  упала  мертвая,  неестественная  для  людного  места
тишина. Тяжелый дым поднимался к небу нехотя, будто против воли.
     В кольце плащеносцев снова мелькнуло красное  -  и  карлик  со  своим
музыкальным инструментом тоже оказался  на  возвышении.  Тонкие  губы  его
шевельнулись - или это показалось Эгерту? - и из раструба вместе с грузным
дымом вылетело такое же грузное, неповоротливое слово:
     - ГРЯ-ДЕТ...
     Эгерт похолодел. "Грядут испытания"...
     - ПРИГОТОВЬ... СЕБЯ... ПРИГОТОВЬ...  СВОЙ  ДОМ...  ПРИГОТОВЬ...  СВОЮ
ЖИЗНЬ...
     "Надо успеть, Эгерт"...
     - ВРЕМЕНА... ТЕКЛИ И ТЕКЛИ. ВРЕМЕНА... УТЕКЛИ, ИБО И РЕКА НЕ ВЕЧНА...
ВРЕМЕНА... ПРОШЛИ, ВОТ ОНО, БЛИЗКО... ОКОНЧАНИЕ ВРЕМЕН!
     Площадь молчала, не понимая.
     - ОКОНЧАНИЕ... ВРЕМЕН, - глухо вырывалось из раструба, перемежаясь со
струями дыма. - ОКОНЧАНИЕ... ЛАШ ВИДИТ. КОНЕЦ...  ВСЕМУ.  ВОТ  ОН...  ВОТ.
ПРОТЯНИ РУКУ - И ВОТ ОН... НЕДЕЛЯ, ДВЕ ЛИ, ТРИ, ИЛИ ДЕНЬ, ИЛИ ЧАС ОСТАЛИСЬ
ДО ОКОНЧАНИЯ... ЛАШ ВИДИТ, ЛАШ ВИДИТ... КОНЕЦ МИРУ,  КОНЕЦ  ЖИЗНИ,  ВЕЧНОЕ
ОКОНЧАНИЕ ВРЕМЕН... ЛАШ ВИДИТ...
     Карлик отнял трубу от искривленных губ, помедлил и смачно сплюнул.
     - Все! - тонко  выкрикнул  вдруг  магистр.  -  Песок  в  ваших  часах
истек... Конец!
     Будто повинуясь неслышному приказу,  серые  фигуры  медленно  воздели
руки - широкие рукава одновременно  взметнулись,  на  собравшихся  повеяло
ветром, и многим показалось в ту минуту, что ветер этот холоден  и  пахнет
склепом.
     - Конец... - прошелестело из-под капюшонов. - Конец...
     И снова повалил  дым  -  на  этот  раз  черный,  как  от  вселенского
пожарища. Дым скрыл от глаз фигуру магистра, и карлика в  огненно-красном,
и стену из неподвижных безлицых людей - зрелище это было  величественно  и
вместе с тем настолько жутко, что в толпе неподалеку от Солля  забилась  в
истерике женщина:
     - Ой... Ой, людоньки, ой... Ой, как же это... Не хочу, не надо, ой...
     Эгерт оглянулся -  женщина  была  беременна  и,  причитая,  прижимала
ладони то к мокрым от слез щекам, то к огромному круглому животу.
     Строй плащеносцев беззвучно и моментально втянулся в ворота  Башни  -
так же беззвучно  ворота  закрылись,  и  только  из-под  железных  створок
струйками  выползал  дым.   Черные   струйки   эти   извивались,   подобно
потревоженным гадюкам.
     Эгерту как никогда остро захотелось оказаться рядом с деканом; поймав
вопросительный взгляд Тории, он бледно улыбнулся  -  улыбка  задумывалась,
как успокаивающая, но Тория только сильнее нахмурилась. Декан уронил  руку
ей на плечо:
     - Пойдем...
     Толпа расходилась; потерянные  люди  прятали  глаза,  где-то  навзрыд
плакал напуганный ребенок, да и у многих женщин предательски дрожали губы.
Какой-то старик, по-видимому, глуховатый, хватал всех  подряд  за  рукава,
пытаясь дознаться, что все-таки говорили "эти, которые  с  накидками";  от
старика отмахивались - кто хмуро, а кто  и  раздраженно.  Откуда-то  вдруг
послышался натужный, неестественный смех:
     - Вот придумали, а? Вот шуточки, а?
     Смеющегося не поддержали - и хохот его как-то жалко захлебнулся.
     У порога университета,  прямо  между  змеей  и  обезьяной,  толпились
студенты; все взгляды тут же обратились к декану - но он прошел, ни говоря
ни слова, через образовавшийся в  этой  толпе  коридор,  и  немые  вопросы
юношей остались без ответа. Эгерт и Тория последовали за Луаяном.
     В университетском дворике их встретил Лис. Восседая на плечах некоего
крепыша и немыслимым образом  раздувая  щеки,  Гаэтан  старательно  дул  в
жестяную воронку, время от времени уныло постанывая:
     - Грядет... Гряде-ет... У-у-у...


     ...И был день, когда в кресло его учителя уселся другой человек.
     Не раз и не два мальчик слышал от Орлана о Ларте Легиаре;  встреча  с
ним, явившимся в домик у скалы,  могла  обойтись  Луаяну  ох  как  дорого,
потому что, юный и самонадеянный, он едва не вступил с незваным  гостем  в
поединок.
     Самолюбие Луаяна получило в тот день ощутимый удар - он принужден был
сдаться на  милость  сильнейшего,  а  Легиар,  без  сомнения,  многократно
превосходил в искусстве не  только  четырнадцатилетнего  мальчишку,  но  и
многих умудренных  сединами  магов.  Не  в  характере  Ларта  было  щадить
противника - хотя бы и  по  молодости  лет;  однако  мальчик  сдался  -  и
наградой ему был долгий,  вначале  тягостный,  но  потом  увлекательный  и
памятный Луаяну разговор.
     Под утро длинной ночи великий маг Ларт Легиар позвал мальчика с собой
- это был шанс перемены судьбы, шанс обретения нового наставника; Луаян не
упустил этого шанса - он просто отказался от него,  отказался  спокойно  и
сознательно. Он был не из тех, кто так просто меняет учителей - хотя стать
учеником Легиара было бы для него неслыханной честью.
     Много раз повзрослевший Луаян спрашивал себя: стоило ли? Та  верность
могиле Орлана - не слишком ли дорого  она  обошлась?  В  четырнадцать  лет
оставшийся в обществе мудрых, но равнодушных книг, он сделал себя магом  -
однако великим магом ему не стать никогда.
     Эта горечь жила в нем долгие годы. Люди в глаза и за глаза звали  его
"господином магом" и "великим волшебником" - и никто не  догадывался,  что
со времен своего отрочества немолодой уже Луаян до обидного мало  преуспел
в магическом искусстве.
     Впрочем, он и не растратил ни капли из того, что было приобретено под
стальным крылом Орлана. В магическом искусстве он оставался весьма  крепок
- хотя и далек от вершин. Он углубился в науку,  он  стал  непревзойденным
знатоком истории - однако в душе его всегда тлели две болезненные искорки.
Первой  была  несчастная  мать  Тории;   другая   мучила   его   сознанием
несостоявшегося величия.
     ...И никогда еще он так сильно не сожалел о  недостигнутых  вершинах.
Закрыв  за  собой  дверь  кабинета,  он  некоторое  время   простоял   под
развернутым стальным  крылом,  пытаясь  собраться  с  мыслями.  Разум  его
успокаивающе твердил, что волноваться не о чем  -  носители  серых  плащей
всегда любили рассчитанные на зрителей эффекты, и окончание времен - всего
лишь новая уловка, призванная приковать к Башне ослабевшее  было  внимание
обывателей. Так твердил его разум - однако  предчувствие  беды  крепло,  и
декан знал по опыту, что этому предчувствию можно верить.
     Он знал это чувство. Особенно остро оно проявилось в ту  ночь,  когда
он отпустил навстречу верной гибели  горячо  любимую,  ненавидимую,  долго
мучившую его женщину - отпустил, оскорбленный и уязвленный ее презрением.
     ...Крыло простиралось над его головой, повелевая отбросить  запретные
мысли. Постояв некоторое время перед высоким шкафом, запертым на  замок  и
для верности - на заклинание, Луаян вздохнул и снял то и другое.
     На черной атласной подушечке покоилась яшмовая шкатулка -  маленькая,
размером с табакерку. Декан подержал ее на ладони, потом тронул  крышку  -
та поддалась без усилия.
     На бархатном дне шкатулки лежал медальон - изящная вещица из  чистого
золота и на золотой же цепочке. Декан невольно задержал  дыхание,  положив
на ладонь тускло поблескивающую пластинку со  сложной  фигурной  прорезью.
Чего, казалось бы, проще - взглянуть  сквозь  прорезь  на  солнечный  луч,
однако Луаян проникся трепетом при  одной  только  мысли  об  этом.  Он  -
хранитель, но не хозяин...
     ...Второй раз в жизни он встретился с  Лартом  Легиаром,  будучи  уже
уважаемым магом и деканом университета.
     Луаян к тому времени знал и о Третьей силе, тщетно ломившейся в Дверь
мирозданья, и о Привратнике, который отказался открыть  засов  и  впустить
ее. Роль Ларта Легиара  в  этой  истории  была  сокрыта  от  людей.  Декан
вздрогнул, впервые взглянув на лицо своего гостя. Великий Легиар постарел,
и лицо его избороздили шрамы, которых раньше не было; один  глаз  ослеп  и
смотрел сквозь собеседника, зато другой, уцелевший, был по-прежнему  зорок
и насмешлив.
     - Мир остается прежним, - заявил Легиар вместо приветствия.
     - Зато мы меняемся, - отозвался Луаян, напряженно  пытаясь  разгадать
намерения визитера.
     Некоторое время они глядели друг на друга.  Луаяна  мучило  множество
вопросов - и о чужой Третьей силе, которая пожелала ворваться в мир,  и  о
судьбе Привратника, и о собственной Легиаровой судьбе - однако  он  молчал
и, более того, твердо знал, что так ни о чем и не спросит.
     - Нет, - вздохнул, наконец, Легиар,  -  ты  не  изменился.  Почти  не
изменился.
     Луаян понял, что имеет в виду его гость, и усмехнулся,  желая  скрыть
сожаление:
     - Что ж... Чем меньше  в  этом  мире  великих  магов,  тем  реже  они
встречаются друг с другом, тем легче живется нам, магам обыкновенным...
     Легиар удивленно вскинул бровь:
     - Ты смирил собственную гордыню? В прошлую нашу встречу я был уверен,
что это невозможно... Или ты кривишь душей?
     - Не всем дано быть великими, - заметил Луаян бесстрастно.
     - Но тебе БЫЛО дано, - возразил Легиар.
     Оба замолчали. Луаян нахмурился и твердо, с чуть  заметной  укоризной
взглянул Легиару прямо в уцелевший глаз:
     - Я остался учеником Орлана... Думаю, он бы понял.
     Одноглазый усмехнулся:
     - "Он бы понял..." С чего ты взял, что я... не понимаю?
     Снова стало  тихо  -  Легиар  с  интересом  изучал  стеллажи,  плотно
заполненные книжными корешками. Луаян не  торопил  его  -  терпеливо  ждал
продолжения разговора.
     - Ты преуспел... - Легиар обернулся, сдувая с пальцев книжную пыль, -
преуспел в науке... Но я пришел к тебе не  как  к  ученому,  и  не  как  к
декану, и даже не как к магу... Я пришел к тебе, как к ученику Орлана.
     Луаян глядел, не отрываясь, в пристальный узкий зрачок. Мертвый  глаз
его гостя казался круглым кусочком льда.
     - Как к ученику Орлана... Взгляни, - на ладони Легиара лежала золотая
пластинка со сложным вырезом в центре, и золотая цепочка свешивалась между
пальцами, и яркий желтый зайчик бегал по темному потолку.
     - Это Амулет Прорицателя, - глухо продолжал Легиар.  -  Сила  Амулета
известна, но до конца его свойств не знает никто. С  тех  пор,  как  погиб
хозяин его, прорицатель по имени Орвин, с тех самых пор он осиротел и  сам
теперь должен выбирать... искать нового хозяина, нового прорицателя.  Тот,
кто наденет его, обретет способность заглядывать в будущее - но  только  в
случае, если медальон изберет его сам. Тщеславного  или  глупого,  который
захочет воспользоваться им без полного  на  то  права,  медальон  попросту
убьет - золото не ведает снисхождения... Я не могу держать его у себя -  я
не хозяин ему. Я не могу отдать его никому из магов  -  тогда  меня  будут
грызть сомнения, подозрения, зависть, наконец... В руках не-мага  медальон
неуместен - что же мне делать?
     Легиар прищурился - зрячий глаз  его  сжался  в  щелочку,  а  мертвый
приобрел странное, почти лукавое выражение:
     - Я принес медальон тебе, Луаян. Ты ученик Орлана... Ему были чужды и
тщеславие, и гордыня... Он был мудр, мудрее всех нас, ныне живущих. Он был
твоим наставником недолго - но он есть в тебе, есть, я вижу... Я принес бы
медальон ему, но его нет - возьми ты. Сохрани, хорошо?
     Луаян принял золотую пластинку в ладонь. Медальон казался теплым, как
живое существо.
     - Что я должен делать? - услышал он собственный голос.
     Легиар чуть усмехнулся:
     - Ничего. Спрячь... Храни. Он выберет хозяина сам, не помогай  ему...
И поглядывай на  него  иногда  -  нет  ли...  ржавчины.  Да,  я  знаю,  он
золотой... Ржавчина на нем означает опасность для живущих - так  утверждал
еще Первый Прорицатель,  и,  видит  небо,  старик  был  прав...  -  уголок
длинного Легиарового рта страдальчески изогнулся.
     И, уже уходя, он обернулся с порога:
     - Я, видишь ли, стар... Многие нынче стары, а  те,  что  должны  были
прийти на смену... Не пришли. Ты счастлив в своем университете... А где-то
по земле бродит еще одна несостоявшаяся надежда  -  бывший  Привратник,  я
даже я не знаю, кто он теперь. Береги медальон... И прощай.
     Он ушел, Луаян никогда больше не  видел  его  -  но  с  той  памятной
встречи началась работа его жизни: история деяний великих магов.
     ...Медальон все так же удобно лежал на ладони.  Декан  поднес  его  к
глазам, всматриваясь изо всех  сил  -  ржавчины  не  было.  Ни  точки,  ни
пятнышка - однако предчувствие беды наливалось и зрело,  как  яблоко,  как
нарыв.


     Прошло полторы недели после объявления об Окончании времен; Башня Лаш
по нескольку раз на день исторгала свой звук, от которого  кровь  стыла  в
обывательских жилах; из зарешеченных окон нехотя поднимался в небо тяжелый
дым, и ни один  плащеносец  не  показывался  на  улицах  города.  Горожане
мучились тревогой.
     Потребление спиртного выросло в городе раз в  десять  -  о  том,  что
хмель изгоняет раздумья и притупляет страх, было, оказывается, известно не
только  Эгерту  Соллю.  Жены  ожидали  мужей  в  тоске  и  тревоге  -   те
возвращались  домой  на  четвереньках   либо   ползком,   и   первыми   их
заплетающимися словами были уверения, что окончание времен на  самом  деле
отменятся.  Мастеровые  и  торговые  кварталы   понемногу   спивались;   в
аристократической части города пока что соблюдались приличия  -  однако  и
здесь можно было встретить  подвыпившего  лакея  или  валящегося  с  козел
кучера. Высокие окна богатых домов были плотно занавешены - кто знает, что
творилось под  покровом  плотных,  не  пропускающих  воздух  штор;  многие
обыватели, имеющие родственников в селах и предместьях,  сочли  за  лучшее
нанести им длительный визит - днем  из  городских  ворот  одна  за  другой
выкатывали телеги, груженные домашним скарбом.
     Кабаки процветали - владельцы пивных и трактиров сбывали  с  рук  как
первоклассный, так и  давно  застоявшийся  в  бочках  товар.  Но,  если  в
большинстве подобных заведений  пили  нервно,  из  одного  только  желания
залить страх, то в студенческой таверне  "Одноглазая  муха"  царило  самое
искреннее и непринужденное веселье.
     Лис имел колоссальный успех - по десять раз за  вечер  он  поочередно
изображал то плащеносцев, то  магистра,  то  карлика  с  трубой  -  жуткий
тянущий  звук,  издаваемый  этим  инструментом,  оборачивался  в   Лисовом
исполнении  до  колик  смешной  непристойностью.  Студенты   рукоплескали,
развалившись на скамейках;  один  только  Эгерт  не  принимал  участия  во
всеобщем веселье.
     Забившись, по обыкновению, в угол  и  с  трудом  уместив  под  лавкой
длинные ноги, Солль ковырял столешницу  кончиком  тупого  ножа.  Губы  его
шевелились, беззвучно повторяя бесконечные "да", и  стакан  вина,  стоящий
перед ним на столе, оставался почти нетронутым.
     Путь должен быть  пройден  до  конца.  Первое  в  душе  должно  стать
последним... Что все-таки первое в его душе? Неужели вечный  страх?  Тогда
для того, чтобы избавиться от заклятья, необходимо сначала  избавиться  от
страха, а это замкнутый круг - чтобы не бояться, надо перестать бояться...
Но, если главное в Солле - не страх, тогда - что?
     Эгерт  вздохнул.  Он  ходил  по  кругу,  как  лошадь,  запряженная  в
молотилку; главным в его душе были либо  трусость,  либо  желание  от  нее
избавиться - ничего третьего пока не приходило ему в голову.
     Длинный стол качнулся - кто-то присел рядом; Солль  не  сразу  поднял
голову - мало ли кто из приятелей-студентов  отошел  от  шумной  компании,
чтобы в относительном спокойствии  выпить  свое  пиво,  закусывая  румяным
пирожком. Тем временем Лис, утомившийся было  за  вечер,  возобновил  свои
балаганные  штучки  -  и  в  наполнявшем  таверну  хохоте  Эгерт  различил
раздавшийся рядом тихий смешок.
     Тогда он обернулся и посмотрел на  соседа.  С  первого  взгляда  этот
крепкий молодой человек показался ему совершенно незнакомым  -  но  уже  в
следующую секунду Эгерт, холодея, узнал Фагирру.
     Фагирра сидел в студенческой таверне, где  сроду  не  показывался  ни
один плащеносец; Фагирра был одет небогато и  просто,  подобно  любому  из
Соллевых товарищей, и теперь, свободный  от  зловещего  капюшона,  казался
даже моложе своих лет - едва ли не ровесником Эгерта. Никто не обращал  на
Фагирру особенного внимания - похожий на  прочих,  он  небрежно  потягивал
что-то из высокой кружки и по-дружески глядел на обомлевшего Солля; из-под
рукава  рубашки  едва  выглядывала  татуировка  -  знак  профессионального
фехтовальщика.
     Эгерт  не  нашел  ничего  лучшего,  как  взять  свой  стакан  и  тоже
отхлебнуть; Фагирра улыбнулся:
     - Здравствуйте, друг мой... Накануне больших испытаний  мне  особенно
приятно видеть вас в добром здравии.
     Солль невнятно пробормотал приветствие; Лис, собравший вокруг кафедры
целую компанию слушателей,  изощрялся  в  насмешках  -  шутки,  одна  злее
другой, предназначались ордену Лаш. Студенты хохотали.
     Фагирра внимательно  вслушивался,  и  с  лица  его  не  сходило  чуть
рассеянное,  благожелательное  выражение  -  так  старый  учитель  внемлет
сбивчивому ответу нерадивого ученика, уже отсчитывая про себя полагающиеся
школьнику розги; Эгерту снова стало страшно.
     - Вижу, что проведенные за учением часы не прибавили юношам мудрости,
- вздохнул Фагирра. - Между тем срок близится...
     - Какай срок? - вырвалось у Эгерта, и он тут же смутился: -  Я  хотел
спросить - когда...
     Фагирра снова мягко улыбнулся:
     - Мы знаем, когда... Но знание это предназначено тому, кто с нами.  А
вы с нами, Эгерт?
     Солль запнулся. Ему вдруг несказанно захотелось  ответить  "да",  тем
самым умилостивив Фагирру; кроме того, у него мелькнула вдруг дикая мысль:
а что, если этот ответ окажется первым в ряду пяти "да"? Что,  если  ребус
Скитальца связан с орденом Лаш?
     - Что же, Солль? - укоризненно вздохнул Фагирра.  -  Вы  колеблетесь?
Накануне великого Окончания - вы колеблетесь?
     Лис завернулся в скатерть, соорудив из  края  ее  капюшон,  и  теперь
расхаживал по таверне, мрачно покачивая головой, то и дело воздымая  глаза
к прокопченному потолку. Солль молчал.
     Фагирра пожал плечами,  как  бы  говоря:  вот  какая  неудача!  Потом
молниеносным, незаметным со стороны движением приставил руку  к  Эгертовым
ребрам:
     - Сидите, Солль... Не двигайтесь, ради неба. Спокойно...
     Солль скосил глаза. У самого его бока  тускло  поблескивал  небольшой
изящный стилет с темной капелькой на самом острие.
     Эгерт не помнил, когда в последний раз его охватывал такой  дремучий,
такой звериный ужас. Он не вскочил с воплем только потому, что руки и ноги
немедленно отказались служить ему.
     - Это не мгновенная смерть, - все так же негромко успокоил Фагирра. -
Это долго, Эгерт... Долго и, как бы сказать... неприятно, что  ли.  Одного
укола достаточно, и ранка-то будет небольшая... Вы слышите меня?
     Солль сидел бледный, как выбеленная  солнцем  кость,  и  в  ушах  его
тяжело колотилась кровь.
     - Теперь внимательно, Эгерт... Вы были с деканом, когда он  узнал  об
Окончании времен?
     В горле у Эгерта пересохло, он смог только кивнуть.
     - Хорошо... Что сказал господин Луаян, что он сделал?
     Ужасаясь сам себе, Эгерт выдавил:
     - Он ушел... К себе в кабинет...
     - И что он делал в кабинете?