безжизненного Солля поглотит  сутолока
праздника, и только утром городские служители притащат к университету  его
изуродованное тело...
     Изо всех сил стиснув зубы, она прижала  пальцы  к  Эгертовым  вискам.
Кожа была теплой, и под ней в такт биению  сердца  подергивались  жилки  -
Солль был, по крайней мере, жив. Тория перевела дыхание и  методично,  как
учил ее отец, принялась разминать и массировать  Соллевы  шею  и  затылок;
неподвижный  взгляд  пугал  ее,   и   дрожащим   голосом   она   принялась
приговаривать:
     - Эгерт... Придите в себя. Очнитесь, пожалуйста... Что же мне делать,
если вы не очнетесь, а?
     Пальцы ее немели, отказывались двигаться, а  глаза  Солля  оставались
по-прежнему безжизненными. Все крепнущая уверенность, что Эгерт повредился
в уме, заставила Торию покрыться мурашками.
     - Нет, - бормотала она, - это слишком... Не надо так,  Солль,  ну  не
надо же!
     Вокруг кружились, притоптывая, десятки заплетающихся  ног,  и  кто-то
драл горло, перекрывая всеобщий шум срамными куплетами.
     Тория готова была  заплакать,  когда  широко  раскрытые  серые  глаза
наконец дрогнули. Веки упали на них и тут  же  поднялись  снова  -  теперь
Солль смотрел на Торию, тупо и удивленно.
     - Солль, - сказала она быстро, - надо идти домой... Слышите?
     Губы его беззвучно  шевельнулись,  потом  шевельнулись  снова,  и  до
девушки донеслось:
     - Ты кто?
     Ее  прошибло  потом  -  неужели  он  все-таки  утратил  рассудок   от
пережитого на площади потрясения?
     - Я Тория... - прошептала она растерянно. - Вы... не узнаете?
     Распухшие Эгертовы веки снова упали, прикрывая глаза.
     - Это на небе, - сказал он тихо, - такие звезды.
     - Нет, - она снова схватила его за плечи, - не так... Нету неба, нету
звезд, я Тория, а мой отец - декан, вспомните, Эгерт!
     Последнее слово обернулось прорвавшимся всхлипом - Солль снова поднял
взгляд. Глаза его странно потеплели:
     - Я... не сумасшедший. Вы... не бойтесь, Тория. Звезды...  Созвездие,
как родинки... на шее.
     Тория невольно схватилась рукой за свою шею.  Эгерт  снова  шевельнул
губами:
     - Поют...
     Откуда-то доносилась нестройная хмельная  песня.  С  ближайшей  крыши
слышалось сопение: невесть как попавший туда гуляка решительно выворачивал
флюгер.
     - Это ночь? - спросил Эгерт.
     Тория перевела дыхание:
     - Да... Сегодня был день Премноголикования.
     Глаза Солля затуманились:
     - Не нашел... Не нашел... Теперь уже не найду... Никогда...
     - Скитальца? - шепотом спросила Тория.
     Эгерт с трудом пошевелился, сел, опираясь на стену. Медленно кивнул.
     - Но на будущий  год  он  явится  снова,  -  сказала  она  как  могла
беспечно.
     Эгерт покачал головой:
     - Целый год... Я уже не доживу.
     В словах его не было ни капли рисовки или кокетства, только спокойная
уверенность.
     Тория будто очнулась:
     - Солль... Надо уходить. Вставайте - и пойдем.
     Не двигаясь с места, он снова тяжело качнул головой:
     - Я не могу... Я останусь. Вы... идите.
     - Нельзя, - она старалась говорить как можно убедительнее и мягче,  -
нельзя, Эгерт... Вас здесь растопчут, пойдемте...
     - Но я же не могу, - пояснил он удивленно. И продолжал без  перехода,
будто раздумывая: - Жук без  крыльев...  Тот  был  без  крыльев.  Назад...
нельзя. Не выходит, мама... Почему не получается?  Мертвые...  Наверное...
не ходят. Назад нельзя!
     Глаза его снова затуманились. Впадая в панику,  Тория  принялась  изо
всех сил трясти обмякающие плечи:
     - Ты живой! Ты живой! Эгерт! Вставай, ну!
     - Тория, - прошептал он отрешенно. - Тори-я... Такое имя... Я  живой.
Нет, не то. Тория... - он протянул вперед ладони,  сложенные  лодочкой.  -
Это будто бы бабочка... Села на руку, сама... Будто подарок... Один раз  в
моей жизни... И я убил ее, Тория... Тогда, в  Каваррене.  Убил...  его.  И
убил себя, потому что... - он разнял ладони,  будто  пропуская  через  них
невидимый песок, - потому что потерял... Торию, - он  бессильно  откинулся
назад.
     Она смотрела на него не отрываясь, не зная, что и сказать.
     - Это правда - ты? - спросил он шепотом. - Или это  все-таки...  меня
встречают... там?
     Тория испугалась:
     - Нет... Это я...
     Он неуверенно протянул руку и осторожно коснулся ее щеки:
     - Ничего и никогда у меня не было. Нищий... Солль.  Небо  пустое,  ни
звездочки... Ничего... настоящего...  Одна  только  Тория...  Ничего  нет.
Дорога горячая, солнце... И я один... Не  надо  бы  мне  жить.  Я...  там.
Спасибо... что я тебя видел, - его рука упала. - Спасибо, милая Тория...
     - Солль... - прошептала она испуганно.
     - Так горько, - сказал он, снова опуская веки. - Ожерелье из звезд...
Я так обидел тебя. Никогда в жизни... Прости...
     Он вздрогнул. Открыл глаза:
     - Тория... Площадь убийц. Убийцы на плахе, убийцы на площади, и  я  -
убийца... Головы, глаза,  зубы,  рты...  Почему  никто  не  хочет...  меня
прикончить?! - он вдруг рванулся, почти что встал - и  снова  сник,  осел,
обмяк.
     - Эгерт, - сказала она глухо. - Об этом нельзя сейчас думать. Если ты
сию секунду не встанешь... Я не знаю, что сделаю, - и она в самом деле  не
знала.
     - Уходи, - отозвался он,  не  открывая  глаз.  -  На  улице...  Много
всякого. Праздник... Ночь. Они захотят... Если они захотят насильничать, я
не спасу тебя, Тория. Я буду рядом и буду смотреть... А помочь не смогу...
Уходи, - и он поднял веки, и Тория встретилась глазами с его  безнадежным,
ласковым, полным боли взглядом.
     - А вот не бойся за меня! -  выкрикнула  она,  пытаясь  справиться  с
непонятным чувством, вдруг  сдавившим  ей  горло.  -  Я  сама  за  себя...
Вставай!
     То  ли  голос  ее  обрел  особую  повелительную  силу,  то  ли  Эгерт
наконец-то начал приходить в себя - а только общими  усилиями  они  смогли
поставить на ноги тяжелое, неповоротливое Соллево тело.  Тория  подставила
шею - рука Эгерта теперь лежала у нее на  плечах,  и  даже  сквозь  грубую
ткань платья девушка чувствовала, как рука напрягается, боясь причинить ей
боль.
     - Да  смелее,  -  прошептала  она,  пытаясь  встать  поустойчивее,  -
держитесь, Солль... Ерунда, пойдем...
     Идти оказалось тяжелее, чем она  думала.  Эгерту  совсем  не  служили
ноги; отчаявшись не раз и не два, она наконец выдохнула:
     - Нет...  Так  не  выйдет...  Я  схожу  в  университет...  Позову  на
помощь...
     Солль тотчас же осел на мостовую, да и Тория едва устояла;  испытывая
странную неловкость, повторила как можно увереннее:
     - Я быстро... Тут не очень... Далеко. Вы подождите, да?
     Он поднял голову. Тория увидела его глаза - и опустилась рядом:
     - Эгерт... Да я же не брошу... Я людей позову, отец поможет... Эгерт,
я не брошу тебя, клянусь...
     Солль молчал, опустив голову. Тихо уронил:
     - Конечно... Иди.
     Она посидела рядом, потом сказала бодро:
     - Да нет... Мы сами дойдем. Мы отдохнем немного, и будет легче... Да?
     По прежнему не глядя, Эгерт взял ее руку.  Она  вздрогнула  -  но  не
отняла.
     Он долго-долго разглаживал  пальцами  ее  ладонь.  Потом  сжал  -  не
больно, но Тория ощутила биение пульса в его ладонях:
     - Спасибо... Наверное, я... не заслужил.


     Останавливаясь, отдыхая, пробираясь среди хмельных  и  ликующих,  они
шли весь остаток  ночи.  Занялся  мутный  рассвет  -  город,  притихший  и
утомленный, казался огромным разоренным  столом,  встречавшим  утро  после
веселой и обильной свадьбы. Развеялся дым факелов, фейерверков  и  петард,
утренний ветер возился в грудах брошенного хлама, гонял по  залитой  вином
мостовой пробки от бутылок, оборванные ленточки и колечки серпантина, рвал
в клочья сырой, притаившийся в подворотнях туман и до костей пробирал двух
измученных путников.
     Тория и Эгерт выбрались к горбатому мостику над каналом; по шершавой,
как терка, поверхности воды путешествовал утерянный кем-то бумажный колпак
с кисточкой. Пустые улицы и слепые  окна  казались  покинутыми,  нежилыми;
нигде не было ни души, и только на самой середке мостика неподвижно  стоял
высокий, созерцающий воду человек.
     - Уже близко, - прохрипела Тория, поудобнее устраивая руку  Солля  на
своих плечах. - Уже почти пришли...
     Свободной рукой Эгерт ухватился за перила - и вдруг встал,  будто  по
колени провалившись в камень.
     Человек  на  мосту  повернул  голову  -  Тория   увидела   немолодое,
прорезанное вертикальными морщинами лицо с большими, прозрачными  глазами.
Лицо это показалось Тории знакомым;  только  через  несколько  секунд  она
вспомнила, что  стоящий  перед  ней  человек  жил  когда-то  в  трагически
памятной каварренской гостинице "Благородный меч".
     Скиталец стоял неподвижно, не сводя глаз с Эгерта и Тории; взгляд его
ничего не выражал - так, во всяком случае, ей показалось.
     - Эгерт... - сказала она враз пересохшими губами. - Это... судьба.
     Вцепившись руками в перила, Солль шагнул вперед - и остановился, не в
силах издать ни звука.
     Скиталец отвернулся. В правой руке  его  зажата  была  горсть  мелких
камушков -  один  из  них  полетел  в  канал,  оставив  на  воде  широкий,
расходящийся круг.
     Солль молчал. Минута тянулась за минутой, и один за другим  падали  в
воду камушки.
     - Эгерт, - прошептала Тория.  -  Ну  же...  Попробуй...  Попытайся...
Ну...
     Истратив весь свой запас, Скиталец бросил прощальный взгляд  на  двух
обмерших пешеходов - и, запахнув полу плаща, зашагал прочь с моста.
     Послышалось сухое шипение - Солль втянул воздух  запекшимся,  похожим
на черную щель ртом.
     Тогда, отбросив его руку,  Тория  метнулась  вперед  так,  что  подол
темного платья захлопал на ветру, как парус:
     - Господин! Постойте... господин!
     Скиталец не сразу, но приостановился. Обернулся вопросительно:
     - Да?
     Тория  оказалась  так  близко,  что  при  желании  могла  дотронуться
протянутой рукой до замысловатого  эфеса  шпаги  у  его  пояса.  С  трудом
выдерживая пристальный взгляд,  выпалила  прямо  в  прорезанное  морщинами
лицо:
     - Здесь... Один человек. Он хочет... Ему надо с вами поговорить,  это
вопрос жизни и смерти, умоляю, выслушайте его!
     Длинный тонкий рот чуть дрогнул:
     - Он немой?
     Тория растерялась:
     - Что?
     Скиталец шумно вздохнул. Усмехнулся, теперь уже точно усмехнулся,  но
усмешка эта не принесла Тории облегчения:
     - Разве этот ваш человек немой? Почему за него говорите вы?
     Тория беспомощно оглянулась на Солля. Тот стоял на мосту,  вцепившись
рукой в перила, и молчал, будто навек  утратив  дар  речи.  Ветер  теребил
свалявшиеся светлые волосы.
     - Эгерт! - крикнула ему Тория. - Возьми себя в руки... Скажи... Ты же
хотел сказать, скажи!
     Солль смотрел  так,  как  смотрит  на  охотника  угодивший  в  капкан
лисенок, и молчал.
     Скиталец чуть  поклонился  Тории  -  и  двинулся  прочь.  Потрясенная
нелепостью и неправдоподобностью случившегося, она кинулась  за  ним,  как
базарная попрошайка кидается за всяким, посулившим монетку:
     - Господин! Пожалуйста...
     Кажется, она даже схватила его за рукав; она готова  была  упасть  на
колени, когда Скиталец обернулся, теперь удивленно:
     - Что же?
     - Не уходите, - прошептала она, задыхаясь. - Он сейчас  скажет...  Он
скажет.
     Скиталец смерил ее внимательным, изучающим взглядом - она  задрожала,
чувствуя себя прозрачной, видимой насквозь. Тонкие губы снова  дрогнули  в
усмешке:
     - Что ж... Может быть, вы и правы... Может быть, -  и,  повернувшись,
Скиталец все так же неспешно вернулся на мост.
     Эгерт стоял на том же месте; Скиталец подошел близко, почти вплотную,
и глаза его были на одном уровне с глазами высокого Солля:
     - Ну?
     Эгерт проглотил застрявший в горле комок. Произнес чуть слышно:
     - Каваррен...
     - Помню, - усмехнулся Скиталец терпеливо,  -  хороший  город...  -  и
вдруг спросил ни с того ни с сего:
     - А вот как вы думаете, эта жеребьевка перед казнью - милосердие или,
наоборот, жестокость?
     Солль передернулся. Прошептал через силу:
     - И то, и другое... Надежда в  ночь  перед  казнью...  И  сомнения...
Муки... Переход от отчаяния к вере... Потом обман надежды - и  человек  не
готов... Умереть достойно...
     - Не все умеют умереть достойно, - заметил Скиталец. - Однако, откуда
вы знаете? В вашей жизни ведь не было ночи перед казнью, откуда вам знать,
что такое отчаяние и что такое надежда?
     - Мне кажется... - вздохнул  Солль,  -  что  я  уже  немного  знаю...
Немного. Я... научился. Но... вам, конечно, виднее  -  вы-то  знаете,  что
такое ночь перед казнью...
     Тория, стоявшая рядом, похолодела. Скиталец, кажется, удивился:
     - Да? Что ж... Мне много чего известно, это правда... А вы  прилежный
ученик... Солль.
     Эгерт вздрогнул от звука своего имени. Прижал ладонь к шраму:
     - Можно... это... снять?..
     - Нельзя, - уронил Скиталец,  глядя  в  воду.  -  Отрубленные  головы
обратно не прирастают. Только  сущий  малыш  может  мучить  жука,  пытаясь
приспособить на место лапку, которую  сам  же  и  оторвал...  И  некоторые
заклятия тоже не имеют обратной силы, Солль. Придется смириться.
     Стало тихо. Бумажный колпак, все это время  блуждавший  от  берега  к
берегу, наконец-то размок, расклеился и понемногу стал тонуть.
     - Я так и думал, - глухо сказал Солль. В голосе его скользнуло  нечто
такое, от чего у Тории волосы встали дыбом.
     - Эгерт, - она шагнула к нему и вцепилась в его руку.  -  Эгерт,  все
будет... Все будет хорошо. Не  надо...  Пойдем  домой.  Все  будет...  Вот
увидишь, Эгерт, - но  в  этот  момент  воля  изменила  ей,  и  она  горько
расплакалась.
     Солль, стоящий на ногах на удивление твердо,  подставил  ей  руку,  и
теперь уже она оперлась на его локоть.  Медленно  и  молча  они  двинулись
прочь; за спиной у них раздалось вдруг негромкое:
     - Минутку...
     Оба, вздрогнув, обернулись.
     Скиталец стоял, привалившись к перилам, и в задумчивости  разглядывал
носок  собственного  ботфорта.   Поднял   голову,   прищурился   навстречу
восходящему солнцу:
     - Заклятие не имеет  обратной  силы,  но  может  быть  сброшено...  В
исключительных  обстоятельствах.  Раз  в  жизни  бывает  этот  момент,   и
пропустивший его лишается надежды навсегда; условия же таковы...
     Легко забросив плащ за спину, он спускался  им  навстречу,  и  Эгерту
показалось в это мгновение, что Скиталец - его ровесник.
     - Слушайте и запоминайте, Солль:
     КОГДА ПЕРВОЕ В ВАШЕЙ ДУШЕ ОБЕРНЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ...
     КОГДА ПУТЬ БУДЕТ ПРОЙДЕН ДО КОНЦА...
     КОГДА НА ПЯТЬ ВОПРОСОВ ВЫ ПЯТЬ РАЗ ОТВЕТИТЕ "ДА"...
     Скиталец замолчал. Добавил тихо:
     - Заклятие спадет само собой... Только не ошибитесь. Ошибиться легко,
и ошибка дорого вам обойдется... Прощайте, господа.  Не  повторяйте  своих
ошибок...


     Едва  продравший  глаза  служитель   обмер   от   изумления,   увидев
поднимавшихся по парадным университетским ступеням вольнослушателя Солля и
дочь декана Торию. Оба были бледны, как покойники, и готовы  были  упасть,
лишившись опоры; опорой каждому служила рука другого.




                           ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЛУАЯН


                                    7

     Летними днями каменная площадка, служившая двориком, накалялась,  как
подошва чугунного утюга, и  воздух  над  ней  дрожал  и  колебался.  Улицы
лежащего под скалой поселка тогда сходили  с  места  и  меняли  очертания;
учитель Орлан таинственно  улыбался:  "Видимость...  В  знакомом  спрятано
незнакомое, в известном сидит  неведомое,  до  дна  этого  колодца  ты  не
дочерпнешь, как бы не старался... Впрочем, зачем тебе  дно?  Напейся  -  и
будь благодарен..."
     Маленький Луаян не сразу понял, о каком колодце  говорит  учитель.  В
дворике на скале не было  никакого  колодца  -  воду  приходилось  таскать
снизу, а это так тяжело...
     Зато в доме старого мага было прохладно даже в самые знойные  дни,  и
стальное крыло, укрепленное над входом, призвано было  хранить  жилище  от
напастей, болезней и врагов... Луаян твердо знал - пока жив учитель Орлан,
так оно и будет.
     Пока жив учитель...
     Декан оторвал взгляд от желтого пламени, пляшущего  в  камине  -  ибо
после Дня Премноголикования обычно наступали по-настоящему осенние, сырые,
промозглые дни. Его учитель имел обыкновение топить и  среди  лета;  Орлан
утверждал, что огонь в камине способствует  раздумьям.  Возможно,  он  был
прав - однако Луаян не успел перенять у него эту привычку, и  летом  камин
его стоял пустой и холодный.
     Кто знает, как сложилась бы его судьба, проживи  Орлан  еще  хотя  бы
несколько лет?
     Множество ошибок... Вся жизнь - хранилище ошибок, и  всегда  накануне
несчастья он чувствовал тянущий холод в груди - совсем как сегодня.
     Он обернулся. Тория, дочь его, сидела на краешке стола, и  освещенное
камином лицо ее казалось строгим, даже суровым; с этого лица на  декана  в
который раз укоризненно глянула другая женщина - ее  столь  же  молодая  и
прекрасная  мать.  Декан  в  задумчивости  потер  висок   -   но   смутное
предчувствие не уходило;  за  спиной  у  Тории  поблескивали  в  полумраке
воспаленные глаза Эгерта Солля.
     Декан поворошил в камине поленья  -  огонь  разгорелся  ярче.  Луаяну
вспомнилось, как вот так же ярко пылал огонь в домике у  скалы,  и  стояли
друг против друга два кресла с высокими спинками, и в одном из  них  сидел
старик, а в другом - завороженный его речью мальчик... Старею, подумал  он
с иронией.  Слишком  ясно  вспоминается  прошлое,  и  откуда  это  ноющее,
неопределенное предчувствие недоброго?
     - Пять "да"... - в  который  раз  пробормотал  из  темноты  Эгерт.  -
Кто-то... Спросит пять раз? И надо успеть ответить?
     Тория смотрела на отца почти что требовательно.
     Он отвернулся. Разве  это  Луаян  загадал  загадку,  разве  он  знает
ответ... Ему самому нужна теперь помощь, но тот, кто не раз помогал ему  и
подсказывал, уже много десятилетий лежит в каменной могиле под  высеченным
в скале крылом...
     Тория вздрогнула, и вскинул голову Эгерт - в тяжелую  дверь  часто  и
беспорядочно застучали. Декан удивленно поднял брови:
     - Да?
     В приоткрывшуюся щель опасливо просунулось скуластое лицо Гаэтана, за
его  спиной  угадывался  еще  кто-то  перешептывающийся,   переминающийся,
шикающий друг на друга.
     - Господин декан... - выдохнул Лис. - Там... На площади... Лаш.
     Эгерт почувствовал поднимающуюся в груди волну могильного холода.


     Площадь была привычно заполнена народом - и  непривычно  тиха.  Башня
Лаш распахнула настежь свои вечно закрытые ворота, и из ворот этих  густой
стеной валил тяжелый, отдающий благовониями дым. Под покровом его мелькали
серые плащи - однако никто из потрясенных небывалым  явлением  горожан  не
мог как следует разглядеть происходящего в плотных, как войлок, коричневых
клубах.
     Группка студентов разрезала толпу, будто ножом - острием  этому  ножу
служил декан  Луаян.  Эгерт  держался  позади,  и  в  ушах  у  него  стоял
вкрадчивый голос Фагирры: "Грядут испытания, Эгерт...  Всех  живущих  ждут
испытания... Надо успеть, Эгерт... Прежде чем случится... то, что случится
непременно... Вы породнитесь с  нами  -  и  спасетесь,  тогда  как  другие
возопиют..."
     Тяжелый коричневый дым помедлил и стал подниматься к небу. На  месте,
где он только что клубился, обнаружилось неподвижное человеческое кольцо -
плечом к плечу, плотно, как заостренные колья в частоколе, кольцом  стояли
служители Лаш - все капюшоны были низко  опущены,  и  лица,  обращенные  к
удивленным  обывателям,  скрывались  грубой  тканью.  Эгерт  спрятался  за
чьей-то спиной - ему  казалось,  что  из-под  капюшонов  его  высматривают
зоркие внимательные глаза.
     - Что это за... - насмешливо начала