ащаясь,  она  встретила  у
парадного порога двух девиц в неотразимых шляпках, украшенных  красными  и
зелеными цветами. Девицы, смущаясь и подталкивая одна другую, обратились к
ней с вопросом: здесь ли живет... то есть учится... такой высокий  парень,
блондин, со шрамом?
     Тория  опешила.  Девицы,   волнуясь   все   больше,   пояснили:   они
познакомились недавно... в одном месте... И договорились  о  встрече,  но,
хоть господа студенты бывают в городе довольно часто - этот парень,  такой
белокурый... Знаете? Так он не появляется уже  несколько  недель...  Может
быть, он болен?
     Тория  сначала  хотела  рассмеяться,  потом   передумала   и   решила
разозлиться, потом, спохватившись, сказала себе: а что, собственно, в этом
такого? Какое ей дело до сердечных привязанностей Солля?
     И, суховато объяснив девицам, что "блондин со шрамом" здоров и  скоро
явится в "одно место", Тория проследовала к себе; вслед ей неслось:  может
быть, она передаст этому парню, что его искали Ора и Розалинда?
     Тория здорово удивилась бы, если б накануне кто-нибудь сказал ей, что
об этой нежданной встрече она будет вспоминать не раз и не  два  -  однако
вспоминала,  досадуя  и  удивляясь  собственной  глупости.  Возможно,   ее
раздражал выбор Эгерта - какие-то вульгарные  уличные  девицы...  Впрочем,
студенты всегда были несколько неразборчивы... Но Солль!.. Светлое небо, а
чем Солль хуже или лучше прочих?!
     Встретив Эгерта на другой день, Тория не удержалась от укола:
     - Кстати, вас искали ваши приятельницы... Вы, похоже,  совсем  забыли
их, Солль?
     Некоторое время он непонимающе глядел на нее; она успела рассмотреть,
что веки у него красные, а глаза усталые, как бывает после долгого ночного
чтения.
     - Кто? - спросил он наконец.
     Тория напрягла память:
     - Ора и Розалинда... Ну и вкусы у вас, Солль!
     - Я не знаю, кто это, - сказал он равнодушно. - Вы  уверены,  что  им
нужен был именно я?
     Тория снова не удержалась:
     - А кто у нас еще "высокий, белокурый, со шрамом"?
     Эгерт горько усмехнулся, привычно касаясь рукой щеки; Тории отчего-то
стало неловко. Пробормотав нечто невнятное, она поспешила уйти.


     Через некоторое время она увидела его в компании, возглавляемой рыжим
Гаэтаном - Солль был на  голову  выше  всех  своих  сотоварищей.  Компания
направлялась, конечно же, в  город,  студенты  радостно  галдели  -  Солль
молчал, держался в стороне, однако от глаза Тории не укрылось то уважение,
которым окружали его прочие студиозусы. Рядом с Эгертом все они  отчего-то
казались чуть неуклюжими, чуть мешковатыми, чуть простоватыми -  Солль,  в
каждом  движении  которого  скользила  некая  инстинктивная,   полувоенная
грация, казался в толпе студентов породистой лошадью, затесавшейся в табун
симпатичных, радостно топающих мулов.
     Тория с неудовольствием поймала себя на некотором  подобии  интереса.
Конечно, Ора и Розалинда вдохновлены, да и сколько еще юных козочек ударят
копытцем, желая заполучить такого кавалера!


     Через несколько дней Эгерт нежданно получил весточку из  Каваррена  -
почтовый служащий, сопя, приволок в университетскую  канцелярию  увесистый
мешок, облепленный сургучными печатями, и к нему маленькое, смятое письмо.
Разносчик не уходил, пока не получил серебряной монетки  за  труды;  мешок
полон был домашней снеди, а  письмо,  написанное  на  желтоватой  почтовой
бумаге, пахло сердечными каплями.
     Эгерт не узнал почерка - его мать писала редко и неохотно, и  никогда
ни одно из ее посланий не предназначалось сыну; но запах  он  узнал  сразу
же, и от волнения его бросило в озноб.
     Письмо было странным, строки загибались  книзу  и  мысль  то  и  дело
рвалась; в нем не было ни слова о бегстве Эгерта или о теперешней жизни  в
Каваррене.  Все  послание  посвящено  было  обрывочным  воспоминаниям   об
Эгерте-ребенке и Эгерте-подростке, причем сам он не мог вспомнить об  этом
почти ничего; мать же, оказывается, все это время держала в памяти и  цвет
скатерти, с которой маленький сын стянул на себя тарелку горячего супа,  и
жука, которому он бодро и настойчиво пытался приклеить оторванную ногу,  и
какую-то дерзость, за которую отец хотел наказать его, а  она  вступилась,
придумав сыну оправдание... Солль  едва  дочитал  письмо  до  конца  -  им
овладело непонятное, щемящее, болезненное чувство.
     Желая заглушить его, Эгерт велел Лису зазывать на пиршество всех, кто
только успеет вместиться в сводчатую комнатушку. Студенты,  общительные  и
изголодавшиеся, не заставили себя долго ждать; скоро кровати ломились  под
грузом пирующих, и грозил обрушиться подоконник, и возмущенно трещал стол,
призванный служить опорой  для  научных  изысканий,  а  не  седалищем  для
крепких молодых задов. Мешок со снедью, которой хватило бы Соллю на месяц,
опустошен был, как водится, за несколько часов, и все были очень  довольны
- включая Эгерта, который в шуме и хмеле пирушки сумел утопить и горечь, и
тоску, и страх перед будущим.


     День Премноголикования был уже не  за  горами  -  Соллю  хотелось  то
поскорее  приблизить  его,  то  любыми  силами  оттянуть.  Лис  все   чаще
обеспокоенно интересовался, все ли в порядке, потому что Эгерт впадал то в
беспричинную возбужденную веселость, то в глубокий транс, часами  сидел  у
окна, бессмысленно листая книгу о заклятиях, почти ничего  не  ел  -  зато
вставал ночами, чтобы напиться из железного бака в коридоре; звон железной
цепи, на которой висела кружка, будил соседей, и они роптали.
     До рокового дня оставалась неделя, когда декан Луаян попросил  Эгерта
зайти к нему.
     Солль ожидал увидеть и Торию, по обыкновению сидящую на краешке стола
и покачивающую ногой - однако  в  плотно  зашторенном  кабинете  оказались
лицом  к  лицу  лишь  суровый,  сосредоточенный  декан  и   его   нервный,
напряженный гость.
     Усадив Солля в высокое кресло, декан долго молчал; внутри стеклянного
шара с нанесенными на него очертаниями континентов горела свеча, и в свете
ее стальное крыло, простертое над  столом,  казалось  живым  и  готовым  к
полету.
     - Через день-два он будет в городе, - негромко сообщил Луаян.
     Ладони Солля, сжимающие деревянные  подлокотники,  в  одно  мгновение
сделались мокры, как лягушачьи лапы.
     - Послушайте, Эгерт, - проговорил декан все так же  негромко,  но  от
звука его голоса у Солля мурашки побежали  по  коже,  -  я  знаю,  что  вы
пережили ради этой встречи... Теперь я спрашиваю вас в последний  раз:  вы
действительно  хотите  говорить  со  Скитальцем?  Вы  уверены,   что   это
единственный для вас выход?
     Эгерт вспомнил Фагирру, затем девушку в дилижансе,  ставшую  игрушкой
для шайки разбойников, и только потом - Карвера.
     - Уверен, - отозвался он глухо.
     Некоторое время декан сверлил  его  глазами  -  Эгерт  не  дрогнул  и
выдержал этот взгляд.
     - Хорошо, - отвернулся, наконец, Луаян, -  тогда  я  расскажу  вам...
Все, что знаю сам - а знаю я, к сожалению, немного.
     Он отошел к окну, отодвинул край занавески и так,  спиной  к  Эгерту,
начал:
     - Я уже рассказывал вам  о  человеке,  лишенном  магического  дара  и
прошедшем путь испытаний. Я говорил вам о Двери, увиденной мною в  Зеркале
Вод - я был тогда мальчишкой, мой учитель умер, и я остался один...  Перед
Дверью в моем видении стоял некто, и засов был наполовину отодвинут...  Вы
не поняли тогда, зачем я вспоминаю все это - но теперь вы  должны  понять;
слушайте же. По земле ходит Скиталец - никто не назовет вам его  имени,  и
никто не знает точно, что за бездна его извергла; он носит  в  себе  силу,
неведомую ни магам, ни прочим. Ни  разу,  сколь  не  пытался,  я  не  смог
увидеть его в Зеркале Вод -  а  я  ведь  очень  искусен,  Эгерт,  и  любой
человек, обладающий магическим даром, отражается в моем зеркале  рано  или
поздно... А Скиталец недоступен моему взгляду - более  того,  всякий  раз,
пытаясь найти его, я натыкался будто бы на  глухую  стену...  Необъяснимое
пугает, Эгерт. Скиталец пугает меня, а я ведь не маленький  мальчик...  Не
стану утверждать, будто бы он -  воплощенное  зло,  но  кто  вообще  знает
наверняка, что доброе на земле, а что злое?
     Декан замолчал, и Эгерт, прижимающий ладонь к помеченной шрамом щеке,
сказал неожиданно для себя:
     - Заклятье - зло.
     - А убийство? - удивленно обернулся декан.
     - И убийство - зло, - глухо отозвался Эгерт.
     - А если убить убийцу?
     Понемногу оплывала свеча внутри стеклянного шара.
     - Ладно, - вздохнул декан, - я расскажу вам дальше...  Полвека  назад
мир стоял на краю пропасти... Большинство  из  живущих  так  и  не  поняли
этого. Нечто, явившееся извне - летописи  называют  это  Третьей  силой  -
пожелало войти в мир и воцариться в нем. Для того, чтобы преодолеть  Дверь
Мирозданья, Третьей силе  понадобился  Привратник...  Им  стал  тот  самый
человек, лишенный магического  дара,  оскорбленный  людьми  и  ослепленный
гордыней. Открыв Дверь, он получил бы немыслимое могущество - но засов так
и не был отодвинут, потому что,  кто  знает  почему,  в  последний  момент
Привратник отказался от миссии... Неведомо,  что  было  потом,  но  в  мир
живущих вернулся человек, посмевший отвергнуть Третью силу -  и  опаленный
ею, получивший от нее не то проклятье, не то наследство... Говорят, что  с
тех пор он бродит по спасенному им миру, отсюда и прозвище  -  Скиталец...
Похоже на правду?
     Эгерт молчал.
     - Вот и я не знаю, - чуть усмехнулся декан, - может быть, это  совсем
другой человек, и  природа  его  силы  другая...  Раньше  я  хотел  с  ним
встретиться - теперь не хочу. Кто знает... Он чужой, избегает  встречи,  и
только время от времени я слышу о нем случайные рассказы...
     - А я ниточка, - сказал Солль.
     Декан встрепенулся:
     - Что?
     - Ниточка, привязывающая  вас  к  Скитальцу...  Я  ведь  поэтому  вам
интересен, да?
     Декан нахмурился:
     -  Да...  Вы  правильно  вычислили  некий  прагматизм  моего  к   вам
отношения... Вы - ниточка к Скитальцу, Солль, и вы же  -  убийца  любимого
моего ученика, жениха моей дочери... Вы - жертва жестокого заклятья. И  вы
же - человек на пути испытаний. Все это вы, -  декан  снова  отвернулся  к
окну.
     Свеча внутри стеклянного шара догорела и погасла -  в  комнате  стало
темнее.
     - Что я должен сказать ему? - спросил Эгерт.
     Декан пожал плечом:
     - Что хотите. Вы изменились достаточно,  чтобы  самому  решать...  Не
пытайтесь разжалобить его -  это  не  поможет;  не  унижайтесь,  но  и  не
вздумайте дерзить -  будет  только  хуже.  А  главное,  Эгерт,  хорошенько
подумайте: под силу ли вам вообще эта встреча? Может статься, он  наградит
вас чем-нибудь еще, да таким, что прежнее заклятье покажется шуткой?
     Декан испытующе склонил голову к плечу; Эгерт прошептал едва слышно:
     - Страшно,  конечно...  Но  я  ведь  уже  виделся  с  ним  однажды...
Возможно, я найду слова... Я найду.


     Эгерт слушал лекцию господина ректора, когда, порхающая по рядам, как
бабочка, передаваемая из рук в руки, в зале обнаружилась записка. Эгерт не
обратил на нее никакого внимания, и потому свистящий  шепот  заставил  его
подскочить:
     - Эй! Солль!
     Записка была свернута  трубочкой,  и  надпись  на  ней  не  оставляла
сомнения в том, что послание адресовано именно Эгерту; удивленно развернув
жесткую бумагу, Солль прочитал короткую надпись посреди чистого листа: "Он
в городе".
     Дребезжащий голос господина ректора взорвался  в  его  ушах  разбитым
стеклом,  чтобы  тут  же  отдалиться,  затихнуть  и  обернуться  жужжанием
бьющейся в стекло мухи.


     До праздника оставалось три дня; краснощекие служанки  выбивались  из
сил, таская переполненные корзины со снедью; из окрестных  сел  съезжались
торговцы мясом - прямо  на  улицах  торговали  окровавленными  поросячьими
тушами, свиными и  коровьими  головами,  кроличьими  окорочками  и  целыми
связками битой птицы. Эгерта мутило, когда взгляд его  случайно  падал  на
равнодушную безглазую морду, насаженную для продажи на железный штырь.
     Человеческое море несло его дальше и дальше  по  улицам.  Лихорадочно
вглядываясь во все обращенные к нему лица, он  несколько  раз  вздрагивал,
обливался  потом  и  кидался  вперед  -   и   каждый   раз,   обознавшись,
останавливался, чтобы успокоить дыхание и унять бешено колотящееся сердце.
     В  аристократических  кварталах   было   поспокойнее   -   смеясь   и
перекликаясь, горничные протягивали из окна в окно  гирлянды,  развешивали
на ветру ленточки и флаги, выставляли  на  подоконники  клетки  с  певчими
птицами и до блеска драили мостовую. Завидев в конце улицы  серый  плащ  с
капюшоном, Эгерт нырнул в боковую улочку и прижался к стене.
     В середине дня погода  испортилась,  зарядил  дождь,  осенний  дождь.
Вымокший до нитки, голодный и усталый, Эгерт решил,  что  взялся  за  дело
неправильно - просто блуждая по улицам, он не найдет Скитальца. Надо  было
собраться с мыслями и  представить,  где  человек,  накануне  явившийся  в
город, может оказаться скорее всего.
     Поразмыслив  таким  образом,  Солль  принялся  обходить  гостиницы  и
постоялые дворы. Кое-где на него косились, кое-где  сразу  же  принимались
гнать - мучаясь страхом, он  вынимал  из  кармана  монетку  и  через  силу
расспрашивал служителей  и  постояльцев  о  высоком,  пожилом  приезжем  с
прозрачными глазами без ресниц.
     Кошелек его скоро опустел; в двух или  трех  гостиницах  ему  указали
даже номер, в котором, по уверению горничных и слуг,  остановился  искомый
высокий старик. Всякий раз замирая, Эгерт стучал  в  гостиничные  двери  и
получал приглашение войти, а войдя,  сразу  же  вынужден  был  извиняться,
признавать ошибку и убираться прочь.
     Едва волоча ноги, всякий раз рискуя наткнуться на Фагирру или другого
служителя Лаш, Солль вернулся на главную площадь. Тут вовсю стучали топоры
и визжали пилы - против здания городского суда с казненной куклой у  входа
сооружали широкий эшафот.
     Эгерт передернулся,  вспомнив  слова  Тории  об  обязательной  казни,
открывающей праздник Премноголикования; деловитых плотников стаей окружали
мальчишки - им было безумно любопытно,  они  наперебой  спешили  помочь  и
пособить, а если кому-то доверяли подержать молоток - гордости  счастливца
не было границ.
     Сжав зубы, Эгерт решил про себя, что к моменту  казни  он  будет  уже
освобожден от заклятия, а значит, храбр и хладнокровен. Сгущались сумерки,
уставший было дождик зарядил опять, и Солль, чьи силы иссякли  внезапно  и
до конца, потащился в университет.
     На другое утро он вышел на улицы ни свет ни заря - и почти  сразу  же
увидел высокого, достаточно пожилого человека в видавшей виды куртке и  со
шпагой у пояса; расплатившись с  торговцем,  продавшим  ему,  по-видимому,
пряжку для перевязи, высокий неспешно двинулся по улице - и  Эгерт,  боясь
обознаться, боясь потерять старика из виду, боясь замешкаться и  опоздать,
кинулся следом.
     Несмотря на ранний час, на улицах было полно народу, Солля оттесняли,
бранили, отталкивали в  сторону  -  но,  стараясь  не  выпускать  из  виду
широкополую шляпу высокого, Эгерт с настойчивостью маньяка рвался  за  ним
вдогонку.
     Высокий свернул на боковую улочку, где народу  было  поменьше;  почти
догнав его, Солль из последних сил выдохнул:
     - Господин!
     Прохожий не  обернулся;  задыхаясь,  Эгерт  подбежал  ближе  и  хотел
схватиться за рукав кожаной куртки - но  не  посмел,  а  только  прохрипел
просительно:
     - Господин...
     Незнакомец удивленно оглянулся и чуть отпрянул, увидев рядом с  собой
сильного молодого человека с бледным перекошенным лицом.
     Отпрянул и Эгерт - прохожий если и походил на  Скитальца,  то  только
издали;  это  был  обыкновенный  добропорядочный  горожанин,   который   и
шпагу-то,  наверное,  носил  лишь  из  уважения  к  поколениям  достаточно
благородных предков.
     - Извините... - прошептал Эгерт, отступая, - обознался...
     Прохожий пожал плечами.
     Подавленный неудачей, Солль снова обошел людные места, заглянув и  на
улицу своден; хищные старухи кинулись на него, как на  лакомую  добычу,  и
Солль едва вырвался из их цепких приглашающих рук.
     Эгерт  отправился  теперь  по  кабакам  -  с  порога  оглядев  зал  и
убедившись, что Скитальца здесь нет, он  преодолевал  соблазн  присесть  и
перекусить - у него и денег-то не было - и вместо этого торопился  дальше;
в  небольшом  кабачке  под  названием  "Стальная  ворона"  ему   случилось
напороться на выпивающих и беседующих служителей Лаш.
     Эгерт не знал, померещился ли ему внимательные  взгляды  из-под  трех
опущенных капюшонов; опомнившись уже на улице, он дал  себе  зарок  впредь
быть осторожнее.
     Второй день поисков не дал результата. Отчаявшись, Эгерт обратился  к
декану: не смог бы тот указать местопребывание Скитальца поточнее?
     Тот вздохнул:
     - Солль... Будь это кто угодно другой - и я устроил бы вашу  встречу.
Но над Скитальцем моей власти нет ни на волосок -  поэтому  мне  не  найти
его, если только он сам не захочет обнаружить себя... Он еще  в  городе  -
это говорю вам точно, и пробудет, очевидно, весь  день  праздника,  но  не
дольше... Спешите, Солль, спешите. Я не помогу вам.
     Накануне дня Премноголикования город гудел, как  улей;  волоча  ноги,
подобно больному старцу, Эгерт брел от дома к  дому,  вглядываясь  в  лица
прохожих. Под вечер вдоль стен  уже  валялись  в  блаженных  позах  первые
пьяные, и увешанные лохмотьями  нищие  подбирались  к  ним  украдкой,  как
шакалы к добыче, желая вытряхнуть из карманов пропойц последние оставшиеся
там деньги.
     Еще не смеркалось; Эгерт стоял, привалившись к стене, и  бессмысленно
смотрел на уличного мальчишку, который задумчиво  раскручивал  на  веревке
привязанную за хвост дохлую крысу. Крыса, очевидно  по  случаю  праздника,
повязана была синей ленточкой.
     Кто-то  прошел   мимо,   едва   не   коснувшись   Эгертового   плеча,
приостановился, оглянувшись; уже  не  имея  сил  бояться,  Солль  повернул
голову.
     На тротуаре прямо перед ним стоял  Скиталец  -  Эгерт  до  мельчайших
черточек  видал  прорезанное  вертикальными   морщинами   лицо,   выпуклые
прозрачные  глаза,  холодные,  вопросительные,  кожистые  веки,   лишенные
ресниц, узкий рот с  опущенными  уголками...  Постояв  так  долю  секунды,
Скиталец медленно повернулся и двинулся прочь.
     Эгерт схватил ртом воздух. Хотел крикнуть - голоса  не  было;  тогда,
рванувшись, он бросился вдогонку - но, как во сне, ватные ноги спотыкались
и не желали идти. Скиталец уходил не торопясь - но очень быстро, Эгерт уже
бежал, когда чья-то цепкая рука схватила его за воротник.
     Солль рванулся - Скиталец уходил все дальше,  а  удерживающая  Эгерта
рука не желала разжиматься, и над ухом он услышал смех.
     Тогда  только  Эгерт  обернулся;  его  окружали  трое,  и   человека,
сжимающего его воротник, он сразу и не узнал.
     -  Привет,  Солль!   -   радостно   воскликнул   тот.   -   Вот   где
встретились-таки, ты подумай!
     Это был  голос  Карвера;  новенький  мундир  его  сверкал  шнурами  и
пуговицами, а  нашивка  лейтенанта  занимала,  казалось,  половину  груди;
сопровождающие его тоже были гуардами - один Бонифор, а другой  незнакомый
Соллю, некий молодой человек с маленькими усиками.
     Эгерт глянул вслед Скитальцу - тот заворачивал за угол.
     - Пусти, - сказал он быстро, - мне надо...
     -  По-большому  или  по-маленькому?  -  сочувственно  поинтересовался
Карвер.
     - Пусти! - Солль рванулся, но слабо, потому  что  Карвер,  усмехаясь,
поднес к его лицу увесистый кулак в перчатке:
     - Не спеши... Мы долго искали тебя в этой  вонючей  дыре,  и  не  для
того, чтобы просто так выпустить...
     Все  трое  разглядывали  Солля  с  нескрываемым   любопытством,   как
обезьянку на ярмарк