свои
скромные, но плоды: в области наук Эгерт чувствовал себя  куда  увереннее,
хотя, безусловно, звезд с неба не хватал.  Взамен  "Беседы  с  юношеством"
Солль  получил  от  декана  книгу  внушительных  размеров  и  под  длинным
названием "Философия  звезд,  камней,  трав,  огня  и  воды,  а  также  ее
несомненная взаимосвязь со свойствами человеческого тела", а в  придачу  к
ней - полную красочных картинок "Анатомию".
     Картинки эти смутили  его,  шокировали  -  и  вызвали  вместе  с  тем
небывалый интерес. Эгерт поражался хитросплетениям сосудов,  удивительному
устройству замысловатых костей  и  внушительным  размером  бурой,  как  на
базаре,  печенки.  По  простоте  душевной   Солль   всегда   считал,   что
человеческое сердце выглядит абсолютно так же, как рисованное  сердечко  в
уголке любовного послания  -  и  удивился,  увидев  на  странице  сложный,
похожий на волынку узел с мешочками и трубками. Страшный скелет,  которому
только косы в руках недоставало,  растерял  всю  свою  жуть,  стоило  лишь
Эгерту углубиться в изучение мелких поясняющих надписей к нему - подробные
и занудные, эти комментарии начисто  разгоняли  мысли  о  смерти,  вызывая
взамен практичные и деловитые вопросы.
     За изучением "Анатомии" Солля и застал вернувшийся из дому Лис.
     Встреча получилась сердечной и бурной; медные волосы Лиса отросли  до
плеч, нос обгорел под солнцем и  шелушился,  как  вареная  картошка,  а  в
повадках не прибавилось ни  серьезности,  ни  степенства.  В  котомке  его
обнаружились целиком  закопченная  гусыня  с  черносливом,  связка  черной
кровяной колбасы,  домашней  выпечки  лепешки  и  множество  разнообразным
образом приготовленных овощей. На самом дне Лисового мешка дремала баклага
густого, как кровь, вина; снедь, которую любящая матушка Гаэтана  собирала
сыну на неделю, уничтожена была в несколько часов - Лис был, без сомнения,
лоботряс и пройдоха, но ни в коей мере не скупец.
     Первая же кружка вскружила Соллю голову.  Бессмысленно  улыбаясь,  он
смотрел, как комната заполняется знакомыми студентами - вскоре не осталось
места ни на кроватях, ни на столе, ни  на  подоконнике,  и  все  смеялись,
галдели, рассказывали кто о чем, облизывали жирные пальцы и  провозглашали
здравицы, отхлебывая вино прямо из  баклажки.  Опустошив  Лисову  котомку,
студенты, прожорливые, как молодая саранча,  собрались  идти  в  город;  у
Солля не было уже денег, но он решил отправиться вместе со всеми.
     Посетили "У зайца", засели в  "Утолись";  здесь  пьянствовала  удалая
компания стражников, сменившихся, по-видимому,  с  поста.  Эгерт  смутился
было такому соседству - однако стражники встретили студентов благодушно  и
без всякой неприязни, да и хмель, по-прежнему круживший Соллю голову, брал
свое и притуплял привычный страх.
     Две  компании   обменялись   бутылками,   потом   здравицами,   потом
незлобивыми насмешками; затем стражи порядка затеяли старинную забаву всех
вооруженных людей -  метание  клинков  в  намалеванную  на  стене  мишень.
Студенты притихли; лучше всех управлялся  с  кинжалом  плечистый,  хищного
вида молодой человек с кожаным ремешком на  волосах  и  коротким  мечом  у
пояса - Эгерт разглядывал меч с интересом, в Каваррене такого оружия никто
не носил.
     Ножи и кинжалы вгрызались в дерево ближе или дальше от центра мишени,
изображенного каким-то выдумщиком в  виде  кривобокого  яблока;  стражники
вошли в азарт и принялись играть на деньги. Плечистый обладатель короткого
меча  успел  здорово  облегчить  кошельки  товарищей,  когда  кому-то   из
стражников пришло на ум вызвать на состязание подвыпивших студиозусов.
     После короткого замешательства кое-кто решился-таки постоять за славу
университета;  Лис  суетился,  раздавая  советы   и   норовя   подтолкнуть
очередного  метальщика  как  можно  ближе  к  мишени,   причем   стражники
справедливо возмущались и оттесняли его на прежнюю,  обозначенную  меловой
чертой позицию. К сожалению, пущенные студенческой рукой  ножи  решительно
не желали втыкаться в стену - ударившись  о  мишень  плашмя,  они  позорно
шлепались на пол под смех и шутки довольных стражников; впрочем, до обид и
ссор дело не доходило.
     Студенты проиграли  три  бутылки  вина,  горсть  серебряных  монет  и
парадную шляпу  Лиса  -  будучи  игроком  от  природы,  он  все  не  желал
признавать поражения своей команды и в конце концов взялся  за  дело  сам;
каждый бросок предварялся азартной торговлей, и  скоро  Лис  лишился  всех
своих денег и добротного кожаного пояса.
     Ничуть не смущенный Гаэтан проиграл бы, пожалуй, и отцовскую аптеку -
если бы в этот момент на глаза ему не попался разомлевший,  счастливый  от
всеобщего веселья и благодушия Эгерт.
     - Эй, Солль! - вместо пояса Лис подвязывал штаны веревкой, -  ты  что
же, за своих не играешь? Может, бросил бы разок, или монетки жалко?
     Смущенно  улыбаясь,  Эгерт  поднялся.  В  этот  момент  погрустневшие
студенты, чье поражение было несомненным и  сокрушительным,  действительно
показались ему своими, почти что родичами; к тому же ему стало вдруг  жаль
замечательного Гаэтанового пояса.
     Плечистый стражник с ремнем  на  волосах  усмехнулся,  подавая  Соллю
кинжал; Эгерт смерил взглядом расстояние до мишени, прищурил глаз  -  и  в
этот момент  непостижимым  образом  в  нем  включился  давно  забытый,  но
по-прежнему безотказный механизм.
     Рука сама взвесила кинжал,  определяя  центр  тяжести;  клинок  ожил,
крутнулся в Соллевой ладони, подобно  ловкому  зверьку,  лезвие  сверкнуло
размазанной дугой - и с хрустом  врезалось  в  самый  центр  нарисованного
яблока.
     В харчевне стало не удивление тихо -  из  кухни  выглянул  изумленный
повар.
     Солль улыбнулся, будто извиняясь; стражники удивленно  переглянулись,
будто не веря глазам и проверяя, видел ли сосед то  же  самое  или,  может
быть, померещилось во хмелю? Студенты - те  просто  застыли  с  вытянутыми
физиономиями; всеобщее замешательство прервал Лис:
     - А... как ты это делаешь, а? - поинтересовался  он  нарочито  пьяным
голосом.
     Плечистый стражник решительно шагнул вперед, потрясая кошельком:
     - Ставлю золотой... По пять бросков, идет?
     Эгерт снова виновато улыбнулся.
     Дальше  все  пошло  очень  быстро.  В  тишине,   прерываемой   только
приглушенными аханьями публики да глухими ударами клинков о дерево,  Солль
получил обратно Лисовы пояс и шляпу, все проигранные студентами  деньги  и
все монеты, выигранные плечистым у своих же товарищей. Глаза и руки Эгерта
действовали самостоятельно, выполняя давно привычную  и  приятную  работу;
кинжалы  плясали  в  Соллевых  руках,  оборачивались  сверкающим   веером,
взлетали в воздух и вновь, как приклеенные, удобно ложились в  ладонь.  Он
бросал их почти не глядя, как заведенный, и все они  непостижимым  образом
стремились в одну и ту же  точку  -  скоро  в  центре  кривобокого  яблока
образовалась утыканная щепками  дыра,  а  плечистый  стражник  с  ременной
повязкой на волосах сказал уважительно:
     - Клянусь Харсом...  Этот  парень  не  всю  жизнь  за  книжкой  штаны
протирал, нет!
     Наконец, азарт Эгерта иссяк - взглянув ненароком на  кинжал  в  своей
руке, он вдруг увидел в нем орудие убийства - и вздрогнул вдруг при  мысли
о рассеченной плоти. Впрочем, никто не заметил его замешательства,  потому
что студенческая компания уже оправилась от потрясения,  и  на  смену  ему
пришло бурное веселье.
     Солля окружили, жали руку, хлопали  по  плечу;  по  одному  подходили
стражники и с серьезным видом заверяли  в  сердечном  уважении.  Пропивать
выигранные деньги  отправились  в  "Одноглазую  муху";  за  торжествующими
студентами увязалась парочка девчонок, плененных, по видимому, красотой  и
доблестью "белокурого Эгерта".
     В студенческом кабачке чествование  Солля  продолжалось  чуть  не  до
полуночи; здесь Эгерт впервые увидел  давнюю  подружку  Лиса  -  смазливую
хохотушку по имени Фарри. Соскучившись по  милому,  девчушка  то  надувала
обиженно губы, то кидалась  Гаэтану  на  шею,  то  принималась  напропалую
кокетничать со всеми подряд, рассчитывая, по-видимому,  вызвать  ревность.
Дело кончилось тем, что, извинившись перед Эгертом и  перед  всей  честной
компанией, Лис деловито сгреб Фарри в охапку и поволок куда-то за сарай.
     С этого момента вечеринка  перестала  интересовать  Солля;  с  трудом
отбившись от осаждавших его девчонок, он выбрался на  темную  улицу  -  и,
едва завернув за угол, столкнулся с человеком  в  просторном  плаще.  Лицо
плащеносца скрывал капюшон.
     - Добрый вечер, Солль, - послышалось из темноты.
     Голос был приветлив  и  принадлежал,  без  сомнения,  Фагирре;  Эгерт
отшатнулся. За месяцы, прошедшие после его визита в Башню Лаш, Солль успел
уверить себя, что братство потеряло к нему интерес и уже не хочет видеть в
своих рядах; появление Фагирры явилось громом среди ясного неба.
     - Вы удивлены, Солль? -  усмехнулся  под  капюшоном  Фагирра.  -  Рад
сообщить вам, что первое испытание - тайной - вы успешно выдержали...  Нам
предстоит беседа - не лучше ли удалиться от шумного кабака?
     Из  "Одноглазой  мухи"  действительно  доносились   смех   и   крики,
перемежаемые пьяными песнями; в этот момент разудалые  звуки  студенческой
пирушки показались Эгерту родными, как памятная с детства колыбельная.
     - Да, - пробормотал он невнятно, - конечно...
     Взяв Солля под руку, Фагирра втянул его в какой-то переулок  -  Эгерт
испугался, что и тут обнаружится вдруг потайной ход, ведущий в Башню Лаш.
     Фагирра остановился - в темноте блеснули его белые зубы:
     - Рад вас видеть, Солль, в добром здравии и состоянии души...  У  нас
мало времени. Скоро, воля Лаш, мы станем соратниками, братьями  -  а  пока
знайте, что мир меняется, мир уже изменился. Люди слишком далеко  ушли  от
Лаш - себе же на горе... Вы замечаете, Эгерт? Глупцы, глупцы...  Городской
судья все так же прислушивается к советам Магистра -  однако  судья  очень
болен, и кто знает, как поведет себя его  преемник?  Уже  сейчас  слышатся
голоса, противоречащие воле Лаш... Себе на горе, Солль, все это - себе  на
горе!
     Эгерт слушал, не понимая и  не  пытаясь  понять,  только  лихорадочно
раздумывая, чего потребует от него Фагирра.
     - Грядут испытания, Эгерт... Всех живущих ждут испытания, а  какие  -
вы  узнаете,  пройдя  обряд  посвящения.  Надо  успеть,  Эгерт...   Успеть
породниться с Лаш раньше, чем случится... то, что случится непременно.  Вы
встретите это с нами - и спасетесь, тогда как другие возопиют...
     Служитель говорил все быстрее и жарче,  в  темноте  посверкивали  его
глаза; с каждым его словом Соллю становилось все страшнее - будто  бы  над
обычной, обыденной, привычной  жизнью  он  разглядел  вдруг  распростертые
крылья мрака.
     - Скоро, Эгерт... Но время  еще  есть.  Вам  надлежит  пройти  второе
испытание  -  воля  Лаш,  оно  станет  последним,  и  Башня  укроет   вас,
посвященного, от того... что будет здесь, на земле. Вы готовы выслушать?
     Язык Эгерта сам собой ответил:
     - Да...
     Фагирра приблизил капюшон к самому лицу Солля:
     - Слушайте... Это условие последнего  испытания.  Во-первых,  молчать
по-прежнему... А во-вторых, и это главное, Эгерт... Вы должны  смотреть  и
слушать. На то даны вам глаза и уши, Солль... Смотреть  и  слушать  -  сам
Магистр будет принимать ваши доклады. В университете  вам  встретятся  как
друзья наши, так и враги... Мы должны разобраться, кто есть кто;  особенно
интересует магистра достойный господин  декан  и  его  прекрасная  молодая
дочь... Смотреть и слушать - вы, вероятно,  посвящены  в  планы  господина
декана относительно книги, которую он пишет?
     Эгерт стоял, будто облитый кипятком, сразу позабыв о страхе  грядущих
испытаний. Щеки его и уши горели - счастье, что Фагирра не видел  этого  в
темноте. Небо, прежний Солль, тот, давно забытый Каварренский забияка - да
он бы одной пощечиной положил бы конец подобному разговору; однако прежний
Солль умер, и новый Эгерт, отмеченный шрамом, только прошептал  дрогнувшим
голосом:
     - К сожалению...  вы  преувеличиваете...  мою  осведомленность.  Я...
ничего не знаю о планах господина декана.
     Фагирра дружески взял его за плечи:
     - Это испытание, Солль... Нелегкое  испытание,  не  скрою.  Возможно,
узнать об этом будет трудно - но ведь это возможно, Солль, не так ли?!
     - Не знаю, - прошептал Эгерт, - я, право... Не уверен.
     - Со-олль, - укоризненно протянул Фагирра,  -  друг  мой...  Вы  ведь
сделали первый шаг, вы присутствовали при  тайном  обряде...  Вам  оказали
доверие, не так ли?  А  разве  доверие  не  надо  оправдывать?  Сейчас  вы
находитесь под влиянием минутной слабости - а расплата за нее  может  быть
слишком тяжелой, прямо-таки бесчеловечной... Не дайте же робости взять над
собой верх - будет только хуже, поверьте, я говорю с вами, как будущий ваш
брат... Вам легче будет представлять доклады самому Магистру - или,  может
быть, сначала мне?
     Эгерт с трудом сдерживал крупную  дрожь.  Руки  Фагирры  по  прежнему
лежали на его плечах - служитель прекрасно это чувствовал.
     -  Вам,  -  прошептал  Эгерт,  желая  только,  чтобы   все   поскорее
закончилось.
     Фагирра помолчал. Сказал мягко:
     - Вот и прекрасно...  Я  сам  вас  найду.  Ваше  дело  -  смотреть  и
слушать... И еще спрашивать, спрашивать как можно любознательнее,  но  без
назойливости - господин декан умен...
     И, уже удаляясь, Фагирра вдруг обернулся:
     - И не надо так болезненно к  этому  относиться,  Эгерт...  Вы  потом
поймете. Вам предлагают руку помощи, вам предоставляют уникальный шанс; вы
осознаете это позже - пока надо только поверить. Ладно?
     Эгерт не нашел в себе сил ответить.


     История с кинжалами стала  достоянием  университета,  и  даже  совсем
незнакомые Эгерту студенты подходили к нему в коридорах, чтобы пожать руку
и спросить о чем-нибудь незначительном; начался учебный год,  и  Солль  не
пропускал ни одной лекции - но на душе у него было тяжело.
     После встречи с Фагиррой он дал себе зарок  не  появляться  больше  в
городе - но кто знает, защитят  ли  от  ордена  Лаш  сами  университетские
стены? Эгерт прекрасно знал, что подлый страх предаст его  при  первом  же
случае, и допросчик, кем бы он ни был, при необходимости  сумеет  вытянуть
из него все, что только пожелает. Орден Лаш знает или догадывается  о  его
трусости - а это значит, что  он  пленник  ордена,  шпион  и  доносчик,  и
никакая гордость, никакое благородство не спасут Солля, когда  колени  его
подогнутся от  страха,  а  пересохший  язык  прилипнет  к  гортани,  чтобы
произнести затем слова предательства...
     Длинный, доносящийся с Башни звук теперь приводил его в ужас.
     Однажды, собравшись с духом, он отправился к декану, желая признаться
во всем; на подходе к кабинету перед глазами его встало лицо Фагирры, а  в
ушах зашелестел прерывистый голос, повествующий о грядущих бедах. С трудом
перешагнув порог, Эгерт смог выдавить из себя только невнятный вопрос: что
будет... А ничего ли не будет... В скором будущем?
     Декан удивился. С трогательной серьезностью предположил, что в скором
будущем наверняка уж что-то будет, а в недалеком прошлом, увы,  уже  было.
Эгерт смутился, попросил извинения и  ушел,  оставив  декана  в  некотором
недоумении.
     Иногда Солль успокаивался -  Фагирра,  а  тем  более  седой  Магистр,
казались ему людьми, достойными доверия. Возможно, он действительно  знает
слишком мало, возможно, порученная  ему  миссия  -  не  предательство,  а,
наоборот, услуга университету... Ведь  говорил  же  Фагирра:  "Вы  поймете
позже... Пока надо просто поверить... Ладно?"
     Ладно, шептал себе Солль, и ему становилось легче;  он  даже  всерьез
задумывался, как лучше выполнить возложенную на него миссию - но внезапное
осознание  собственной  низости  приводило  его  в  отчаяние,   и   тогда,
съежившись на подоконнике, он не отвечал на обеспокоенные вопросы  Лиса  и
не смотрел в честные, цвета меда, глаза.
     Лис теперь относился к Соллю с  куда  большим  уважением  -  причиной
этому было не только  редкостное  Соллево  умение  метать  кинжалы,  но  и
читаемые им книги -  "Анатомия"  и  "Философия  трав...",  полученные,  по
словам Эгерта, от самого декана. Гаэтан научился оставлять Солля в  покое,
если видел, что тот желает одиночества; однажды вечером, задув свечу,  Лис
осмелился спросить у странного соседа:
     - Слушай, Солль... А ты кто, вообще-то?
     Эгерт, в полусне вспоминавший о доме и о родителях, встрепенулся:
     - А? Чего-чего?
     Лис скрипнул кроватью:
     - Ну... Тихий да робкий, только ножи от тебя прятать надо, а  то,  не
ровен час...
     - Не бойся, - горько усмехнулся Эгерт. Лис сердито завозился:
     - Ну да... Мне бы морду такую смазливую, как у тебя - всех девчонок в
городе... перепортил бы... Они же за тобой сами бегают, как на  ниточке  -
так нет же, и не взглянешь... У тебя, вообще-то, с этим... тем самым все в
порядке, а?
     Эгерт снова усмехнулся. Лис, ничуть не  собираясь  оставить  Солля  в
покое, подоспел с новым вопросом:
     - А кто это тебе физиономию исполосовал?
     Солль вздохнул. Спросил шепотом:
     - Слушай... А день Премноголикования - уже скоро?
     Лис удивился в темноте. Отозвался чуть погодя:
     - Еще месяц... А что?


     Месяц. Остался месяц до назначенного срока; Эгерт твердо знал, что не
станет подлецом и доносчиком, если продержится до встречи  со  Скитальцем.
Сейчас он раб заклятья - но настоящему, свободному Соллю не страшны  будут
ни прямые угрозы, ни обещание грядущих бед; орден Лаш потеряет  тогда  над
ним всякую власть, и как приятно будет  сказать  в  лицо  Фагирре:  подите
поищите других шпионов! И Карвер... И возвращение в  Каваррен,  встреча  с
отцом... А потом - Эгерт решил это почти точно - потом он снова  явится  в
университет и попросит декана принять его, возможно...  Но  это  -  после.
Сначала - Скиталец, и встреча состоится через месяц.
     Мысли о том, что будет, если  встречи  не  произойдет  либо  Скиталец
откажет в избавлении от  заклятия,  Эгерт  попросту  не  допускал  в  свое
сознание.


     Несколько   ночей   подряд   Тории   снились   необыкновенно   яркие,
удивительные сны.
     Однажды ей приснилось, что  она  стоит  на  палубе  парусника.  Такие
корабли она часто видела на гравюрах и ни разу -  на  самом  деле;  вокруг
лежала синяя чистая поверхность - море,  над  головой  куполом  выгибалось
небо, а рядом стоял отец, и в руке у него была почему-то птичья клетка.  В
клетке вертелась маленькая, меньше воробья, пичуга; на душе у  Тории  было
непривычно  легко,  и  она  смеялась  во  сне.  Но  на  далеком  горизонте
собиралась черная, как пепелище, груда, и капитан - ибо на корабле  был  и
капитан - сказал с усмешкой: "Будет шторм, но нам он не страшен".
     И Тория  не  испугалась  -  однако  туча  приближалась  быстрее,  чем
следовало, и капитан почуял неладное слишком поздно - в небе над  кораблем
уже висела немыслимых размеров сова, и  была  она  одновременно  птицей  и
тучей, только вот туч таких не  бывает.  Глаза  ее,  две  круглые  плошки,
светились белым мутным огнем, а крылья в размахе закрывали  небо;  капитан
закричал, и в ужасе закричала команда - и тогда отец Тории,  декан  Луаян,
распахнул дверцу птичьей клетки, которую держал в руках.
     Пичуга, легкая, меньше воробья, выпорхнула  на  волю  и  стремительно
стала подниматься - и на глазах обомлевших людей принялась расти, расти, и
чернеть, и оборачиваться тучей, и сравнялась с совой, и  в  небе  случился
поединок не на жизнь, а на смерть - только кто победил  в  этом  поединке,
Тории так и не суждено было узнать, потому что она проснулась.
     Раздумывая, что бы это могло означать, Тория отправилась  в  город  -
накануне отец просил ее зайти  в  аптеку.  Возвр