икак  не
лучше, это хуже, отец... Место ему... не здесь...  а...  разве  что  среди
служителей Лаш!
     Декан поморщился. Провел пальцем по книжным корешкам,  нежно  почесал
тот из них, что был покрыт шерстью. Спросил негромко, не оборачиваясь:
     - Я вот все думаю... Почему Скиталец так поступил с  ним?  Зачем?  Не
все ли ему равно - одним бродягой больше, одним бретером меньше...
     Тория прерывисто вздохнула:
     - Знаешь ли... Не нам рассуждать, почему  Скиталец  поступил  так,  а
почему иначе... Я думаю, он правильно поступил...  Случись  мне  встретить
его - пожала бы руку, клянусь.
     - Это пожалуйста, - кивнул декан, - руку можно, отчего ж... Только не
дерись.
     Тория кисло улыбнулась.
     - Да уж... - продолжал Луаян без всякого перехода.  -  Одно  время  я
страстно мечтал встретиться со Скитальцем, и счастлив теперь, что  встреча
не состоялась. Кто знает, тот ли он, за кого я его принимаю...
     Опустив плечи,  Тория  устало  двинулась  к  двери.  На  пороге  чуть
обернулась, будто намереваясь что-то сказать - но промолчала.
     Луаян в задумчивости поднял глаза. Майские жуки бусинками  обрушились
с потолка и раскатились по каменному полу.


     Миновали несколько дней, и не было для  Солля  минуты,  свободной  от
напряженных, запутанных размышлений. Лис ненадолго  уехал  к  родителям  в
пригород,  и  Эгерт,  целиком   завладевший   комнатой,   то   наслаждался
одиночеством, то от него же и страдал.
     Открывшееся в нем  новое  чувство  -  мучительная  способность  кожей
ощущать насилие - до поры до времени притупилась, спряталось, как  жало  в
пчелином брюхе. Эгерт радовался передышке - но твердо знал, что  тягостная
способность не оставила его и еще проявит себя.
     Особенно тяжкими были часы, посвященные мыслям о Тории. Эгерт гнал их
прочь - но мысли возвращались, вязкие, как  размытая  глина,  и  такие  же
неопределенные. Утомленный борьбой, он брал в руки  книгу  о  заклятиях  и
садился к окну.
     "...И заклят был тот колодец, и прогоркла в нем вода, и говорят,  что
в скрипе ворота его отважный различит стоны и жалобы..."
     "...И заклятие пало на замок, и с той поры ступени его крутых лестниц
ведут в бездну, и чудовища поселились на башнях, а кто посмотрит  со  стен
его - увидит вокруг смрадное пепелище, а кто пройдет по  залам  его  -  не
вернется более к людям..."
     В один из дней одиночество Солля  оказалось  столь  невыносимым,  что
пересилило страх. Не имея сил видеться с деканом и  не  желая  общаться  с
товарищами-студентами, замороченный раздумьями  и  гонимый  тоской,  Эгерт
решился выбраться в город.
     Он брел, втянув  голову  в  плечи,  опасливо  прислушиваясь  к  своим
ощущениям. Минута проходила за минутой, город неспешно торговал, работал и
развлекался, но волны его страстей доносились до Эгерта  редко  и  смутно.
Возможно, эти дальние отголоски были плодом Соллевой фантазии; как  бы  то
ни было, а Эгерт, слегка успокоившись, купил  себе  кремовое  пирожное  на
палочке и съел его со сладострастным аппетитом.
     Механически облизывая давно  опустевшую  палочку,  Солль  постоял  на
горбатом мостике, привалившись к перилам. Ему с детства нравилось смотреть
на воду - сейчас, следя глазами за медленно тонущей тряпицей, он  вспомнил
мост за городскими воротами Каваррена, мутную весеннюю Каву  и  незнакомца
со светлыми прозрачными глазами, который, вероятно,  уже  тогда  решил  за
Эгерта всю его дальнейшую судьбу...
     Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от воспоминания, и, с неохотой
оторвавшись от перил, двинулся в обратный путь.
     В маленьком, безлюдном в этот час переулке сидел нищий - земля вокруг
застелена была полами его просторного, почти совсем истлевшего плаща, а из
широкого рваного рукава неподвижно торчала сухая  и  черная,  как  мертвая
ветка,  протянутая  ладонь.  Нищий  сидел  не  шевелясь,  будто  уродливое
изваяние, и только ветер теребил седые волосы, полностью закрывающие лицо.
     Непонятно было, от кого и когда нищий рассчитывал получить подаяние -
вокруг не было ни души, глухие стены лишены были окон, и протянутая ладонь
предназначалась разве что паре  бродячих  собак,  бесстыдно  предававшихся
соитию на самой середине улочки. Усилия нищего с самого начала были тщетны
- однако он сидел все так же неподвижно, будто высеченный из камня.
     Соллю случалось тысячи раз проходить  мимо  попрошаек,  проходить  не
глядя и не задерживаясь; однако  забытый  на  пустынной  улочке  старик  с
протянутой в пространство ладонью чем-то задел Соллево  сердце:  возможно,
смиренным терпением, а возможно, самой  обреченностью  своей.  Руки  Солля
сами собой потянулись к кошельку;  среди  всего  его  состояния  было  две
золотых монетки, десяток серебряных и десяток медных. Эгерт  выбрал  медяк
и, превозмогая робость, шагнул к старику, намереваясь опустить  денежку  в
черную сухую ладонь.
     Нищий пошевелился; в дебрях седых волос загорелись два  глаза,  и  по
улице разнеслось неожиданно громкое, пронзительное:
     - Бла-агода-арстви-и-е-е...
     В ту же секунду сухая рука схватила Солля за  запястье,  да  с  такой
силой, что Эгерт невольно вскрикнул.
     Откуда-то из подворотни вынырнул, как призрак, здоровенный молодчик с
красным,  деловитым  лицом  мясника.  Нищий  с  необыкновенной   ловкостью
пробежался свободной рукой по  Эгертовой  одежде,  вцепился  в  кошелек  и
сдернул его с пояса - похоже, старец был вовсе не так уж стар. Кошелек  со
звоном перелетел в руки его компаньона, и только тогда Эгерт, обмерший  от
страха, в панике попробовал вырваться.
     - Ш-ш-ш... - в руках у молодчика неведомым образом  оказался  широкий
ржавый нож. - Тихо, ш-ш-ш...
     Эгерт и не  мог  кричать  -  в  горле  у  него  пересохло,  а  грудь,
сдавленная спазмом, не могла набрать воздуха. Молодчик ловко  накинул  ему
на шею веревку, одновременно заламывая руки назад -  даже  младенцу  ясно,
что в городе ограбленного лучше удушить,  чтобы  не  опознал  при  случае.
Солль забился - но слабо, очень слабо, парализованный страхом.
     Веревка на шее дернулась; откуда-то  раздался  топот  ног  и  резкое:
"Стоять!" Голову Солля пригнули к земле, потом  он  внезапно  почувствовал
свободу, рванулся, выпрямился; нищий, за которым волочился истлевший плащ,
и сообщник его бегом удалялись по улочке, и топот кованых  каблуков  бился
между глухих стен. Вот они скрылись за углом - и топот стал  глуше,  пока,
наконец, не стих совсем.
     В двух шагах  на  мостовой  валялись  веревка  и  несчастный  Эгертов
кошелек. Солль стоял, не в силах  сделать  и  шага.  Чья-то  рука  подняла
кошелек с камней и протянула владельцу:
     - Это ваш, не так ли?
     Перед Соллем стоял невысокий,  достаточно  молодой  человек  в  сером
плаще с капюшоном. Эгерт невольно вздрогнул, узнав одеяние  братства  Лаш;
чуть улыбнувшись, служитель священного привидения откинул капюшон со лба.
     Теперь, когда лицо незнакомца полностью открылось, в  облике  его  не
осталось ничего зловещего или пугающего. Это был просто прохожий, и  глаза
его, серо-голубые, как у самого Эгерта, смотрели сочувственно:
     - Это очень опасно... С полным кошельком нельзя забредать в безлюдные
переулки, как же вы, молодежь, неосторожны...
     Прохожий сказал "вы, молодежь", хотя сам был старше  Солля  не  более
чем на несколько лет.
     - Они... ушли? - спросил Эгерт, будто не веря глазам.
     Прохожий улыбнулся:
     - Я спугнул их... Городские разбойники коварны и трусливы, а  я,  как
видите, - он тронул свой капюшон, - обладаю некоторым авторитетом...
     Прожив несколько месяцев в городе, Эгерт  отлично  понимал,  что  вид
серого одеяния действительно способен обратить в  бегство  пару,  а  то  и
целую шайку разбойников. Он поспешно кивнул, не находя слов благодарности;
с ободряющей улыбкой служитель Лаш снова протянул ему звякнувший кошелек.
     - Это ведь все, что у меня есть...  Спасибо...  -  побормотал  Эгерт,
будто оправдываясь.
     Прохожий кивнул, принимая благодарность:
     - Деньги - не самое ценное... Вас могли убить.
     - Спасибо, - горячо  повторил  Солль,  не  зная,  что  делать  и  что
говорить  дальше.  -  Вы...  спасли  меня,  я,  право,  не  знаю,  как   и
благодарить.
     Служитель Лаш рассмеялся - беззвучно, заразительно:
     -  Не  стоит...  Честные  люди  должны  выручать  друг  друга,  иначе
мошенники и негодяи  сживут  их  со  свету...  Мое  имя  -  Фагирра,  брат
Фагирра... А вы - горожанин?
     Следуя  традициям  вежливости,   Эгерт   представился.   Услыхав   об
университете, Фагирра выразил удовлетворение:
     - О да, достойное место для достойных молодых  людей...  И  каким  же
наукам вы отдаете предпочтение?
     Эгерт смешался и  выдавил  наконец,  что  интересуется  прежде  всего
историей. Фагирра понимающе кивнул:
     - История, пожалуй, и есть самая интересная из всех наук... Старинные
сказания,  книги  о  воинах,  героях,  правителях,  магах...  Кстати,  мне
думается, что именно почтенный декан  Луаян  привил  вам  такую  любовь  к
своему предмету?
     Теперь обрадовался Эгерт -  как,  господин  Фагирра  знает  господина
декана?
     Служитель Лаш мягко поправил Солля: во-первых, его  следует  называть
брат Фагирра, а во-вторых, сам он не имел чести быть знакомым  с  деканом;
впрочем, слух о мудрости господина  Луаяна  давно  уже  вышел  за  пределы
университетских стен.
     Они давно уже приятельски  беседовали,  прогуливаясь  из  переулка  в
переулок. Соллю казалось странным, что он вот так, запросто, разговаривает
с человеком в сером плаще. До сих  пор  воинство  Лаш  представлялось  ему
страшноватым, недоступным для простых смертных сообществом; поколебавшись,
он признался в этом своему  новому  знакомцу,  вызвав  тем  самым  приступ
Фагиррового веселья.
     Отсмеявшись, служитель Лаш похлопал Солля по плечу:
     - Эгерт, Эгерт... Не скрою - имя Лаш и дело  Лаш  сокрыто  тайной,  в
которую не всякому дано посвятиться. Тайна и таинство - схожие слова, мы -
служители Лаш, служители Таинства...
     - Я спрашивал, - робко пробормотал Эгерт,  -  я  спрашивал  у  многих
людей - никто не смог объяснить мне, что есть братство Лаш...
     Фагирра посерьезнел:
     - О нас болтают много лишнего, вокруг братства  Лаш  полно  домыслов,
как вокруг всего неведомого... А вы, Солль, вы действительно хотели  бы...
узнать больше?
     Эгерт вовсе не уверен был, что действительно этого хочет,  однако  не
посмел признаться в своих колебаниях:
     - Да... Конечно...
     Фагирра задумчиво покачал головой:
     - Вот что, Эгерт... Воинство Лаш оказывает доверие далеко не всякому,
но ваше лицо с первого взгляда показалось мне лицом  достойного  человека.
Завтра, друг Эгерт, у вас будет редкостная возможность  побывать  в  Башне
воинства Лаш... Вам ведь хотелось бы?
     Эгерт внутренне сжался от пристального взгляда из-под капюшона  -  и,
мучаясь страхом, не смел отказаться:
     - Да...
     Фагирра ободряюще кивнул:
     - Вам не по себе, я понимаю... Но, поверьте, подобной  чести  во  все
времена удостаивались только тщательно избранные люди... Я буду ждать  вас
в семь часов вечера на углу улицы Фиалок, вы знаете, где это?
     И, уже попрощавшись, Фагирра вдруг обернулся:
     - Да, кстати... Разрешите попросить вас о полной  конфиденциальности.
Лаш - это тайна, таинство... Договорились? Прощайте.
     Эгерт кивнул и долго смотрел вслед уходящему  человеку  в  просторном
сером плаще.


     Лис все еще гостил у родственников, и  потому  некому  было  спросить
Солля,  а  почему  это  он  такой  смурнющий.  Эгерт   переборол   желание
отправиться за советом к декану  Луаяну;  и  беспокойная  ночь,  и  долгий
тягучий день были полны колебаний.
     Знакомые студенты, встретившие Солля на выходе, пожелали ему  доброго
вечерка и продуктивного свиданьица; Эгерт ответил невпопад.
     По дороге к месту встречи он успел поочередно убедить себя сначала  в
том, что визит  в  Башню  Лаш  -  вполне  обычное  и  даже  обыденное  для
горожанина дело, затем - что этот немыслимый случай  обещает  благотворную
перемену его судьбы, и, наконец - что посещение Башни вообще не состоится,
так как Фагирры не окажется на условленном месте.
     Фагирра, однако, ждал;  Солль  вздрогнул,  когда  откуда-то  из  тени
выступила безмолвная фигура в закрывающем лицо капюшоне.
     Эгерт плохо запомнил путь по извилистым переходам - перед глазами его
скользил по мостовой подол серого одеяния, а в душе боролись два одинаково
сильных  чувства  -  страх  идти  в  Башню  и  страх  отказаться.  Вопреки
ожиданиям, Фагирра не повел Эгерта через главные ворота; переулок сменился
подворотней, да такой темной, что  Эгерт  не  смог  рассмотреть  человека,
явившегося из мрака со связкой гремящих ключей и завязавшего Соллю глаза.
     Растерянный,  слепой,  ведомый  и   подталкиваемый,   изнывающий   от
привычного, как застарелая зубная боль, страха,  Солль,  наконец,  получил
распоряжение остановиться; с глаз его  сдернули  повязку.  Эгерт  оказался
перед стеной тяжелого черного бархата,  источавшего  слабый,  горьковатый,
незнакомый Соллю аромат.
     - Вам позволено присутствовать, - прошелестел  под  ухом  Фагирра,  и
капюшон его жесткой складкой коснулся Соллевой щеки.  -  Присутствовать  и
молчать, не сходить с места, не поворачивать головы...
     Эгерт проглотил вязкую влагу, переполнявшую рот; Фагирра явно ждал от
него ответа, и Солль через силу кивнул.
     К горькому запаху бархата  примешался  другой,  нежный,  сладковатый,
напоминающий о курящихся благовониях. Глядя в черную  стену  перед  собой,
Эгерт  с  необыкновенной  остротой  слышал  множество  звуков,  далеких  и
близких, приглушенных, шелестящих - будто полчища  стрекоз  вились  внутри
огромной стеклянной банки, задевая крыльями прозрачные стенки.
     Полное шорохов безмолвие  вдруг  сменилось  глухой,  ватной  тишиной;
Эгерт успел медленно сосчитать  до  пяти,  когда  черная  бархатная  стена
дрогнула, и длинный, протяжный, ни на что не похожий звук  заставил  Солля
мгновенно покрыться потом - это был тоскливый вопль древнего чудовища. Тот
далекий отзвук, который слышали  люди  на  площади  и  который  так  долго
тревожил воображение Солля, был в сравнении с ним всего лишь слабой тенью.
     Бархат заколебался - и вдруг тяжело рухнул, в одночасье превратившись
из глухой стены в черную равнину,  ибо  перед  глазами  изумленного  Солля
открылся небывалых размеров зал.
     Необъяснимо, как внутри Башни  могло  угнездиться  столь  грандиозное
помещение; в первую минуту Солль растерялся, но, присмотревшись, разглядел
окружающий залу строй высоких зеркал. Многократно повторяемый в их светлой
глубине,  на  бархатное,  испещренное  глубокими  складками   пространство
торжественно вышел длинноволосый карлик в огненно-алом,  обжигающем  глаза
одеянии. Двумя руками поднеся ко рту широкую трубку, он с некоторым трудом
извлек из  нее  тот  самый,  поражающий  воображение  протяжный  звук;  из
раструба, обращенного вверх, клубами повалил плотный синий дым.
     Зашелестела   ткань   опускаемых   капюшонов;   огненно-алое    пятно
карликового одеяния скрылось среди множества серых плащей,  и  в  оба  уха
Соллю ударил  шелестящий  шепот:  "Лаш...  аш...  ашша..."  Далеко-далеко,
тонко-тонко зазвучала пронзительная, вводящая в оцепенение песня, и  снова
длинный  звук  широкой  трубы,  и  над  склоненными  серыми  капюшонами  -
призрачные фигуры, слепившиеся из клубов дыма.
     Солль затрепетал - дым  обладал  необыкновенно  сильным,  приятным  и
одновременно мучительным  запахом.  "Лашш...  аша...  шаш..."  -  звук  то
приближался, то удалялся, и Эгерту привиделся  прибой  на  берегу  серого,
покрытого капюшонами моря.
     Окутанные плащами фигуры двигались то плавно и размеренно,  то  вдруг
одновременно   содрогались,   как   от   внезапной   догадки;   постепенно
пространство посреди зала опустело, и на черном бархате  пола  обнаружился
распластанный старец. Седая грива его разметалась, и маленькое  сморщенное
лицо казалось обрамленным белыми, как луна, лучами;  серые  плащи  сошлись
вновь, и Солль увидел сверкающую сединой голову, поднявшуюся,  как  клочок
пены, над серым морем капюшонов...
     Обряд,   завораживающий   и   непонятный,   красивый   и    несколько
однообразный, длился  минуту  либо  целый  час  -  Солль  утратил  чувство
времени. Когда, наконец,  в  лицо  ему  ударила  струя  свежего  вечернего
воздуха и он понял, что стоит у зарешеченного окна, вцепившись  в  толстые
прутья, и внизу перед ним лежит знакомая, но  впервые  увиденная  с  такой
точки зрения площадь - тогда вездесущий Фагирра, положив ладонь на Соллево
плечо, прошептал ему в самое ухо:
     - Я знаю добрый десяток самых богатых и знатных людей  этого  города,
которые лишились бы правой руки за одно только  счастье  присутствовать  в
Башне во время обряда...
     Обернувшись к площади, Фагирра подставил лицо ветру;  широкие  рукава
плаща  соскользнули,  обнажая  запястья,  и  Эгерт  машинально  задержался
взглядом   на   зеленоватой   татуировке   -   профессиональной   отметине
привилегированного цеха, цеха учителей фехтования.
     Фагирра улыбнулся, перехватив этот взгляд:
     - Пути, приводящие людей под сень Лаш,  сложны  и  покрыты  тайной...
Идемте же, Эгерт; честь, оказанная вам, безгранична, так как  сам  Магистр
ждет вас.


     Волосы магистра вблизи показались Эгерту еще белее -  как  сверкающий
на солнце снег, как облака  в  полдень,  как  тончайшей  выделки  полотно.
Вдыхая новый запах - в кабинете магистра густо и терпко пахло  дымом  иных
благовоний  -  Эгерт,  ни  жив  ни  мертв,  отвечал  на  вопросы.  Да,  он
вольнослушатель в университете; да, декан Луаян, без сомнения, великий маг
и достойный человек... Нет, Эгерт  пока  что  не  преуспел  в  науках,  но
надеется, что со временем...
     Путаный рассказ Эгерта об этих надеждах был мягко прерван:
     - Вы, без сомнения, несчастны, Солль?
     Эгерт осекся  и  замолк.  Глаза  его  не  отрывались  от  малинового,
ворсистого ковра, укрывавшего кабинет от стены до стены.
     - Не смущайтесь... Любой мало-мальски проницательный  человек  поймет
это с первого взгляда. Вы, вероятно, пережили беду?
     Встретившись глазами с мудрым, все понимающим  взглядом  престарелого
магистра, Эгерт испытал сильнейшее желание тут же и рассказать о  заклятии
и о Скитальце. Он уже набрал в грудь воздуха - но смолчал,  причем  потому
только,  что  первое   произнесенное   им   слово   оказалось   очень   уж
неблагозвучным и жалким:
     - Я...а...
     Устыдившись своей слабости, Эгерт затих. Выждав минуту, магистр мягко
улыбнулся:
     - Человек, к сожалению, очень часто оказывается несчастным... Слабым,
нерешительным, уязвимым... Да, Эгерт?
     Соллю показалось, что из глаз седовласого старца на него смотрит сама
надежда. Подавшись вперед, он поспешно кивнул:
     - Да...
     - Человек уязвим, когда он  в  одиночестве,  -  раздумчиво  продолжал
магистр. - Робость - удел одиноких... Да, Эгерт?
     Солль проглотил слюну - он не понял, куда на этот раз клонит Магистр,
но на всякий случай снова подтвердил:
     - Да...
     Магистр встал - величественно качнулась седая грива:
     - Эгерт, перед вами трудный путь...  Но  в  конце  его  вас  встретит
могущество. Не принято говорить с неофитами о  глубоких  таинствах  Лаш  -
знайте только, что священное привидение слышит сейчас каждое мое  слово...
Итак, я не могу сразу открыть вам тайны, к которой, несомненно,  стремится
ваша душа, но приглашаю вас на правах брата войти в наш орден. Вы  станете
воином Лаш - есть ли на земле служба почетнее?! Многие таинства  откроются
вам только с годами - но уже сейчас  за  вашей  спиной  встанет  священное
привидение и легионы служителей его. Обида, нанесенная вам, станет  обидой
для ордена, и даже косой взгляд, брошенный вам вслед