ольшую книжку в кожаном переплете с медными уголками:
     - "О заклятиях"? - спросила буднично. - Возьми...
     Декан  осторожно  принял  книгу,  ладонью  смахнул  пыль,  дунул   на
страницы, изгоняя последние пылинки:
     - Вот, Солль... Я даю вам эту  книгу  с  надеждой,  что  она  поможет
вам...  глубже  понять,  осознать,  что  с  вами  случилось.  Не   спешите
возвращать - она дается вам на достаточно долгий срок...
     - Спасибо, - сказал Эгерт не своим каким-то, деревянным голосом.


     "Жил некто, и был он алчен и жесток. Однажды в лютый мороз в дом  его
постучалась женщина с грудным ребенком; он подумал: зачем нищенка у  моего
камина? - и не пустил ее.  Случилась  метель,  и,  замерзая  в  сугробе  с
мертвым ребенком на руках, женщина сказала слово, страшное в  человеческих
устах. И был тот человек заклят: никогда больше не мог он  развести  огня.
Крохотная искорка или пожарище, костер или трубка с табаком - всякий огонь
дымил и угасал, стоило лишь ему приблизиться; сам он стал стыть и гаснуть,
как пламя под ливнем, и не мог согреться, не  мог  согреться,  и,  умирая,
шептал: холодно..."
     Солль зябко поежился, вздохнул и перевернул страницу.
     "В одном селении случилась язва, и много людей  умерло.  Прослышав  о
беде, явился в селение знахарь;  был  он  молод,  однако  опытен  и  умел.
Пользуя людей травами, шел он от дома к дому, и болезнь могла изъязвить  и
его - однако, по счастью, не тронула. Исцелились люди; тогда спросили  они
себя: что за сила дана молодому лекарю? Что за непонятная мощь в его руках
и его травах? Почему язва пощадила его? Испугались люди неведомой  силы  и
умертвили знахаря, желая умертвить с ним и силу его. Однако случилось так,
что вслед за преступлением их последовала и расплата: спустя  малое  время
поселок опустел, и никто не знал, куда девались люди; мудрые говорят,  что
закляты они, все закляты, и старики и младенцы, и маяться им  в  неведомых
безднах, покуда не явится человек и не снимет заклятие..."
     Книга была стара, и каждая желтая страница хранила  повесть  о  делах
смутных и страшных. Солль с трудом сдерживал нервную дрожь - и  все  равно
читал, будто глаза его прикованы были к черным, как жучьи спины, буквам:
     "Случилось так, что трое на дороге остановили путника  -  но  он  был
беден, и трое не получили добычи. Тогда, обуянные  злобой,  они  били  его
беспощадно... На пороге смерти он сказал им: был я кроток  и  добр,  и  не
причинил вам зла;  за  что  же  вы  так  поступили  со  мной?  Заклинаю  и
проклинаю: да не носи вас земля!
     И путник умер; и как только закрылись глаза его, подалась  земля  под
ногами разбойников.
     Охваченные ужасом, бежали они - но с каждым  шагом  твердь  под  ними
разверзалась все больше, и хватала за ноги, и вот уже по  колено  в  земле
молили они о пощаде - но заклятие было сказано, и губы  заклявшего  остыли
навсегда. А земля не держала разбойников, не желала  более  их  носить,  и
ушли они по пояс, а потом и по  грудь,  и  кричащие  рты  навеки  заткнула
трава, и только черные дыры остались в земле, да и они..."
     Солль не дочитал - с невидимой площади донесся тоскливый звук,  голос
Башни ордена Лаш. Эгерт вздохнул и перевернул страницу.
     "Мимо селения шел колдун - дряхлый и злобный  старец.  Случилось  ему
запнуться о камень, лежавший на дороге, упал он и поломал свои  старческие
кости. Возопил колдун и заклял камень; с тех пор люди  не  селятся  вблизи
тех мест.  Тяжко  стонет  камень,  будто  терзаемый  мукой,  и  смельчаки,
подбиравшиеся  близко,  видели  черную  кровь,  по  капле  истекающую   из
трещины..."
     Эгерт отодвинул книгу. Уже несколько дней перед глазами его вереницей
проходили странные и удручающие истории, многие из которых  здравомыслящий
счел бы сказкой - здравомыслящий, но не человек,  носящий  на  лице  косой
шрам.
     "Был человек, и женился он на прекрасной девушке,  и  любил  ее  всей
душой - но слишком красива была молодая жена, и во сне явилась ему картина
ее  измены.  Тогда,  преисполненный  страха  и  гнева,  сказал  он  слова,
обернувшиеся заклятием: пусть всякий другой  мужчина,  на  кого  лишь  раз
падет  ее  нежный,  благосклонный  взгляд,  изведется  и  умрет  тягостной
смертью!
     Но молодая жена была верна ему всей душой, и ни разу не взглянула она
с нежностью на другого мужчину. И шли годы, и жили супруги в довольстве  и
счастье, и подрастали их дети. Вот возмужал их старший сын,  превратившись
из мальчика в юношу, и однажды, озаренный  первой  любовью,  прискакал  он
домой на рассвете. Мать его, стоявшая  у  крыльца,  взглянула  на  сына  и
увидела сияющие глаза его и широкие плечи, увидела гибкую силу  и  молодую
горячность сына своего - и тогда взгляд ее исполнился гордости и любви.
     И разразилось старое заклятье, и, не разбирая и не  щадя,  обрушилось
на юношу, сколь не рыдала мать его; тогда, обезумев, выцарапала  она  свои
глаза, погубившие сына одним только взглядом..."
     В университетском дворике лоснилась под солнцем трава,  укрывающая  в
бархатной зелени  полчища  громогласных  кузнечиков.  Невидимые  насекомые
блаженствовали, распевая гимны жизни; стоял ленивый  послеполуденный  час,
теплый ветер приносил запахи земли и цветов,  а  перед  Соллем  лежала  на
старом столе безучастная, как свидетель, книга.
     "У богатой и знатной госпожи  была  красавица-дочь;  сговорившись  со
странствующим певцом, она хотела бежать из дому, чтобы  выйти  за  бродягу
замуж. Но затея сорвалась; раскрыв намерения влюбленной пары, старая  мать
разгневалась сверх меры и, будучи сведущей в  магии,  сотворила  заклятье:
пусть мужчина, который лишит девственности ее дочь, не знает  счастья,  не
видит света и не помнит своего имени!
     Долго и горько рыдала девушка; менестрель ушел  в  далекие  земли,  и
никто не желал больше свататься к прекрасной и  богатой  невесте.  Но  вот
однажды надменный, хоть и обедневший господин  заявил  о  своем  намерении
взять ее в жены; наскоро сыграли свадьбу, и в первую брачную ночь  молодой
муж привел к жене в постель грубого, похотливого конюха...
     И случилось так, что на другой же день конюх ослеп и не видел  больше
света, обезумел и забыл свое имя, иссох, чтобы никогда не знать счастья. А
молодой муж зажил со своей женой и получил богатое приданое - но не  долго
длилось его супружество, потому что..."
     В комнату влетел шмель - полосатый  пушистый  шарик.  Покружился  под
серым сводом потолка, ударился о раму, упал на рыжие от времени  страницы;
обиженно взревел и вылетел в окно. Солль потер кулаком воспаленные веки.
     Зачем декану Луаяну понадобилось, чтобы он прочитал все это?
     Во все века от заклятий страдали как отпетые злодеи, так порой и ни в
чем не повинные люди; к последним Эгерт испытывал особенное сочувствие.  И
он тоже жертва заклятия; все эти невесть когда жившие люди породнены с ним
общей бедой. На пути его случился Скиталец и походя, одним движением шпаги
неузнаваемо изувечил его жизнь...
     Раньше Соллю никогда не приходилось так долго сидеть  за  книгой.  От
непривычного занятия ныла спина, слезились и болели усталые глаза; подумав
было об отдыхе, Эгерт вздохнул и снова притянул к себе раскрытую книгу.
     "В доме одинокой  вдовы  укрылся  беглый  бродяга  -  стражники,  что
служили князю тех мест, преследовали его, а женщина пожалела и спрятала  в
подпол. Но когда, свирепые и вооруженные, явились к ней  преследователи  -
не выдержала вдова, испугалась и выдала беглеца... Стражники тут же его  и
повесили - но уже с петлей на шее  сказал  он  женщине:  что  ты  сделала!
Неверная ты; пусть же до смерти никто не верит тебе!
     И умер бродяга, и закопали его тут же, у вдовы под окном. С  тех  пор
люди отвернулись от несчастной, ибо не верили ей - ни словам,  ни  глазам,
ни голосу, ни поступкам, не верили доброте ее и честности, и слыла  она  в
округе злой ведьмой...
     Но случилось так, что через селение проезжал на черной лошади  белый,
как лунь, старик; зашел он в дом к отчаявшейся женщине и сказал ей:  знаю,
что за беда постигла тебя. Знаю,  что  уже  искупила  ты  невольную  вину;
слушай же, и я расскажу тебе, как снять заклятие!
     Выслушала она и, дождавшись полуночи, вышла на  могилу,  что  поросла
под ее окном крапивой и чертополохом. В одной руке кувшин с водой несла, в
другой  -  острый  кинжал,  стариком  оставленный.  Стала  перед  могилой,
посмотрела луне в лицо и сказала мертвецу в земле: вот вода, а вот  острая
сталь. Дам тебе напиться, сними с меня чары!
     С этими словами воткнула она кинжал в самый могильный холмик, глубоко
вонзила, по самую рукоять; потом полила водой из кувшина и ушла в  дом,  а
на другое утро смотрит - на могиле стоит дерево, молодая ольха.  И  поняла
тогда женщина, что заклятие снято, и возрадовалась, и  зажила  с  тех  пор
мирно и счастливо, а за деревом на могиле ухаживала, как за сыном..."
     Солль  с  трудом  оторвал  глаза  от  ровных,  равнодушных   строчек.
"Заклятие снято, заклятие снято" -  повторялось  и  повторялось  в  шорохе
ветра, в трелях незнакомой птахи, в чьих-то отдаленных  шагах  по  гулкому
коридору флигеля. Заклятие снято.
     Светлое небо! Стоило же дни и ночи горбить спину над страшной книгой,
чтобы вот так, случайно, наткнуться на историю со счастливым концом. Мудр,
тысячу раз мудр декан  Луаян.  "Заклятие  снято"...  ЗАКЛЯТИЕ  МОЖЕТ  БЫТЬ
СНЯТО.
     С глупой улыбкой он смотрел в окно,  смотрел,  как,  приминая  траву,
носится за бабочкой лохматый бродячий пес. У него  впереди  холодные  ночи
под мостами и злобные пинки тысяч ног - но сейчас он носится,  как  щенок,
забыв обо всем на свете; он - счастлив.
     Счастлив, подумалось Соллю.  Пошатываясь,  как  пьяный,  он  поднялся
из-за стола и взобрался на подоконник.
     Близился вечер, теплый весенний вечер; над  университетским  двориком
висел квадрат синего предвечернего неба, и в нем медленно, будто  напоказ,
кружились голуби - залитые косыми лучами заходящего  солнца,  белые  птицы
казались розовыми, как  фруктовые  леденцы.  Соллю  захотелось  плакать  и
кричать во все горло - так, будто груз заклятия  уже  сброшен  и  позорный
шрам смыт с  лица,  как  корка  налипшей  грязи;  не  решаясь  запеть,  он
ограничился тем, что широко и радостно улыбнулся бродячему псу на траве.
     - Эй, Солль! - удивленно послышалось у него за спиной.
     Все еще продолжая улыбаться, Эгерт  обернулся  к  двери.  На  пороге,
округлив глаза, стоял изумленный Лис и тоже улыбался - от уха до уха.


     От сына аптекаря не могло укрыться особенное внимание декана Луаяна к
вольнослушателю  Соллю,  проявившееся  в  щедром  разрешении  пользоваться
личной декановой книгой. Уже несколько дней Лис  изнывал  от  любопытства,
но, привыкший относиться к декану с уважением и опаской,  не  решался  без
спросу заглянуть в книгу либо задать  Эгерту  прямой  вопрос.  Глядя,  как
Солль дни и  ночи  проводит  над  пожелтевшими  и,  верно,  полными  магии
страницами, Лис проникся к Соллю некоторым  уважением;  поэтому  -  а  еще
потому, что был просто хорошим парнем - Гаэтан  так  обрадовался  перемене
Соллевого настроения и его согласию наконец-то выбраться в город.
     У парадного входа в университет Лис задержался, не в  силах  отказать
себе в удовольствии похлопать по заду деревянную обезьяну.  Отполированный
сотнями рук, зад лаково лоснился; Солль  собрался  с  духом  и  последовал
Гаэтанову примеру.
     Сей фамильярный жест придал Эгерту  уверенности  в  себе.  Вечер  был
теплый, мягкий, исполненный запахов и звуков -  не  резких,  как  днем,  а
приглушенных, растворенных в бархатной дымке  подступающей  темноты.  Небо
угасало, но до наступления ночи было еще  далеко;  Эгерт  шел,  запрокинув
голову, чувствуя ветер в своих  волосах  и  непривычное,  напрочь  забытое
ощущение радостного спокойствия во всем теле.
     Повстречалась шумная группка студентов - Эгерт узнал  знакомые  лица,
Лис же на одни только рукопожатия потратил  едва  ли  не  полчаса.  Дальше
пошли вместе; Солль старался держаться поближе к Лису и тщательно соблюдал
охранные ритуалы - сжимал  правую  руку  в  кулак,  а  левой  держался  за
пуговицу.
     Для начала завернули в трактир - крохотный,  с  единственным  высоким
столиком в центре, с подвешенной к  потолку  клеткой,  вмещавшей  толстого
флегматичного кролика. Заведение называлось почему-то "У зайца", и веселые
студенты осушили каждый по стакану вина - кислое, на взгляд гурмана Солля,
пойло принесло ему куда большее удовольствие, нежели все изысканные  вина,
выпитые им до сих пор.
     Радостной толпой  вывалились  на  улицу;  слегка  захмелевший,  Эгерт
расслабился настолько, что позабыл  о  защитных  ритуалах.  Лис  шествовал
впереди, как предводитель и поводырь; в каком-то переулке  выловлены  были
двое шустрых девчонок, и компания двинулась  дальше  под  их  нескончаемый
визг и звонкий хохот.
     Следующий по  пути  трактир  назывался  просто  "Утолись",  и  в  нем
задержались подольше. Эгерт чувствовал, как, проливаясь,  вино  капает  за
ворот; обе девчонки, безошибочно  высмотрев  в  толпе  студиозусов  самого
высокого и красивого, вились вокруг Солля, как пара шустрых рыбешек вокруг
насаженного на крючок червя.
     Неудержимо двинулись дальше - заметив в окошке первого этажа  огонек,
Лис с неожиданной в щуплом теле силой подхватил подвернувшуюся девчонку на
руки и, ловко закинув ей  на  спину  пышную  юбку,  приклеил  обнажившимся
местом к оконному стеклу. Дикий крик, последовавший сразу вслед за этим из
комнаты, вверг студентов в приступ хохота, от которого лезли на лоб  глаза
и рвались животы; подхватив девчонку под мышку, Лис  повел  свою  компанию
прочь,  не  дожидаясь,  пока  на  улицу  выскочит  разъяренный   обитатель
пострадавшего дома.
     Шутка всем понравилась  -  хватая  по  очереди  то  одну,  то  другую
девчонку, Лис с помощью товарищей повторял ее  снова  и  снова.  Один  раз
пришлось спасаться бегством, потому что хозяин  вздумал  спустить  собаку.
Эти минуты были особенно неприятны для Солля  -  обычный  страх  отозвался
холодом в животе и слабостью в ногах, но погоня скоро отстала, и  Лис  так
уморительно передразнил потерпевшего фиаско пса, что  Эгерт  почти  совсем
перестал бояться.
     Трактир "Милая фантазия" не удостоился посещения - Эгерту показалось,
что  веселую  компанию  смутили  мирно  сидящие  в  уголке  серые  фигуры,
утопающие в плащах с капюшонами. Служителей Лаш было всего двое или трое -
однако студенты, не сговариваясь, тут же и  вышли  прочь;  Солль  поспешил
вслед за всеми, несколько сожалея  -  и  напрасно,  потому  что  следующий
трактир, "Одноглазая муха", оказался превыше всяких похвал.
     Заведение это служило местом сходок не  одному  поколению  студентов;
как бы в подражание Большому Актовому залу вдоль всего обширного помещения
тянулись скамьи и длинные столы, а в  углу  было  устроено  некое  подобие
кафедры. Притулившись, по обыкновению, на краю скамейки,  Эгерт  удивленно
вслушивался в бесконечные куплеты срамных песен -  и  Лис,  и  все  прочие
знали их во множестве. То краснея, как девушка, то покатываясь  со  смеху,
Солль наконец-то приспособился подпевать  припев:  "Ой-ей-ей,  не  говори,
милый, не рассказывай! Ой, душа моя горит, а дверь скрипит, не смазана!"
     Возвращались в глухой темноте - Эгерт держал Лиса за рукав, чтобы  не
заблудиться. Оба были изрядно пьяны;  ввалившись  в  комнату,  Лис  первым
делом потребовал зажечь огонь, затем уронил на пол пряжку от плаща, сел на
постель и устало объявил, что жизнь его суха и шершава,  как  песий  язык.
Сочувствуя приятелю и желая оказать ему услугу, Солль в поисках  утерянной
пряжки опустился на четвереньки, сжимая свечку в зубах; заглянув под  свою
кровать, он заметил темнеющий у самой стены пыльный предмет.
     - Эй! - пьяным голосом поинтересовался Лис. - Ты зачем  под  кроватью
живешь, а?
     Эгерт выпрямился - в руках у него была книга.
     - Ну и ладно... - расслабленно согласился  Лис,  стягивая  башмак.  -
Это, верно, того парня, что до тебя тут жил... Пряжки-то нету?
     Солль поставил свечу  на  стол,  положил  рядом  свою  находку,  стер
ладонью слой пыли и развернул склеившиеся страницы.
     Это  была,  по-видимому,  история  битв  и  полководцев;   перевернув
несколько листов, Эгерт наткнулся  на  плотный  бумажный  четырехугольник.
Одна сторона его была чистой, с одним только чернильным пятнышком в  углу;
другая сторона...
     Солль несколько секунд смотрел на рисунок - и вдруг протрезвел, будто
брошенный в прорубь. С рисунка на Эгерта смотрела Тория.
     Поразительное сходство - художник, неумелый, видимо, и неопытный,  но
безусловно  талантливый,  ухитрился  схватить   главное,   передать   даже
выражение  глаз  -  ту  спокойную  доброжелательность,  с  которой   Тория
взглянула  на  Эгерта  в   первую   их   встречу.   Безукоризненно   точно
располагались родинки на шее, и дерзко изгибались ресницы, и  мягкие  губы
вот-вот готовы были улыбнуться...
     Лис икнул, роняя на пол второй башмак:
     - Чего там, а?
     С трудом оторвав взгляд, Солль перевернул рисунок, накрыл его ладонью
- будто это его тайна, будто Лис не должен знать...
     Спохватившись, вернулся к книге, раскрыл первую  страницу  в  поисках
подписи владельца.
     Только две буквы: "Д. Д."
     Солля бросило в жар.
     - Гаэтан, - спросил он шепотом, стараясь говорить спокойно, - кто тут
жил до меня, Гаэтан?
     Лис помолчал. Вытянулся на кровати:
     - Говорю, парень один жил... Хороший  парень,  Динар  его  звали.  Я,
правда, сойтись с ним как следует не успел - уехал он  и  его  где-то  там
убили...
     - Кто убил? - спросил Солль помимо своей воли.
     - А я почем знаю? - фыркнул Лис. - Какой-то мерзавец убил, я не знаю,
где и как... Слушай, не стой столбом, туши свечку, а?
     Эгерт дунул на свечу и несколько минут неподвижно стоял в темноте.
     - Скажу тебе, - сонно пробормотал Лис, -  что  был  он  действительно
хороший парень, потому как иначе Тория...  ну,  Тория,  деканова  дочка...
замуж за него не собралась бы. А  она,  говорят,  совсем  уж  собралась  и
свадьбу назначили... Вот...
     - Он здесь жил? - прошептал Эгерт непослушными  губами.  -  Здесь,  в
этой комнате? И спал на этой кровати?
     Лис завозился, устраиваясь поудобнее:
     - Да ты не бойся... Призрак его не  явится...  Не  такой  он  парень,
чтобы своих же братьев-студентов по ночам пугать, хороший, говорю,  парень
был... Спи...
     Лис еще что-то бормотал  -  но  слов  не  разобрать  было,  и  вскоре
бормотание сменилось мерным сопением.
     Пересилив себя, Эгерт разделся и забрался под одеяло с головой. Так и
провел всю ночь, зажмурив в темноте глаза и заткнув уши в полной тишине.


     Каждое утро, просыпаясь, Динар Дарран видел над собой этот  сводчатый
потолок с двумя сходящимися трещинками в углу. Рисунок трещинок  напоминал
широко распахнутый  глаз;  каждое  утро  Эгерту  приходило  в  голову  это
сравнение - но, может быть, Динар видел иначе?
     Каждое утро Динар снимал свой плащ с истертого крюка, вбитого в стену
над кроватью, а вздумай он выглянуть в окно - его взору предстала бы та же
картина, которой не раз и не два  развлекал  себя  Солль:  университетский
дворик с зеленой клумбой в центре, глухая  стена  справа  и  ряд  узеньких
окошек слева, а напротив - величественная каменная спина главного  корпуса
с двумя круглыми балконами... Сейчас на  одном  из  них  важный  служитель
вытряхивал пыль из  старинной  географической  карты,  вышитой  шелком  на
бархате; пыль летела на весь двор.
     Убитый Соллем человек жил в маленькой комнате, каждый день  ходил  на
лекции, читал книгу об истории битв и полководцев - а сам не носил  оружия
и не чувствовал в этом надобности. Тория, тогда еще спокойная и веселая, а
не замкнутая и отчужденная, как теперь, охотно виделась с н