был Угл, отставной солдат  на  деревяшке.  В  былые  времена  его
превосходила боевитостью матушка Регалар, жена трактирщика, но она вот уже
три года как умерла, и с тех пор старик Регалар с племянницей  управлялись
вдвоем. Постояльцы в гостинице были редкостью, зато каждый вечер обеденный
зал заполнялся окрестными фермерами - трактирщик давно бы разбогател, если
бы не пагубная привычка давать в долг.
     Было довольно рано, посетители едва начинали  собираться,  но  старый
Угл, завсегдатай, восседал уже на своем обычном месте, у стойки,  и  шумно
приветствовал каждого нового гостя. Регалар гремел посудой на кухне, а его
юная племянница бегала с кружками пива на маленьком подносе.
     - А! - скрипел вояка Угл. - Вот и старина Крот! Самое время промочить
глотку! - или: - А вот и Виль, глядите-ка! - и  через  минуту:  -  Ага,  и
Крокус явился! Ну и денек сегодня выдался, верно? Лина, пива!
     Розовощекая веснушчатая Лина бухнула перед ним на  стол  огромную,  в
белой шапке пены, янтарную кружку. Он привычным жестом потрепал девушку по
щеке.
     Трактирщик вышел, чтобы поприветствовать гостей, и снова  вернулся  к
очагу. Зал наполнялся; голоса  сливались  в  нестройный  гул.  Говорили  в
основном о видах на урожай, да еще опасливо пересказывали  слухи  о  банде
разбойников, якобы объявившейся в округе. Подвыпивший Угл, подозвав  Лину,
туманно рассуждал о смотринах и женихах. Та слушала, залившись краской.  В
это время хлопнула дверь.
     - А вот и... - привычно начал, обернувшись, Угл, и вдруг запнулся. Он
не мог опознать человека, стоящего  у  входа,  а  такое  случалось  с  ним
нечасто и само по себе уже было событием.
     Будто уловив фальшивую ноту в слаженной песне, собравшиеся по очереди
замолчали и обернулись к дверям.
     Вошедший был молодой мужчина в простой запыленной одежде, с  котомкой
за плечами и широкополой шляпой в опущенной руке. Никто из сидящих в  зале
никогда его не видел.
     - Вишь, как, - прервал наконец  Угл  неловкое  молчание.  -  Входите,
молодой господин, поскольку тут собралась достойная компания. Лина!
     Шум возобновился, правда,  несколько  тише,  чем  до  этого.  Девушка
усадила гостя за единственный свободный столик. Тот положил рядом котомку,
сверху бросил шляпу и устало вытянул ноги.
     Со  всех  сторон  его  изучали.  Любопытные  взгляды  разгуливали  по
прохудившимся сапогам, видавшей виды куртке  и  дырявой  котомке.  В  лицо
незнакомцу, однако, смотреть избегали, будто стесняясь.
     Ни о чем не  спрашивая,  Лина  поставила  перед  посетителем  тарелку
бараньего жаркого и кружку пива.
     - Спасибо, милая девушка, - проронил незнакомец.
     Лина вернулась за стойку, так и сяк повторяя про себя его слова.
     После  того,  как  пришелец  был  рассмотрен,  изучен  и  перемыт  по
косточкам,  разговоры  за  столами  вернулись  в   обычное   русло.   Лина
отправилась на кухню к трактирщику.
     - Папаша, - так она обычно звала своего дядю,  -  папаша,  там  чужой
человек. Одет по-простому, а лицо как у господина.  Я  подала  ему,  а  он
назвал меня "милой девушкой".
     - Хм... А расплатиться он сумеет?  -  поинтересовался  трактирщик  и,
влекомый любопытством, направился в обеденный зал.
     Незнакомец  расправился  с  содержимым  тарелки  и  явно   повеселел.
Поднявшись навстречу Лине, он вдруг отвесил церемонный поклон, так что  та
смутилась:
     - Милая девушка, вы спасли меня от голодной смерти. У  вас  не  будет
повода сомневаться в моей  благодарности,  -  объявил  он  торжественно  и
вытрусил из тощего кошелька несколько медных монет.
     "Ишь, ты", - подумал старый Угл.
     "Как он говорит!" - подумала Лина.
     "Беден, как крыса", - подумал трактирщик и решительно шагнул вперед:
     - А позвольте узнать, мой господин, какая  такая  надобность  привела
вас,  человека  нового,  незнакомого,  в  наши  заброшенные  и  ничем   не
примечательные края?
     Незнакомец обнажил вдруг в улыбке два ряда блестящих зубов:
     - Рад, что моя персона заинтересовала вас, добрый трактирщик...  Я  -
путешественник и знаменитый охотник  за  бабочками,  но  иногда  не  прочь
наняться на работу... Дрова колоть,  воду  носить,  детей  нянчить,  шить,
мастерить,  играть  на  музыкальных  инструментах...   Не   надо?   -   он
вопросительным взглядом окинул примолкших гостей.
     Кто-то удивленно фыркнул.
     Трактирщик между тем вдруг  отступил,  потом  снова  приблизился,  не
сводя с гостя напряженного взгляда. Тот  подмигнул  Лине,  взял  со  стола
бутылочную пробку и вставил в глаз подобно моноклю.
     - Быть не может! - воскликнул тут трактирщик громко и радостно.
     Он пританцовывал на месте и в восторге хлопал ладонями по коленям.
     - Господин Руал Ильмарранен собственной персоной!
     Пробка выпала из широко открывшегося глаза. Улыбка  застыла  на  лице
незнакомца.
     - Видано ли! - причитал Регалар. - У меня, здесь, так запросто!
     В трактире стояла удивленная, исполненная любопытства тишина.
     - Вы не помните  меня,  господин  Ильмарранен?  Три  года  назад!  На
ярмарке в Ручьях! Мы еще в кегли играли... И студент этот... И кондитер...
Вот компания! Помните? Лина! - он порывисто обернулся к племяннице.  -  Да
познакомься же с настоящим великим магом!
     При слове "маг" все  пришло  в  движение.  Люди  вставали,  лезли  на
скамьи,  возбужденно  галдели,   стараясь   разглядеть   нечто   новое   в
таинственном посетителе.
     - Вы меня не узнаете, господин Ильмарранен? -  трактирщик,  казалось,
готов был заплакать. - Вы угощали нас всю ночь... Студент под стол упал...
А вы творили чудеса, помните? Помните, как перепугался ночной дозор?
     И,  вдохновленный,  раскрасневшийся,  он  обернулся  к   восторженным
зрителям:
     - Почтеннейшие, это  было  немыслимо  и  потому  незабываемо!  Грубые
стражники  назвали  нас  дебоширами,  представьте!  Они  даже  хотели  нас
задержать, но господин Руал...
     Трактирщик вдруг скорчился, сотрясаемый внезапным приступом смеха:
     - Госпо...дин Руал... Одним махом превратил их в винные бутылки...  А
сам обернулся штопором... Смеху было! Бедняги  перепугались  до  смерти...
Получив  обратно  человеческий  облик,  бежали   без   оглядки,   а   пики
побросали... А господин Руал превратил пики в... в...
     Трактирщик  окончательно  зашелся  смехом.  Свидетели   этой   сцены,
по-видимому, слышали его историю не впервые - оживление нарастало.
     - Да,  дружище...  -  пробормотал  странный  гость.  -  Не   очень-то
удачно... А дело, собственно, в том...
     - О! - отсмеявшись, трактирщик перешел на оглушительный шепот.  -  Вы
путешествуете инкогнито,  понимаю!  Прошу  прощения,  но  здесь  ведь  все
милейшие, достойные люди - все свои! Это - Лина, моя племянница...
     - Вот что, - хмуро сказал молодой человек и встал. Взялся за котомку.
Шагнул вперед... И встретился взглядом с двумя  восторженными  васильками.
Зрачки у Лины были неправдоподобно широкими - давно, очень давно на  Руала
Ильмарранена так никто не смотрел.
     - Вы правда... Настоящий? Всамделишный волшебник? Да?
     Он перевел дыхание.
     - Конечно... - и добавил, по-прежнему глядя на девушку: - Конечно,  я
узнал вас, дружище Регалар.


     ...Тысячи людей из разных селений и городов могли похвастаться личным
знакомством с Руалом Ильмарраненом. Гордый, иногда надменный до  чванства,
он мог вместе с тем кутить  в  одной  компании  с  лавочниками,  портными,
студентами - все одинаково его боготворили.
     Однажды в городе Мурре он на спор  превратил  белую  мышь  в  оперную
певицу, и та весь вечер блистала на сцене местного театра, чтобы  ровно  в
полночь юркнуть в норку на потеху честной компании.
     В тот же день он спьяну наделил даром речи башенные часы  на  ратуше,
чем причинил жителям множество неудобств,  так  как  у  часов  обнаружился
оглушительный бас вдобавок к скверному характеру.
     В поселке Мокрый Лес господин Руал повздорил со старостой  и  сгоряча
превратил его в мула; одумавшись, задумал обратное превращение, да  только
мул-староста уже затерялся в общем стаде, и господин Руал,  махнув  рукой,
превратил в старосту первое  попавшееся  животное.  Никто  из  сельчан  не
заметил подмены.
     Выходка, о которой вспомнил трактирщик, была лишь звеном в длинной  и
славной цепи. Однако неудивительно, что добрейший  Регалар  запомнил  этот
случай на всю жизнь.
     ...Руала окружили, засыпали вопросами, старались незаметно потрогать.
Кто-то засомневался и поспорил, кто-то намекнул на  то,  что  неплохо  бы,
мол,  своими  глазами  увидеть  подобное  чудо.  Трактирщик   рявкнул   на
маловерных: он-де, Регалар, чудеса-то видывал! Он бы не рискнул  на  месте
некоторых раздражать господина Руала - худо будет! Толпа тут же отхлынула,
а трактирщик потащил Ильмарранена в собственную комнату,  где  чествование
продолжалось. В дверь то и  дело  просовывались  чьи-то  любопытные  носы.
Широкий дубовый стол ломился от яств и кувшинов.
     Далеко за полночь, когда  гости  давно  разошлись,  а  Лина  тихонько
прикорнула на сундуке в углу, трактирщик, сжимая Руалову руку и  с  трудом
ворочая языком, горячо убеждал:
     - Оставайтесь, господин Руал.  Смею  заверить,  милейший  господин...
Очень нуждаемся в вас... Вдруг засуха... Или потоп там... Заболеет кто или
расшибется...  Оставайтесь!  Дом  вам  всем  миром...   Отблагодарим,   не
обидим... Смею заверить...
     Руал тупо смотрел в пол и, тоже с трудом произнося слова, отвечал все
одно и то же:
     - Дело необы... необы-чайной важности призывает меня в дорогу.
     Из угла сонными, влюбленными глазами смотрела осоловевшая Лина.


     В эту ночь, впервые за  много  ночей,  Руал  Ильмарранен  засыпал  на
пуховой перине. Он был совершенно пьян -  не  столько  от  терпкого  вина,
лившегося рекой за обильным ужином,  сколько  от  всеобщего  восторженного
поклонения. Переживший тяжелые  времена,  истосковавшийся  по  вниманию  к
собственной   персоне,   Марран   засыпал   со   счастливой   улыбкой   на
потрескавшихся губах.
     Сладко кружилась голова; чистые простыни пахли свежескошенной травой,
а за окном бледнело небо,  гасли  звезды.  Марран  глубоко,  умиротворенно
вздохнул, закрыл усталые глаза и повернулся  на  бок,  ткнувшись  щекой  в
согнутый локоть.
     ...Онемевшие руки, деревянные колени, спертый запах мокрых  плащей  и
курток, ленивая муха, ползущая  по  щеке...  По  месту,  где  должна  быть
щека... Открывается входная дверь, промозглым холодом тянет  по  сведенным
судорогой ногам, и шуба, ненавистная шуба свинцовой тяжестью  наваливается
на пальцы, пригибает к земле...
     Руал вскочил, хватая  воздух  ртом,  мокрый,  дрожащий,  раздавленный
ужасным воспоминанием.
     За окном вставало солнце.


     ...Был вечер. Ларт сидел за клавесином.
     У него был старинный, изящный  инструмент  работы  великого  мастера,
хрупкое произведение искусства с чудесным звуком. И  он  не  умел  на  нем
играть.
     Конечно, он мог заставить клавесин играть самостоятельно, и  тогда  в
библиотеке, где тот помещался, звучали дивные концерты.
     Но когда хозяина  охватывало  романтическое  настроение,  он  зажигал
свечи, ставил на пюпитр первые подвернувшиеся ноты, садился на  вертящийся
стул и задумчиво колотил то по одной, то по  другой  клавише,  внимательно
вслушиваясь в резкие, немузыкальные звуки, которые при этом получались.
     Эти звуки явственно доносились в соседнюю с библиотекой гостиную, где
я перетирал бархатной  тряпкой  золотой  столовый  сервиз  на  сто  четыре
персоны.
     Гостиная,  обширное  помещение  со  сводчатым  потолком,  утопала   в
полумраке. Посреди нее помещался стол, дальний конец которого  терялся  из
виду. С портретов на стенах презрительно щурились  Легиаровы  предки;  все
как один они походили  на  Ларта  -  Ларта,  с  которым  случился  крупный
карточный проигрыш. Узкие окна были наглухо завешены  красными  бархатными
портьерами - тяжелыми, громоздкими, снабженными  золотыми  кистями.  Кисти
эти жили своей обособленной жизнью -  подергивались,  вздрагивали,  сложно
шевелились, как водоросли на дне. Однажды я видел своими глазами, как одна
такая кисть поймала муху и съела.
     Жалобно вскрикивал истязаемый Лартом инструмент.  Я  задумчиво  водил
тряпкой по тусклому зеркалу большого плоского блюда. Вычищенная перед этим
посуда была  уже  водворена  обратно  в  шкаф  и  тихонько  возилась  там,
устраиваясь поудобнее.
     Ларт нажал на несколько клавиш  сразу  -  я  увидел,  как  болезненно
сморщилось мое отражение на  матовой  поверхности  блюда.  Развлекаясь,  я
показал себе язык. Потом  скорчил  гримасу  отвращения,  которая,  бывало,
часами не сходила у Ларта с физиономии. Получилось на удивление похоже.
     Раздухарившись,   я   придал   своему    лицу    выражение    мрачной
мечтательности, с которой Ларт сидел за клавесином - и покатился со смеху,
чтобы через секунду угрожающе сдвинуть брови. Тут  вышла  заминка,  потому
что у Ларта одна бровь была выше другой. Старательно гримасничая, я поднес
зеркальное блюдо к лицу, вгляделся в отражение - и отпрянул.
     За моей спиной, там, в глубине гостиной, маячила в  полумраке  темная
человеческая фигура.
     Я оглянулся - и  никого,  конечно,  не  увидел.  Тусклая  лампа  едва
освещала ближайших ко мне Лартовых предков.
     Уняв дрожь, я решился снова заглянуть в свое зеркало.
     Тот, который там отражался, преодолел уже половину пути  и  находился
теперь где-то у середины стола.
     Я  взвыл.  Ларт,  умолкнув  было,  через  секунду   возобновил   свои
упражнения. Тогда я бросился вон из гостиной и поспешно захлопнул за собой
дверь.
     За дверью осталась забытая мною лампа. К счастью, мой хозяин играл не
переставая и этим дал мне возможность ориентироваться в темноте.
     Вломившись в библиотеку, я несколько успокоился. Ларт бросил на  меня
невнимательный взгляд и извлек из инструмента длинную резкую трель. Горели
свечи по сторонам  пюпитра,  да  поблескивали  золотом  корешки  массивных
волшебных книг.
     - Ммм... - начал я. И опять увидел того, что отражался. На этот раз в
крышке клавесина, отполированной до блеска. Я замер с открытым ртом.
     - Почему ты не докладываешь? - поинтересовался Ларт.
     Он захлопнул ноты и резко повернулся  ко  мне  на  своем  вращающемся
стуле.
     - Почему ты не докладываешь о посетителе?
     Я молчал, не в силах выдавить из себя ни звука.
     - Здравствуй, Легиар, - сказали у меня за спиной.
     Мой хозяин поднялся.
     - Здравствуй, Орвин, - сказал он  со  вздохом.  Я  уж  отчаялся  тебя
увидеть.


     Орвин, он же Прорицатель, имел привычку сидеть  прямо,  как  шест,  и
постоянно  потирать  кончики  пальцев.  Ларт  любил  глубокие   кресла   и
разваливался в них, как хотел.
     - Он ржавеет, Легиар, - двадцать пятый раз повторил  Орвин.  Голос  у
него  был  напряженный,  какой-то  жалкий,  будто  речь  шла   о   чьей-то
неизлечимой болезни.
     - Ты не узнал ничего нового, - безжалостно констатировал мой хозяин.
     - Ты не веришь мне...
     - Нет, верю - и  чрезмерно.  Достаточно  того,  что  я  не  уехал  на
острова, а  сижу  и  жду  от  тебя  вестей.  И,  клянусь  канарейкой,  это
бесплодное ожидание...
     - Я принес тебе весть, Легиар! - почти выкрикнул Орвин.
     Ларт поднял бровь:
     - "Он ржавеет" - это ты хочешь сказать?
     Орвин подался вперед и заработал пальцами вдвое быстрее:
     - Ты не веришь мне, Легиар... Ты раскаешься. Вот  уже  три  дня  меня
мучит прорицание. Оно во мне, оно рвется наружу.
     И Орвин вскочил. Я, наблюдавший  эту  сцену  из-за  прикрытой  двери,
опасливо подался назад.
     - Зажги огонь, Легиар! -  вдохновенно  потребовал  Орвин.  -  Я  буду
прорицать!
     - Сейчас? - желчно осведомился мой хозяин.
     - Сейчас! - твердо заявил наш гость.
     Ларт сбросил скатерть с низкого круглого стола, помещавшегося  в  его
кабинете. Под скатертью поверхность столешницы была покрыта  резной  вязью
полуразличимых символов. В центре стола торжественно  водружены  были  три
толстых свечи.
     Обо мне забыли. Я спрятался за Лартовым креслом.
     Орвина трясло, как в лихорадке, и лихорадка  эта  усиливалась.  Глаза
его  не  могли,  казалось,  задержаться  ни  на  одном  предмете.   Пальцы
сплетались и расплетались самым причудливым образом.
     Ларт искоса взглянул на свечи -  и  они  вспыхнули,  все  три  разом,
причем пламя их через некоторое время странно изогнулось, и все три язычка
встретились в одной точке над центром стола.
     Орвин  дрожащими  руками  извлек  нечто  из-под  рубашки  -  это  был
злосчастный медальон. Я глядел во  все  глаза,  но  разобрал  только,  что
наполовину медальон золотой, а наполовину коричневый, ржавый.
     Свечи пылали, как ритуальный костер. На стенах плясали тени.
     - Давай, - сказал мой хозяин.
     Орвин, как бы через силу, поднял Амулет к своему лицу и посмотрел  на
пламя сквозь необычной формы прорезь. На его лицо упала изломанная полоска
света. Ларт отрывисто каркнул заклинание.  Свечи  вспыхнули  синим.  Орвин
издал низкий металлический  звук,  потом  заговорил  быстро,  но  четко  и
внятно:
     - Идут беды, о,  идут!  Вот  зеленая  равнина  и  путник  на  зеленой
равнине. Огонь,  загляни  мне  в  глаза!  Горе,  ты  обречен.  Земля  твоя
присосется, как клещ, к твоим подошвам и втянет  во  чрево  свое...  Чужой
смотрит в твое окно и стоит у твоей  двери.  Умоляю,  не  отпирай!  Огонь,
загляни мне в глаза! С неба содрали кожу... Где путник на зеленой равнине?
Леса простирают корни к рваной дыре,  где  было  солнце...  Она  на  твоем
пороге, ее дыхание... Загляни в глаза.  Я  вижу.  Я  вижу!  Среди  нас  ее
дыхание. Посмотри, вода загустела, как черная  кровь...  Посмотри,  лезвие
исходит слезами. Петля тумана на мертвой шее.  Дыхание  среди  нас.  Среди
нас. Она... Она... Грядет!
     Орвин запнулся, со свистом втянул воздух и выдохнул:
     - Спроси.
     - Кто она? - в ту же секунду подал голос мой хозяин.
     - Третья сила, - почти сразу отозвался Орвин. Я похолодел.
     - Чего она хочет? - продолжал спрашивать Ларт.
     - Земля твоя... присосется, как клещ, к твоим подошвам...
     - Знаю, - раздраженно прервал его Легиар. - Чего  она  хочет  сейчас,
там, на пороге?
     - Она ищет, - Орвин запнулся, - привратника...
     - Для чего?
     - Чтобы открыть дверь...
     - Какую дверь?
     - Открыть дверь... С неба содрали кожу... Посмотри,  вода  загустела,
как черная...
     Ларт решительно прервал эту череду ужасов:
     - Кто - привратник?
     Орвин хватал воздух ртом:
     - Он между... Он не... Он маг, который не маг...
     - Что это значит?
     - Он... - начал было Орвин. И вдруг замолчал.
     - Ну?! - выкрикнул Легиар.
     В  тот  же  момент  свечи  погасли.  Комната  погрузилась  во   тьму.
Прорицание, по-видимому, закончилось.


     На заднем дворе Регаларова трактира было солнечно  и  безлюдно.  Руал
Ильмарранен валялся на траве в  тени  забора.  Прямо  над  ним  в  горячем
полуденном небе неподвижно висел коршун.
     Руал  лежал,  раскинув  руки;  временами  на  него  накатывали  волны
сладкого дремотного головокружения, и тогда начинало казаться, что это он,
Марран, парит неподвижно в зеленом небе, а коршун лежит, раскинув  крылья,
на голубой траве в тени забора.
     - Тихо, ты! Разбудишь!
     Руал вздрогнул и очнулся.
     Тень, покрывавшая раньше его с ногами, укоротилась теперь  до  колен.
Коршун  исчез,  зато  за  забором  кипела,  по-видимому,  бурная  жизнь  -
возбужденно шептались тонкие голоса да мигали круглые глаза в дырочках  на
месте сучков.
     - Да тихо же! -  повторил  голос,  который,  собственно,  и  разбудил
Руала.
     За верхний край забора уцепилась маленькая рука,  и  сразу  же  после
этого прямо на грудь Руалу шлепнулся небольшой темный предмет. Ильмарранен
незаметно скосил г