ущая, что происходит нечто исключительное.
     - Чего вы от меня хотите? - выдавил Солль, с ненавистью вглядываясь в
большие прозрачные глаза. - Кто вы такой, чтобы напрашиваться  ко  мне  на
шпагу?
     Незнакомец по-прежнему улыбался - одним  длинным  сухим  ртом,  глаза
оставались холодными:
     - У меня ведь тоже есть шпага... Я думал, вы предпочитаете  тех,  кто
вовсе не носит оружия, а, Солль?
     Эгерт через силу заставил себя разжать стиснутые на эфесе пальцы.
     - Любите легкие жертвы? - проникновенно спросил вдруг  незнакомец.  -
Жертвы, источающие страх... Сладкое чувство власти... А, Солль?
     - Он сумасшедший, - тихо, как-то растерянно сказал за спиной  Карвер.
- Эгерт, пошли, а?
     Солль  перевел  дыхание  -  слова  незнакомца  задели  его   глубоко,
болезненно, гораздо сильнее, чем ему хотелось бы.
     - Ваше счастье, -  проговорил  он  с  трудом,  -  что  вы,  очевидно,
годитесь мне в деды... А я не дерусь со стариками, ясно?
     - Ясно, - незнакомец  снова  поднял  кубок  и  объявил,  обращаясь  к
Эгерту, к Карверу, ко всем, кто, затаив дыхание, слушал их разговор:  -  Я
пью за лейтенанта Солля, воплощенного труса под маской отваги!
     Выпить ему, впрочем, не удалось, потому что шпага  Эгерта,  мгновенно
вылетевшая из ножен, вышибла кубок из его рук.  Звякнув,  серебряная  чаша
ударилась о каменный пол, немного прокатилась и  замерла  в  темно-красной
луже расплескавшегося вина.
     -  Прекрасно,  -  незнакомец  удовлетворенно  оттирал  мокрые  пальцы
салфеткой, огромные ноздри его раздувались. - Хватит  ли  у  вас  смелости
сделать следующий шаг?
     Солль опустил шпагу; кончик ее проскрежетал по камням, проводя у  ног
незнакомца кривую черту.
     - Хорошо, - седой постоялец "Благородного  меча"  был  доволен,  хотя
взгляд его по-прежнему оставался вполне равнодушным. - Только  я  ведь  не
дерусь в трактирах... Место и время?
     - У моста за городскими воротами,  -  через  силу  выдавил  Эгерт.  -
Завтра на рассвете.
     Незнакомец вытащил кошелек, извлек из него монету и положил  на  стол
рядом с запятнанной вином салфеткой. Кивнул хозяину и направился к  двери;
Эгерт успел бросить ему в спину:
     - Кто будет вашим свидетелем?
     Постоялец "Благородного меча"  остановился  в  дверях.  Уронил  через
плечо:
     - Мое дело не требует секундантов... Возьмите кого-нибудь для себя.
     Пригнув голову под притолокой, незнакомец вышел. Захлопнулась тяжелая
дверь.


     У моста за  городскими  воротами  назначалась  добрая  половина  всех
происходящих в Каваррене поединков. Выбор  себя  оправдывал  -  отойдя  от
дороги всего на несколько шагов, дуэлянты оказывались в  глухом  безлюдном
месте, прикрытом к тому же от дороги стеной старых елей; впрочем, в ранний
дуэльный час дорога и мост были  до  того  пустынны,  что  казались  давно
брошенными.
     Противники сошлись у моста почти одновременно - Эгерт  чуть  опередил
неспешно бредущего  седого  незнакомца  и,  ожидая  его,  несколько  минут
смотрел на темную воду.
     Мутная весенняя река несла на своей спине  разбухшие  щепки,  обрывки
водорослей, безжизненные лоскутки прошлогодних листьев; кое-где  у  камней
вертелись водовороты, и Эгерту нравилось  заглядывать  в  самую  глубь  их
черных воронок - это напоминало ему о пьянящем чувстве  опасности.  Перила
моста совсем подгнили - Солль навалился на них всем телом, будто испытывая
судьбу.
     Противник его наконец-то взошел на мост - Эгерту показалось,  что  он
сильно запыхался. Теперь незнакомец казался по-настоящему старым  -  много
старше Эгертового отца, и Солль заколебался было  -  а  честной  ли  будет
дуэль, но встретившись  взглядом  с  холодными  и  прозрачными,  как  лед,
глазами, тотчас же позабыл эту мысль.
     - Где же ваш друг? - спросил незнакомец.
     Эгерт  строго-настрого  запретил  Карверу  сопровождать  себя:   если
противник пренебрегает правилами и отказывается от секунданта, то с  какой
стати он, Солль, должен поступать иначе?
     - А вдруг я приберег для вас нечестный прием? - снова спросил  седой,
не спуская с Эгерта глаз.
     Эгерт усмехнулся. Он  мог  бы  сказать,  как  мало  боится  настырных
стариков и их нечестных приемов, как низко ценит пустую болтовню и сколько
видывал  на  своем  веку   побежденных   противников   -   но   промолчал,
удовольствовавшись только красноречивой усмешкой.
     Не произнеся больше ни слова, дуэлянты сошли с  дороги;  Солль  шагал
впереди,  беспечно  подставив  противнику  спину  -  тем  самым  он  желал
пристыдить  незнакомца,  продемонстрировав  ему  полное   небрежение   его
возможным коварством. Миновали ельник  и  вышли  на  круглую,  как  арена,
полянку,  утрамбованную   сапогами   нескольких   поколений   каварренских
поединщиков.
     От реки тянуло сыростью; снимая мундир с накрепко пришитым  эполетом,
Эгерт с тоской подумал, что весна в  этом  году  на  редкость  холодная  и
затяжная  и  что  намеченный  на  послезавтра  пикник  придется,  пожалуй,
отложить до лучших дней. Роса пригибала к земле травы и  крупными  каплями
скатывалась  по  стволам  -  казалось,  что  деревья  кого-то  оплакивают;
отличной выделки ботфорты Эгерта тоже покрылись шариками капель.
     Противники встали друг против друга; Солль с  удивлением  понял,  что
впервые за всю свою дуэльную практику имеет дело с соперником,  о  котором
ровным счетом ничего не известно. Впрочем, это ни в коей мере  не  смутило
Эгерта - все, что нужно, он рассчитывал узнать прямо сейчас.
     Оба  обнажили  шпаги  -  Эгерт  лениво,  его  противник  спокойно   и
равнодушно, как все, что он делал. Незнакомец не спешил нападать -  просто
стоял и смотрел Эгерту в глаза, и острие его шпаги тоже смотрело Эгерту  в
глаза, пристально, серьезно - и  уже  по  тому,  как  незнакомец  стоял  в
позиции, Солль понял, что на этот раз ему пригодятся все семнадцать защит.
     Желая испытать противника, он предпринял  пробную  атаку,  которая  и
была неспешно отбита. Эгерт попробовал еще - так  же  неспешно  незнакомец
отразил довольно хитрый удар, завершающий короткую, только что придуманную
Соллем комбинацию.
     - Поздравляю,  -  пробормотал  Эгерт,  -  для  своих  лет  вы   очень
неплохо... - новая  его  комбинация  была  коварно  задумана  и  виртуозно
исполнена, однако седой незнакомец так же бесстрастно парировал всю серию.
     Эгерт не без удовольствия осознал, что противник достоин  внимания  и
победа будет нелегкой - но тем более почетной. В глубине  души  он  горько
пожалел,  что  вокруг  нет  зрителей  и  некому  оценить   его   блестящие
импровизации - но в этот момент в атаку пошел незнакомец.
     Солль еле успел увернуться;  все  его  семнадцать  защит  заметались,
беспомощно сменяя друг друга. Удары ложились один на другой - неожиданные,
коварные, безжалостно сильные, и  бешено  сопротивляющийся  Эгерт  не  раз
видел сталь у самого своего лица.
     Потом так же внезапно все кончилось -  незнакомец  отступил  на  шаг,
будто желая получше рассмотреть Эгерта с головы до ног.
     Солль тяжело дышал; мокрые волосы прилипли к вискам, по спине стекали
струйки пота, а рука, держащая шпагу, гудела, как медный колокол.
     - Неплохо, - выдохнул он, глядя в прозрачные глаза, - что ж вы  сразу
не признались, что вы - учитель фехтования, вышедший на покой?
     С  этими  словами  он  ринулся  вперед,  и,  будь  у  этого  поединка
свидетели, они без  колебаний  подтвердили  бы,  что  таких  блистательных
комбинаций рубака-Солль не выдавал еще никогда.
     Он скакал, как кузнечик, нападая одновременно справа и слева,  сверху
и снизу, продумывая партию  на  двадцать  ходов  вперед,  он  был  скор  и
безупречен технически, он находился в пике своей формы  -  и  ни  разу  не
добился успеха, хотя бы крошечного.
     Все его удары попадали будто  в  каменную  стену  -  наверное,  нечто
подобное  ощущает  теленок,  впервые  сразившийся  с  дубом.  Ни  одна  из
комбинаций не доведена была до конца - противник, будто зная  мысли  Солля
наперед, выворачивал его затею наизнанку, переходил в контратаку - и Эгерт
ощущал его клинок то у груди,  то  у  живота,  то  у  лица.  Солль  узнал,
наконец, свою собственную игру со студентом - кошки-мышки; ясно было,  что
Эгерт вот уже добрый десяток раз мог быть убит - но  зачем-то  оставлен  в
живых.
     - Интересно, - прохрипел он, отпрыгнув на два шага, - хотелось бы мне
знать, кому вы продали душу... за ЭТО...
     - Страшно? - спросил незнакомец. Это были его первые слова  с  начала
поединка.
     Эгерт  смотрел  на  него  -  невиданной  силой  наделенного  старика,
равнодушного, с изрезанным морщинами лицом, с огромными холодными  глазами
без ресниц. Незнакомец даже не запыхался - дыхание его оставалось  ровным,
как и голос, как и взгляд:
     - Страшно?
     - Нет, - отозвался Эгерт презрительно, и светлое небо свидетелем, что
это была чистейшая правда - даже перед лицом неминуемой, казалось,  смерти
Эгерт не испытывал перед ней  трепета.  Незнакомец  понял  это;  губы  его
растянулись, как тогда, в трактире:
     - Что ж...
     Шпаги,  зазвенев,  скрестились;  незнакомец  сделал   едва   уловимое
круговое движение клинком - и Эгерт болезненно вскрикнул,  тут  же  решив,
что ему вывернули кисть. Пальцы его разжались  сами,  и  фамильная  шпага,
описав в сером небе  дугу,  бесславно  шлепнулась  на  груду  прошлогодних
листьев и утонула в них.
     Прижимая пострадавшую руку  к  груди,  Солль  отступил,  не  сводя  с
противника глаз. Ему до смерти обидно было, что этим вот приемом  немощный
старец мог обезоружить его  на  первой  же  минуте  поединка,  и  что  сам
поединок, выходит, был всего лишь фарсом, игрой, поддавками...
     Незнакомец смотрел на него и молчал.
     - Так и будем стоять? - поинтересовался Солль,  оскорбленный,  но  не
испуганный. - Что дальше?
     Незнакомец молчал, и Эгерт понял, что  его  собственные  храбрость  и
презрение к смерти  -  тоже  оружие,  которым  он  сможет  унизить  своего
победителя.
     - Ну, убей, - он усмехнулся, - что ты еще можешь со мной  сделать?  Я
не жалкий студент, чтобы дрожать перед лицом смерти;  хочешь  увериться  в
этом? Ударь!
     В лице незнакомца что-то изменилось, он шагнул вперед  -  и  Эгерт  с
удивлением понял, что тот действительно хочет ударить.
     Убивать безоружного было в глазах Солля  величайшей  подлостью  -  он
усмехнулся так презрительно, как только мог. Победитель его поднял  клинок
- не отводя взгляда, Солль бестрепетно  смотрел  на  обнаженное  лезвие  у
самого своего лица:
     - Ну?
     Незнакомец ударил.
     Солль, так и не зажмуривший глаз, видел, как  стальное  лезвие  будто
размазалось в воздухе, подобно блестящему вееру; он ожидал удара и  смерти
- но вместо этого ощутил резкую боль в щеке.
     Ничего еще не понимая, он поднял руку к лицу - по подбородку катились
теплые капли. Манжеты рубашки тут же запятнались кровью;  мимоходом  Эгерт
успел порадоваться, что снял мундир и сберег его от порчи.
     Он поднял глаза на незнакомца - и увидел его  спину.  На  ходу  пряча
шпагу в ножны, тот все так же неторопливо брел прочь.
     - Эй, - крикнул Эгерт, дурачась, - вы все сказали, почтенный?
     Но седой постоялец "Благородного меча" не оглянулся. Так и  ушел,  не
обернувшись не разу.
     Прижав к щеке платок, подобрав фамильную шпагу  и  накинув  на  плечи
мундир, Эгерт от души  порадовался,  что  явился  на  дуэль  без  Карвера.
Поражение есть поражение - даже если седой незнакомец был  на  самом  деле
покровителем воинов  Харсом...  Впрочем,  нет.  Покровитель  воинов  ценит
обычаи, он не стал бы заканчивать дуэль таким странным и глупым образом...
     Добравшись до берега, Эгерт встал на четвереньки и поглядел в темное,
то  и  дело  подергивающееся  рябью  зеркало.  На  щеке  у  Эгерта  Солля,
отраженного в воде, темнела длинная глубокая царапина - от скулы до самого
подбородка. При виде ее  отражение  скептически  поджало  губы;  несколько
красных теплых капель упали и растворились в холодной воде.



                                    2

     Возвращаясь в город, Эгерт очень не хотел встречаться  ни  с  кем  из
знакомцев; может  быть,  именно  поэтому  на  первом  же  перекрестке  ему
случился Карвер - крайне возбужденный:
     - Старик вернулся в гостиницу невредимый, как  полная  луна...  Я  уж
подумал... А что это у тебя с лицом?
     - Киска поцарапала, - процедил Эгерт сквозь зубы.
     - А-а... - протянул Карвер сочувственно. - Я уж подумал,  не  сходить
ли к мосту...
     -  И  присыпать  землей  мое  остывшее  тело?  -  Эгерту  расхотелось
сдерживать раздражение; глубокая царапина на щеке  перестала  кровоточить,
но горела так, будто к лицу приложили раскаленный прут.
     - Ну... - протянул Карвер неопределенно и  тут  же  добавил,  понизив
голос: - А старик-то уехал, сразу же уехал... У него и конь уже стоял  под
седлом...
     Эгерт плюнул:
     - Мне-то что?! Одним сумасшедшим в городе меньше...
     - Я тебе сразу сказал, -  Карвер  рассудительно  покачал  головой,  -
безумцев,  знаешь  ли,  по  глазам  видать...   У   этого   глаза   совсем
ненормальные, ты заметил?
     Видно было, что Карвер очень не прочь порассуждать о безумцах  вообще
и о незнакомце в частности.  Конечно,  ему  хотелось  быть  посвященным  в
подробности поединка, и следующей фразой обязательно было бы приглашение в
трактир - но на этот раз Карвера  ожидало  горькое  разочарование.  Никоим
образом не утолив его любопытства, Эгерт тут же сухо распрощался.


     Герб  Соллей  на  окованных  железом  воротах  был  призван  вызывать
гордость у друзей и страх у врагов  -  изображенное  на  нем  воинственное
животное  не  имело  названия,  зато  снабжено  было  раздвоенным  языком,
стальными челюстями и двумя мечами в когтистых лапах.
     С трудом переставляя ноги, Эгерт поднялся на высокий порог;  У  входа
его встретил слуга, готовый принять из рук молодого господина плащ и шляпу
- но в то несчастливое утро у Эгерта не было ни того, ни другого,  поэтому
молодой господин попросту кивнул в ответ на глубокий почтительный поклон.
     Комнату Эгерта, как почти  все  помещения  в  доме  Соллей,  украшали
гобелены с изображенными на них породами  бойцовых  вепрей.  На  маленькой
книжной полке  скучали  несколько  сентиментальных  романов  вперемешку  с
пособиями по охоте;  ни  те,  ни  другие  Эгерт  никогда  не  открывал.  В
простенке между двумя узкими  окнами  помещался  портрет  -  мать  Эгерта,
молодая и прекрасная, с кудрявым и белокурым мальчуганом, прислонившимся к
ее   коленям.   Художник,   лет   пятнадцать   назад   выполнявший   заказ
Солля-старшего, оказался прямо-таки медовым льстецом - мать  была  красива
чрезмерной, не своей красотой, а мальчик  попросту  воплощал  добродетель.
Слишком голубые  глаза,  слишком  трогательные  пухлые  щечки,  ямочка  на
подбородке - сие дивное дитя вот-вот взлетит и растворится в эфире...
     Эгерт приблизился к зеркалу, стоящему на столе около  кровати.  Глаза
его не казались сейчас голубыми - они были  серыми,  как  пасмурное  небо;
Солль через силу растянул губы - ямочки как не бывало, зато змеилась через
щеку рана - длинная, жгучая, кровоточащая.
     На зов явилась  старуха-управительница,  давняя  поверенная  во  всех
происходящих в доме делах. Поохала, пожевала губами,  принесла  баночку  с
мазью, заживляющей раны; боль  поутихла.  С  помощью  слуги  Эгерт  стянул
ботфорты, бросил ему мундир  и,  обессиленный,  повалился  в  кресло.  Его
знобило.
     Подошло время обеда - Эгерт не спустился в столовую, передав  матери,
что пообедал в трактире. Он и правда хотел пойти в трактир, жалея уже, что
не остался выпивать в компании Карвера; он даже встал, собираясь  выйти  -
но помедлил и снова сел.
     Временами у него начинала кружиться голова; тогда  белокурый  мальчик
на портрете, дивный мальчик с чистыми, не тронутыми шпагой  щечками  качал
головой и многозначительно улыбался.
     Приближался вечер; наступил тот самый сумеречный час, когда день  уже
умирает, а ночь еще не родилась. За окном гасло небо;  из  углов  выползли
тени, и комната преобразилась. Разглядывая еще различимые кабаньи морды на
гобеленах, Эгерт ощутил слабое, неясное беспокойство.
     Он настороженно прислушивался к этому неудобному, неуютному, тягучему
чувству; это было будто бы ожидание - ожидание чего-то, не имеющего  формы
и  названия,  смутного,  но  неизбежного.  Скалились  кабаны  и   улыбался
белокурый мальчик  у  колен  матери,  грузно  колыхался  край  полога  над
кроватью; Эгерту стало вдруг холодно в теплом кресле.
     Он  встал,  пытаясь   избавиться   от   нехорошего,   неопределенного
беспокойства; хотел  позвать  кого-нибудь  -  и  одумался.  Уселся  снова,
мучительно пытаясь определить, что же  и  откуда  ему  угрожает;  вскочил,
чтобы спуститься в  гостиную  -  и  тут,  на  его  счастье,  слуга  принес
зажженные свечи. На стол  был  водружен  старинный  многорукий  канделябр,
комната ярко осветилась, сумерки сменились теперь уже вечером  -  и  Солль
сразу же позабыл о странном  чувстве,  навестившем  его  на  стыке  дня  и
темноты.
     Той ночью он спал без сновидений.


     Миновала еще неделя; город благополучно позабыл трагическое  событие,
связанное с именем Солля, и только собственная мать  Эгерта  не  стала  от
этого ни веселее, ни разговорчивее. На могиле студента  подрастала  трава,
на берегу Кавы оборудовалась новая арена  для  кабаньих  боев,  а  капитан
гуардов,  он  же  муж  прекрасной   Дилии,   объявил   на   построении   о
приближающихся учениях, высокопарно именуемых маневрами.
     Маневры назначались каждый год и  призваны  были  напомнить  господам
гуардам,  что  они  не  просто  сборище  гуляк  и  дуэлянтов,  а  воинское
формирование. Эгерт Солль  любил  учения,  где  так  естественно  хвастать
доблестью, и всегда радовался их приближению.
     На этот раз он не обрадовался.
     Рана на щеке к тому времени  затянулась  и  почти  не  болела;  слуга
приноровился брить Солля с особой осторожностью - растительность на  щеках
и подбородке считалась несовместимыми с аристократическим  происхождением,
поэтому Эгерту ни на секунду не приходила мысль прикрыть отметину бородой.
Окружающие понемногу привыкали к его новому обличью, да и  сам  он  думать
забыл о ране - но с каждым новым днем странное беспокойство,  поселившееся
в его душе, все увереннее разрасталось, оборачиваясь смятением.
     Днем он чувствовал себя сносно - но стоило  сгуститься  темноте,  как
безотчетная, из черных щелей выползающая тревога гнала  его  домой,  и  по
приказу молодого хозяина слуга сносил в его комнату чуть не  все  свечи  в
доме. И хоть комната Эгерта сияла огнями, как бальный зал, ему  все  равно
временами мерещилось, что  вепри  на  гобеленах  поводят  налитыми  кровью
глазами.
     Однажды вечером он нашел средство борьбы со странной болезнью - велел
слуге раньше времени приготовить постель и лег. Уснуть удалось  не  сразу,
но Эгерт упорно не открывал зажмуренных глаз; наконец,  он  соскользнул  в
дрему, а потом и в сон.
     Светлое небо, лучше бы ему всю ночь простоять в карауле.
     В глухой предутренний час ему приснился сон. Ему  и  раньше  являлись
сны, простые, обыденные, более  или  менее  приятные  -  женщины,  лошади,
знакомые, тараканы... Проснувшись, он  забывал  свой  сон  раньше,  нежели
успевал осознать, что именно снилось; на этот раз он вскочил  среди  ночи,
мокрый, в облепившей тело сорочке, трясущийся, как щенок под ливнем.
     Вероятно, это забытые рассказы о нашествии Черного  Мора  явились  из
отдаленных уголков  памяти,  невесть  где  услышанные  рассказы  стариков,
байки, над которыми он посмеивался еще подростком... Во сне он увидел, как
на крыльцо его дома поднимается странное существо в просмоленном балахоне,
и лицо обмотано черными от смолы тряпками. В  руках  у  пришельца