цев  и,  тонко  прозвенев,
упал на пол. Я  нагнулся  было  -  поднять,  но  чья-то  рука  в  перчатке
опередила меня. Бальтазарр Эст!
     Появившись внезапно и  ниоткуда,  он  стоял  теперь  между  Лартом  и
Марраном, держа  медальон  за  цепочку.  Золотая  пластинка  раскачивалась
взад-вперед, выписывая в воздухе светящуюся дугу.
     Все молчали, потом Эст проговорил негромко:
     - Так, значит... - и снова: - Значит, так...
     Потом обернулся к Ларту:
     - Но можем ли  мы  быть  в  безопасности,  пока  существует  Дверь  и
Привратник жив?
     Он обратил  на  Маррана  невыносимо  тяжелый  взгляд.  Тот  отозвался
негромко, не опуская глаз:
     - Убить меня может только один  человек,  Аль.  Только  один  человек
имеет на это право.
     Ларту, кажется, стало хуже. Он побледнел еще больше и стиснул зубы. Я
подскочил - он не стал отстранять меня, а мертвой хваткой вцепился  мне  в
плечо. Так мы стояли несколько долгих минут, пока не унялась его боль.
     - Аль, - сказал Ларт шепотом. -  У  меня  нет  сейчас  сил  на  тебя.
Пожалуйста, уйди.
     Эст помедлил, холодно пожал плечами и уронил медальон на  поверхность
круглого столика. Шагнул к окну, будто собираясь выпрыгнуть.
     - Аль, - сказал Марран.
     Тот замер, не закончив движения. Ждал, не оборачиваясь.
     - Не было пари, Аль. Была глупая шутка.
     Бальтазарр Эст повернул к нему голову, сказал после паузы:
     - Что теперь... Было - не было... Дурак ты, Марран, и  не  поумнел...
Открывать надо было, такой  шанс  тебе...  -  и  осекся.  Опустил  голову.
Пробормотал с полусмешком:  -  М-на,  такое  приключение  сорвалось...  Не
довелось узнать, чего старушка Третья от нас хотела...
     Марран шагнул было к нему - Эст свирепо вскинулся. Крепко сжал узкий,
как лезвие, рот. Кивнул Ларту, длинно посмотрел на Ильмарранена, обернулся
лохматой вороной и с пронзительным карканьем вылетел в приоткрытое окно.
     Хозяин перевел дыхание и ослабил хватку на моем плече. Марран  стоял,
потупившись, и слушал, как ветер хлопает оконной рамой.


     ...Он слушал, как ветер хлопает оконной  рамой,  и  кожей  чувствовал
взгляд Легиара. Полустерлись меловые линии на полу, лужицами воска застыли
догоревшие свечи, а в углу у окна, там, куда не  достигала  скомканная  на
подоконнике портьера, виднелось бледное чернильное пятно - много лет назад
Марран запустил чернильницей в большую серую мышь.
     Сейчас, увидев пятно, он обрадовался. Покачал сокрушенно головой:
     - Надо вывести... Смотри-ка...
     Мальчишка, Дамир, фыркнул тихонько.  Потом  сказал  шепотом,  пугаясь
собственной смелости:
     - Так не выводится, я пробовал... Хозяин знает...  Въелось,  или  что
там еще...
     Повернувшись,  Ильмарранен  наткнулся  на  низкий   круглый   столик,
бездумно взял  на  ладонь  Амулет  Прорицателя,  хотел  посмотреть  сквозь
прорезь на солнце - но вовремя спохватился, что не  имеет  на  это  права.
Сник, принялся накручивать золотую цепочку на палец.
     - Орвин погиб, - тихо сказал Легиар.
     Марран вздрогнул:
     - Из-за меня?
     - Нет, - отозвался Легиар после паузы.
     Помолчали.
     - Я соврал Эсту, - сказал Марран, прислонившись затылком  к  стене  и
закрыв глаза.
     Легиар с трудом поднял изломанную бровь:
     - Что?
     - Я сказал ему, что не было пари. А пари было. Мы побились об  заклад
с мельником Хантом, что...
     - Помолчи, ладно? У меня в ушах... звенит. Уймись.
     Хлоп...  Хлоп...  -  колотилась  оконная  рама.  Жалобно  вскрикивало
стекло.
     - Я думал, тебе от этого  легче,  -  извиняющимся  тоном  пробормотал
Марран.
     Легиар двинулся к нему через всю большую комнату.  Подошел  вплотную,
так что Марран отпрянул, вжавшись лопатками в стену.
     - А мне не легче, - хрипло сказал колдун. - Наверное, мне никогда уже
не станет легче.
     И отвернулся, опустив плечи - поникший, усталый, будто вынули из него
ту тугую железную струну, о которую обломала зубы чудовищная Третья сила.
     Где-то в доме заплакал ребенок. Руал почувствовал, как глубоко в  нем
отозвался этот плач - будто затянулся где-то внутри  огромный,  запутанный
узел.
     Плач стих - закрылась входная дверь.
     - Они ушли, - шепотом сказал Дамир. - Она и этот, муж ее...
     Узел подергивался, сжимаясь.
     - Мне надо... - начал было Руал, но не услышал своего  голоса.  Начал
вновь: - Я должен... догнать.
     Ларт отошел. Тяжело навалился  на  стол.  Помолчал,  опустив  голову.
Потом поднял изувеченное лицо:
     - Конечно, должен.


     Они  уходили,  спускаясь  вниз,  с  холма.  Руал  не  мог  бежать   -
подгибались ноги. В отчаянии, что теряет ее, он крикнул глухо, и крик  тут
же был унесен ветром, но она услышала и обернулась. Потом обернулся Март.
     Снова налетел ветер, поднял столбом палые листья, закрутил и бросил -
Ящерица двинулась Руалу навстречу, медленно, будто неохотно, через силу, с
трудом. Март смотрел ей в спину и немо разевал рот, будто  выброшенная  на
берег рыбина.
     Встретились. Удивленно воззрившись на незнакомца,  забормотал  что-то
малыш у нее на руках. Она, не глядя, сунула ребенку тряпичную игрушку.
     - Ты спасла мне жизнь.
     - Мы квиты.
     - Уходишь?
     Малыш потянул игрушку в рот,  с  удовольствием  ухватил  ее  розовыми
деснами.
     - Руал... А помнишь, муравьи?
     ...До чего теплым был золотистый песок на речном берегу, под обрывом!
В песке этом ползали, обуянные азартом, двое подростков, а между ними,  на
утрамбованном  пятачке,  разворачивалось  муравьиное   сражение.   Черными
муравьями командовала Ящерица, а юный Марран - рыжими...  Некоторое  время
казалось, что силы равны, потом рыжая армия Руала отступила  беспорядочно,
чтобы в следующую секунду блестящим маневром  смять  фланг  черной  армии,
прорвать линию фронта и броситься на растерявшуюся Ящерицу.
     - А-а-а! Прекрати!
     Муравьи взбирались по  голым  загорелым  щиколоткам...  Она  прыгала,
вертелась волчком, стряхивая с себя обезумевших насекомых. Марран сидел на
пятках, утопив колени в песке, и улыбался той особенной победной  улыбкой,
без которой не завершалась обычно ни одна из его выходок...
     - Ну и целуйся с муравьями своими! - кричала она обиженно.
     - Ну, целоваться я хочу с тобо-ой...
     И он набил полный рот песка, ловя ее  ускользающие,  смеющиеся  губы,
пытаясь удержать верткое, как у ящерицы, тело,  остановить  хоть  на  миг,
почувствовать, как  с  той  стороны  тонких  полудетских  ребер  колотится
сердце,  колотится  и  выдает  с  головой  ее   радость,   возбуждение   и
замешательство... Пересчитать песчинки, прилипшие  к  бедрам  и  коленкам,
запутавшиеся в растрепанных волосах...
     Куражился осенний ветер. Поодаль ждал Март, ее муж, ждал, не  замечая
судорожно стиснутых пальцев. Ребенок слюнявил тряпичную куклу.
     - Муравьи? Нет, кажется, не помню.
     Тучи то и дело перекрывали  солнце,  и  тогда  казалось,  что  кто-то
накинул темный платок на огромную лампу.
     - А... Как ты дразнил меня, помнишь?
     ...Изумрудная ящерица на плоском камне. Оранжевые бабочки над зеленой
травой... Она умела тогда превращаться в ящерицу, и только  в  ящерицу,  и
мальчишка смеялся:
     - А в стрекозу можешь? А в саламандру? А в дракона?
     - Ну, хватит, Марран! Можешь больше не приходить!
     Он поймал ее и оторвал  теплый,  подрагивающий  хвостик,  повесил  на
цепочку и носил на шее, ощущая ежесекундно, как он щекочет его  грудь  под
рубашкой...
     Она злилась до слез. Это было раньше, давно, давно, еще в детстве...
     - Нет, не помню, Ящерица. Не помню.
     От  рощи  несло  сыростью;  Ильмарранену  казалось,  что  он  врос  в
пригорок, врос, заваленный листьями по колено.
     - А река, форели? Вспомни, Марран!
     ...Река была теплой, кристально чистой, и  в  самую  темную  ночь  он
различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.
     Он и сам был форелью - крупной, грациозной рыбиной, и ему  ничего  не
стоило догнать ту, что плыла впереди.
     Она уходила вперед, возвращалась, вставала поперек реки, кося на него
круглым  и  нежным  глазом.  Он  проносился  мимо  нее,  на   миг   ощутив
прикосновение ясной, теплой изнутри чешуи,  и  в  восторге  выпрыгивал  из
воды, чтобы мгновенно увидеть звезды и поднять фонтан сверкающих в  лунном
свете брызг.
     Потом они ходили кругами,  и  круги  эти  все  сужались,  и  плавники
становились руками, и не чешуи они касались, а  влажной  смуглой  кожи,  и
весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана...
     А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясенные, притихшие, и
жемчужные капли воды скатывались по обнаженным плечам и бедрам...
     Он перевел дыхание. Воспоминание поселилось в нем, заслонило  осенний
день, и сильнее затянулся внутри него тугой болезненный узел.
     - Форели?
     Он вспомнил, как мягко светит  луна  сквозь  толщу  вод,  как  хорошо
смотреть на нее из глубины прозрачной реки.
     Март  уже  стоял  рядом  -   бледный,   осунувшийся,   встревоженный.
Попробовал взять Ящерицу за плечи:
     - Стель, пойдем...
     Ребенок у нее на руках выронил игрушку и завозился  возмущенно.  Март
подобрал куклу и смял ее в руках:
     - Ну, пойдем... Пойдем, мальчишка будет капризничать... Пойдем...
     Другая рука отстранила его.
     - Оставь... - тихо произнес Легиар.
     Руал встретился с Лартом глазами. Март потянулся было взять  ребенка,
но Ящерица не отдала. Так и остались  стоять,  как  стояли  -  между  ними
посапывал, пускал слюнки малыш, пытаясь ухватиться за Руалову рубашку.
     - Ты... Руал, зачем ты меня... позвал?
     Руал опустил  голову  и  увидел  свои  руки  -  все  это  время,  он,
оказывается, вертел в пальцах золотой Амулет Прорицателя.
     Не спрашивай, зачем. Я не могу. Я не могу этого сделать.
     Но она заглядывала ему в глаза, знала ответ, ждала и боялась. Ждала и
боялась, что он ее... позовет. А он молчал, молчал и смотрел на свои руки.
     Каркая, поднялась из рощи воронья стая. Ильмарранену хотелось,  чтобы
жухлые листья завалили его по самые брови.
     Малыш захныкал, и хныкал все громче,  пока  не  разревелся  горько  и
обиженно. Укачивая и бормоча что-то нежное, примирительное, Ящерица тщетно
пыталась его успокоить.
     Руал поймал проглянувшее солнце на золотую грань медальона. Встряхнул
Амулет на цепочке, как игрушку, предложил малышу:
     - Смотри, какая цаца...
     Ребенок удивился,  широко  раскрыл  еще  полные  слез  глаза,  ударил
кулачком по медальону, тот качнулся у Руала в руке.
     - Давай! - подзадорил малыша Ильмарранен.
     Мальчишка ухватил золотую пластинку двумя руками и  радостно  потянул
ее в рот, едва не выхватив медальон у доброго дяди.
     - Руал... - сказала Ящерица так тихо, что он скорее угадал свое  имя,
чем услышал его.
     Он  поднял  ладонь.  Ладонь  вспомнила  тяжесть  маленького,  юркого,
солнцем нагретого зверька,  щекочущее  прикосновение  изумрудной  чешуи  и
крохотных коготков.
     Прощай.
     Он увидел, как ящерица соскользнула с его ладони и утонула в июльской
траве.
     Снова налетел осенний ветер, и женщина, стоящая перед  ним,  горестно
опустила глаза.


     Он смотрел вслед. Фигурки людей,  уходивших  прочь,  становились  все
меньше и меньше, пока хилый лесок у подножия холма не поглотил их совсем.
     Снова погрузилось в тучи спасенное им солнце.
     Погасли блики на поверхности медальона, которому еще предстояло найти
своего Прорицателя.
     Дорога давно была пуста, но Руал  смотрел  и  смотрел,  и  глаза  его
воспалились от ветра, который швырял  к  его  ногам  рыжие  трупы  зеленых
листьев.
     Потом поднял голову к бешено несущимся облакам.
     Он стоял на холме посреди мира, обреченный на вечную горечь утраты  и
вечное счастье быть собой. Простивший. Прощенный. Человек под небом.
     Бесконечная дорога лежала у его ног, но нельзя было понять - то ли он
отправляется в путь, то ли наконец вернулся.



                              Марина ДЯЧЕНКО
                              Сергей ДЯЧЕНКО

                                   ШРАМ




                                  ПРОЛОГ

                 ...откуда явился он и куда лежит его путь.
              Он бродит по миру,  как бродят по небу созвездья.
                      Он скитается по пыльным дорогам,
                 и только тень его осмеливается идти следом.
                         ...........................
          Говорят, что он носит в себе силу... ...но не этого мира.
             ...даже маги избегают его, ибо он неподвластен им.
          Кто встанет на его пути по воле судеб или по недомыслию -
                       проклянет день этой встречи...
              ...помыслы неведомы, избранных он умеет одарить.
                         Дороги служат ему, как псы...
               Горные вершины и камни далекого моря, холмы...
                 ...и ущелья, нивы... ...его тайну от людей.
                  ........................................
       ...лесов и предгорий, равнин и побережий, тропинки и тракты...
             И говорят, что вечно он будет бродить и скитаться.
               Остерегись встречи с ним - на людной ярмарке...
                ...или в берлоге отшельника - ибо он всюду...
       ...И порог твоего дома не услышит ли однажды поступь Скитальца?




                           ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЭГЕРТ


                                    1

     Стены тесной таверны уже сотрясались от гула  пьяных  голосов.  После
чинных взаимных тостов, после соленых  шуточек,  после  веселой  потасовки
пришло  время  танцев  на  столе.  Танцевали  с  парой  служанок   -   те,
раскрасневшиеся, трезвые по  долгу  службы,  но  совершенно  одуревшие  от
блеска  эполетов,  от  всех  этих  пуговиц,  ножен,  нашивок  и  страстных
взглядов, из кожи лезли вон, лишь бы угодить господам гуардам.
     Грохались на пол бокалы и кувшины; причудливо  изгибались  серебряные
вилки, придавленные лихим  каблуком.  Веером,  как  колода  карт  в  руках
шулера, летали по воздуху широкие юбки; от  счастливого  визга  звенело  в
ушах. Хозяйка таверны, мудрая тощая старуха, отсиживалась на кухне и  лишь
изредка  высовывала  нос  из  своего  убежища  -  знала,   плутовка,   что
беспокоиться нечего,  что  господа  гуарды  богаты  и  щедры,  что  убытки
возместятся с лихвой, а популярность заведения лишь возрастет стократ...
     После  танцев  гуляки  умаялись  -  шум  голосов  несколько   поутих,
служанки, отдуваясь и на ходу  поправляя  неполадки  в  одежде,  наполнили
вином уцелевшие кувшины и принесли из кухни новые бокалы. Теперь,  немного
опомнившись, обе стыдливо  опускали  ресницы,  соображая,  не  слишком  ли
вольно вели себя до сих пор; одновременно в душе у каждой таилась  горячая
надежда на что-то неясное, несбыточное - и всякий  раз,  когда  запыленный
ботфорт будто ненароком касался маленькой ножки,  эта  надежда,  вспыхнув,
заливала краской юные лица и нежные шеи.
     Девушек звали Ита и Фета, и немудрено, что подвыпившие  гуляки  то  и
дело путали их имена; впрочем, многие из гостей уже едва ворочали языком и
не могли больше говорить  комплименты.  Страстные  взгляды  замутились,  а
вместе с ними понемногу угасла девичья надежда на несбыточное  -  когда  в
дверной косяк над головой Иты вдруг врезался тяжелый боевой кинжал.
     Сразу стало тихо; даже хозяйка высунула из своей кухни  обеспокоенный
лиловый нос. Гуляки оглядывались в немом удивлении, будто  ожидая  увидеть
на прокопченном потолке грозное привидение Лаш.  Ита  сначала  раскрыла  в
недоумении рот - а осознав наконец, что случилось, уронила на  пол  пустой
кувшин.
     В  воцарившейся  тишине  отодвинулся  от  стола  тяжелый  стул;  давя
ботфортами черепки  разбитого  кувшина,  к  девушке  неспешно  приблизился
некто, чей пояс был украшен пустыми кинжальными ножнами.  Зловещее  оружие
извлечено было из дверного косяка; из толстого  кошелька  явилась  золотая
монета:
     - Держи, красавица... Хочешь еще?
     Таверна взорвалась криками и хохотом. Господа гуарды - те, кто еще  в
состоянии был двигаться - радостно колотили друг друга по плечам и спинам,
радуясь такой удачной придумке своего товарища:
     - Это Солль! Браво, Эгерт! Вот свинья, право слово! А ну, еще!
     Обладатель кинжала улыбнулся. Когда он улыбался, на правой щеке его у
самых губ проступала одинокая ямочка; Ита беспомощно стиснула  пальцы,  не
сводя с этой ямочки глаз:
     - Но, господин Эгерт... Что вы, господин Эгерт...
     - Что, страшно? - негромко  спросил  Эгерт  Солль,  лейтенант,  и  от
взгляда его ясно-голубых глаз бедняжка Ита покрылась испариной.
     - Но...
     - Становись спиной к двери.
     - Но... господин Эгерт... сильно выпимши...
     - Ты что, не доверяешь мне?!
     Ита часто замигала пушистыми ресницами; зрители лезли на столы, чтобы
лучше было видно. Даже пьяные протрезвели ради  такого  зрелища;  хозяйка,
немного  обеспокоенная,  застыла  в  кухонных  дверях  с   белой   тряпкой
наперевес.
     Эгерт обернулся к гуардам:
     - Ножи! Кинжалы! Что есть, ну!
     Через минуту он был вооружен, как еж.
     - Ты пьян, Эгерт, - проронил, будто невзначай,  другой  лейтенант  по
имени Дрон.
     В толпе гуардов вскинулся смуглый молодой человек:
     - Да сколько он выпил?! Это же клопу по колено, сколько он  выпил,  с
чего это он пьян?
     Солль расхохотался:
     - Верно! Фета, вина!
     Фета повиновалась - не сразу,  механически,  просто  потому,  что  не
повиноваться приказу гостя у нее никогда не хватало смелости.
     - Но... - пробормотала Ита, глядя, как в горло Солля  опрокидывается,
журча, винный водопад.
     - Ни... слова, - выдавил тот, вытирая губы. - Отойдите... все.
     - Да он пьяный! - крикнули из последних зрительских рядов.  -  Он  же
угробит девчонку, дурачье!
     Последовала возня,  которая,  впрочем,  скоро  стихла  -  кричавшего,
по-видимому, переубедили.
     - Бросок - монета, - пояснил Ите  пошатнувшийся  Эгерт.  -  Бросок  -
монета... Стоять!!
     Девушка,  попытавшаяся  было  отойти  от  дубовой  двери,   испуганно
отшатнулась на прежнее место.
     - Раз, два... - Солль  вытащил  из  груды  оружия  первый  попавшийся
метательный нож, - нет, так неинтересно... Карвер!
     Смуглый юноша оказался рядом, будто только и ждал этого окрика.
     - Свечи... Дай ей свечи в руки и одну - на голову...
     - Не-ет! - Ита расплакалась. Некоторое время тишину  нарушали  только
ее горестные всхлипывания.
     - Давай так, - Солля, похоже, осенила незаурядная мысль, -  бросок  -
поцелуй...
     Ита вскинула на него  заплаканные  глаза;  секунды  промедления  было
достаточно:
     - Лучше я! - и Фета, оттеснив товарку, встала под дверью и приняла из
рук хохочущего Карвера горящие свечные огарки...
     ...Десять раз срезал клинок трепещущее пламя, и еще дважды вонзался в
дерево прямо над девичьей макушкой, и еще  трижды  проходил  на  палец  от
виска. Пятнадцать раз лейтенант  Эгерт  Солль  целовал  скромную  служанку
Фету.
     Считали все, кроме Иты - она удалилась на кухню  рыдать.  Глаза  Феты
закатились под лоб; меткие руки лейтенанта нежно лежали у  нее  на  талии.
Хозяйка смотрела печально и понимающе. У Феты  обнаружился  жар;  господин
Солль, обеспокоенный, сам вызвался проводить ее в ее комнату; отсутствовал
он, впрочем, не так уж долго, и, вернувшись,  встречен  был  восхищенными,
слегка завистливыми взглядами.
     Ночь перевалила через наивысшую свою точку и вполне могла  называться
утром, когда  компания  покинула  наконец  гостеприимное  заведение;  Дрон
сказал в спину пошатывающемуся Эгерту:
     -  Все  матери  в  округе  пугают  дочек  лейтенантом  Соллем...  Ты,
пройдоха!
     Кто-то хохотнул:
     - Купец Вапа... Ну, тот богач, что купил пустой дом на  набережной...
Так вот, он привез из предместья... молодую жену, и - что  ты  думаешь?  -
ему