изни,  и  ему  не
придется больше ни смеяться, ни ужинать, ни швырять в голубей камнями.
     Заплетаются слабеющие ноги,  отказываются  служить  ему,  по-прежнему
ухоженному, упитанному. Его накрывает тень - тень  ТОГО,  что  гонится  по
пятам. Темная, густая, парализующая ужасом тень.
     Он кричит. Как он кричит! Спотыкается,  падает,  оборачивает  залитое
слезами лицо... Треск костей. Утробный, нечеловеческий звук. Все.
     Он перевел дыхание.
     Неужели - все?
     Конечно, можно растянуть эту процедуру сколь угодно.
     Погоди. Я не о том.
     Я вижу свое отражение  в  светлых  глазах,  вылезающих  из  орбит.  Я
чудовищен. Но дело не в этом тоже.
     ...Его накрывает тень - тень ТОГО, что гонится по пятам.  Он  кричит.
Как он кричит! Спотыкается...  Выпадают  из  кармана  перочинный  ножик  и
завернутый в тряпицу леденец. Трясется маленькая, заслоняющая  лицо  рука.
Липнет к виску мокрая прядь тонких  волос.  Аккуратная,  почти  незаметная
заплатка, которую любовно поставила мать. Капельки пота на носу. Рубец  от
ожога на правой ладони - помогал бабке по хозяйству, схватился за  горячую
кочергу. Недостает зуба в верхнем ряду - дрался с соседскими  мальчишками.
Деревянное колечко на мизинце - самоделка, подарок деда...
     Посмотри на него. Посмотри на них на всех. Опомнись и  посмотри.  Они
несчастны. Ты виновнее любого из них.
     На него навалилась теперь уже ярость, подмяла под  себя  усталость  и
размышления. Я виновнее? Перед кем? Свою вину, если она  была,  я  искупил
многократно. Итак?
     Тишина. Дверь напряглась, прогибаясь вовнутрь, как кусочек резины.
     Одна большая, рыхлая, глумящаяся рожа.
     Надо подольше подышать на обледеневшее окно - тогда сквозь  оттаявший
глазок ты увидишь, как идет снег. Тонкие пальцы быстро  мерзнут...  Чахнет
цветок в горшке на подоконнике.
     Посмотрите на невесту -  розовое  на  белом...  Розовые  щеки,  белые
водопады шелка...
     Наш мальчик пошел, он впервые пошел! Он уже топает, пока  неуверенно,
но через несколько дней...
     Мама, я принес тебе леденец с базара. Я завернул его в тряпицу, чтобы
не съесть раньше времени. Вот, возьми!
     Спасибо, малыш...
     Мутное человеческое море, половодье нечистот.
     Земля тебе пухом. Опускайте.
     Ты сильно ударился? Где болит?
     Яблоки валятся в траву. Спина ноет - наклоняться.
     Приходи скорей. Я разогрею ужин.
     Баю-бай, огонь горит, деткам спатоньки велит...
     Отпирай, Ильмарранен, отпирай!
     Дребезжит в петлях засов.
     Да остановите же меня, предателя!
     Я проклят. Я проклят на все  времена.  Остановите!  Петля  тумана  на
мертвой шее. И деревья поймают в липкую паутину  ветвей  всех,  кто  имеет
крылья. И земля присосется, как клещ... Остановите.
     Ему казалось, что он задвигает  засов  обратно  -  а  руки  вышли  из
повиновения и вцепились в металл, желая отпереть. Он  закричал,  что  есть
мочи, и ткнулся головой в пламя факела. Опалил волосы,  но  вернул  власть
над собственными руками.
     Засов не желал идти назад. Дверь сотрясали чудовищной силы удары, она
прогибалась,  как  лист  картона.  Обжигая   руки,   преодолевая   бешеное
сопротивление, он продвигал железный штырь  по  волоску,  по  полуволоску.
Там, снаружи, раздался вдруг сухой  звук  рвущейся  мешковины  и  сразу  -
глухой рев. Засов дошел до упора.
     Один день... Один час... Один человек - Привратник...
     Он отступил, задыхаясь. Ему показалось, что Дверь готова сорваться  с
петель.
     - Не надо, - прошептал он. - Не ломай, прошу. Не ломай же, сволочь! -
закричал он вдруг яростно. - Убирайся, откуда пришла! Это говорю  тебе  я,
Ильмарранен!
     Факел вспыхнул неистовым белым пламенем.


     Сквозь щели между  тяжелыми  портьерами  пробился,  наконец,  дряблый
рассвет. Гобелен, пострадавший от шпаги Эста, за ночь затянул свои раны  и
был теперь покрыт шрамами.
     Они сидели молча вокруг низкого круглого стола,  в  центре  которого,
прямо  на  вырезанных  в  столешнице  знаках  и  символах,  лежал   Амулет
Прорицателя.
     И вот, когда комната наполнилась  мутным  светом,  когда  ясно  стали
видны и ржавая цепь,  и  сложный  вырез  на  когда-то  золотой  пластинке,
Кастелла поднялась. Вслед за ней поднялся  Эст,  а  потом  и  Ларт  встал,
пошатнулся и вцепился крючковатыми пальцами в бархатную обшивку кресла.
     - Я предпочитаю сражаться на своей земле... Пусть ЭТО  застанет  меня
дома, - сказал Эст, ни на кого не глядя.
     - Ты, Кастелла? - спросил Ларт.
     - Ребенок, - отозвалась она безучастно, как сомнамбула.
     - Хорошо, - сказал Ларт. - Тогда  прощайте.  Спасибо,  Кастелла,  что
преодолела неприязнь ко мне и пришла. Спасибо, Аль,  что  молчишь  сейчас,
хотя считаешь виноватым во всех бедах - меня. Прощайте.
     Я не пошел  их  провожать  -  они,  кажется,  просто  растворились  в
полумраке прихожей.
     Ларт тяжело подошел к окну и раздвинул портьеры,  впустив  в  комнату
серое, грузное утро.
     - Ты тоже уходи, - сказал он мне, не оборачиваясь.
     Я не поверил своим ушам. Первой моей мыслью было, что  я  серьезно  в
чем-то провинился.
     - Хозяин... - пролепетал я беспомощно.
     Он обернулся, и я увидел, как сильно он постарел за прошедшую ночь.
     - Ты не понял, - сказал он со слабой улыбкой. - Дело не в тебе, а  во
мне. Я сейчас не самый подходящий хозяин, и вряд ли  мне  еще  понадобится
слуга... Помнишь, "но стократ хуже имеющим магический дар"? ОНО,  конечно,
явится за мной. Это моя судьба, я  готов  к  ней,  и  просто  так  ОНО  не
отделается,  конечно.  Но  тебя...  -  он  осекся.  Он  страшно  не  любил
признаваться в  слабости  или  несостоятельности,  мой  хозяин.  Помолчал.
Продолжил хрипло:
     - Я сейчас не в состоянии тебя защитить.  Уходи,  тебе  нечего  здесь
делать. Сам ты, возможно, уцелеешь.
     Я хотел сказать, что не покину его ни за что,  что  я  верен  ему  до
гроба и готов разделить его судьбу. Я уже открыл рот, чтобы  это  сделать,
но тут противная предательская дрожь завладела  моими  коленями,  а  перед
внутренним взором явилась вдруг Третья сила, заглядывающая в дом снаружи -
один круглый глаз в окно кабинета, а другой - спальни... Светлое небо!
     - Поторопись, - сказал Ларт. - Мало времени. Иди в поселок.
     Мои ноги, кажется, прилипли к полу. Я  стоял,  как  болван,  и  ловил
воздух открытым ртом.
     - Иди, - голос Ларта звучал все более напряженно. Я смотрел на него и
не мог сдвинуться с места.
     Тогда он вытянул перед собой руку ладонью  вверх,  будто  намереваясь
сдуть пылинку, а другую ладонь положил  сверху  и  тихонько  скользнул  ею
вперед, как бы отталкивая меня...
     Я опомнился, стоя у подножия пригорка. Лартов дом оказался за спиной,
а прямо передо мной - лесок, за леском - поселок, где мягко струится дымок
из труб, где стоит на пороге трактира сонный трактирщик, где никто  слыхом
не слыхивал ни о какой Третьей силе...
     Когда-то в детстве у меня были две пары варежек. Одну я скоро подарил
сестре - ненавидел выбирать каждый день, какую же из них  надеть...  Самое
глупое занятие - выбирать.
     Кто я ему, сын? Не ученик даже... Никогда мне не дождаться и  десятой
доли того тепла, что предназначалось этому... Маррану. Встречный мальчишка
Луаян - и тот ему был  ближе  и  дороже...  А  красный  раздвоенный  язык,
оставивший борозду на моей щеке?!
     Я стоял, кусая губы. Пошел дождь, перестал, возобновился  и  перестал
снова. Порывами налетал почти зимний ветер.
     ...Тихо скрипнула входная дверь. Ступеньки... Дверь кабинета.
     Он сидел за бокалом вина,  сидел,  забросив  ноги  на  круглый  стол,
испещренный заклинаниями. Прихлебывал и бормотал себе под нос:
     - Нет удачи... Потерял его... Долго. Слишком много сил...
     Пискнули половицы у меня под ногами. Он замолчал,  поставил  бокал  и
обернулся.
     Секунду мы смотрели друг на друга, и мне  очень  хотелось,  чтобы  он
снова меня прогнал. Но вместо этого он щелкнул пальцами, и на столе  встал
еще один бокал - высокий, тонкий, полный до краев.
     - Выпьем, - сказал он  с  усмешкой.  -  Выпьем  за  привратников.  За
честных привратников с благими намерениями. Присоединяйся...
     Бокал был уже в моей неверной руке.
     - Честные привратники, - продолжал Ларт, все еще усмехаясь. - Верные.
Угодливые. Распахивающие все двери мира. Они...
     Он поперхнулся. Замер. У него неестественно расширились зрачки, и тут
же глаза знакомо вспыхнули красным. Я уронил свой бокал - веером  плеснуло
красное вино.
     - Руал... - прошептал Ларт, будто обращаясь к невидимому собеседнику.
- Иду... Руал, я уже иду.


     ПОЧЕМУ ТЫ ВЕРНУЛСЯ? КАК ТЫ ПОСМЕЛ, ПРИВРАТНИК?
     Засов заржавел. Если хочешь - иди и проверь.
     ГЛУПЕЦ.
     Дрогнули каскады тканей, дохнул из  черного  провала  густой,  липкий
ветер, Марран закашлялся.
     ДУРАК. НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ.
     -  Всем  случается  проигрывать,  -  сказал  Марран  вслух.  -   Умей
мужественно пережить свое поражение.
     ЭТО _Т_В_О_Е_ ПОРАЖЕНИЕ, ЧЕРВЯК!
     Он отшатнулся - темнота пришла в движение. Щерилась бездна  -  черный
провал, подергивались, разлагаясь,  ткани;  гуляли  доски  под  ногами,  и
гвозди расползались из своих нор, как отвратительные насекомые.
     ЭТО ТВОЕ ПОРАЖЕНИЕ. ТЫ НЕДОСТОИН МОГУЩЕСТВА. ТЫ ЗАПЛАТИШЬ.
     Его будто ударили  по  голове  -  он  потерял  власть  над  телом  и,
беспомощный, растянулся на пляшущем полу.
     СЕЙЧАС Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ТВОЮ СУТЬ, И СУДЬБА ТВОЯ БУДЕТ ДОСТОЙНА ТЕБЯ.
     Ужас, слепой бесформенный ужас завладел им внезапно и без остатка.
     СМОТРИ, РУАЛ ИЛЬМАРРАНЕН! СМОТРИ, ВОТ ТЫ!
     Руала вздернуло над землей - и он оказался вдруг в кольце выросших из
пола зеркал. Зеркала бесконечное число раз повторили отражение зависшего в
воздухе, цепляющегося  за  пустоту  человека.  Резкий  белый  свет  ударил
сверху.
     ВЛАСТЕЛИН МИРА... МОКРИЦА, МЕРЗКАЯ МОКРИЦА!
     Страшные  судороги  скрутили  Маррана.  Его   тело   перестало   быть
человеческим. Зеркала  равнодушно  оглядывали  его  со  всех  сторон  -  и
подробно отражали происходящее.
     Полупрозрачное  серое  брюхо,  щетка  тонких  трепещущих  ножек  -  и
обезумевшие человеческие глаза.
     ТЫ, БЕСФОРМЕННЫЙ КОМОК ПЛОТИ!
     В зеркалах  -  ближе,  дальше,  сбоку,  сзади  -  отразилась  белесая
пузырящаяся масса. Руал видел ее и был ею -  кричать  ему  было  нечем,  и
только глаза, только человеческие глаза оставались  ему,  глаза,  лишенные
век, чтобы нельзя было зажмуриться.
     ЭТО - ТЫ. ЭТО ТОЖЕ - ТЫ. ГЛУБИННАЯ СУТЬ. ПРИРОДА ДУШИ. НИЗОСТЬ ТВОЯ И
НИЧТОЖЕСТВО!
     Он хотел потерять сознание, и сознание сжалилось  над  ним  -  начало
мутиться.
     НЕПРИВЫЧНО, ПРАВДА? ЧЕРВЯКОМ - ПРИВЫЧНЕЕ? ТЫ ВЕДЬ УЖЕ БЫЛ ЧЕРВЯКОМ?
     В воздухе забилось склизкое кольчатое тело. Проглядывали пульсирующие
сосуды сквозь мутную кожу, по которой пробегали волны спазмов.
     НО НИ ЧЕРВЕМ, НИ ВЕШАЛКОЙ ТЫ БОЛЬШЕ ЖИТЬ НЕ БУДЕШЬ. Я РАЗДАВЛЮ  ТЕБЯ,
РАЗМАЖУ.
     Плясали   в   зеркалах   бесчисленные   червеподобные   чудовища    с
человеческими глазами. Последние проблески сознания были невыносимы.
     ЖАЛЬ, ЧТО  ПРОПАДАЕТ  ПОДОБНОЕ  ЗРЕЛИЩЕ.  МОЖЕТ,  ПОЗОВЕШЬ  МАГОВ  НА
ПОМОЩЬ? ЛЕГИАРА, ЭСТА?
     Он уже валился в темноту - не в глухую, мягкую, успокаивающую темноту
небытия, а в изломанную тьму кошмара, где поджидали окровавленные  жернова
безумия.
     ЗОВИ, СЛИЗНЯК. ЗОВИ, НИКТО НЕ УСЛЫШИТ.
     Близился конец. Последним, неслыханным усилием  ему  удалось  собрать
остатки  человеческого  в  себе,  потянуться  сквозь  меркнущее  сознание,
рвануться в беззвучном крике:
     - Ларт!
     ЛАРТ! ЛАРТ! ЛАРТ! ГДЕ ЖЕ ТЫ, НУ-КА!
     Рыдали чудовища в зеркалах:
     - Ларт! Ларт!!
     ДАВАЙ, ДАВАЙ! ЗОВИ, ЗО...
     Белый свет вдруг потерял силу,  замигал,  вспыхнул  вновь.  Палач  на
секунду замолчал, и в этот момент одно из зеркал  лопнуло  -  не  треснуло
даже, а расползлось, как ветхая ткань, рваные края скрутились  трубочками,
а в проеме встал некто - темная фигура с длинным белым лезвием в руке.
     НАЗАД, КОЛДУН! ЕЩЕ ШАГ - И ТВОЯ СИЛА НЕ СПАСЕТ ТЕБЯ!
     Стоящий в проеме поднял свой клинок - и зеркала  взорвались  изнутри,
разлетевшись мириадами жалящих осколков. Белый свет сменился желтым.
     Руал ощутил себя  лежащим  на  полу  -  избитым,  изувеченным,  но  -
человеком.
     ТЫ ПРОИГРАЕШЬ, КОЛДУН!
     Легиар стоял, невыносимо огромный, длинный, с вечной желчной усмешкой
на узком лице. По клинку  его  бегала  молния.  Похоже,  он  видел  нечто,
недоступное Руалу - видел, и глаза его наливались красным.
     ТЫ ПРОИГРАЕШЬ!
     Руал плохо понимал, что происходит. Дыбом встал  дощатый  пол;  выло,
вращаясь, длинное белое  лезвие.  Воздух  стал  подобен  сухому  песку,  и
набился в горло, перехватывая дыхание.
     Извивались над головой Маррана желтые и красные  петли,  захлестывали
друг друга, рвались с негромким треском, от которого  хотелось  оглохнуть;
развернулась вдруг воронка, серая, бешено вращающаяся, и пошла втягивать в
себя осколки  зеркал,  обрывки  тканей,  Руала,  Ларта  с  его  клинком...
Осыпались крутые, пеплом покрытые склоны,  Марран  бился,  как  муравей  в
песчаной ямке, когда воронка вдруг задергалась  и  вывернулась  наизнанку,
став горой, конусом, и Легиар отрубил своим уже меркнущим  клинком  черную
присоску на его вершине...
     Последним, что увидел Ильмарранен, был Дарт с темным лезвием в  руке,
до плеч  облитый  черной,  густой,  мускулистой  массой.  Масса  сжималась
кольцами, как бесформенный  удав,  масса  давила,  пригибала  к  земле,  и
потемневший  клинок  со  звоном  выпал  из  слабеющей  руки...  Тут   Руал
Ильмарранен потерял сознание.


     Пол в большом зале был покрыт сложным рисунком, центром которого  был
круг из горящих свечей. В этом огненном кольце навзничь лежал человек. Над
ним стояла женщина в серебристой мантии  и  монотонно  читала  бесконечное
заклинание. Меловые линии на полу вспыхивали и гасли.
     Я не находил себе места - то стоял у дверей зала, не  решаясь  войти,
то поднимался к Ларту - но дверь кабинета была заперта,  и  внутри  стояла
мертвая тишина. На ступенях лестницы, на полу  под  дверью  темнели  пятна
крови, и кровь высыхала на дверной ручке. Дом тихо постанывал от ужаса.
     Женщина, наконец, закончила свое заклинание и теперь стояла безмолвно
и неподвижно. Я решился ее позвать:
     - Госпожа!
     Она медленно обернулась.
     - Мой господин ранен, - сказал я, чуть не плача. - Помогите ему!
     - Как же я могу? - тихо ответила она.  -  Если  я  двинусь  с  места,
Ильмарранен умрет!
     - А если вы не поможете, умрет Ларт, - выговорил я шепотом.
     Она печально покачала головой:
     - Легиар - великий маг... Если он сам себе не поможет,  любая  помощь
будет бессильна...
     Я оставил ее и бросился в библиотеку.
     Тускло поблескивали золотые корешки. Я схватил самую большую книгу из
стоящих внизу, стремянка возмущенно зашипела -  я  отшвырнул  ее  ногой  и
развернул черный с позолотой переплет. В  глазах  у  меня  зарябило  -  я,
оказывается, умел читать заклинания только крупными печатными  буквами,  и
книга была мне так же полезна, как кроту подзорная труба.
     Я заметался, хватал еще книги и еще - ни одна не подсказала мне  хотя
бы, как вызвать Бальтазарра Эста, а я был готов и на это.  Потом  я  вдруг
наткнулся на  томик,  написанный  обычным  языком,  и  поспешно  стал  его
просматривать - но это была не магическая книга. Это был  просто  какой-то
роман.
     Я впал в отчаяние, уронил книгу  на  ковер  и  прислонился  спиной  к
шкафу.  Хрипло  вздохнул   запертый   клавесин;   съежившись,   подрагивал
стеклянный глобус на большом столе, жался в углу маленький круглый столик,
испещренный магическими символами, и на него упал широкий солнечный луч, а
в луче...
     В луче лежал Медальон Прорицателя - горящий золотом. Горящий золотом,
чистый, ясный, и яркий солнечный зайчик,  отражаясь  от  него,  улегся  на
потолок.
     Меня прошиб пот, и комната перед глазами на секунду  потеряла  резкие
очертания - будто через мокрое стекло.
     А потом я решился подойти.
     Золотая цепь, золотая  пластинка  со  сложной  фигурной  прорезью.  Я
протянул руку - и отдернул. Протянул еще раз, коснулся срезанного уголка -
солнечный зайчик на потолке дрогнул и замер опять.
     Я заплакал. Плача, осторожно взял медальон за цепочку и на  вытянутой
руке понес к Ларту.
     Я стучал в дверь, всхлипывал и кричал:
     - Хозяин! Она ушла! И ржавчина ушла,  хозяин!  Пожалуйста,  откройте!
Пожалуйста!
     Ответа не было.
     Потом я спиной почувствовал  чье-то  присутствие  -  и  обернулся.  Я
надеялся, что это Кастелла - но это был Март, ее муж. Он  стоял  внизу,  у
основания лестницы, и осторожно прижимал к груди большой сверток.
     Несколько минут мы просто смотрели друг на друга, потом он вздохнул и
спросил негромко:
     - Что... Чем я могу... Кастелла?
     Я посмотрел на дверь кабинета.  Дверь  была  испорчена  ударами  моих
башмаков, и ни звука, ни дуновения не долетало изнутри.
     Я поднял перед собой руку с медальоном, как это любил  делать  Орвин.
Пластинка медленно поворачивалась на цепи.
     - Она... - сказал я Марту. - Вам лучше... Подождать ее в прихожей.
     Сверток у него в руках шевельнулся, он крепче прижал его к себе.
     - Что здесь... произошло? - спросил он неуверенно.
     Я стоял на верхней площадке лестницы, он - на нижней, он  прижимал  к
груди ребенка, я держал перед собой медальон.
     - Здесь... кажется, спасли мир, - сказал я горько.


     Кастеллу мы нашли в прихожей;  она  стояла,  подставив  лицо  тонкому
магическому Лучу, пробивавшемуся с потолка. Увидев Марта, шагнула  вперед;
лицо у нее было такое, будто  она  собиралась  заплакать  и  расхохотаться
одновременно. Март остановился, не  говоря  ни  слова.  Кастелла  подошла,
приняла у него ребенка, откинула пеленки, прикрывающие головку.  Я  увидел
его - удивленного, благожелательного,  радостно  потянувшегося  к  матери,
пытающегося высвободить ручки из тесного одеяла. Я посмотрел  на  Марта  -
тот прятал глаза. Я оставил их одних и неверными шагами двинулся в большой
зал.
     Свечи догорели. Ильмарранен, человек-легенда, сидел в кругу и смотрел
на меня. Совсем как тогда, в прихожей.
     - Дамир... - сказал  он  с  подобием  усмешки.  -  Как  мы  всегда...
одинаково встречаемся.
     Я подошел, стараясь не наступать на меловые  линии,  и  протянул  ему
медальон. Он неверными пальцами взялся за цепочку, поднес к глазам:
     - Что это? Медальон Орвина? Почему?
     - Орвин погиб, - сказал я.
     Он нахмурился. Опустил голову. Подумал, снова  посмотрел  на  меня  -
вопросительно.
     - Вы живы, - сказал я почти что с упреком. - Орвин умер, а мой хозяин
умирает... Может быть, уже...
     - Уймись, - сказали у меня за спиной.
     Марран, не видя уже меня, напрягся вдруг и поднялся -  с  усилием.  Я
медленно оглянулся.
     - Ларт... - прошептал Марран.
     Хозяин стоял, тяжело привалившись к дверному  косяку.  Половина  лица
его была скрыта повязкой. Единственный глаз смотрел сквозь нас.
     - Ларт... - Марран шагнул вперед, еще шагнул, приблизился к  Легиару,
остановился в нерешительности. Так они стояли друг против друга  -  молча,
горестно, неподвижно.
     Потом Марран вздохнул и  протянул  Ларту  на  ладони  золотой  Амулет
Прорицателя.
     У  Легиара  дрогнули  губы;   ожил   единственный   глаз,   раскрылся
широко-широко, как у мальчика, впервые увидевшего  на  ярмарке  обезьянку.
Ларт покачнулся, я хотел было поддержать его - но он раздраженно отодвинул
меня локтем:
     - Успокойся... Я еще в состоянии держаться на ногах...
     Принял у Маррана Амулет, потрогал ногтем, оглядел придирчиво - нет ли
где ржавого пятнышка... Пятнышка не было.
     - Небо, - сказал Легиар.
     Медальон выскользнул из его ослабевших паль