Эста  холодно  пожал  плечами,  взял  со   стола   нож   и   принялся
сосредоточенно царапать столешницу:
     - Ты маг, и не мне тебе объяснять.  Уж  что,  казалось  бы,  ужаснее:
взять да и вспороть человеку живот. А если вспарывает хирург?  Внешне  все
выглядит, как бойня: потоки крови, боль, страх... Да только пациент вместо
неизбежной могилы отправляется,  скажем,  на  званый  вечер...  Не  сразу,
конечно. Спустя время. Но на все требуется время. И все имеет свою цену.
     Он оставил стол и задумчиво провел ножом по своей щеке.
     - И не надо так смотреть, Орвин. Это, в  сущности,  болтовня.  Может,
так, а может, эдак. Но в мире иногда  происходят  страшно  циничные  вещи,
дружочек.
     - "Но стократ хуже имеющим магический  дар..."  -  тихо,  укоризненно
сказал Орвин.
     Эст снова пожал плечами:
     - Ну что ж... Но маги на то и маги, чтобы не закрывать  глаза  тогда,
когда так и хочется зажмуриться.
     Но тут Ларт, который все это время думал о своем,  поднялся,  стиснув
кулаки. Обвел всех тяжелым взглядом. Уронил вполголоса:
     - Хватит.
     Тогда оба посмотрели на моего хозяина. Он продолжил тихо:
     - "Только Привратник откроет дверь, только  Привратник...  Привратник
откроет, и ЭТО войдет, но не раньше!"
     Перевел дух:
     - Ты сказал, Аль, его нет на поверхности земли? Где  же  он?  Там,  у
Двери. У Двери, понимаете? Он  пошел  открывать.  Но  мы...  Пусть  он  не
успеет. Я, Легиар, готов отдать за это жизнь.
     - Я тоже, - сказал нервный Орвин.
     Эст только хмыкнул презрительно.


     Он шел длинным берегом, увязая по щиколотку в теплом шелковом песке.
     Нет, не сейчас. Сейчас он шел темным душным коридором...  И  истертые
ступени вели его вниз, хотя он, кажется, поднимался.
     Влажная  трава...  Не  сейчас.  Круглые  булыжники  когда-то  звонкой
мостовой...  Лоснящиеся  листья,  голубые  лоскутки,  зеленые  заплатки...
Оранжевое над изумрудным. Стрекоза отражается в глади... Не сейчас.
     Небо низкое, такое, что, кажется, лежит у тебя на плечах. Небо  давит
и не дает разогнуться. Сбросить!
     Тесная коробка, фанерный балаган. Не плачь, если случайно  проломится
стенка.
     Коридор. Поворот. Факел в руке чадит. Где она? Где ДВЕРЬ?
     Я открою, и ты войдешь. Вернее, Я войду.  Я  открою  и  я  же  войду.
Скоро. Сейчас.
     А когда чайки, потревоженные, поднялись над берегом... Парус был  еще
далеко, светло-синий парус в темно-синем море. Мягко возились водоросли  у
берега, всплескивали лохматыми ветвями,  будто  в  растерянности.  Умирала
медуза на буром камне. А я взял ее голыми руками и  пустил  в  воду:  "Иди
домой".
     Иди домой.
     Где твой дом, Марран?
     Снова поворот. Если факел в руке погаснет... Нет, это ненужная мысль.
     Холодно. Широкая полынья, в глубине - темные рыбьи  спины...  Не  то.
Туман, тяжелый,  как  сметана...  Не  то.  Парк.  Сад.  Фонтан.  Дети  под
присмотром  одноглазой  няньки.  Сад  обнесен  нарядной  оградой,   яркой,
ажурной, из гладких деревянных палочек... Что - за  оградой?  Что  бывает,
когда не бывает фонтанов?
     Заглянуть за ограду...  Прижаться  лицом  к  деревянным...  Нет,  это
прутья клетки. Это клетка, огромная, ржавая, и я в ней один.  Остальные  -
снаружи.
     Вот мальчик,  ухоженный,  плотный.  Разве  у  него  не  было  няньки?
Светловолосый, на носу царапина. Встретился взглядом...
     Чего же я стал? Идти... Факел трясется в руке.  Зачем  было  смотреть
мне в глаза? Что за сила, что за чудовищные побуждения  движут  вами,  мои
соплеменники? Существа, подобные мне?
     И лица всех живущих слились в одну  харю,  глумящуюся,  разевающую  в
хохоте слюнявый рот...
     Маленькая девочка на плечах отца. Отец  добродушно  скалится,  подает
малышке гнилушку...
     Не пытайся заслониться - выронишь факел. Не заслониться. Выжечь.
     Кто я им? Кем я прихожусь  этим,  жирноглазым,  в  чьих  жилах  течет
вместо крови мутная слизь? Выжечь. Хватит.
     Пляшет пламя. Вперед. Там, за поворотом коридора, меня ждет ДВЕРЬ.
     Ноги не слушаются. Стали, как вкопанные. Вспоминают, сколько  порогов
я переступил... А  со  скольких  меня  вышвырнули.  Нет,  не  раздумывать.
Взялся, так надо идти...
     Поворот.
     Вот и я.
     Мертвая, пустая тишина. Только хриплое дыхание одного человека.
     Дверь.
     Тяжелая, кованая, неновая, но поражающая мощью. Заперта  на  огромный
стальной засов.
     Он  остановился,  подняв  факел.  Свистящее  его  дыхание  на  минуту
прервалось. В наступившей тишине...
     ТУК. ТУК. ТУК.
     Это снаружи. Кто-то, или  что-то,  тихонько  просит  о  любезности  -
приютить. Сколько раз я сам так стучал?
     Тихо, вежливо, вкрадчиво. ТУК-ТУК-ТУК.
     Справиться с оцепенением. Успокоить  трясущиеся  пальцы.  Факел  -  в
кольцо на каменной стене. Руки должны быть свободными, вот так.
     Хватит, никаких воспоминаний.  Нет  и  никогда  не  было  ящерицы  на
плоском камне. Не было форели  в  лунной  реке.  Не  было  леса,  залитого
солнцем. Маленький мальчик по имени Гай давно забыл, как его укусила  оса.
Он вырастет и явится на площадь с корзинкой тухлых помидоров. А  спасенная
девочка Гарра ищет, кого бы  предать.  Кого  бы  передать  в  желтые  руки
судьи... Вот они все, стоят рядком, и у каждого в руках треснувший стакан.
И сочится из трещин не вода, а...
     Хватит. Вот засов. Берись за дело.
     И он взялся - и ощутил, как  вместо  ледяного  холода  ржавое  железо
отозвалось горячечным теплом.


     Они втроем сидели за круглым столом  в  кабинете  -  тем  самым,  чья
столешница была расписана причудливой вязью магических символов.  Руки  их
лежали ладонями вниз, и стол дробно трясся, и вздрагивал пол под ногами. В
буфете звенела посуда, тяжело раскачивалась люстра под потолком.
     - Аль? - высоким птичьим голосом вскрикнул Орвин.
     - Не вижу, - глухо, напряженно отозвался Эст.
     - Вместе, - выдохнул Ларт. - Еще раз, вместе! Ищите его, ну!
     - Стой, - Орвин, страшно побледнев, опрокинулся назад вместе со своим
креслом. Легиар и Эст вскочили:
     - Что?!
     - Ничего, - с трудом ответил Орвин, лежа на полу. - Я  между  вами...
Задыхаюсь. Вы меня сдавили, как тисками...
     - Как Маррана, - сказал Ларт тихонько. Орвин дернулся:
     - Не шути так, пожалуйста...
     Ларт подал ему руку и рывком втянул в круг:
     - Время... Время идет. Он у Двери. Еще попытка.
     В прихожей послышались чьи-то быстрые  шаги.  Я  похолодел,  но  Ларт
быстро на меня глянул, и я, покрывшись холодным потом, поплелся навстречу.
     Это была всего лишь она, женщина  по  имени  Кастелла,  побледневшая,
осунувшаяся, с болезненным вопросом в лихорадочно блестящих глазах. За ней
тянулся по полу длинный траурный шарф.
     Увидев меня, она приостановилась было и хотела что-то спросить, но  я
опередил ее, отпрыгнув назад и всем видом приглашая,  нет,  умоляя  войти.
Она, так ничего и не сказав, нерешительно двинулась за мной.
     - Ящерица! - воскликнул Орвин.
     Эст скривил губы, Ларт, сидевший спиной к двери, медленно  повернулся
и встретился с ней глазами.
     - Я пришла, - сказала она дрогнувшим голосом, - потому что Марран  не
умер. Я чувствую. Он в беде. Послушайте, он в страшной беде!
     - Все мы  в  страшной  беде,  Кастелла,  -  холодно  сказал  Ларт.  -
Единственное, чем ты можешь помочь Маррану и себе - найти его.  Мы  втроем
пытались, может быть, ты нам поможешь?
     Снова хмыкнул Эст, но она, не глянув в его сторону, подошла к столу и
села на пододвинутый мною стул.
     - Как же твое решение оставить магию? - спросил Эст с усмешкой и,  не
дожидаясь ответа, бросил через стол Легиару:
     - Это все равно, что впрягать в одну упряжку двух буйволов и муху...
     Ящерица сидела прямо, очень  прямо.  Услышав  последние  слова  Эста,
вопросительно полуобернулась к Легиару.
     - Сиди, - сказал ей Ларт. Эст пожал плечами.
     Орвин снова вытянул руки, положив их ладонями на стол. Все сделали то
же самое, круг замкнулся.
     Глаза Ларта, до того мерцавшие желтым, налились вдруг ровным  красным
светом. Смотреть на него было страшно; трясясь, я присел  и  привалился  к
покрытой гобеленами стене.
     Лицо Эста было перекошено яростным презрением, Орвин  кусал  губы,  а
Кастелла сидела ко мне спиной. Воздух в  комнате  дрожал,  как  струна  за
мгновение до разрыва.
     - Вижу! - звонко выкрикнула Кастелла.
     Ларт вскочил, опрокинув стул,  одновременно  вскочили  Эст  и  Орвин.
Женщина вдруг оказалась в центре нового круга.
     - Что? - отрывисто спросил Эст.
     - Дверь... Вот дверь... На засове...
     - Маррана видишь? - это Ларт.
     - Нет... Зал... Темнота... Неясно... Помогите.
     - Слабая девочка, - прошептал Эст. У него  вдруг  страшно  исказилось
лицо, Орвин ахнул, но тут Кастелла привстала, и  глаза  ее  были  как  две
зеленые плошки:
     - Ви...жу... Руал... Руал...
     Голос ее  сделался  слабым-слабым,  каким-то  кукольным,  фарфоровым,
удаляющимся:
     - Ру...ал...
     Ларт схватил ее за плечи, зашептал завораживающе, почти страстно:
     - Зови. Зови его. Скорее.
     Кастелла повернулась - и  я  увидел  ее  лицо,  серое,  неузнаваемое,
залитое густыми слезами. Губы быстро-быстро шевелились.
     - Он не... - снова голос фарфоровой  куклы.  -  Не  слышит...  Он  не
слышит... Ру-ал...
     - Зови!! -  закричал  Ларт,  но  она  только  всхлипнула  и  потеряла
сознание.


     - Пожалуй, это все, - ровно сказал Ларт.
     Он сидел на ручке кресла, изящно  закинув  ногу  на  ногу.  В  кресле
полулежала Кастелла - лица ее не было видно  в  полумраке.  Эст  задумчиво
портил  кончиком  шпаги  гобелен  на  стене;  Орвин  играл  со  стеклянным
глобусом, водя пальцем по его матовому боку. Тускло  поблескивали  корешки
бесполезных книг, и, немой и удрученный, вздыхал в углу клавесин.
     - Все? - переспросил Орвин, мусоля ногтем какой-то архипелаг. - Все?
     - Все, что мы могли сделать. Теперь нам остается сидеть и ждать, пока
явится Марран... Или то, что стало Марраном. То, что он впустил...
     - Что ж, пусть приходит, - сказал Эст с недоброй усмешкой. - Нам есть
что вспомнить, да, Легиар?
     - Он был хорошим мальчишкой, - сказал тот со вздохом.  -  Но  однажды
предав... Он предал тебя, меня, теперь предает мир. Не может остановиться,
да.
     - Никогда он не  был  предателем,  -  тихо  и  бесцветно  проговорила
Кастелла.
     Никто ей не ответил. Сумерки совсем сгустились.
     - Что ты сделал с гобеленом, Аль? -  спросил  Ларт,  который  отлично
видел в темноте.
     Эст со скрежетом вбросил шпагу в ножны.
     - Камин... - попросила Кастелла.
     Я бросился было разжигать  камин,  но  Ларт  только  искоса  на  него
взглянул - и поленья дружно занялись. Жаль, что раньше хозяин никогда  мне
не помогал в домашних делах.
     Все помолчали.
     - Мне пора, - так же тихо и бесцветно сказала Кастелла. - Ребенок.
     Она поднялась, и тогда Орвин вдруг оставил  свой  глобус  и  поднялся
тоже.
     - Погоди... Погодите все... Мой  медальон  ржав,  как  гвоздь...  Как
гвоздь в кладбищенской ограде. Но есть способ... Есть последний способ.  Я
могу попытаться... Пройти сквозь вырез. Я пройду  туда,  где  Марран.  Мой
медальон проведет меня. Давайте.
     - Не надо, Орви, - негромко сказал Эст. А Ларт добавил, нахмурясь:
     - Мы не знаем, где Марран... То, что  рядом  с  ним,  способно  убить
тебя... А медальон ржав и не убережет своего  Прорицателя.  Стоит  ли  так
рисковать?
     Но Орвин уже покрылся неровными красными пятнами:
     - А если... Если нет... Мы все обречены. Помните - "но  стократ  хуже
имеющим магический дар"?
     Они помнили. Их передернуло.
     - Я попробую... - продолжал Орвин, и голос его окреп. - Это  все,  на
что мы можем надеяться... Я остановлю его. Только помогите мне.
     Легиар и Эст посмотрели друг на друга долгим взглядом.
     - Не надо, Орви, - сказал на этот раз Ларт.
     Орвин не слушал. Медальон прыгал в его руках:
     - Как я раньше не догадался попробовать... Прорицатели делали  это  и
до меня. Вырез на медальоне проводил их в другие миры и другие столетия...
     - А они возвращались? - тихо спросила Кастелла.
     Орвин снял медальон, огляделся вокруг, будто ища поддержки:
     - Ну, Аль, Ларт! Не стойте чурбанами...
     Эст и Легиар переглянулись снова. Потом Ларт чуть повернул  голову  и
увидел меня.
     - Выйди! - сказал он негромко, но так, что я в долю секунды  оказался
за дверью.
     Это был один из самых неприятных моментов в моей  жизни.  В  коридоре
было темно; из-за двери кабинета донеслось несколько  отрывистых  фраз,  о
чем-то попросила Кастелла, стукнул отодвигаемый стол - и тихо, только  мои
зубы звенели друг о друга да поскрипывала половица под ногами.
     Как он пройдет в тонкий вырез на  медальоне?  Станет  маленьким,  как
муравей? Или медальон вырастет,  и  щель  в  нем  окажется  воротами?  Ну,
попадет он к Маррану, и дальше что?
     Воображение услужливо подсовывало мне самые жуткие картины.
     Полыхнул свет из-за двери, и она сама собой распахнулась -  будто  от
разрыва порохового бочонка. Там, в глубине кабинета, метались тени, кто-то
крикнул:
     - Назад!
     И я отпрыгнул, хотя кричали вовсе не мне:
     - Назад, Орви! Назад, скорее!
     И заклинания, заклинания, да какие страшные!
     Дверь в кабинет моталась, как парус, терзаемый бурей. Снова полыхнуло
- никакая гроза не могла сравниться с этой лиловой вспышкой. Меня  толкнул
в лицо порыв горячего ветра, я упал.
     Сполох утонул во тьме. Длинно, протяжно заскрипела ослабевшая  дверь;
Кастелла всхлипнула горько и жалобно, и стало так тихо, как еще ни разу  в
моей жизни.
     Потом в темноте вспыхнули сразу два мерцающих  пятна  -  Ларт  и  Эст
зажгли по огоньку. Комната понемногу осветилась.
     Я подполз к порогу кабинета и увидел Орвина.
     Он  полулежал  на  полу,  привалившись  спиной   к   книжной   полке.
Запрокинутое лицо его почти  касалось  золотистых  переплетов,  и  матовые
отблески играли на этом осунувшемся, печальном,  почти  царственном  лице.
Ларт поднес  к  его  глазам  огонек,  но  глаза  Орвина  не  дрогнули,  он
по-прежнему скорбно  смотрел  прямо  перед  собой,  сквозь  Ларта,  сквозь
хмурого Эста, сквозь глухо рыдающую Кастеллу.
     - Все, - сказал Эст. И прикрикнул на женщину: -  Перестань!  Всем  бы
нам так умереть...
     Она забилась в темный угол и  всхлипывала  там,  зажимая  рот  черным
шарфом.
     Ларт  постоял,  перебрасывая  огонек  с  ладони  на   ладонь.   Потом
вздрогнул, будто  от  толчка,  и  откинул  портьеру  с  высокого  стенного
зеркала.
     Зеркало было темным, оно не отражало ни  Ларта,  ни  Эста,  ни  меня,
скорчившегося под дверью. Ни книги, ни глобус, ни гобелены  не  отражались
тоже. Зато отражался Орвин.
     Он  стоял  лицом  к  нам,  грустный  и  будто  виноватый.   Попытался
улыбнуться, пожал неуверенно плечами, кивнул всем  по  очереди,  прощаясь.
Эст шагнул было к зеркалу, но  Орвин  покачал  головой,  отступая.  Поднял
руку, снова горестно улыбнулся, вздохнул и двинулся вглубь, в  темноту,  в
небытие, и шел, и удалялся, пока не скрылся  из  виду  вовсе.  Поверхность
зеркала дрогнула, и в ней отразились Ларт, Эст, комкающая шарф Кастелла  и
я, выглядывающий из-за спинки кресла.
     Что-то негромко звякнуло -  у  книжной  полки,  где  мгновение  назад
лежало тело Орвина, упал теперь на пол ржавый амулет Прорицателя.


     Засов,  горячий  засов  поддавался  медленно,  с  трудом.  За  дверью
ожидали.
     Мальчишка  с  площади  трясся,  давя  в  кулаке  гнилой  помидор,   и
выкрикивал надрывно:
     - Горе путнику на зеленой равнине! Земля присосется к подошвам  твоим
и втянет во чрево свое... Вода загустеет, как черная кровь! С неба содрали
кожу!
     О, оно было  таким  красивым,  небо.  Медным  и  золотым,  твердым  и
бархатным... В нем, как в подушке, утопали созвездия,  его  прикрывали  от
сырости ватные тучи, а  на  рассвете  оно  подергивалось  сетью  хлопающих
крыльев...
     ОНО СОЧИТСЯ СУКРОВИЦЕЙ.
     Ничего.  Трясись,  маленькая  бездарность,   метатель   гнилушек.   Я
доберусь, нет, не до тебя  -  до  целой  череды  поколений,  выродивших  и
выкормивших тебя. Я доберусь до ревущих в восторге площадей, до  топочущих
толп - и до смирных, тихих, уставившихся в щелку забора. Игра стоит свеч.
     Он увидел вдруг давно забытую им вдову - ту, что приютила его на ночь
и просила остаться дольше. Вдову жалили ее пчелы;  распухшими  губами  она
выкрикивала из последних сил:
     - Леса простирают корни к рваной дыре, где было солнце! Петля  тумана
на мертвой шее!
     Он усмехнулся желчно. Тут уж ничего не поделаешь - все новое приходит
через муки. За все приходится платить, соплеменники.
     Конечно, море тут же выплеснуло медузу обратно. Он пустил ее в воду и
сказал "Иди домой", но волна, развлекаясь, швырнула ее на другой камень  -
еще более жесткий и сухой...
     Сегодня я - океан. Я размажу о камни столько медуз, сколько мне будет
угодно.
     Что толку спасать ребенка,  если  он  все  равно  умрет?  Сейчас  ли,
потом... Ему лучше умереть сейчас, потому что иначе в один прекрасный день
он обязательно  захочет  полюбоваться  казнью.  Не  возражай,  обязательно
захочет. Для них, для этих, нет ничего интереснее подобной процедуры...
     Как тяжело идет засов!
     Он остановился ненадолго, чтобы передохнуть. А может быть...
     Что-то  изменилось.  Факел  по-прежнему  чадил  в  стене,  и  тишина,
нарушаемая свистящим дыханием...
     Тишина ли?
     "Руал... Руал..."
     Снова ты. Серебряная чешуя. Гибкий  зеленый  хвост.  Черный  огонь  в
печурке. Колыбель за дверью. Но подожди меня... Ты снова будешь греться на
плоском камне, и я подойду осторожно, чтобы не спугнуть тебя тенью...
     "Руал! Руал!"
     Нет, не проси. Я знаю, как надо. Подожди. Я сделаю свое дело и  приду
за тобой.
     Голос захлебнулся.
     Он снова взялся за горячий металл -  и  ощутил  мягкий  напор  с  той
стороны двери. Будто порывы ветра наваливались снаружи,  так  что  тяжелый
засов, наполовину уже отодвинутый, ерзал в стальных петлях.
     А, не терпится...
     Не терпится явиться в этот бездарный, тусклый,  слепенький  мир.  Как
это будет? В  одночасье?  Понемногу?  Мне  хочется  всего  сразу,  сейчас,
немедленно. Я соберу их на площадь... А  в  центре  будешь  ты,  маленький
обладатель поцарапанного носа. Светловолосый, ухоженный... Не  Ларт  и  не
Эст, это потом, это мое дело. Я виноват перед ними,  ну  что  и  говорить,
виноват... Пари с мельником, оно ведь было! А ты... Ну что я сделал  тебе,
скажи? Почему тебе так приятно топтать и глумиться?
     Засов вздрагивал. Напор с той стороны нарастал. Да погоди  ты,  какая
спешка...
     Он почувствовал вдруг усталость, давящую, непереносимую. Он оперся на
дверь, чтоб удержаться на ногах, и ощутил, как она выгибается дугой. Засов
уже едва держался.
     Я соберу вас на площадь... Я хочу, чтоб  вы  поняли.  Не  состраданье
ваше  меня  интересует,  никогда  у  вас  не  было  такой  способности   -
сострадать. У вас есть способность бояться... Вы  получите  все,  что  вам
надлежит получить. И вода загустеет, как черная кровь... Но сначала -  ты,
метатель гнилушек.
     Сначала - ты.
     Он прикрыл глаза и увидел, как  несется  навстречу  земля,  стелется,
кренится в бешеной гонке. Где-то голосят, где-то хрипло кричат  от  ужаса.
Горячий ветер с резким незнакомым запахом. Странный свет - не солнечный  и
не от огня, а  мутный,  зеленоватый,  неестественный.  И  гул,  отдаленный
нарастающий гул, от которого волосы шевелятся  на  голове...  А  тот,  что
метко бросает первым, бежит впереди.
     Мальчишка  несется  вслепую,  срывает  голос  в  немыслимом  вопле...
Взмокла светлая рубашка на ходуном ходящих лопатках,  прилипли  к  затылку
светлые пряди... Он бежит, как бегают последний раз  в  ж