рикрученный за руки к прутьям,  стоял
человек в нелепом цветастом балахоне; на голову его был напялен  шутовской
колпак, напоминавший в то же время остроконечную шапочку  чародея.  Вокруг
клетки водили хоровод ярмарочные актеры; вот повозка выехала на площадь  и
встала.
     С высокого балкона наблюдал за представлением судья.
     - Почтеннейшая публика! - обратился к людям зазывала.  -  Перед  вами
великий маг Ильмарранен. Кто хочет убедиться в его могуществе?
     Откуда ни возьмись, в толпе  замелькали  чепцы  торговок  зеленью.  В
корзинках у них лежали специально для этого случая приготовленные овощи  -
гнилые яблоки и тухлые помидоры. Люди недоуменно переглядывались.
     - Ну же! -  подзадоривал  зазывала.  -  Кто  решится  первым  вызвать
ужасную магическую месть?  Может,  он  поразит  вас  молнией?  Или  ударит
громом? Проверьте, что будет с  великим  магом,  если  в  него  чем-нибудь
запустить?
     В толпе посмеивались, но первым швырнуть яблоко никто не решался.
     - О, как страшно! -  зазывала  закатил  глаза.  -  Неужели  никто  не
осмелится попробовать?
     Руал  оглядывал  толпу  -  радостные,  любопытствующие,  возбужденные
зеваки.  И  стайкой  выбирались  прочь  несколько  хмурых,   нахохлившихся
студентов. Один  обернулся  -  Руал  узнал  парня,  похлопавшего  по  заду
деревянную обезьяну - и горько, сочувственно взглянул в сторону человека в
клетке.
     К повозке тем временем протолкнулся мальчишка  лет  десяти,  потрясая
тухлым помидором, широко улыбнулся.
     - Молодой человек решился! - обрадовался зазывала. -  Подойди  ближе,
дружок, и бросай посильней!
     Кто-то из актеров поставил мальчишку на повозку, тот подошел к клетке
почти вплотную - толпа замерла - примерился, целя Ильмарранену в глаз.
     Руал смотрел на него сквозь прутья - мальчик  как  мальчик.  Плотный,
светловолосый, на носу царапина.  Встретился  с  Руалом  взглядом,  гикнул
возбужденно, прицелился и бросил. Р-раз!
     Ахнула толпа. Ильмарранен поднял  лицо,  залитое  зловонной  кашицей.
Руки его были привязаны, он даже не мог обтереться.
     -  Где  же  испепеляющая  магическая  молния?!  -  комично  ужаснулся
зазывала.
     Громко захохотал мальчишка и соскочил с повозки, потому что  со  всех
сторон в нее тут же полетели гнилые овощи.
     Руал  сжался,  вздрагивая  от  ударов;  прутья  не  защищали  его,  а
уклониться он не мог. Зазывалы не было слышно - так свистела  и  улюлюкала
площадь.
     Светлое небо. Смерть - понятно. Пусть казнь,  пусть  самая  страшная.
Только не... не...
     Залитый нечистотами, он пытался отвернуть лицо, но  зрители  целились
метко. Шлеп! Шлеп! Ну до чего он смешно дергается, поглядите!
     Наконец, корзинки зеленщиц иссякли, улюлюканье поутихло,  и  зазывала
объявил следующий номер - "Фарс о Великом Ильмарранене".
     Один из паяцев, натянув на голову такой же,  как  у  Руала,  дурацкий
колпак  и  измазав  щеки  гнилым  помидорным  соком,  принялся  изображать
Великого мага Ильмарранена, творящего чудеса.  Надсадным  фальцетом  "маг"
выкрикивал:
     - Я Ильмарранен, я всемогущ! Я так ловко превратил оборотня в собаку,
крысу в молочного поросенка под соусом, а всех прочих в полных идиотов!
     Остальные  актеры,  внимая  "магу",   преувеличенно   разевали   рты,
выкатывали глаза и воздевали руки, восклицая с фальшивым благоговением: "О
чудо, чудо!" Стоило шуту, однако, попытаться  произнести  заклинание,  как
куцые его штаны внезапно падали до колен, и  толпа  разражалась  радостным
смехом, а актеры заводили веселую песню, заканчивающуюся словами  "Уж  как
страшен, как могуч, великий маг навозных куч!"
     Руал тяжело дышал,  вцепившись  в  прутья,  к  которым  были  надежно
привязаны его руки, смотрел на щелястое дно повозки, все в темных потеках,
и пытался плечом вытереть залепленное гнилью лицо.
     Паяц, наряженный "магом",  заметил  это.  Прервав  представление,  он
подскочил к клетке,  подмигнул  публике,  взялся  руками  за  воображаемые
прутья перед собой и скопировал Ильмарранена, скопировал виртуозно,  точно
- и выражение его грязного лица, и  позу,  и  движение.  Площадь  грохнула
хохотом. Руал вздрогнул - паяц поймал и это,  поймал  и  повторил,  смешно
кривляясь. Люди надрывали животы. Актеры  снова  запели  песню  о  Великом
маге, и повозка тронулась.
     Его возили по городу, останавливаясь ненадолго на  главных  улицах  и
площадях. Шут в колпаке рассказывал всем  о  "подвигах"  Ильмарранена,  не
упуская случая передразнить  его  случайное  движение.  Время  от  времени
кто-то из публики запускал в Ильмарранена тухлым яйцом, и когда  по  щекам
его стекали желтые потеки, зазывала спрашивал сочувственно:
     - Ну, не отомстить ли магическим ударом? Смерчем, землетрясением?  Мы
же всемогущи, не так ли?
     "Уж как он страшен, как могуч, великий маг навозных куч!" - распевали
актеры.
     Маленькая девочка, сидящая на плечах отца, размахнулась и  бросила  в
Руала чем-то, больно ударившим его по носу.
     Ильмарранен разрыдался.
     Он рыдал и бился о прутья клетки, а шут передразнивал его  всхлипы  и
судороги, и толпа улюлюкала, и стекали по Руалову лицу не слезы, а грязные
вонючие потеки.
     В одну отвратительную рожу слились все  лица  площади,  и  лица  всех
живущих на свете слепились в одну харю, глумящуюся,  разевающую  в  хохоте
слюнявый рот, и черная ненависть, нет,  нечто  гуще  и  тяжелее  ненависти
заполнило его всего, без остатка, до кончиков пальцев,  до  корней  волос.
Выжечь все, выжечь, как извергнувшаяся из вулкана лава  выжигает  траву  и
кусты... Лава... Он был лавой. Он уже был.
     Выжечь!
     Действо тем временем приближалось к концу. Сгущались сумерки,  чадили
двадцать  четыре  факела  вокруг  свежесколоченного  помоста.  Плаха  была
круглая и размалеванная, как барабан.  Стражники,  демонстративно  затыкая
носы, извлекли Руала из клетки и вытолкнули на помост.
     Вслед за ним, кряхтя, поднялся судья в сопровождении двоих,  покрытых
капюшонами. Развернул изукрашенный свиток, оглядел  переминающуюся  толпу,
отдал свиток маленькому серому писцу. Все это Руалу виделось сквозь мутную
красную пелену.
     Писец  читал  плохо,  без  выражения,  некоторые  слова  трудно  было
разобрать:
     - Несправедливое ение магического ания карается...
     - Ну скорей, скорей, скорей! - волновалась толпа.
     На другом конце площади вспыхнул фейерверк.
     В наступающей темноте из ничего возникали огненные дворцы, били синие
фонтаны, осыпаясь искрами в каменный бассейн, вращались колеса, на которых
вертелись колесики, на  которых  крутились  маленькие  цветные  волчки.  С
треском взлетела в осеннее небо гроздь зеленых огней.
     Судья  оглядел  Ильмарранена  глазами-дырами,  хмыкнул,   спросил   с
отеческой заботой в голосе:
     - Ну, может, отречемся все-таки? Покаемся?
     Руал вздохнул судорожно, и его вырвало. В  публике  свистнули.  Судья
брезгливо отступил.
     Палач, изящный молодой человек в красной накидке,  взял  Ильмарранена
сзади за шею и нагнул, опустив его подбородок в специальное углубление  на
плахе. Потом примерялся топором - Руал шеей ощутил прикосновение ледяного,
как змея, лезвия.
     - Ну,  Ильмарранен?  -  где-то  далеко-далеко  прошелестел  судья.  -
Последнее чудо, не так ли? Впрочем, у вас есть шанс исправиться...
     На помосте зазвонили в колокольчик - внимание, мол, публика.
     Выжечь... Он был потоком лавы,  огненным,  темно-красным,  он  огибал
валуны, немо кричащие от ужаса, растения  умирали  от  его  прикосновения,
огромная гора извергла его из раскаленного нутра, извергла под  небо,  под
звезды...
     Он приподнял над плахой лицо, облепленное коркой нечистот.  Выговорил
сухим, будто обуглившимся, языком:
     - Вы... получите... свое чудо.
     Кто-то нажал на его затылок и снова ткнул подбородком  в  углубление.
От удара Руал прикусил язык.
     - Ну, Ильмарранен?! - в последний раз спросил судья.
     - Ма-аг... - прохрипел Руал.
     Опустился топор.
     Он падал долго, красиво и мощно, и он на палец ушел в дерево.
     Ахнула толпа. Отскочил судья. Дрогнули факелы в руках стражников.
     Плаха была пуста.
     Топор торчал из пустой плахи, чистый, без единой капли крови.
     - А-а-а!  -  завизжал  кто-то  из  передних  рядов  зрителей.  Задние
привстали на цыпочки.
     Бледный, схватился за сердце судья.
     Топор помедлил и рассыпался огнями фейерверка.


     Эту скачку я буду помнить всю жизнь.
     Мы неслись сумасшедшим галопом - я за спиной у Ларта, Орвин  на  моей
лошади. Над нами танцевали звезды, а под копытами была пустота -  так,  во
всяком случае, мне казалось. Ларт что-то кричал - отчаянно и зло; внизу, в
темноте, мерцали неясные тени, огоньки, и в вое ветра отчетливо  слышались
обрывки сухо клацающих, непонятных, пугающих фраз. Волосы дыбом  стояли  у
меня на голове, пальцы сводило  судорогой.  Нам  навстречу  вставал  новый
рассвет.
     А еще через два рассвета я опомнился у подножия холма, того самого до
мелочей знакомого холма, на который с замирающим сердцем поднялся три года
назад, отправляясь наниматься к чародею. Лартов дом смотрел на нас сверху,
тихо радуясь возвращению хозяина.
     Но Ларт не стал заходить домой. Он забыл, что  людям  положено  есть,
пить и спать. Как потерянный, он бросил поводья, сошел с дороги  и  побрел
по траве, всматриваясь во что-то у себя под ногами.
     На плоском  выщербленном  камне  лежала  ящерица,  последняя  осенняя
ящерица грелась в последних  теплых  лучах.  Она  не  шевельнулась,  когда
подошел Ларт. Она не убежала - возможно, не могла  -  когда  он  опустился
рядом на землю и заглянул в крохотные глаза - сначала один, потом  другой.
На секунду мне показалось, что ящерицу и мага соединяет натянутая до звона
нить; потом ящерица спросила:
     - Кто это?
     Может быть, это и не ящерица спросила, но  я  точно  слышал  голос  -
женский, низкий и напряженный.
     - Легиар, - сквозь зубы ответил Ларт.
     Ящерица рванулась:
     - Что тебе нужно?
     - Говорить с тобой, - отозвался Ларт, не отводя прищуренных глаз.
     - Я не стану... - ящерица снова  рванулась,  сильно,  судорожно;  она
явно пыталась вырваться из чего-то, мне  не  видимого,  пыталась  долго  и
отчаянно, пока не ослабла наконец и не застыла снова:
     - Как ты смеешь?! - голос сорвался.
     - Мне нужно тебя видеть, - сказал Легиар с нажимом. - Где ты?
     - Дома, - прошептала ящерица.
     - Веди, - бросил Ларт и взял ящерицу с камня.
     Тут, наконец, вмешался Орвин:
     - Я знаю, где это... Я бы привел!
     Ларт наградил его до невозможности тяжелым взглядом.


     Ее дом тоже стоял на пригорке, чуть особняком от прочего  поселка.  А
сам поселок был мне хорошо знаком - на другом его конце жила моя  подружка
Данна, а хозяин здешнего трактира не раз угощал меня  задаром.  Небо,  как
давно это было!
     Дом, опрятный и ухоженный, сжался  и  съежился  перед  приближающимся
Лартом, а резные ворота почти по-человечески  жалобно  застонали  под  его
кулаками.
     Открыл немолодой уже мужчина, обеспокоенно оглядел пришельцев, нервно
отвел со лба прядь длинных, с проседью, волос:
     - Что вам угодно, господа?
     - Нам угодно видеть Кастеллу по прозвищу Ящерица,  -  Ларт  попытался
отодвинуть его плечом, но стоящий в дверях  не  поддался  и  заступил  ему
дорогу:
     - По какому праву вы входите в мой  дом,  не  спросив  разрешения?  -
говорил он тихо и внятно.
     Легиар отступил и прищурился. Я в ужасе понял, что сейчас произойдет.
Орвин тоже понял и рванулся, чтобы вмешаться, но не успел,  потому  что  в
этот момент за спиной хозяина дома встала женщина.
     С первого  взгляда  обычная  женщина,  хозяйка  в  темном  домотканом
платье. Но тут же я понял вдруг, что это не просто пастушка или  телятница
- было в ней что-то внезапное, припрятанное, скрытое от посторонних  глаз.
Порода, наверное.
     - Март, - сказала она тихо, положив руку на плечо стоящего в  воротах
мужчины. - Дай, я поговорю с ними. Это ничего.
     Они встретились взглядами. Потом мужчина сдвинул брови:
     - Если кто-нибудь из них посмеет обидеть  тебя...  -  он  по-прежнему
говорил тихо, но глаза его недобро блеснули, когда он глянул  на  Легиара.
Помедлил, неохотно отступил в сторону:
     - Входите...
     Мы вошли.
     Двор был, пожалуй,  даже  слишком  просторным.  В  глубине  его,  под
фруктовыми деревьями, стояла скамейка, куда кивком головы и пригласила нас
женщина - сейчас она казалось гордой, даже надменной:
     - Говорить будем здесь.
     Все остались стоять.
     - Итак, Легиар, - сказала она ровно, -  вы  применили  ко  мне  силу.
Значит ли это,  что  между  нами  теперь  война?  Значит  ли  это,  -  она
обернулась к Орвину, - значит ли это, Орвин, что вы в этой  войне  приняли
сторону Легиара? Значит ли это, наконец, - ее голос  дрогнул,  -  что  мое
желание оставить магию и общество магов никем не принято во внимание?
     Орвин  нервничал,  бледное  лицо  его,  покрытое  неровными  красными
пятнами, сделалось похожим на географическую карту. Я ждал в тревоге,  что
же Ларт ответит на эту гневную тираду. Но он молчал, кусая губы.
     На противоположной стороне двора  стоял,  привалившись  к  забору,  и
смотрел на нас мужчина по имени Март.
     - Кастелла, - сказал наконец Ларт. - Я  прошу  прощения  за  то,  что
сделал. Можешь ударить меня, если хочешь. Но сейчас каждая секунда дорога,
каждая уходящая секунда! Разве  ты  ответила  бы,  обратись  я  к  тебе  с
просьбой?
     - Нет, - сказала она без промедления. - Мне плевать на  твои  страхи,
Легиар. Мне не интересны твои дела. Я живу в другом мире.
     Орвин, сжимавший дощатую спинку садовой скамейки, подался вперед:
     - Мир один, Ящерица! - сказал он горячо и  убежденно.  -  Мир  у  нас
один, послушай, пожалуйста!
     На щеках Легиара ходуном ходили желваки:
     - Не время сводить счеты. Не  время  вспоминать  обиды.  Третья  сила
существует, и она подошла так близко, что ее  дыхание  шевелит  волосы  на
наших головах. Где Марран, Кастелла?
     - Зачем? - спросила она с неприкрытой ненавистью.
     - Он... - начал было Орвин, но Ларт перебил:
     - Он должен нам помочь. Он поможет нам. Кастелла,  ты  должна  знать,
где он.
     Она прищурилась, переводя взгляд с одного на другого:
     - Так вы еще не наглумились, Легиар?
     Орвин чуть не выдернул скамейку из земли одним резким нервным рывком:
     - Да нет же, Ящерица! Нет! Не то! Мой медальон ржавеет, и...
     У нее, надменной, злой, вдруг задрожали губы. Она не хотела слушать:
     - Вы... Вы изувечили его... За что? За глупый проступок? За  шалость,
которую объявили предательством? И двое на одного!
     - Не лицемерь!! - Ларт сорвался. - Он получил, что заслуживал! А ты -
ты молчала все это время, потому что считала наказание справедливым!
     - Наказание?! Да вы расправились с ним в угоду собственной гордыне...
А скорее всего, из зависти!
     Я отшатнулся - думал, тут ей и конец пришел. Но Ларт - железный Ларт!
- уже взял себя в руки:
     - Хватит. Где он?
     А ее все еще несло:
     - Где? А куда вы его бросили? Куда вы его швырнули,  искалеченного  и
беспомощного? Куда вы отправили его умирать?
     - Умирать?!  -  в  ужасе  переспросил  Орвин.  Она  глянула  на  него
мимоходом и снова  бесстрашно  посмотрела  Ларту  в  глаза,  посмотрела  с
вызовом, с превосходством:
     - А вот он жив. Жив и счастлив! И он еще вернется, Легиар, подожди!
     - Откуда ты знаешь? - быстро спросил Ларт. - Ты следила за ним?
     -  Кровь...  Его  кровь,  да?  -  подался  вперед  Орвин,  но  Легиар
раздраженно от него отмахнулся:
     - Не говори ерунды... У нее не хватило бы силы так  долго  удерживать
связь.
     Женщина  вскинула  голову  совершенно   неподражаемым,   победоносным
движением. Усмехнулась, переводя взгляд с одного  мага  на  другого.  Даже
меня удостоила мимолетной  усмешкой,  даже  подобрела  как-то,  расправила
плечи. Потом небрежно скользнула рукой за корсет своего простого платья  и
вытащила оттуда что-то вроде вчетверо сложенной тонкой салфетки.  Спрятала
лоскуток в ладонях,  снова  оглядела  нервно  ломающего  пальцы  Орвина  и
застывшего, как глыба, Легиара.
     Молчание затягивалось. Наконец, женщина снисходительно усмехнулась  и
развернула лоскуток.
     Это была-таки салфетка, тонкая, белая, а в центре ее расползались  на
глазах дыры с черными обугливающимися краями.
     Улыбка  застыла  на  лице  женщины,  застыла,  обернувшись   страшной
гримасой.
     - Небо... - прошептал Орвин. Неровные пятна разом сошли с его лица, и
оно стало белым-белым, без кровинки.
     Через двор уже несся Март, несся длинными отчаянными прыжками.
     Ларт не проронил ни звука.
     Женщина всхлипнула  жалко  и  выронила  изуродованную  тряпицу.  Ларт
нагнулся было, быстро поднял то, что осталось  от  салфетки  -  и  выронил
тоже, потому что лоскуток вспыхнул неестественно красным  пламенем,  чтобы
тут же рассыпаться щепоткой пепла.
     - Марран, - сказала женщина глухо.
     Подоспевший Март поддержал ее, прижал к себе, и никто, кроме меня, не
видел, как болезненно дрогнули его губы при звуке этого имени.
     Орвин, заламывая руки, смотрел на Ларта. Ларт молчал.
     Март попытался увлечь  женщину  в  дом,  но  та  вдруг  отстранилась,
шагнула неуверенно, опустилась на скамейку:
     - Ларт, - позвала она шепотом, - Ларт...
     Легиар быстро склонился над ней:
     - Что?
     Она подняла к нему осунувшееся, залитое слезами лицо:
     - Поклянись... Поклянись, что ты не преследовал его после... После...
     Она не договорила. Ларт вздохнул, взял ее за плечи, повернул к  себе,
произнес, глядя прямо в горестные глаза:
     - Клянусь. Светлым небом клянусь, я его не трогал.
     Она уронила голову. Март подхватил ее, не сопротивляющуюся больше, на
руки, и унес в дом. Орвин шагнул было следом, но Легиар взял его за  плечо
и остановил:
     - Идем. Тут мы не поможем и нам не помогут.
     В доме горько заплакал ребенок.




                          ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ПОЕДИНОК


     Бархатная тьма.
     Он лежал на гладких досках, казавшихся мягкими, как перина.  Неба  не
было, но и потолка не было тоже.
     Когда топор коснулся шеи  длинным,  холодным,  как  змея,  лезвием...
Неужели права была одноглазая старуха, нянчившая  его  в  раннем  детстве,
неужели после  смерти  действительно  наступает  новое?  Гладкие  доски...
Постой-ка, разве не говорила  одноглазая  нянька,  что  тело  остается  на
земле, чтобы его похоронили? А разве способна моя душа ощущать эти  уютные
доски, это заботливое, со всех  сторон  идущее  тепло?  А  вот  сквозняком
потянуло... Небо, да где же я?
     Ласково потрескивают поленья в очаге. ЗДРАВСТВУЙ, МАРРАН.
     Кто сказал - здравствуй? Разве могу я здороваться сам с собой?
     Тихий смех.
     Я слышал уже этот смех, но тогда я отчего-то боялся его, а теперь...
     Руал пошевелился - тело слушалось, и  ни  боли,  ни  страха.  Свет...
Откуда свет? Вот, от очага, и  еще  сбоку,  ниоткуда,  два  широких  луча,
кругами ложащиеся на доски, и выпукло проступают мельчайшие неровности,  и
квадратные шляпки гвоздей...
     Он помедлил и  встал.  Огляделся,  пытаясь  привыкнуть  к  полумраку.
Клетка, паяцы, град гнилых овощей, плаха -  когда  это  было?  Год  назад,
минуту назад?
     Осторожно двинулся  вперед,  раздвигая  прозрачные  ткани,  каскадами
спускающиеся  сверху.  Искал,  высматривал,   почему-то   уверенный,   что
обязательно найдет того, кто...
     НЕ ИЩИ, МАРРАН.
     Он вздрогнул и остановился.
     НЕ ИЩИ, МАРРАН. Я ЗДЕСЬ. Я В ТЕБЕ. Я УЖЕ ОТЧАСТИ - ТЫ.
     Кто ты?
     ТВОЯ СУТЬ. ТЫ ИЗБРАН.
     Кем?
     СУДЬБОЙ. СИЛОЙ. НЕ ДЕЛАЙ УДИВЛЕННЫЕ ГЛАЗА - ТЫ ЗНАЛ ОБ ЭТОМ РАНЬШЕ. О
ЧЕМ ТЫ ДУМАЛ, КОГДА БЫЛ МЕБЕЛЬЮ В ДОМЕ ТОГО, КТО ТВОИХ НОГТЕЙ НЕ СТОИТ?
     Потрясенный, Руал касалс