гладкой  воде.  Последний   подпрыгнул
двенадцать раз, Эст кивнул Ларту и повернулся, чтобы уйти.
     Марран тем временем нагнулся, подобрал один камень, черный,  плоский,
и, несильно размахнувшись, пустил в море.
     Эст оглянулся - камушек утонул после  шестнадцати  прыжков,  длинных,
красивых.
     Что-то неразборчиво  пробормотал  Легиар.  Эст  помедлил,  достал  из
кармана еще пригоршню камней и плавным, уверенным движением бросил первый,
подпрыгнувший на воде двадцать один раз. Считали вслух, считали все,  даже
Ларт,  потемневший  лицом.  Эст  позволил  себе   что-то   вроде   улыбки,
снисходительной улыбки в сторону Маррана. Тот оглядел песок вокруг, поднял
один камень, рассмотрел, уронил, поднял другой  и  уронил  тоже.  Наконец,
выбрал небольшой, пестрый, укатанный  морем  в  тонкую  лепешку.  Прищурил
глаз, примерялся... Эст улыбался, теперь уже явно улыбался,  и  поглядывал
на Легиара насмешливо. Марран бросил камень.
     Тридцать девять.
     Зависла пауза, Эст посмотрел на Маррана в упор, и тот  удивился,  как
широко могут раскрываться эти узкие прищуренные глаза. Потом  Эст  щелкнул
пальцами - море ожило, прибой с новой силой принялся  вылизывать  песчаный
пляж. Тяжелая Эстова рука опустилась Руалу на плечо:
     - Щенок, - проскрежетал он с неким  подобием  нежности.  -  Нахальный
щенок.


     Он проснулся от осторожного прикосновения.
     Костер догорал, мерцали последние красноватые вспышки, и под боком  у
Руала возилось что-то мягкое, теплое, даже  горячее,  возилось  и  дышало,
прижимаясь все крепче. Руал осторожно  дотронулся  рукой  -  соседствующее
существо оказалось круглым, гладким и голым, местами покрытым  неуверенным
пушком.
     - Простудишься, - пробормотал Ильмарранен растерянно. - Холодно же...
     Тилли не ответила, только чаще задышала и прижалась изо  всех  сил  к
Руаловому боку.
     Ильмарранен лежал неподвижно,  ощущая,  как  содрогаются  два  теплых
упругих клубка, уютно пристроившихся у него на  груди,  как  щекочут  лицо
спутанные с осенней  травой  волосы,  как  нежно  касается  лба  маленькая
влажная ладошка:
     - Ру, я о таком парне с люльки мечтала...
     -  Холодно...  Оденься...  -  повторял  Руал,  пытаясь  справиться  с
поднимающейся внутри сладостной волной.
     - Не прогоняй меня... - ее рука расстегнула Руалов ворот и  погладила
шею. - Ты добрый... Все они скоты, а ты человек... Ру, ну что же ты!
     Его ладони легли на ее обнаженную кожу. Будто короткая молния ударила
- р-раз!
     - Я люблю тебя, Ру... - бормотала Тилли все скорее и скорее.  -  Я  о
таком парне... - ее губы, неловкие, как у теленка, ткнулись в губы Руала.
     Горько пахло дымом догорающего костра. От порыва холодного ветра кожа
девушки покрылась пупырышками; желая согреть, Ильмарранен обнял ее крепко,
по-настоящему. Его самого уже сотрясало изнутри; нахлынули тугие, горячие,
пульсирующие видения.
     Тилли все бормотала и бормотала, и ластилась, и пальцы ее сражались с
застежкой на его рубашке, а он глупо улыбался в темноте и жадно гладил  ее
бока с выступающими ребрами, неожиданно крутые бедра и плоский мускулистый
живот. Не было сил сопротивляться тому горячему и душному,  что  распирало
его изнутри.
     Торжествовала ночь, темная, осенняя, истошно кричали  совы,  шелестел
ветер в пожухлой траве. Перемигивались угли прогоревшего костра.
     Тилли справилась с пуговицами, маленькая влажная ладошка залезла  под
Руалову рубашку... и  встретилась  там  со  свертком,  скрывавшим  золотую
спинку и изумрудные глаза.
     - Ой, - пробормотала она удивленно, - это чего?
     Ильмарранен вздрогнул, как от удара. Рванулся и сел, прижимая сверток
к груди. Оттолкнул девчонкины руки:
     - Не лезь. Не надо. Спать.
     Сердце гулко колотилось у него в горле,  а  Тилли  сидела  перед  ним
голая, дрожащая, будто громом пораженная. Из круглых вишневых  глаз  двумя
ручейками лились слезы горькой обиды.


     За все утро она ни разу не посмотрела в его сторону.
     Они шли  дорогой,  Руал  глядел  на  оскорбленно  вскинутый  лохматый
затылок и досадовал на себя, на Тилли,  на  судьбу,  вздыхал  и  удивлялся
глупости мироустройства.
     Дорога тем временем оживала, путников то и  дело  обгоняли  скрипучие
телеги  -  впряженные  в  них  лошади  бросали  на  пешеходов  исполненные
достоинства взгляды. В том же направлении  тянулись  медлительные  воловьи
упряжки, ковыляли какие-то нищие в лохмотьях,  цепочкой  топали  слепцы  с
поводырем,  размашисто  шагали  мастеровые  с  инструментом   на   плечах.
Ильмарранен с девчонкой оказались затертыми если не в толпе, то  в  весьма
пестрой компании. И перед  всей  этой  разношерстной  братией  вставал  на
дороге город.
     Сначала показались верхушки  башен,  потом  сами  башни  и  стена  из
красноватого кирпича, а над этой зубчатой стеной - самые высокие  флюгера.
Флюгера вертелись, ловя  жестяными  боками  солнечные  лучи,  и  от  этого
казалось, что над городом средь бела дня горит фейерверк.
     Тилли, пораженная зрелищем, забыла  о  своей  обиде  и,  смягчившись,
заговорила с Руалом:
     - Ты смотри, а!
     Толпа вокруг воодушевленно загудела.
     Руал приложил ладонь к глазам: подъемный мост был опущен, вокруг него
расхаживали офицеры стражи в пестрых костюмах,  в  то  время  как  рядовые
стражники, вооруженные пиками, досматривали  входящих  в  ворота  и  брали
пошлину за въезд.
     Ильмарранен заплатил два гроша - за себя и за безденежную Тилли.
     Деревенщина  истово  вращала  головами,  проходя  через  арку  ворот,
массивных, разукрашенных, поражающих мощью и  великолепием.  Вылившись  на
площадь перед  воротами,  крестьяне  терялись,  нерешительно  топтались  в
замешательстве и сразу же становились жертвой уличных мальчишек,  которые,
улюлюкая и бросаясь комьями земли, одновременно пытались утянуть  с  телег
все, что плохо лежало.
     Руал взял Тилли за локоть  и  втащил  в  одну  из  боковых  улочек  -
изломанную улицу-щель.
     Здесь было относительно тихо;  между  вплотную  подступавших  друг  к
другу стен бились эхом шаги  Руала  и  шлепанье  Тилли.  Девчонка,  задрав
голову, бормотала удивленно:
     - Ну как в колодце сидишь...
     Небо над улочкой было такое же узкое и изломанное, и каменные  стены,
казалось, углом сходились над головой.
     Из окошка под  самой  крышей  выглянула  голова  в  чепце,  скрылась,
водопадом плеснули помои, звонко разбились  о  мостовую,  обдали  брызгами
Ильмарранена и  девчонку.  Тилли  подняла  голову  и  разразилась  сочной,
колоритной бранью. Наверху хлопнуло окно.
     Улочка вскоре свернула, пошла вдруг круто вверх и вывела путников  на
маленькую круглую площадь, посреди которой  стояло  каменное  изваяние  на
невысоком постаменте. На голове изваяния, покрытой каменным же  капюшоном,
топтался угрюмый голубь. Руал провел пальцем по вытесанным  на  постаменте
буквам:
     - "Священное привидение Лаш".
     - Ты умеешь читать? - удивилась Тилли.
     Площадь неспешно пересекли два степенных старца с такими  же,  как  у
священного  привидения,  капюшонами  на  головах.  Девчонка  проводила  их
глазами и задумчиво почесала нос.
     Путники поблуждали немного по темным кривым переулкам,  поглазели  на
красивую медную бороду - вывеску цирюльни, на жестяную стрекозу у входа  в
булочную и деревянный костыль, приколоченный к дверям костоправа. Потом им
пришлось прижаться к стене, пропуская роскошный паланкин, несомый четырьмя
ливрейными лакеями,  важными,  громко  сопящими  от  натуги.  Тилли  снова
раскрыла изумленный рот.
     Миновав  украшенную  медными  завитушками  арку,  Ильмарранен  и  его
спутница  оказались  на  улице  пошире   и   побогаче   прочих.   Прохожие
презрительно сторонились, надменно косясь на  высокого  худого  бродягу  и
босую девчонку в лохмотьях. Руал  и  Тилли  приближались,  по-видимому,  к
центру города.
     Прошли тесной группкой полдесятка юношей в строгих черных одеяниях  и
треугольных шапочках, снабженных короткой серебряной бахромой. Им вдогонку
поспешил  еще  один,  со  связкой  книг  под  мышкой.  Компания  отчего-то
развеселилась, опоздавшего хлопали по плечу, причем  так  радушно,  что  в
конце концов сбили его шапочку на булыжную мостовую.
     Компания удалялась,  и  Руал,  ведомый  неким  неясным  любопытством,
двинулся следом. Заинтригованная Тилли тянулась за ним, как хвост.
     Ребята,  которые,  конечно,  были  студентами,  завели  тем  временем
оживленный спор, и отпускаемые ими ученые  словечки  вызывали  в  прохожих
невольное уважение. Опоздавший, тот, что  был  со  связкой  книг,  говорил
громче и возбужденнее всех, и  его  шапочка  то  и  дело  соскальзывала  с
макушки. Руал ускорил шаг, Тилли топала следом.
     Улица вылилась на площадь, на  широкую  мощеную  площадь,  окруженную
добротными домами из красного кирпича. Над  черепичными  крышами  высилась
башня - островерхая, с изъеденными временем толстыми  стенами,  с  частыми
решетками  в  узких  окнах.  У  входа  в  башню   постукивали   алебардами
внушительного вида стражники.
     Напротив  башни  помещалось  еще  более  примечательное  строение   -
университет. С  двух  сторон  от  широкой  мраморной  лестницы  замерли  в
величественных позах железная змея и деревянная обезьяна,  символизирующие
мудрость и  стремление  к  познанию.  Окна  четырех  высоких  этажей  были
расписаны  замысловатыми  символами  и  географическими  контурами,  а  на
круглом, огражденном стальными прутьями балконе старый служитель  орудовал
тряпкой, смахивая пыль с человеческого скелета.
     - Ах, ты! - сказала Тилли.
     Здание городского суда тоже выходило фасадом на площадь, но  смотреть
на него было неприятно - мрачное и приземистое,  оно  имело  перед  входом
круглую черную тумбу  с  маленькой  символической  виселицей,  на  которой
болтался тряпичный казненный. "Бойся  закона!"  -  большими  буквами  было
вычеканено на  железных  дверях  суда.  Руал  и  Тилли,  не  сговариваясь,
обогнули эти двери по большой дуге.
     Площадь оживала все более и  более,  бойко  шла  торговля  с  лотков,
галдела толпа, то и дело проезжали роскошные экипажи. Тилли уставилась  на
черного трубочиста, который  с  нарочитой  грацией  перебирался  с  одного
черепичного склона  на  другой,  и  чуть  было  не  налетела  на  неспешно
прогуливающийся патруль. Офицер  в  красном  с  белыми  полосками  мундире
нахмурил было коротко подстриженные брови, но, на  счастье,  его  внимание
было отвлечено внезапным шумом на площади.
     Студенты - их стало вдвое больше - стайкой стояли у широких  ступеней
университета и вдохновленно дразнили  парочку  вертлявых  девиц  в  ярких,
крикливых нарядах. Из того, как незлобливо и даже благосклонно  огрызались
девицы, можно было заключить, что ученые юноши  знакомы  с  ними  довольно
давно и достаточно близко. Офицер  стражи,  а  с  ним  и  его  солдаты,  с
интересом наблюдали за перебранкой.
     Между тем к университетскому крыльцу вышел старик в пышном парике,  в
черном балахоне и с массивной цепью на шее. Студенты притихли,  как  мыши,
девицы с разгону хихикнули несколько раз и  смешались  с  толпой.  Старик,
исполненный негодования, что-то сурово выговаривал  почтительно  застывшим
юношам, голос его напоминал звуки, издаваемые  ученым  скворцом.  Закончив
нравоучение, старик с минуту  постоял  молча  -  для  внушительности  -  и
удалился в храм науки. За  ним,  хихикая  в  рукава,  цепочкой  потянулись
студенты. Последний, со связкой книг, проходя  между  змеей  и  обезьяной,
дружески хлопнул мартышку по деревянному заду.
     - Смотри! - девчонка дернула Ильмарранена за рукав.
     По площади все так же степенно и неспешно шли  четверо  в  капюшонах,
неотличимые от тех, встреченных Руалом и Тилли возле памятника  священному
привидению.  Девчонка  набралась  решимости  и  спросила   у   добродушной
цветочницы:
     - А кто это, тетенька?
     Тетенька оказалась весьма разговорчивой особой, она всплеснула руками
так, что ее хризантемы согласно закивали головками:
     - Как ты можешь не знать, девочка? Это  воины  священного  привидения
Лаш! Они следят за тем, чтобы живущие выказывали привидению свой трепет  и
почитали его. Они совершают некие тайные обряды в башне, а потом  передают
всем священную волю Лаш, и с этой  волей  считаются  и  мэр,  и  судья,  и
начальник стражи!
     Тут  цветочницу  отвлек  розовощекий  франт,  заинтересовавшийся   ее
товаром.
     Руал и Тилли переглянулись и двинулись дальше.
     Приостановившись у входа в университет,  Ильмарранен  не  выдержал  и
подошел  к  деревянной  обезьяне.  Ее  зад  был  отполирован   до   блеска
поколениями шкодливых  студентов,  и  Руалу  вдруг  мучительно  захотелось
носить треугольную шапочку с бахромой и  замирать  под  взглядом  строгого
профессора. Он шагнул к дверям, но войти не решился,  только  вспомнил  на
мгновение пряный запах  книжной  пыли,  и  узоры  прожилок  на  деревянной
столешнице, и как немеет щека,  когда  засыпаешь  над  фолиантом...  Тилли
нетерпеливо тянула его за полу, он сдержал вздох и пошел прочь.
     Вертелся людской водоворот, зазывали  торговцы;  Тилли,  возбужденная
сверх меры, крутилась  у  всех  под  ногами  и  как-то  особенно  преданно
заглядывала Руалу в глаза. Он усмехнулся, видя, как  удивляет  ее  большой
город и как он ей нравится. Его толкнули, толкнувший -  весьма  приличного
вида господин в длиннополом кафтане - мимоходом извинился, Руал  извинился
тоже. Между ними шмыгнула Тилли, подмигнула Ильмарранену  круглым  веселым
глазом. Мимо протопал патруль.
     - Караул! - отчаянно закричали у Руала за спиной. Он обернулся.
     Господин в длиннополом кафтане держался рукой за грудь, и Ильмарранен
подумал было, что у него сердечный приступ.
     - Караул! - снова закричал  господин.  -  Кошелек!  Только  что  был,
украли! Держи вора! Патруль!
     Мелькнула в толчее до смерти перепуганная рожица Тилли,  а  офицер  в
красном с  полосами  мундире  и  его  солдаты  уже  стояли  рядом,  сурово
оглядываясь  и  с  подозрением  всматриваясь  в  лица.  В  толпе  возникло
замешательство.
     - Держи  вора!  -  снова  закричал  длиннополый  господин,  а  офицер
рявкнул:
     - Всем стоять на месте!
     Солдаты  обшаривали  толпу  глазами.  Честные  обыватели  тоже  вовсю
вертели головами,  высматривая  вора,  который,  конечно,  не  успел  уйти
далеко.
     Тилли  оказалась  рядом  с  Ильмарраненом,  бледная,  с   лихорадочно
блестящими глазами. Вцепилась судорожно в его куртку. Руал удивился:
     - Ты чего?
     Тилли  молча  мотнула  головой,  а  офицер  и  солдаты  тем  временем
приближались.  Какого-то  подозрительного   парня   из   толпы   тщательно
обыскивали под причитания пострадавшего.
     - Вор! Вор! Держи вора! -  прозвенел  вдруг  напряженный,  почти  что
детский голосок. Руал огляделся - девчонки рядом уже не было.
     Тилли, подумал Руал с неудовольствием. Вот еще не  хватало,  ну  куда
она лезет, дуреха?! Он поискал девчонку глазами.
     Тем  временем  офицера  стражи  дернули  за  мундир,  он  наклонился,
подставив кому-то ухо, потом выпрямился и двинулся сквозь толпу:
     - Посторонись! Посторонись!
     Руал  поднялся  на  цыпочки  и  увидел  Тилли.  Тилли  тоже   увидела
Ильмарранена, и глаза ее радостно загорелись:
     - Вот, господин офицер! Вот он!
     - Посторонись! - рявкнул офицер на зазевавшихся, протолкнулся к Руалу
и крепко взял его за локоть. Солдаты подоспели следом и стали  вокруг  них
кольцом.
     - В чем  дело?  -  спросил  Руал,  похолодев,  но  стараясь  говорить
спокойно.
     Вместо ответа офицер вопросительно взглянул  на  Тилли.  Та  радостно
закивала:
     - Он, он! Вы обыщите его, господин офицер, кошелек-то при нем!
     Руала будто ударили в лицо. Он пошатнулся, и,  не  веря  еще,  одними
губами спросил у девчонки:
     - Ты что, ополоумела?!
     В этот момент его локти завели назад, сноровистые  руки  прошлись  по
его бокам, выудили из широкого кармана пастушьей  куртки  толстый  кожаный
кошелек:
     - Это что же, а?
     Руал смотрел на кошелек, и перед глазами  у  него  сгущалась  пелена.
Дрогнули колени... Тилли? Зачем? Безумие...
     - Я спрашиваю, чей это кошелек? - повысил голос офицер.  Руал  поднял
голову - как же они потешно выбривают брови, эти стражники.
     Его уже вязали. Подоспевший длиннополый господин  опознал  кошелек  и
был  счастлив  сверх  меры.  Где-то  там,  на  краю  Руалового   сознания,
стрекотала Тилли: "А я увидела, как он кошелек вытащил - и в карман... Я с
люльки глазастая, ясно?" Сын спрашивал отца: "Папа, это  вор?  А  что  ему
будет?" Отец отвечал степенно: "Руку отрубят и уши... Чтоб не повадно".
     - Погоди-ка, - сказал офицер и полез  Ильмарранену  за  пазуху.  Руал
дернулся,  ему  заломили  локти,  офицер  тем  временем  вытащил  на  свет
небольшой грязный сверток.
     - Это мое! - крикнул Руал.
     Офицер оскалился:
     - Ишь, ты...
     Упала на мостовую тряпочка. Золотая спинка, изумрудные глаза.
     Ахнули зеваки:
     - Золото... Да ты глянь!
     Тилли издала громкий стон досады.
     Начальник патруля усмехнулся недобро:
     - Да ты, никак, уже поработал, и на славу...
     И приказал солдатам:
     - Ведите!
     Его волокли через толпу, и над головами носилось: вор, вор...
     Люди расступались, тыкали пальцами, кто-то кинул  камнем,  а  небо  с
черепичными крышами вертелось над его  головой,  вертелось  все  скорее  и
скорее, и с каждым шагом он забывал вкус травы,  и  цвет  вина,  и  пряный
книжный запах.


     Карета осталась на постоялом дворе - мы  тронулись  в  обратный  путь
налегке, верхом. Ларт торопился, и скакали мы от  рассвета  до  заката;  в
одну  пеструю  ленту  слепились  города  и  поселки,  проносившиеся  мимо,
исчезающие за спиной.
     Где-то  на  полпути  нам  пришлось  заночевать  под  открытым  небом,
разложив костер  на  берегу  озерца-болотца.  Водоем  этот  питался  хилым
родничком, с трудом пробивавшимся из-под кочки у самого берега.
     Небо удивленно пялилось на нас тысячами  блестящих  глаз;  в  камышах
возилась жутковатая ночная живность. Я дремал, завернувшись в плащ, а Ларт
сидел, уставившись в огонь,  и  время  от  времени  выписывал  по  воздуху
огненные узоры палочкой с угольком на конце.  Узоры  зависали  в  воздухе,
дрожали, распадались, гасли.
     - Нет  мне  удачи,  -  говорил  Ларт  костру.  -  Бесплодные  поиски,
напрасные усилия... - тут огненная картинка задержалась в  воздухе  дольше
обычного, вспыхнула и рассыпалась цветными искрами. Я  вздохнул  тяжело  и
закрыл глаза, но сон не шел,  вспоминались  ржавое  золото,  пламя  костра
оборачивалось пламенем пожара. "Огонь, загляни мне в глаза"...
     Поворочавшись, я поднялся. Под утро становилось холодно, наползал  от
болота гнилой туман, а мне вдруг захотелось пить так сильно, что,  оставив
задремавшего Ларта, я отправился на поиски немощного родничка.
     Я нашел его по звуку - неуверенному, но  различимому  в  предутренней
тишине журчанию. Осторожно, бочком спустившись к самому озерному берегу, я
наощупь подставил родничку ладони, а потом и пересохшие губы.
     Возня в зарослях приутихла; передо мной  лежало  зеркало  чистой,  не
завоеванной камышами воды, и в зеркале этом отражались неохотно бледнеющие
звезды. Я уперся ладонями в мокрую траву у берега и увидел свое  отражение
- темный, подрагивающий на воде силуэт. Едва светало.
     С носа моего упала в  озеро  капля,  разошлись  круги  по  зеркальной
поверхности, и, обомлев,  я  увидел  в  воде  другое  отражение  -  силуэт
стоящего за моей спиной человека.
     - Хозяин? - спросил я шепотом.
     Силуэт качнулся, и я почему-то понял, что  это  НЕ  хозяин.  Страшно,
сухо зашелестели камыши.
     Я медленно выпрямился, оглянулся назад - и не увидел никого!
     Плеснула в озере рыбешка - наверное, большая. Снова смотрет