не  видят.  Харб  возбужденно
воскликнул:
     - Мы на высоте десяти футов, они не  могут  так  подпрыгнуть.  Ого  -
впереди Ласт Ридж. Опустимся в Роркленд, там вы кое-что увидите!
     Скиммер резко пошел вниз. Ран Ломар крепко держался,  широко  раскрыв
глаза. Перед ним в долине рорков все краснело от листьев краснокрылки,  но
не это привлекло его внимание.  К  краю  долины  приближалась  серо-желтая
волна...
     - Это они, - негромко сказал Харб. - Можете ли их  сосчитать?  Может,
вы и сумеете сосчитать звезды, но не их.
     Рипам, казалось, не было конца. Волна за волной накатывалась на  Ласт
Ридж, проходя под парившим скиммером.
     - Ох, - сказал Харб, - посмотрите туда. Я слышал об этом.  Не  верил.
Не хочу верить и сейчас.
     - Что? Что?
     _ Токи всегда говорили. Но я сам никогда не верил. О, смотрите...
     Там, куда указывал Харб,  Ломар  увидел  тонкую  прерывающуюся  линию
черных  тел,  бегущих  на  паучьих  ногах;  они  неслись  перед   огромной
серо-желтой волной рипов.
     - Токи говорили мне. Они часто это говорили. "Рорки, - говорили  они,
- ведут их. Они ведут их против нас."
     Волна катилась, катилась и ударялась  в  огромные,  крутые  гранитные
скалы утесов Ласт Риджа.
     Трудный подъем на Ласт  Ридж  значительно  сокращал  число  хищников,
которые могли продолжать свой путь по плато. Сокращал, но не останавливал.
Рассказывали  о  целых  семьях  токов,  растерзанных  живьем,  о  кричащих
беглецах, погибавших рядом с защитными полями Станции, генераторы  которой
непрерывно гудели, выполняя свою работу.
     Почти месяц проходили  мимо  Станции  бесчисленные  стаи  рипов.  Они
достигали моря, но не бросались в  него.  Здесь  они  образовывали  семьи,
откладывали яйца. Кожистые гроздья яиц забрасывались песком.
     И потом, на огромном протяжении морского берега, зверьки погибали.
     Тишина казалась долгой и неестественной.
     Токи отправлялись обратно из Станции с гораздо  меньшей  быстротой  и
охотой, чем  бежали  туда.  Для  тех  из  них,  кто  вовремя  добрался  до
безопасного места, весь период  был  сплошным  весельем.  Накормленные  из
станционных запасов (неохотно, но все же накормленные), они были  свободны
от своей обычной работы и слонялись по улицам маленького поселка,  который
был для них огромным Вавилоном, о котором они никогда и не слышали.
     - У некоторых есть деньги, и сегодня  они  отправились  на  склад  за
едой, - с отвратительным хихиканьем сказал Ломару  второй  офицер  Станции
Арлан. - Получили  шиш.  Им  сказали:  "Собирайте  краснокрылку.  Праздник
кончился. Тащите листья, если хотите есть."
     И они собирали краснокрылку. Недолго... Ибо  потом  началась  вспышка
токской лихорадки. И производство пало почти до нуля.



                                    3

     Мыс Дымов, как говорили, означал начало  Южного  Токленда.  Название,
как предполагал Ран,  дано  по  вулканической  активности  -  прошлой  или
настоящей. Но когда единственный станционный  катер  приблизился  к  мысу,
Рану стало ясно, что тонкие ниточки дыма, поднимавшиеся от берега, созданы
людьми.
     - Сигнал, - сказал квартирмейстер. - Они нас ждут.
     - Приветственный комитет? - спросил  Ран.  Но  квартирмейстер  только
хмыкнул.
     Полная  неудача  попыток  с  прирученными  токами  привела  Ломара  к
депрессии, которая, в свою очередь,  сменилась  равнодушием.  Он  совершал
поездки с Линдел, но это продолжалось недолго.  Приятно  сидеть  с  ней  у
костра в ясном осеннем воздухе, но  когда  она  попыталась  уговорить  его
продолжать работу, он рассердился. Какая работа? - гневно  спросил  он.  -
Пусть она оставит его в покое... И она оставила. И настолько оставила, что
когда он вернулся после долгой одинокой прогулки, ее уже не было.
     Потом они с Рэндоном напились, и  у  него  было  тяжелое  похмелье  и
горячее смущение при воспоминании  о  пахнущих  мускусом  юных,  но  очень
искусных токских девушках.
     В любом случае пришло время для каких-то изменений.
     Краснокрылка, собираемая в Южном Токленде, никогда не достигала  хотя
бы половины того количества,  что  давал  Северный;  в  то  же  время  это
количество никогда не уменьшалось. Ломар потерпел неудачу, если можно  так
сказать, на домашней территории. Он ничего не потеряет, если посмотрит  на
положение на другом конце континента.
     - Ничего не потеряете, - согласился командир Станции Харб,  задумчиво
дергая себя  за  нижнюю  губу.  -  Не  думайте,  однако,  что  чего-нибудь
добьетесь там. Все, чего они хотят, это ружья и  материалы  для  них.  Они
хотели бы, чтобы мы передали им стандартное станционное оружие. Предлог  -
для отражения атак  рорков  и  обеспечения  безопасности  во  время  сбора
краснокрылки; на самом же деле - чтобы вести свои междоусобные войны. Есть
лишь одно единственное  место,  где  эти  дикари  могут  получить  оружие,
которым снабжает их Станция; ведь оно может рано или поздно обрушиться  на
наши же головы.
     Следовательно,  спасибо,  но  нет...  Однако...  Разговор  о   ружьях
напомнил мне... Есть один парень, там, у южных  дикарей,  который  мог  бы
помочь вам. Его зовут... его зовут... Не могу вспомнить. Он сквомен [так в
Америке зовут белого, женатого  на  индианке].  Был  оружейником  Станции.
Разыщите его. А теперь не повторить ли нам?..
     Вряд ли жители могут быть более  дикими,  чем  эта  береговая  линия,
думал Ран Ломар, когда они огибали мыс  Дымов.  Он  осматривал  в  бинокль
черные, холодные фиорды, надеясь увидеть людей или следы их пребывания.
     Дым, однако, поднимался из  группы  обломков  скал,  где  встречающие
могли  наблюдать  за  лодкой,  сами  оставаясь  невидимыми.   Они   далеко
углубились, прежде чем он увидел первый признак того, что искал, - длинную
узкую лодку открытого типа, нос которой высоко поднимался над водой, а  на
корме сидел человек с рулевым веслом. Посредине  короткая  мачта,  на  ней
изорванный парус, который держал за веревку оборванный мальчик.
     Все  это  он  разглядел  издали,  но  постепенно  они  сблизились.  У
прирученных токов не было никаких лодок. Взгляд, брошенный на этих  двоих,
показал Ломару, что они не прирученные токи.  У  мальчика  лицо  взрослого
человека, а мужчина выглядит как старик, хотя черные волосы и прямая спина
свидетельствуют, что он еще не стар. У них  старая,  но  совсем  не  такая
неряшливая, как у прирученных токов, одежда.
     Когда суда настолько сблизились, что Ран  смог  рассмотреть  это  все
невооруженным взглядом, он помахал рукой и крикнул приветствие. Мальчик  и
мужчина смотрели, как он делает это. Но двигались у них только глаза.
     - Мы друзья, - сказал квартирмейстер.
     - Флот Южного Токленда, как я думаю, - раздраженно заметил Ломар.
     Эта длинная  лодка  предназначена  для  какой-то  определенной  цели,
скорее сего для  перевозки  грузов  вдоль  берега...  Но  когда  маленький
станционный катер плыл мимо берега, им встретилось много длинных лодок,  и
все они были рыболовными. Рыбаки не были, однако, настроены по-дружески. И
от мыса к мысу, пока они не пришли к  крохотному  порту,  вздымались  дымы
сигнальных костров перед ними.
     Ветер продувал насквозь - время было холодное,  и  Ран  отправился  в
трюм подумать, выпить и еще раз проверить свой скромный багаж.
     Гавань хороша для плотов, катамаранов и челноков  -  несколько  таких
суденышек стояли тут, - но квартирмейстер не решился причалить катер.
     - За вами могут выслать лодку, - сказал он.
     - А если не вышлют?
     Квартирмейстер пожал плечами.
     - Вы умеете плавать? - спросил он.
     В конце концов лодка все же пришла, на корме сидел  человек,  который
мог бы оказаться родным братом того, кого они встретили в первой лодке,  -
длинные черные волосы, впалые, морщинистые и  загорелые  щеки,  суровое  и
неподвижное лицо. Но глаза Ломара остановились не  на  нем,  а  на  другом
человеке на борту. Это мог быть только "сквомен", о  котором  говорил  Тан
Карло Харб. Он светловолосый, прямой и, хотя лицо у него серьезное, в  нем
нет постоянной угрюмой суровости его  соседа.  На  нем  поношенный  мундир
гильдсмена без знаков  различия,  побелевший  на  швах  от  многочисленных
стирок.
     -  Привет,  гильдсмены!  -  окликнул  он  и,  не  дождавшись  ответа,
взобрался на борт катера.
     - Привет, Олд Ган [Старое  Ружье],  -  сказал  квартирмейстер,  потом
кивнул в сторону Ломара, - парень хочет сойти на берег и пожить немного.
     Старик спокойно осмотрел его, потом протянул руку.
     - Джек Кальзас, -  сказал  он.  -  Прежний  ранг...  ну,  это  сейчас
неважно. Олд Ган сделает все, что нужно.
     Станционный катер - у него не  было  названия,  да  он  в  нем  и  не
нуждался, поскольку других на планете не было, - во время своих  ежегодных
плаваний вокруг  континента  привозил  старому  пенсионеру  все,  что  тот
заказывал со станционных складов на севере.  Он  привозил  и  ту  скромную
почту, что доставлял для старика Ку-корабль. Все было быстро перегружено в
лодку вместе с пожитками Ломара.
     - Сойдите на берег,  -  посоветовал  Олд  Ган  квартирмейстеру,  -  и
передохните, здесь неплохое место...
     Но квартирмейстер покачал головой. Олд Ган  и  Ломар  отправились  на
берег одни.  Они  были  уже  на  полпути  к  гавани,  когда  Ломар,  решив
попрощаться, обернулся и увидел, что катер уже ушел.
     - Они не желают задерживаться, - сказал  Олд  Ган,  -  хотя  не  могу
понять, почему... - в голосе его прозвучала сухая  нотка:  вряд  ли  он  в
самом деле не понимал.
     Преобладающий цвет, который встретил их на берегу, был черный. Черные
холмы, между которыми разместилась  чаша  гавани,  черные  деревья  угрюмо
прижимались к угрюмым  черным  скалам,  черные  и  несколько  сгрудившихся
домиков перед ними, и черная вода, по которой они плыли.
     - ...но это чертовски подходит мне. Я живу там, в  холмах,  в  лагере
моего клана... в действительности клана моей жены... Нет, черт  побери,  и
моего тоже... Это трудная, суровая, холодная жизнь, но в ней  есть  что-то
чистое и ясное - как глоток свежей воды рано утром. Если бы не лихорадка и
междоусобные войны... Но у нас еще будет время поговорить.
     Жалкий пирс из тонких черных столбов делался все ближе  и  ближе.  На
берегу стояло несколько человек, большей частью  мужчин  и  детей.  Воздух
холоден, влажен, пахнет сыростью, дымом и рыбой.
     - Я провел лучшую, если не  сказать  худшую  часть  двадцати  лет  на
севере, в этом гнезде напыщенных дураков, и теперь я жалею о каждой минуте
тех лет. Однажды группа диких токов пришла к Станции для торговли.  В  них
не было ничего от "благородных варваров", но я знал  -  а  впоследствии  и
увидел, - что таковы они на самом деле. Я готов был тут же  отправиться  с
ними, наплевать на пенсию. Но мне пришлось ждать, и  я  использовал  любую
возможность, чтобы побывать тут. А выйдя  на  пенсию,  я  поселился  здесь
постоянно. И здесь хочу быть похороненным.
     Казалось, они ударятся о пирс, но весло плеснуло  в  воде,  кто-то  в
последний момент поймал брошенную веревку, и они остановились  у  подножия
грубой лестницы. И низким музыкальным голосом Олд Ган продолжал:
     - Это было нелегко...
     Мистер Малларди медленно умирал в течение нескольких  лет  и  виделся
лишь с немногими родственниками. Но власть принял на себя его старший  сын
и поддерживал порядок в  лагере  Малларди.  Заборы  и  изгороди  постоянно
чинились, крыши и лодки протекали не  больше,  чем  обычно,  и  из  каждой
смолисто-черной хижины поднимался столб дыма, а  из  нескольких  и  не  по
одному - скромный признак процветания, когда топятся все очаги.
     Ран не знал, как выглядят изнутри другие хижины,  но  дом  Олд  Гана,
очевидно,  был  далеко  не  типичным,  со  своей  смесью   цивилизации   и
варварства: привезенная с гильд-станции кровать стояла у стены, на которой
висела шкура рорка; полка с книгами и  на  ней  два  наконечника  копий  и
точильный камень; верстак с маленьким мотором на  солнечных  батарейках  и
несколько современных инструментов; разобранные части чего-то похожего  на
древнее огнестрельное оружие, грубо  сплетенный  стол,  на  котором  стоял
поднос со стаканами... И так далее.
     - Мое положение здесь было бы прочнее, если бы у меня был сын,  а  не
дочь, - заметил  Олд  Ган,  садясь  со  вздохом.  -  Но  сын  оказался  бы
вовлеченным в стычки и набеги - так что я даже рад. К  тому  же  моя  жена
близкая родственница мистера, и мой сын - если бы он был у меня -  был  бы
его наследником, и у него было бы много  соперников.  Так  что  я  доволен
своей Норной. Дитя моей старости. У меня раньше никогда не было  детей.  Я
хотел отвезти Норну на Север, чтобы сделать ей прививку. Но  мне  сказали,
что не сделают этого... она ведь ток, черт возьми. О, ну ладно. Она  лучше
питалась, чем все остальные вокруг - я следил за этим, - содержит и себя и
дом в чистоте, и я надеюсь, что она не заболеет.
     Олд Ган разжег что-то вроде печи из металлического лома, и в  комнате
стало теплее.
     - Теперь, - сказал Олд Ган, засовывая  в  печь  несколько  деревянных
поленьев, покрытых черным мхом, - в чем ваша задача?
     Он слушал рассказ  Ломара  в  молчании,  прерывая  только  возгласами
"гм..." или "хм..." Потом встал и потянулся.
     - Пообедаем? - спросил он. И, не дожидаясь ответа, крикнул. - Еды!
     Немедленно  отдернулся  дверной  занавес  и  вошли  две   женщины   с
подносами. Олд Ган их представил, и они сели за стол.
     - Моя старуха жена Сати. Моя дочь Норна. Садитесь, Ранни.
     Женщины очень похожи, с белой  кожей,  прямыми  спинами,  сверкающими
черными глазами и черными  же  волосами,  перевязанными  сзади.  "Старуха"
применительно к Сати было скорее привычным словом,  чем  точным  эпитетом.
Несколько седых волос, несколько морщинок у рта и в уголках глаз - и все.
     - Да, она хорошо выглядит, - сказал Олд Ган, заметив взгляд  гостя  и
догадавшись, о чем он думает. - Она мне жена и друг, а не рабыня и вьючное
животное. Другие, вы же знаете, дикие токи, они загоняют своих  жен,  пока
те не высохнут. Тогда они подпирают ими углы своих хижин и превращают их в
домашних божков и оракулов. У них легкая старость  -  "легкая"  в  здешнем
представлении, если они, конечно, доживают до таких лет. Но  моя  старушка
еще неплохо прыгает, и в ней хватает жара. Не так ли, старая?
     - Ешьте, - спокойно сказала "старая".
     - Еще  нельзя,  язычница.  -  Он  прочитал  короткую  молитву.  Затем
разложил еду. За тушеной рыбой и татаплантами они говорили о разных вещах.
В теории или в романе присутствие Олд Гана с его  знаниями  и  техническим
опытом могло вызвать нечто вроде возрождения у диких токов.  Но  на  самом
деле ничего подобного не произошло. Олд Ган вовсе не  был  миссионером  по
натуре, как, впрочем, и все его современники. Но даже если бы  он  обладал
качествами  миссионера,  люди,  среди  которых   он   жил,   остались   бы
ограниченными и враждебными ко  всему  непривычному.  Маленький  солнечный
мотор в те редчайшие солнечные дни, которые выдавались в  Южном  Токленде,
выполнял лишь небольшие работы по  дому.  Обязанности  старика,  когда  он
служил станционным оружейником, ограничивались простым ремонтом. Внезапное
изменение в отношениях, которое  было  вызвано  его  решением  жить  среди
"диких людей", было единственным, которое он внес; пожалуй, на большее  он
был не способен.
     Слабая традиция ремесла и социальной структуры выжила  на  юге,  хотя
ограниченность ресурсов и постоянные войны и набеги забирали большую часть
людской энергии. Система кланов основывалась не только на кровном родстве,
но и на том количестве мушкетов, которое каждый "мистер" мог изготовить из
металлического лома,  полученного  в  обмен  на  краснокрылку;  количество
собранной краснокрылки в первую очередь зависело от  того,  сколько  людей
могло быть оторвано от других жизненно необходимых  работ  -  возделывания
земли, рыболовства и т. д. Древесный же уголь они с большим трудом  делали
сами; нитрат или селитру так или иначе добывали, используя  какие-то  свои
отвратительные  методы,  но  серу  -  третий  необходимый  ингредиент  для
получения грубого черного пороха, которым стреляли их мушкеты, - они могли
получить только на Гильд-станции.
     А запасы Гильд-станции ограничены, и цена высока.
     - Но вы не думайте, - сказал сквомен,  -  что  они  смотрят  на  свои
мушкеты  только  как  на  оружие  войны  одного  клана  с  другим.   Когда
отправляются за краснокрылкой, они идут в полном  вооружении,  заключается
перемирие, и все фитили зажжены, и все глаза раскрыты - ждут рорков.  Мало
растений встречается в этих холмах, поэтому им приходится  отправляться  в
Роркленд. И цена высока. Да... цена высока. Моя старая жена в прошлом году
потеряла двух братьев... Если бы у них было больше  мушкетов  для  защиты,
может быть, ее братья были бы  живы.  Это  постоянный  источник  горечи  и
недовольства, ибо они отлично знают, что у них могло бы быть оружие,  если
бы станция захотела. И они очень горды.
     Настолько горды, что отказались получать изношенную  одежду,  которую
носят все прирученные токи; они сами делают себе из шкур и  дубленой  кожи
одежду.
     - Знаете ли вы, что некоторые из них умеют читать?
     - Нет, -  ответил  удивленный  Ран.  -  Я  этого  не  знал.  Ни  один
прирученный ток не умеет читать.
     - Да... У них нет книг, но, приходя торговать,  они  покупают  клочки
бумаги и записывают на них свою историю. Мне кажется это трогательным.
     Читая эти грубые книги, Олд Ган узнал многое  -  включая  подробности
того ужасного периода, воспоминание о котором до сих пор жгло токов, когда
долгие-долгие годы ни один  корабль  не  приземлялся  на  Пиа-2  и  предки
современных токов оказались одни, совершенно одни...
     Голодали, боролись и умирали.
     - Интересно, - сказал Ран после молчания, во время  которого  женщины
обменялись  несколькими  взглядами.  -  Вы  знаете,  прирученные   токи...
Некоторым образом преклонялись предо  мной.  Потому  что  я  пришел  с  их
прародины, со Старой Земли.
     Олд Ган быстро сказал:
     - Здесь будет совсем не так. Совсем наоборот  -  поэтому  никогда  не
упоминайте об этом, они возненавидят вас. Они проклинают старую  Землю  за
"долгое одиночество",  которое  здесь  все  разрушило.  Эта  Старая  Земля
послала их... Старая Земля забыла  о  них.  Некоторые  даже  говорят,  что
токская лихорадка пришла оттуда. Сам я не знаю. Никогда не был  там.  Я  с
Кальтера; впрочем я и не хочу на Землю.
     Он осмотрел черные стены своего дома и свои жалкие  пожитки,  жену  и
дочь, суровый ландшафт, открывающийся в незастекленном окне.
     - Нет, - сказал он вновь, - я не хочу этого.
     Он, если можно так выразиться, преломил с ними хлеб,  и  после  этого
Сати начала разговаривать с ним, расспрашивать о его семье:  живы  ли  его
мать и отец, есть ли у него братья и сестры и тому подобное.  Когда  позже
лагерь зашевелился  и  пришли  к  ним  посетители,  Сати  занялась  своими
домашними делами. Но Норна осталась, она  сидела  около  него  на  скамье,
шепотом  разговаривала  с  ним  и  указывала  на   наиболее   значительных
посетителей.
     - Мистер Доминик... владеет шестью мушкетами и  двадцатью  копьями...
да, тот с длинной белой бородой; привел из своей страны хороших бойцов...
     Никто  не  заботился  об  огне,  и  в  усиливавшемся   холоде   Ломар
почувствовал тепло сидевшей рядом с  ним  девушки,  в  голове  его  начали
мелькать различные мысли и образы. Он отгонял их. Он не был уверен,  каким
будет отношение местных жителей к подобным вещам,  и  не  хотел  оказаться
связанным посреди рядов краснокрылки: тогда ему пришлось бы на собственном
опыте убедиться, какую пищу предпочитают рорки.
     Ее длинные волосы коснулись его уха, когда она  вновь  повернулась  к
нему.
     - А следующ