охнет...
   Или она такая трусиха?! Радость ее  молчала,  будто  сдавленная  железным
кольцом.

***

   Молчание в дороге тяготило Игара, однако Тиар не поддерживала  разговора,
а на прежнюю непрерывную болтовню у него  не  хватало  сил.  Отчаявшись,  он
умолкал, глядел на медленно ползущую дорогу и смятенно пытался  собраться  с
мыслями.
   Ромб. Это главное, об  этом  следует  помнить  не  осталось  сомнений  и
колебаний - рядом с ним сидит именно та женщина, ради которой он сбивал ноги
о камни провинции Ррок. Ради которой лез в логово болезни,  в  портовый  дом
разврата, в кладбищенский склеп... Ромб. Дабат - да будет так...
   Заночевали опять-таки под открытым небом, а  ночь  выдалась  холодная,  а
костер скоро угас, потому  что  среди  поля  его  нечем  было  поддерживать.
Предыдущая бессонная ночь измотала  обоих  -  но  холод  не  давал  заснуть,
пробирался под тонкое одеяло и доставал, казалось,  до  самых  костей.  Игар
лежал, свернувшись калачиком и отогревая  дыханием  собственные  колени  на
двуколке ворочалась Тиар.
   Потом он услышал, как она встает, - и затаился, притворяясь спящим.
   - Так не пойдет, - сказала она над самой его головой. - Мы должны  беречь
тепло.
   Игар почувствовал, как под боком у него пристраивают охапку соломы.  Тиар
ловко соорудила подобие постели и улеглась рядом край Игарового одеяла  был
бесцеремонно захвачен - зато и одеяло Тиар укрывало теперь обоих.
   От Тиар исходило тепло. Ни о  чем  другом  не  помышляя,  он  придвинулся
ближе  она  пахла  дымом  и  рекой,  и  осенними  камышами,  и   лекарскими
снадобьями. Игар блаженствовал, согреваясь, и  чувствовал,  как  сотрясающая
Тиар дрожь тоже понемногу уходит. Какое счастье - быть в тепле и спать...
   Ее голова лежала на его предплечье. Ее теплая  спина  прижималась  к  его
груди, прикосновение было мягким и уютным, он  спрятал  холодный  нос  в  ее
густых волосах и, засыпая, почувствовал себя  спокойным  и  защищенным.  Как
когда-то, в полустершихся воспоминаниях раннего детства, рядом с полузабытой
матерью...
   Тиар  повернулась  во  сне,  освобождая  его  затекшую  руку.  Теперь  он
чувствовал на лице ее дыхание  нос  отогрелся.  Под  его  закрытыми  веками
метались цветные пятна, он ускользал в сон, проваливался в сладкую яму,  где
пахло лекарскими снадобьями...
   Потом он содрогнулся, как от толчка.
   Внутри их с Тиар убежища было теперь  по-настоящему  тепло,  даже  душно
женщина спала, он слышал ее спокойное дыхание и ощущал мягкий  упругий  бок.
Пытаясь сообразить, что  его  разбудило,  Игар  прислушался  вокруг  царила
тишина, и даже пасущаяся неподалеку Луна не выдавала себя ни звуком.
   Тогда он прислушался к себе. Задержал дыхание и зажмурил в темноте глаза,
пытаясь отогнать навязчивое видение - Тиар, обнаженная, входит в воду...
   Видение не проходило. Он попробовал отодвинуться женщина спала  мирно  и
беспечно, а он ощущал ее упругий бок и  видел  при  этом,  как  речная  вода
ручейками скатывается по бедрам и коленям... По  белой  атласной  коже.  Она
ровно дышала во сне - а ему казалось, что  ее  прикосновение  обжигает.  Что
плотная ткань ее платья становится прозрачной, как кисея. Что он видит,  как
мерно колышется  грудь...  И  маленький  пупок  сморщился,  как  зажмуренный
глаз... Что стоит лишь протянуть руку...
   Он до крови закусил губу. Боль на мгновение справилась с наваждением - но
лишь на мгновение, потому что вот и солоноватый привкус во рту, а  проклятая
плоть взбеленилась, желает,  желает,  желает...  Ее  губы,  окруженные  чуть
заметным пушком... Запах дыма  и  снадобий...  Мягкий  бок,  тяжелая  грудь,
невыносимое прикосновение...
   Он  еле  сдержал  стон.  Боком,  будто  краб,  выбрался  из-под  одеял  в
предрассветный холод. На четвереньках отполз  в  сторону  кобыла  удивленно
фыркнула.
   Птица, как это бесчестно. Как это подло  и  отвратительно,  он  противен,
самому себе... Его трясет от холода и вожделения, и та  клятва,  которую  он
принес на Алтаре, ни от чего, оказывается, не защищает...
   Он до рассвета бродил в темноте,  прыгал,  пытаясь  согреться,  и  считал
шаги. И гнал, гнал от себя навязчивый  образ,  и  призывал  воспоминания  об
Илазе, сравнивал  и  снова  убеждался,  что  его  жена  красивее.  Моложе  и
красивее, тоньше и легче...
   Тиар проснулась, когда рассвело.  Аккуратно  сложила  одеяла  в  багажный
сундук распустила и тщательно расчесала темные  с  медным  отливом  волосы,
искоса взглянула на дрожащего Игара - но ни о чем не спросила.
   Под первыми лучами солнца он согрелся и задремал, скрючившись на  жестком
сиденье Луна неутомимо трусила вперед, сквозь сон  Игар  слышал,  как  Тиар
расспрашивает кого-то о дороге, о развилке, о Подбрюшье у него не было сил,
чтобы разомкнуть веки.
   И сновидений не было тоже.
   Потом он проснулся - оттого, что тряска прекратилась.  Дернулся,  вскинул
голову, пытаясь понять куда они приехали и который теперь час  ни  селения,
ни постоялого двора, ни хотя бы одинокой хижины  поблизости  не  было.  Было
поле - убранное, гладкое, и на самом  краю  его  -  отдаленный  ряд  высоких
тополей, неровный, как бахрома на старой скатерти.
   Тогда он вопросительно посмотрел на Тиар. Та сидела, отпустив поводья,  и
задумчиво глядела на стерню,  где  поблескивали  серебряные  нити  крошечных
паутинок.
   Он испугался. Молчание, пустынное поле,  отрешенное  лицо  сидящей  рядом
женщины...
   - Мы скоро прибудем, Игар, - сказала  она  медленно.  -  Я  расспрашивала
людей - два дня пути от силы...
   - Да? - спросил он, пытаясь изобразить радость.  -  Хорошо,  как  хорошо,
сестра уж заждалась... Тиар повернула голову:
   - Сестра?
   Он похолодел. Проклятый  сон,  размягчающий  мозги.  Проклятые  бессонные
ночи...
   - Илаза... Жена. Тиар подняла брови:
   - Жена или сестра?
   Он раздраженно тряхнул головой:
   - Жена... Мы  сочетались  на  Алтаре.  Тиар  не  отводила  глаз.  Зеленые
звездочки  казались  Игару  недоступно-холодными  и  недостижимо-далекими  -
настоящие небесные звезды, колючие и равнодушные.
   - Ты заврался, Игар. Ты все время врешь. Он почувствовал,  как  сжимается
горло. И это тогда, когда он сказал чистейшую правду...
   - Я люблю ее, - он стиснул зубы. - Я клянусь... "А любишь ли,  -  спросил
незримый наблюдатель. - А уверен ли ты в своих словах?.."
   - Я люблю! - выкрикнул он беспомощно. Тиар отвернулась.
   Игар смотрел, как ветер теребит тонкую прядь у  нее  на  виске.  До  цели
осталось каких-нибудь два дня... Пусть Птица научит его быть сильным. Потому
что он устал, он безнадежно устал,  и  от  былой  решимости  не  осталось  и
половины...
   - Ты знаешь, мне ведь можно сказать, -  она  глядела  на  него  снова,  и
зеленые звезды понемногу теплели. - Мне очень многое можно  сказать,  ты  не
представляешь, сколько тайн я вот так ношу... Скажи мне, Игар. Я все  ждала,
что ты сделаешь это сам...
   Он молчал. Луна переступала ногами, вяло гоняя хвостом вялых  же  осенних
мух.
   - Тот груз, что тебя гнетет, - Тиар  смотрела,  не  отрываясь.  -  Тайна,
которую ты скрываешь от меня. Мне жаль, что ты не хочешь, не решаешься...
   Он опустил глаза. Сейчас она скажет - признавайся, или никуда не  поедем.
На ее - месте он сказал бы то же самое - но вот что тогда делать?..
   Тиар вздохнула. Отвела глаза, посмотрела вдаль -  туда,  где  густо-синее
небо соприкасалось с неровным рядом тополей, а под ними отдыхало поле, а над
ними,  еле  различимые  в   синеве,   тянулись   клинышком   черные   птицы.
Одно-единственное облако сияло круглыми, свадебно-белыми боками.
   - Игар... А ты когда-нибудь видел, как сражаются латники в  пешем  строю?
Удивленный, он молчал.
   - Два строя прут друг на друга, и победит тот,  у  кого  нервы  крепче...
Потому что, когда они сойдутся, -  это  мясная  лавка,  Игар.  Возле  нашего
села... Убей меня, я не знаю, кто и с кем воевал. Мне сто раз объясняли - но
я не помню... Так вот, возле села  и  случилась  эта...  битва.  Все  жители
заранее разбежались, скот угнали, а  пожитки,  какие  могли,  закопали...  А
одной девчонке было десять лет, всего ее  имущества  было  -  кукла,  Анисой
звали... Она тоже закопала куклу - в соломе... А потом не выдержала, сбежала
от родичей и вернулась за ней, когда уже ударили барабаны...
   Тиар  замолчала,  глядя  сквозь  Игара.  Лицо  ее  преобразилось  -   она
рассказывала о девочке, которой сама была  когда-то,  но  рассказывала  так,
будто была ее матерью Игар внутренне сжался, представив себе две сходящиеся
железные стены и мечущегося между ними ребенка. Зеленые звездочки  в  глазах
Тиар исчезли, поглощенные огромными черными зрачками, - какой же  силы  было
потрясение,  если  воспоминание  о  нем  и  через  десятилетия   не   думает
меркнуть...
   - ...и долгое-долгое мгновение. Мгновение судьбы, миг  спасения,  знаешь,
мне это запомнилось, как белое солнце с черными лучами... Лучи, будто дым...
- она перевела дыхание. - Он, видишь ли, не только  жизнью  рисковал,  жизнь
как раз тогда ничего для  него  не  стоила...  Он  рисковал  карьерой  своей
проклятущей, исходом боя, ведь ряды его войска могли расстроиться...  Они  и
расстроились, и сбились с шага, но противник растерялся тоже, и потому  силы
снова уравнялись среди изрубленных трупов пополам было и тех, и других, это
я хорошо помню...
   Черный клинышек над горизонтом растаял. Две  сороки  уселись  на  стерню,
обругали равнодушную кобылу,  возмущенно  передернули  хвостами  и  полетели
дальше. Игар молчал перед глазами у него стояло давнее видение - девочка  с
деревянным ожерельем стоит на пороге дома... И совсем рядом рубят курицу  на
толстой колоде. Заляпанный красным топор...
   Тиар говорила зрачки ее  успокоились,  и  карие  глаза  снова  сделались
зелено-карими:
   - ...никто не слыхивал  о  таком  обычае.  А  это  был  старинный  обычай
тамошнего народа - они брали в дом девочку и воспитывали, а  потом  женились
на ней... У нас в  селе  это  считали  дикостью,  но  там,  на  его  родине,
поступать иначе считалось непристойным... А он...
   Игар слушал. Ему казалось, что поле, затаившись, слушает  тоже.  Человек,
спасший Тиар с поля боя, был воплощением мудрости и благородства ему смутно
вспомнились хмурые взгляды ее родичей из села Кровищи. Ах  да,  они  ведь  и
говорили о странном обычае, они говорили: "ОН увез ее..." И мрачно сдвинутые
брови. И отводимые глаза...
   Рассказ Тиар  оборвался  так  же  внезапно,  как  и  начался.  Она  вдруг
осеклась, взяла вожжи и прикрикнула  на  Луну.  Кобыла  тронула  двуколку  с
места Игар глядел на свою спутницу и пытался отгадать, почему, будучи еще в
детстве невестой столь  замечательного  человека,  она  мыкается  теперь  по
дорогам в полном одиночестве. Повитуха, которая никогда не рожала...
   Он ждал, что она продолжит рассказ, - но она глядела вперед, за горизонт,
где терялась дорога, где через два дня замаячат кромки дремучего леса...
   Игар содрогнулся. Опустил глаза:
   - А... что с НИМ потом сталось?
   - Он умер, - отозвалась Тиар бесстрастно.
   - Его убили на войне?
   Откуда-то сбоку налетела огромная беспорядочная стая воронья.  На  минуту
закрыла собой небо, унеслась прочь вместе с хриплым карканьем  и  неожиданно
теплым ветром вокруг возрождалось лето. Возвращалось  на  несколько  часов,
яркое, теплое и неистовое, лето на один день, заключенное, будто в  раму,  в
холодные осенние ночи. Веселенькая картинка в мрачном обрамлении...
   Тиар молчала. "А зачем она вообще рассказала мне все  это?",  -  в  тоске
подумал Игар. И сам же себе ответил: "А кому ей рассказывать?!"
   Будто уловив его смятение, Тиар вдруг улыбнулась - светло  и  безмятежно.
Как этот день.
   Игар смотрел, не в силах оторвать глаз камень, все эти  дни  лежавший  у
него на душе, дрогнул,  будто  забеспокоившись.  В  следующую  секунду  Игар
понял, что камня больше нет, а есть солнце среди  синего  неба,  Луна  между
оглоблями и эта женщина, сидящая так близко, что в это даже трудно поверить.
   Он  глубоко  вдохнул,  чтобы  переполниться  осенним  воздухом  до  самой
макушки. Протянул руку, желая коснуться ее пальцев, - рука вернулась, так  и
не решившись на дерзость. Избыток ли воздуха в легких, избыток  ли  внезапно
нахлынувших чувств - но голова  его  пьяно  и  сладостно  закружилась  Тиар
смотрела,  по-прежнему  улыбаясь,  и  на  Игара  снизошло  чувство  покоя  и
защищенности, подобного которому он не знавал с младенчества.
   На его ладонь, судорожно вцепившуюся в деревянный бортик, легла ее  рука.
Жест был настолько естественным и спокойным, что Игару показалось, будто  он
слышит слова: все будет хорошо.  Все  будет  в  порядке,  успокойся,  ты  не
одинок...
   Горло  его  сжалось  от  благодарности.  Он  склонился  и  на   мгновение
прикоснулся к ее руке щекой. Только на  мгновение  -  тут  же  выпрямился  и
испуганно спросил взглядом: ничего?!
   Она улыбалась. Она не обиделась, как не обижается погожий день, когда  им
любуются. Как не обижается осень...
   Он смотрел на нее, будто сквозь пелену. Странно, что он  дожил  до  этого
дня. Странно, что это происходит наяву Птица,  ему  ведь  ничего  не  надо,
только пусть эти секунды продлятся. Еще немного, Птица...
   В следующее мгновение летящая с теплым  ветром  паутинка  легла  Тиар  на
лицо.
   Она засмеялась. Сверкающая сеточка подрагивала на ее ресницах.
   Тонкое серебряное кружево, изящная решетка...
   - Что с тобой?!
   Он  сидел  неподвижно,  чувствуя,  как  отливает  от  лица   кровь.   Как
поднимается изнутри топкий, ледяной, изводящий ужас. Как тень, чернее  ночи,
наваливается на это солнце и  на  это  лицо,  придавливает  грузным  брюхом,
размазывает, душит...
   - Игар, что случилось?!
   Она уже стряхнула паутинку. В ее глазах стояло неподдельное беспокойство:
   - Тебе плохо? Дать воды?
   Он хотел растянуть рот в улыбке - но не смог.
   После полудня им встретился колодец, вырытый  и  обустроенный  специально
для путников пока Тиар поила Луну, Игар отошел подальше  от  дороги,  туда,
где в низине живописно толпились березы.
   Красота рощицы  оставила  Игара  безучастным.  Он  вытащил  из-за  пазухи
веревку, выкраденную из багажа хозяйственной Тиар.
   Никаких особо торжественных мыслей в  его  голову  не  приходило.  Вообще
никаких - только чисто технические соображения: а как же  без  мыла?  А  что
поставить под ноги? А выдержит ли эта ветка?
   Потом, уже укрепив петлю, он заставил себя подумать.  Негоже  уходить  из
жизни подобно безмозглой скотине  следует,  по  крайней  мере,  дать  отчет
Птице,  почему  решаешься  на  этот  гадкий,  во  все  времена   презираемый
поступок...
   - Ига-ар!..
   Тиар уже напоила кобылу. Тиар оглядывается в  поисках  спутника  зовущий
голос странно напряжен:
   - Ига-ар!!
   Темный ромбик под правой лопаткой. Девочка с деревянными бусами  "Десять
белых лебедей из далеких из полей..."
   Илаза. Алтарь. Скрут. Илаза...
   Он  бестрепетно  отпихнул  гнилой  комель,  послуживший  ему  колодой.  В
последнюю секунду успел подумать об Аде - что она чувствовала?
   Цепенящий страх полета в бездну - и боль.
   Ада чувствовала неописуемую боль, - Игар закричал, и  крик  его  сменился
хрипом. Тело плясало в петле, дико желая дышать, - но гортань свело страшной
судорогой Игар понял, что не вытерпит больше ни мгновения.
   Нет...
   После долгой мучительной судороги наползла темнота.
   - ..."Десять белых лебедей из далеких из полей  принесут  тебе  подарков,
принесут тебе диковин, принесут тебе..."
   Он удивился, потому  что  боль  вернулась.  Этого  не  должно  быть,  это
несправедливо, неужели и после смерти ему придется страдать?!
   - "...унесите злую муку, мимо, мимо пронесите..." Он лежал на твердом. На
сырой земле в вышине над ним колыхались кружевные березовые ветви - зеленые
с золотом... Подсвеченный красным...
   Болела шея. Он застонал сквозь зубы на лицо ему легла горячая ладонь:
   - Игар...
   Он задергался, пытаясь  вздохнуть.  Выгнулся  дугой,  безуспешно  пытаясь
протолкнуть в легкие хоть немножко воздуха на  его  рот  легли  ее  влажные
губы, силой вдули в него осенний ветер, а руки  больно  надавили  на  живот,
принуждая ко вдоху:
   - Дыши...
   Несколько минут он жил, повинуясь ритму ее дыхания. Плача от боли - и все
же оживая, потому что тело его возмущенно отвергало саму мысль  о  возможной
смерти. Какое своенравное жизнелюбивое тело... Ада не хотела  жить...  И  ее
некому было вынуть из петли.
   Бедная Ада. До чего паскудной была ее смерть... Нет,  уходящим  из  жизни
следует придумать другой, более спокойный способ...
   - Дыши!..
   Он снова застонал.
   Чувства - все, которые не боль - возвращались по очереди, нехотя  пришла
прохлада,  потому  что  рубашка  на  нем  была  распахнута,  и  грудь  ныла,
безжалостно измятая сильными руками. Пришел  запах  леса  и  листвы  пришло
ощущение мокрого - волосы слиплись, ледяная вода стекала по лицу,  и  мокрая
рубашка, и, что очень неприятно, совершенно мокрые штаны...
   Ощущение ее губ.  Вгоняющих  в  него  воздух,  вдыхающих  в  него  жизнь.
Скольких она встретила в этом мире... Стоя как бы на  воротах...  Впуская  в
мир... и его, Игара, тоже. Вряд ли хоть один  младенец...  способен  понять,
ощутить... каково это - приходить в мир... возвращаться...
   Тиар  медленно  выпрямилась  теперь  он  дышал  без  ее  помощи,  дышал,
преодолевая боль в горле. На губах стыло воспоминание  о  ее  прикосновении.
Поцелуй...
   - Возвращайся, - сказала она шепотом. Он понял, что не может говорить.  А
если и мог - промолчал бы.
   Он решил пока  ни  о  чем  не  думать.  Где-то  там,  впереди,  его  ждет
неизбежная тоска - но пока что сил хватает только на  то,  чтобы  любоваться
игрой березового кружева. Уже закат... сколько времени прошло?!
   - Ну ты и живучий, - сказала Тиар глухо. - Тихо, тихо... Дыши...
   Он смотрел на ее  осунувшееся,  сосредоточенное  лицо.  Сколько  все-таки
времени он пребывал... на грани? Или  Птица  не  хотела  брать  его  в  свой
золотой чертог?!
   - Я же просила тебя,  -  прошептала  она  укоризненно.  -  Я  же  просила
признаться, сказать... А ты...
   Верхушки берез уходили высоко в меркнущую синеву,  смыкаясь  над  головой
усталой удрученной женщины Игар виновато опустил веки.

Глава тринадцатая

   До селения добрались уже в  сумерках  и  постучали  "  первые  попавшиеся
ворота с просьбой о ночлеге. Их пустили и даже пригласили за стол Игар, чья
шея была обвязана шелковым шарфом Тиар, не мог есть и  даже  пил  с  трудом,
натужно продавливая каждый  глоток  сквозь  раздавленное  горло.  Хозяева  -
старик со старушкой - заинтересованно на него косились
   Тиар постелили в комнате,  а  Игара  отправили  спать  на  сеновал  -  из
нравственных, вероятно, соображений.
   Он долго лежал, утонув в душистой перине, сжимая в кулаке сухое соцветие,
которое отыскала в своем узелке Тиар. Велела  пожевать  перед  сном  -  Игар
долго колебался, оглаживая  пальцем  крохотные  колючие  стебельки  и  нюхая
сморщенные шарики цветов. Потом отправил подарок за щеку  -  и  почти  сразу
поплыл в густых, ароматных, медовых с прозеленью волнах.
   Ему было хорошо и  спокойно  на  дне  прозрачного  моря  стояли  леса  и
простирались  поля,  над  которыми  он,  Игар,  парил,  будто  облако   над
сверкающей поверхностью несея запах цветов, и вместо солнца  в  чистом  небе
сияла одна-единственная зеленая звезда...
   Он проснулся от чувства  опасности,  такого  же  осязаемого,  как  кулак,
которым бьют по  лицу.  В  маленьком  дворе  было  полным-полно  лошадей,  и
лестница, ведущая на сеновал, скрипела под чьим-то грузным телом.
   - ...Вероятно, особая грамота,  выданная  магистратом  города  Ррок,  вас
устроит?..
   Тиар говорила холодно и внятно в ее  голосе  не  было  смятения,  только
бесстрастная уверенность в своих силах  и  своем  праве.  С  роженицами  она
беседовала так же