еченно. Тиар вышла из  сарая.  На  лице  ее
лежала уже знакомая Игару сосредоточенность - перед этим доброжелательным  и
ледяным взглядом отступила не так давно скандальная старуха.
   - Кто помогать возьмется? - спросила она негромко. -  Кто-то  из  женщин,
кто поможет?
   Служанка потупилась. Мельникова жена нахмурила брови:
   - Вы, госпожа, парши не боитесь, а я боюсь.И дети мои боятся...
   Тиар быстро обернулась к ней:
   - Сами ведь рожали? Как же?..
   - Я рожала при муже, - отозвалась мельничиха сухо. - Не в парше  и  не  в
чужом сарае.
   - Нет у нее парши, - Тиар обернулась к служанке. - Пойдешь?
   - Не велю, - мрачно заявил хозяин. - Вот оно, добро-то...  На  одну  ночь
пустил только... Ни на кого из моих не рассчитывайте, госпожа,  -  где  один
запаршивеет, там и все в коросте. Не надо нам...
   Тиар молчала, глядя ему в глаза. Мельник крякнул,  отвернулся  и  ушел  в
дом, бросив с порога:
   - Тоже еще... Вон, подмастерье у вас - его и берите...
   -  Игар,  -  Тиар  уже  вынимала  из  багажного  сундука  свой  узелок  с
инструментами. - Беги в село, позови кого-нибудь... женщин. Объясни,  что  к
чему... Нет, не бери Луну - она тебя не послушается! Бегом...
   Путь обратно в селение исторг из него  все  известные  ему  ругательства
исчерпав их запас, он взялся придумывать новые.  Первая  же  встреченная  им
женщина - молодка у калитки - испуганно отшатнулась  от  незнакомого  парня,
видимо, пьяного, который трусцой бежал по улице и ругался в голос.
   - Эй, ты чего? - завопила она, поймав на себе его оценивающий  взгляд.  -
Вот сейчас собаку спущу!
   - В дерьме я видел вашу собаку, - сказал Игар устало. - Там  на  мельнице
рожает какая-то паршивая приблуда, так госпожа повитуха, которая  без  денег
роды-то принимает, вас в помощь зовет. Молодка выпучила глаза:
   - Меня?!
   - Вас, - буркнул Игар, чувствуя,  как  поднимаются  в  душе  и  злоба,  и
раздражение, и отчаяние. - Женщину какую-нибудь...
   Молодка хлопнула калиткой так, что зашатался забор:  ?  Не  знаю  ничего!
Ничего не  знаю,  ни  повитух,  ни  приблуд  никаких,  а  ты,  ежели  будешь
озорничать...
   Игар повернулся и пошел прочь. Две девушки,  встреченные  им  у  соседних
ворот, испуганно завертели  головами:
   - Мы-не... Боязно...
   Игар ругнулся в последний раз и потрусил обратно.
   Солнце, красное, как помидор, садилось за реку пастухи собирали коров, с
того берега слышался басовитый перезвон колокольчиков да протяжное  глубокое
"му-у-у"...
   - Там она, - мельник неприязненно махнул рукой в сторону сарая.
   В сарае стонали. Игару сразу вспомнились роды Тири, костер  с  ароматными
травами, плачущий Глаб, освещенные окна  во  всем  доме...  Он  зябко  повел
плечами, прогоняя нехороший, струящийся по спине холодок.
   - Тиар, - сказал он, не заглядывая даже вовнутрь. - Не идет никто.  Парши
боятся. Все.
   Некоторое время было тихо потом Игар услыхал шорох  соломы  и  негромкий
голос Тиар:
   - Кричи, не стесняйся никого. Им какое  дело?  Кричи,  не  держи  себя...
Давай...
   Вопль, донесшийся затем  из  сарая,  заставил  Игара  покрыться  потом  и
отскочить.
   Тиар вышла, вытирая руки какой-то тряпкой, - Игар в  ужасе  заметил,  что
тряпка становится красной, даже рыжей какой-то.
   - Ты хорошо просил? - спросила она озабоченно. - Не идут?
   Игар отвернулся. Помотал головой:
   - Не идут.
   Тиар покивала на лице ее не было ни тени возмущения:
   - Ладно... Помоги мне, пожалуйста, сам. Несколько долгих секунд он верил,
что ослышался.  Однако  Тиар  смотрела  на  него  неотрывно  -  все  так  же
пристально и доброжелательно содрогнувшись, он отступил на шаг:
   - Я?
   - Это несложно, - она не отводила глаз, карих с зелеными звездочками. - Я
скажу, что делать. Надо пособить, Игар. Такое дело.
   Он сглотнул. В ужасе замотал головой:
   - Нет. Я не могу. Я... боюсь. Губы ее чуть дрогнули:
   - И я боюсь, Игар. И она боится...  И  ребенок,  который  из  нее  сейчас
выбирается, боится тоже. Так что же делать?..
   ...К речке спустились в предрассветном мраке. Небо обложило тучами, и  не
разглядеть было не то что звезды Хота - луны.
   Игар долго и отчаянно умывался. Бросаясь в лицо, ледяная вода на какое-то
мгновение  возвращала  его  к  жизни  потом  стекающие  в   реку   капельки
становились теплыми, как его  кожа,  и  всякий  раз  он  длинно,  прерывисто
вздыхал.
   - Молодец, - сказала невидимая в темноте Тиар. Он дернулся:
   - Я?!
   Вечер и половина ночи прошли для него в полубреду. Он,  прежде  слабеющий
от одного только  крика  роженицы,  помогал  принимать  младенца  в  памяти
осталось немногое, но и этого хватит...
   Тиар распоряжалась отрывисто и внятно. Он  менял  какие-то  окровавленные
тряпки, держал какие-то инструменты, куда-то лил  какую-то  воду  несколько
раз ему с трудом удавалось удержаться от обморока. Он прекрасно  помнил  это
чувство, когда  перед  глазами  сгущается  муторная  темнота  и  подгибаются
колени как ему удалось не грохнуться - останется тайной.
   Лица роженицы он не помнил какое-то заурядное, достаточно грязное лицо с
красными от лопнувших  жилок  глазами.  Он  не  понимал,  как  Тиар  удается
говорить с ней так неподдельно ласково и чуть не по-матерински  твердо:  сам
Игар не мог относиться к роженице  иначе,  как  с  брезгливой  жалостью.  Он
боялся и маялся, стискивал зубы и боролся с обмороком, и делал то, что велит
Тиар, и отворачивался при этом, старался не смотреть, закрывать глаза...
   - Полюби его, - уговаривала роженицу Тиар. - Он же чувствует, как ты  его
не хочешь... Такая злоба... За что?! Чем он виноват? Это же...  Полюби,  это
твое, это все, что у тебя есть в мире... Твой дом, твое достояние... Полюби!
   Роженица мычала, и по щекам ее текли слезы. А потом Игар впервые в  жизни
увидел настоящего новорожденного младенца - не в нарядных пеленках,  как  их
показывают на смотринах. Он на секунду замер с открытым ртом  -  существо  в
руках Тиар вопило. Пурпурное, похожее на неопрятного зверька -  и  в  то  же
время несомненно человеческое, с тонкими волосами на макушке, с ресницами на
прикрытых веках, с крохотными, беспорядочно сжимающимися ладонями...
   - Девочка, - сказала Тиар счастливо. - Посмотри, Нита, какая девочка...
   И,  не  смущаясь  страшной  синей  пуповиной,  уродовавшей  новорожденное
существо, она показала  его  матери.  Поднесла  поближе,  что-то  вполголоса
приговаривая, - и Игар замер, увидев,  как  серое  заурядное  лицо  бродяжки
преображается вдруг, становясь почти...
   Он не знал слов. Он вышел, шатаясь в темноте двора, несмотря  на  запрет
хозяина, изнывали от любопытства двое работников и служанка:
   - Ну?!
   Он отодвинул их плечом и пошел прочь к реке...
   - Плохо тебе было? - негромко спросила Тиар, и  в  ее  голосе  он  уловил
непривычную теплоту.
   - Я, наверное, не гожусь в подмастерья, - отозвался он глухо.
   Тиар засмеялась:
   - Некоторые мужья по десять ребятишек у собственной жены  принимают  -  и
ничего...
   Он снова плеснул себе в лицо ледяной водой и ничего не ответил.
   - Я думала, что мне и тебя придется откачивать, - сказала она с усмешкой.
- К счастью, Нита довольно быстро и легко разродилась.
   - Легко?!
   Некоторое время оба молчали.
   - Тиар, - наконец сказал он шепотом. - Я чего-то  не  понимаю.  Почему  в
мире все происходит так... как будто  люди  растут  на  грушах?!  Почему  их
по-прежнему так много, если...  родить  одного  -  хуже  камеры  пыток?  Как
человек... то есть женщина... может обрекать себя на это, еще и радоваться?!
   В темноте он увидел ее глаза. В них отражался отблеск далекого огня -  но
ему показалось, что это загорелись наконец зеленые звездочки.
   - Ты мальчишка, - сказала она непривычно мягко. - Но ты кое в чем прав...
Кто не знает, как жизнь приходит, - тот ничего не знает о жизни, Игар.  Если
бы они... все...  -  она  прерывисто  вздохнула.  -  Мужчины,  гордые  своим
красивым  блестящим  оружием...  если  бы  все  они  знали   эту   цену   не
понаслышке... - она коротко  усмехнулась.  -  Но  это  глупость.  Ничего  не
изменилось бы, Игар.  Ничего,  -  он  увидел,  как  звездочки  в  ее  глазах
дрогнули.
   Ему вспомнилось  селение  Холмищи,  в  просторечии  именуемое  Кровищами.
Жирная трава на поле давней битвы девочка с деревянным украшением  на  шее,
стоящая в проеме низкой двери...
   Ему страшно захотелось помянуть Холмищи и сказать  Тиар,  что  ее  сестра
помнит ее и беспокоится. Ему так сильно и всерьез  захотелось  признаться  в
этом, что он испугался и больно .прикусил язык.
   - Но насчет камеры пыток  -  ты  не  прав,  -  она  вздохнула.  -  Ничего
страшного в этом нет. Все плохое забывается так быстро...  Иначе,  ты  прав,
мир бы вымер. Если бы женщины думали только о своих страданиях...
   - - А ты рожала? - спросил он прежде, чем успел подумать.
   Наступила тишина он обнаружил вдруг,  что  видит  ее  силуэт.  Занимался
рассвет, видны стали очертания мельницы, и дома, и сарая, стоящего  поодаль,
и стены камыша...
   - А я не рожала, - сказала она мягко. - И  не  смущайся,  ты  не  спросил
ничего ужасного. У каждого человека своя судьба...
   - Я действительно помог  тебе  сегодня?  -  спросил  он  после  паузы.  -
Действительно... от меня был толк? Теперь он мог видеть, как она улыбается:
   - Даже удивительно, как тебе это удалось...  Такому  бледному,  на  грани
обморока... Но если бы ты принимал роды дважды в неделю, как я, -  ты  очень
скоро привык бы...
   - Дважды в неделю?!
   - Иначе мир опустеет, Игар.
   Воды не было видно - такой плотный стоял над  рекой  туман.  Зато  берега
просматривались ясно, и во всей красе явилась мельница из маленького окошка
показалось заспанное, помятое лицо служанки.
   - Жалко, что мельница не ветряная, - сказала вдруг Тиар. -  Я  с  детства
обожаю ветряные мельницы... А здесь что - вода в лотках... - она  вздохнула.
- Я думаю, она научится любить этого ребенка. Хоть  и  собиралась  придушить
его сразу после рождения.
   - Да ее саму надо придушить! - возмутился он искренне.
   Тиар опустила ресницы:
   - Не стоит. Не надо так говорить. Ее ведь тоже кто-то  когда-то  в  муках
рожал...
   У дверей сарая гурьбой стояли мельник с женой, работники,  служанка,  две
собаки и пара ребятишек. Все без исключения,  вытянув  шеи,  с  любопытством
заглядывали вовнутрь.
   Спать не пришлось. Игар боялся, что Тиар после тяжелой  работы  потребует
отдыха, - но она сама заговорила о том, чтобы трогаться немедля. Отдохнувшая
Луна резво помахивала хвостом когда взошло солнце и далеко позади  осталась
деревня, Тиар придержала лошадь:
   - Ну вот что, Игар... Солнышко, тепло...  и  очень  ,  хочется  помыться.
Времени займет немного, а... очень ? хочется. Подожди меня здесь,  ладно?  -
Вода же все равно холодная, - сказал он, рас-терянно  глядя  на  реку.  Тиар
засмеялась:
   - Я привычная... Быстро. Раз-два... Подожди.
   Осторожно  ступая,  разводя  в  стороны  камыши,  Тиар  углубилась  в  их
трескучие заросли. Луна нашла себе кустик сочной,  почти  весенней  травы  и
неспешно,  с  удовольствием  его  пощипывала  Игар  сидел  в  двуколке,   и
назойливая мысль, мучившая  его  с  момента  знакомства  с  Тиар,  понемногу
превращалась в манию.
   Он сцепил пальцы. Больно сжал поглядел на  стену  камыша,  на  пустынный
противоположный берег. Исподлобья глянул на Луну - не заподозрила  ли  чего
потом, стиснув зубы, поспешил к камышам, где еще виднелась протоптанная Тиар
неверная тропка.
   Проклятые высохшие стебли все норовили громко  затрещать  -  по  счастью,
здесь же гулял ветер, раскачивал головки, наполовину коричневые,  наполовину
ватно-белые, шелестел широкими листьями Игар пробирался, как вор, осторожно
ставя ноги в топкое месиво. Когда под башмаками внятно  захлюпала  вода,  на
его пути случилось небрежно брошенное на стебли платье.
   Он затаился. Впереди между камышами синела вода  женское  тело  казалось
ослепительно белым в  солнечных  лучах.  Ему  захотелось  зажмуриться.  Тиар
стояла в воде почти по пояс прозрачные капельки скатывались у нее по спине,
и родимое пятно, крохотное и аккуратное, казалось  печаткой  посреди  белого
листа. Маленький темный ромб...
   Он укусил себя за руку. На коже остался  красный  полукруг  от  стиснутых
зубов. Наконец-то. Наконец...
   Тиар с коротким вздохом погрузилась в воду. Что-то счастливо  выкрикнула,
выпрыгнула, разбрасывая брызги высокая прическа на ее  голове  покачнулась,
готовая развалиться, и Тиар  вскинула  руки,  спеша  укротить  распадающиеся
волосы.
   Игар смотрел. Теперь ему казалось, что  этот  маленький  темный  ромб  он
видел и раньше. И не один раз -  некий  привычный,  сам  собой  разумеющийся
значок... Как быстро он освоился со своей удачей.
   По плечам Тиар скатывались прозрачные струйки - не  замечая  холода,  она
прикрыла глаза ладонью. Игар невольно посмотрел  на  противоположный  берег,
куда неотрывно  глядела  она  две  еще  зеленых,  с  редкой  прожелтью  ивы
полоскали свои ветви, как белье. Их тени, опрокинутые корнями вверх,  тускло
отражались в матовом зеркале бегущей воды. Тиар почему-то улыбалась.  Не  то
ивам, не то своим мыслям, которых Игару никогда не постичь.
   Потом она повернулась. Теперь она стояла к нему лицом, и  он  понял,  что
Илаза красивее.
   Непонятно, с чего ему взбрело в голову  сравнивать,  -  однако  он  сразу
определил, что у Илазы грудь выше и круглее, а бедра стройнее.  Благородному
человеку следовало повернуться и тихонько уйти - но Игар смотрел, не в силах
оторвать глаз.
   В движениях Тиар была сейчас особенная ленивая грация, которой он  прежде
не замечая. Казалось, она держит на голове невидимый кувшин - таким  плавным
и в то же время свободным был каждый ее шаг, так  высоко  несла  она  гордую
голову с венцом отливающих медью волос. Солнце  играло  на  мокрой  белой  1
коже, атласной и упругой, как у девочки  Игар  осознал  вдруг,  что  Илаза,
оказавшись с ней рядом, безнадежно померкла бы - в ней не нашлось бы и  доли
этой I зрелой силы и уверенной красоты. И это при  том,  что  локти  у  Тиар
слишком острые, а колени, наоборот, слишком  полные  и  круглые,  будто  две
маленькие луны... Или это, наоборот, красиво?..
   Он спохватился. В какую-то секунду ему показалось, что Тиар заметила его,
заметила сквозь качающиеся стебли камыша обратно он не шел - бежал,  хлюпая
грязью, и потом лихорадочно оттирал башмаки  пучками  седой  осенней  травы.
Лошадь, в поисках зеленых стеблей позволившая себе увезти двуколку прочь  от
дороги, равнодушно прядала ушами.
   Внезапно обессилев, он уселся рядом, прямо на землю. Тиар  выйдет  сейчас
из камыша - и  он  будет  лгать  ей,  что  просто  искал  на  берегу  гнезда
куропатки.
   Он будет тащить ее вперед и лгать, лгать на каждом шагу...
   Тиар  появилась  веселая  и  оживленная,   без   тени   подозрительности.
Прикрикнула на кобылу, велела
   Игару забираться в двуколку он сидел, не двигаясь с места и не  поднимая
головы.
   Ее тень упала к нему на колени  он  видел,  как  подол  платья  касается
травы. Чуть смятый, чуть влажный одол с приставшим стебельком.
   - Ну?
   Он вздохнул. Что, если она все-таки ничего не заметила?! Что  же,  и  его
раскаяние - ложь?
   - Прости, - сказал он, глядя вниз. - Я не хотел, чтобы это  получилось...
так глупо и пошло.
   Тиар переступила с ноги на ногу - край платья колыхнулся.
   - А как ты хотел, чтобы это получилось? Он  поднял  лицо.  Солнце  висело
прямо над ее головой - он  удивился,  потому  что  волосы  ее,  подсвеченные
сзади, казались рыжими. Он видел только медный ореол - но упрямо  смотрел  в
глаза, скрытые от него солнцем:
   - Прости... Ты видишь - я даже не пытаюсь врать...
   - Поедем, - сказала она мягко. - Ты, мне помнится, торопился.

***

   За всю ее жизнь это было самое долгое и самое мучительное ожидание.
   Она прислушивалась к любому шороху - ей мерещился далекий стук копыт. Она
несколько раз за день выбегала на дорогу Большая Фа косилась,  но  молчала.
Девочка ждала, сидя над книжкой и хлопоча  по  хозяйству  за  зиму  в  доме
родилось трое детей, но, даже помогая Большой Фа принимать роды, она  ни  на
секунду не расставалась со своим ожиданием. Ожидание сидело внутри,  плотное
и осязаемое, как стержень.
   Миновала зима, наступила весна Аальмар вернулся, когда деревья стояли  в
цвету, и многие сочли это хорошей приметой.
   Как долго длилось ожидание - а встреча вышла какая-то скомканная девочке
казалось, что она должна найти какие-то особенные слова, - но слов не  было,
и потому она сама себе  казалась  неловкой  и  глупой.  Аальмар,  бледный  и
смертельно усталый, едва мог выдавить  улыбку  спокойствие  и  практичность
Большой Фа пришлись теперь весьма кстати.  Быстро  и  уверенно  приготовлены
были баня,  перина,  отвары  для  восстановления  сил  и  согревающие  кровь
снадобья Большая Фа наблюдала за всем  сама,  и  девочка  странным  образом
чувствовала свою ненужность.
   После бани Аальмар лег в постель. Большая Фа сидела у его  кровати  целый
час, и даже самой пронырливой служанке не  удалось  подслушать,  о  чем  они
говорили. Выйдя из спальни хозяина. Фа с серьезным  лицом  увела  девочку  к
себе.
   Стоя посреди маленькой душной комнатки, девочка осознала вдруг, что нечто
подобное уже было с ней. Первые дни в чужом доме  бесстрастное  лицо  чужой
старухи: "Сколько весен ты помнишь?" - "Шесть... Или семь..."  -  "Зачем  ты
лжешь? На вид тебе не меньше десяти..."
   Она поежилась. За шесть прошедших лет Большая Фа почти  не  изменилась  -
чего не скажешь  о  маленькой  невесте,  которую  привезли  сюда  испуганным
зверьком...
   - Аальмар вернулся, - сообщила Большая  Фа,  будто  бы  подводя  какой-то
большой  и  значительный   итог.   Девочка   почувствовала,   как   сбивчиво
заколотилось сердце, - в этих словах был и второй,  скрытый  смысл.  Аальмар
вернулся. Навечно вернулся со своей войны значит, это  правда.  Он  сдержал
слово, он больше не уедет, вот о чем они говорили так долго с Большой Фа...
   Старуха  осталась  довольна  ее  сообразительностью,  однако  так  и   не
позволила своему лицу смягчиться.
   Момент был слишком серьезен, а потому она сурово свела брови:
   - Ты помнишь день, когда ты впервые сделалась нечиста? Это было два  года
назад, не так ли?
   Девочка потупилась, чувствуя, как уши наливаются красным. В тот  памятный
день она испугалась чуть не до смерти - и побежала со слезами  к  Лиль  та,
посмеиваясь, отвела ее к своей матери, которая и объяснила девочке все,  что
ей следовало знать... Посоветовала радоваться своему новому статусу - и, как
теперь выясняется, поспешила посвятить в ее  тайну  Большую  Фа...  Которая,
впрочем, и без того все обо всех знает.
   Старуха дождалась, пока  она  справится  со  смущением,  и  задала  новый
вопрос не поднимая головы, девочка кивнула. Да, с тех пор  это  повторяется
регулярно, каждый месяц...
   - Раздевайся, - скомандовала старуха. Все  это  уже  было  однажды  -  но
тогда, снимая одежду, она не чувствовала стыда. Тогда ее тело было  тощим  и
плоским, как у мальчика, и без единого волоска - но с тех пор  прошло  шесть
лет, и Лиль, ее ровесница, уже замужем...
   Сцепив зубы,  она  терпела  прикосновения  сухих  холодных  рук.  Старуха
изучила ее сверху донизу, и, довольная осмотром, благожелательно кивнула:
   - Ты вполне созрела. Право же, я даже не ожидала от тебя таких форм... Ты
готова стать женой уже сегодня. Самый строгий закон не упрекнет  Аальмара  в
поспешности... Одевайся.
   Помертвевшими пальцами затягивая шнуровку, девочка смотрела, как в темном
углу за камином деловито снует паучок.
   Она почему-то не может обрадоваться. Наверное, виной  тому  боязнь  всего
нового какое новое осознание: она не девочка...  Она  девушка,  теперь  уже
совершенно определенно... И она обязательно обрадуется завтра  утром,  когда
встанет солнце, когда Аальмар отд