рощицы прямо  перед  мордой  удивленной
Луны дорогу перебежал заяц. Если не знаешь, что  говорить,  то  лучше  всего
напустить туману.
   Тиар молчала. Она умела очень выразительно молчать - в карих глазах  чуть
заметно мерцали зеленые звездочки. Человеку, который  на  "ты"  с  жизнью  и
смертью, лучше не досаждать такой примитивной ложью.
   Игар с удовольствием дал бы себе оплеуху - если  бы  мог.  Он  напряженно
ждал от Тиар нового вопроса или укора - но женщина молчала,  подставив  лицо
ветру.

***

   Ночь провели под открытым  небом,  потому  что  гостиницы  по  дороге  не
случилось. К счастью, ночь была сухой и ясной Тиар,  улыбнувшись,  заявила,
что ей ночевка под открытым небом не в диковинку и не в тягость. В багаже  у
нее оказалась пара теплых одеял - одно из  них  она,  несмотря  на  протест,
всучила Игару. Высыпали звезды - Хота  висела  над  самым  горизонтом,  Игар
смотрел на нее до боли в глазах и шепотом умолял не спешить. Он идет, он уже
идет пусть Илаза, которая тоже сейчас смотрит на уходящую звезду, не падает
духом...
   Он лежал на охапке сена, и колесо двуколки высилось над ним, будто черный
горбатый мост. Неподалеку пофыркивала Луна  -  белые  бока  ее  светились  в
темноте сообразно имени. Тиар ровно дышала, привычно устроившись на сиденье,
и Игар вдруг спросил себя: а зачем ей эта мучительная бродячая жизнь? Почему
ей не осесть где-нибудь, ведь хорошая повитуха  всегда  будет  обеспечена  и
уважаема? Неужели только обычная зависть товарок-повитух, строящих  козни  и
распускающих гадкие слухи, гонит ее от селения к селению?..
   Он закрыл глаза: теперь неважно. Кто такая Тиар, и почему она  скитается,
и почему она одинока, и чем она досадила скруту - не ему, Игару, отвечать на
эти вопросы. Теперь следует думать об Илазе...
   Заветное имя, прежде заставлявшее Игарово  сердце  сладко  сжиматься,  на
этот раз оставило его равнодушным. Наверное, от усталости.
   Они снова тронулись в путь на рассвете, и очень скоро Игар обнаружил, что
между ним и его спутницей стоит плотная стена лжи.
   Все это было. Все это уже было однажды  -  только  вместо  двуколки  была
наемная повозка, а его спутница... была шлюхой из портового дома терпимости.
И он тоже лгал, невыносимо, ежесекундно - про дом с пятью ступеньками... Про
участок земли, который можно продать  и  купить  молочное  стадо,  и  делать
сыр...
   Та была шлюха и лгунья, и она врала в ответ - но Игар помнит,  что  тогда
его обман был ему в тягость. Как же,  вез  человека  на  лютую  смерть...  А
теперь рядом с ним сидит  женщина,  в  сравнении  с  которой  тот  "человек"
кажется просто морской  свинкой.  И  что?  Почему  он,  Игар,  не  чувствует
раскаяния, только страх ошибиться, выдать себя, не довести до  конца  своего
дела?..
   Помня о вчерашнем конфузе, он на этот раз помалкивал - Тиар и  не  думала
заговаривать с ним и тем самым разрядить напряжение. Она по-прежнему правила
своей Луной, вернее, позволяла Луне бежать, как  бежится  Игар  всей  кожей
чувствовал ее молчаливое ожидание. Он канатоходец на канате вранья,  и  путь
его готов был прерваться у самого начала.
   Наконец, он не выдержал.
   - Я врал вчера, - сообщил он, глядя в сторону.
   - Я знаю, - спокойно отозвалась Тиар. Игар облизнул обветрившиеся губы:
   - Я... Илаза не сестра мне. Она мне жена, и мы сочетались на Алтаре.
   Тиар  медленно  повернула  голову  зеленые  звездочки  в  карих   глазах
разгорелись ярче:
   - Значит, она ждет... твоего ребенка? Игар кивнул, не поднимая глаз.
   - А... почему ты не рядом с  ней?  Почему  ты  оставил  ее  и  уехал  так
далеко?
   В голосе ее скользнул ледок Игар втянул голову в плечи:
   - Я... К родичам своим ездил. Отец-то... не терпит, когда  кто-то  против
воли. Я думал, раз Алтарь сочетал, то  они  нас  с  женой  примут...  А  они
говорят - где сочетал, там и живите...
   Он перевел дух. Тиар глядела, и он со страхом понял  вдруг,  что  обычной
доброжелательности, живущей в ее глазах даже перед  лицом  откровенной  лжи,
теперь как не бывало:
   - А зачем ты придумал сестру?
   Он хотел стать на колени - но в двуколке это было совершенно  невозможно,
и он ограничился тем, что крепко прижал обе руки к сердцу:
   - Простите... Я хочу, чтобы Илаза благополучно  разродилась...  Я  больше
жизни этого хочу, ну простите меня, я думал, что вы просто так не поедете...
   - "Думал, думал", - пробормотала она, отворачиваясь.  -  Значит,  она  не
живет в шалаше посреди  леса?  Не  мается  в  одиночестве?  О  чем  ты  еще,
интересно, "думал"?
   - Я расскажу все... - начал Игар, но в этот  момент  впереди  на  дороге,
далеко, у самого горизонта, показались шесть всадников.
   Его бросило в пот. Рубаха моментально прилипла к спине  -  хоть  всадники
могли быть кем угодно: путешественниками, гонцами, коневодами...
   Тиар посмотрела вопросительно. Взглянула вперед  -  Луна  упрямо  трусила
вперед, всадники двигались куда быстрее, вот уже слышен топот копыт...
   Тиар натянула вожжи. Перевела  на  Игара  серьезные,  карие  безо  всякой
прозелени глаза:
   - Найди, пожалуйста, в багаже сверток с сыром. Я его положила наверху, но
он, наверное, провалился на дно...
   Разыскивать что-либо  в  багаже  куда  сподручнее  было  ей  самой  -  не
спрашивая себя, зачем посреди дороги Тиар  понадобился  сыр,  Игар  послушно
встал коленями на скамью и,  перевесившись  через  спинку,  открыл  багажный
сундук.
   Топот копыт приблизился конечно же, предчувствия его не обманули.
   Стражники окружили двуколку старший вежливо  поприветствовал  Тиар,  она
ответила по своему обыкновению доброжелательно и спокойно, а Игар погрузился
в сундук до половины, спрятав бледное лицо и от души надеясь, что острый зад
в потертых штанах не выдаст его волнения.
   - Я повитуха, - сообщила тем временем Тиар. - Меня вызвали к роженице,  а
парень показывает дорогу... Нашел?
   Рука Игара нащупала в темных недрах влажную тряпицу с сыром.
   - Не нашел, - отозвался он приглушенно. - Глубоко завалился, пес...
   - У меня есть особая грамота, выданная магистратом города  Ррок,  о  том,
что я имею право свободно  заниматься  своим  ремеслом  во  всех  городах  и
селениях провинции... Господам предъявить?
   - В этом нет необходимости. В  темноте  багажного  сундука  Игар  стиснул
сверток с сыром, да так, что его пальцы продавились вовнутрь.
   - В этом нет необходимости, госпожа... Счастливой дороги.
   Заржала чья-то лошадь, радостно отозвалась Луна. Топот  копыт  отдалился
сжимая несчастный сыр, Игар выпрямился. От его бледности не осталось и следа
- кровь прилила к голове, придавая лицу оттенок свеклы.
   - Но-о, - сказала Тиар Луне. Лошадь тряхнула головой и тронулась с места.
   Навстречу тянулись сжатые поля, обсиженные воронами вдоль обочины стояли
березы, ветвистые и низкорослые, и Игар мрачно подумал, что  они  похожи  на
тощих пестрых собак.
   Тиар молчала. Игар осторожно развернул сверток, отломил  кусочек  сыра  и
нерешительно протянул ей - она будто не  заметила  Игар  вздохнул  и  сунул
ломтик себе в рот.
   - Меня разыскивают, - сообщил он, с трудом прожевывая сыр и  не  чувствуя
его вкуса. - За мою голову обещают двести семьдесят золотых монет.
   Тиар прищурилась, не отрывая взгляда от дороги
   Игар набрал полную грудь воздуха и рассказал ей об  Илазиной  матушке,  о
самоубийстве сестры Ады, о побеге влюбленных, о ярости княгини  и  ее  жажде
мести - он говорил вдохновенно, и  даже  худая  девушка,  та,  что  жила  на
кладбище и зарабатывала умением  чувствовать  ложь,  засвидетельствовала  бы
сейчас его полную искренность.
   Тиар склонила голову к плечу и впервые  за  весь  день  посмотрела  Игару
прямо в глаза он зажал в кулаке свой храмовый знак  и  поклялся  Птицей.  А
заодно и признался в побеге из Гнезда зрачки Тиар чуть расширились:
   - Ну ты и... крученый. Зачем было врать-то?..
   Он потупился. Столь знакомое слово в ее устах было ему неприятно.

***

   Илазе мерещился запах дыма.
   Этим  летом  обычной  засухи  не  случилось,  но  зато  за  первый  месяц
наступившей осени не выпало ни единого дождя. Солнце  пригревало,  не  желая
слушаться ни календаря, ни здравого смысла, -  а  последние  несколько  дней
свирепствовал еще и ветер, да такой, что  листва  ложилась  на  землю,  едва
успев поблекнуть. Ветер затихал на закате и на  рассвете  просыпался  вновь.
Теплый ветер, горячий ветер, лес волнуется и  стонет,  трухлявые  стволы  не
выдерживают и ложатся, подминая новые, еще не успевшие войти в силу...
   Выдержка и настойчивость. Чтобы воспитать у Илазы эти качества, ее мать в
свое время потратила немало усилий.
   Получив удар, стисни зубы. Упав, поднимайся и иди  дальше  позаботься  о
себе сама, потому что больше никто на свете...
   Она  всхлипнула.  Мать  знала,  что  делала.  Мать...  Горка  сухого  мха
достигала уже Илазиных коленей. Этот мох горит, как солома, но для этого его
должно быть много... Горка тщательно  отобранных  сухих  веток.  Топливо  на
костер, материал  для  растопки,  эти  веточки  быстро  прогорают,  если  не
подбросить огню пищи посерьезнее...
   А там, впереди, поскрипывает на ветру сухостой. Несколько  высохших,  как
мумии, елок со сгустками старой  смолы  на  стволах.  Голая,  по  непонятной
причине умершая ольха, жиденький орешник, а надо всем этим - огромная сосна,
живая и зеленая, и в темной кроне ее скрут сегодня сожрал куницу...
   Когда-то Илаза слыхала, что огонь, дорвавшись до леса, не знает ни  меры,
ни пощады. Что стена его наступает со скоростью несущейся  лошади,  поглощая
все живое и оставляя после себя голые обгоревшие стволы...
   А нанесенное Илазе оскорбление знает ли меру?
   Знает ли пощаду?  И  не  страшнее  ли  подобное  унижение  десятка  самых
страшных и неотвратимых смертей?..
   Мох поймал предложенную  ему  искру,  проглотил  с  жадностью  и  тут  же
занялся, позволяя ветру унести прочь белую струйку дыма.
   Илаза  тупо  смотрела,  как  оживают,  с  треском  проклевываются,  алчно
трепещут нарождающиеся языки. Столько сил ушло на то, чтобы собрать эти кучи
топлива... А вот теперь они зацветают желтым, а она  стоит  и  смотрит,  без
радости и без страха. Гори...
   Ветер рванул что есть силы, подхватил огонь и неожиданно рассеял  все  ее
сомнения. Выхватив ветку из уже пылающего  костра,  Илаза  кинулась  дальше,
туда, где тяжким трудом собраны были груды сухого  мха  и  смолистых  еловых
веток. Гори... Пусть этого леса не будет.
   Мох вспыхивал, как пакля.
   Пламя, разносимое ветром, как-то очень  быстро  добралось  до  первой  из
сухих елей  Илаза  отшатнулась,  таким  жаром  ударило  вдруг  ей  в  лицо.
Простенькая мысль о том, что она сама сгорит, и очень  быстро  -  эта  мысль
только сейчас обрела для нее какой-то смысл.
   Она не испугалась. В этот момент ей казалось, что она вообще не  способна
испытывать ни боли, ни страха.
   Пусть этого леса не будет.  Она  -  лекарь,  милосердный  и  беспощадный,
каленым инструментом выжигающий с лица земли эту  язву.  Пусть  обугливаются
проклятые сети. Пусть поджарится отвратительный скрут пусть те,  кто  потом
придет на пепелище, вспомнят ее добром...
   Или пусть  не  вспоминают!  Гори!..  Она  металась,  разбрасывая  горящие
головни, распираемая жестокой радостью уничтожения,  будто  де-ва-пламяница,
которая, как говорят,  бесчинствует  на  пожарах.  А  потом  превращается  в
уголек... Пусть...
   Потом ей прямо в  лицо  ударил  сгусток  дыма  -  ее  легкие  заполнились
удушающей клубящейся массой. Не  в  силах  ни  вдохнуть,  ни  выдохнуть,  ни
закричать, ни утереть хлынувших едких слез, она увидела наверху  все  то  же
голубое небо со все тем же обязательным белым облачком,  а  на  фоне  его  -
горящая верхушка сосны, паутина,  объятая  пламенем,  волны  пламени,  волны
дыма, горит, проклятый, горит...
   Только теперь решив спасаться, она повернулась и побежала - - прочь,  как
она думала, от гигантского костра, в который превратился по ее милости лес.
   Не  то  ветер  поменял  направление.  Не  то   сама   Илаза,   потерявшая
представление о сторонах света, забрела в самое логово пожарища - но  теперь
огонь преградил ей дорогу. Она повернула - огонь преградил еще раз.  И  еще.
Огонь был всюду, Илаза была в центре огненного кольца...
   И, едва осознав это, она сразу же поняла, как жестоко ошибалась, возомнив
себя нечувствительной к боли.
   Она  закричала.  Новый  сгусток  дыма  зажал  ей  рот,  и,  дергаясь   от
невыносимого жжения, она пожелала скорее умереть.
   Голубое небо сделалось грязно-серым, подернутым дымной  пеленой.  Оттуда,
из пелены, явились вдруг тусклые, белесые,  как  бы  сами  по  себе  живущие
глаза, и в них, ледяных шариках, отражалось пламя.
   Илаза успела подумать, что существо, встречающее  ее  в  загробном  мире,
слишком ужасно,  чтобы  быть  Птицей.  Вероятно,  это  Каратель,  живущий  в
преисподней, наказывающий за грехи...
   По счастью, сознание скоро ее оставило.
   - ...и ты снова согласишься принять от  меня  помощь?  Может  быть,  твоя
ненависть помешает тебе, и ты гордо откажешься? Нет?..
   Вселенский пожар завершился большой черной проплешиной  в  зеленой  шкуре
огромного леса. Пролетающим в небе птицам  это  видится,  как  продолговатая
черная метка, короткая траурная ленточка, и там, в облаках, не слышен  запах
гари, которым смердят теперь и трава, и ручей...
   Илазина героическая смерть обернулась красной  растрескавшейся  кожей  на
щеках, воспаленными глазами и обожженным локтем. Лучше бы она в  самом  деле
умерла, потому что боль от ожога оказалась просто непереносимой.
   - Ты не откажешься, Илаза? Нет? Может быть, ты  слишком  оскорблена  тем,
что именно я тебя спас?
   Она молчала. Пусть он не  догадается,  что  она  плачет  -  слезы  из-под
опухших век и без того бегут, не переставая,  ресницы  слиплись  сосульками,
она боится открывать глаза, но в темноте терпеть еще тяжелее...

   Прикосновение к ее плечу.  Не  сопротивляясь,  она  все  же  инстинктивно
напряглась боль от укола показалась ей едва ли не сладостной.
   Она молчала, стараясь дышать как можно глубже и  ровнее.  Жжение  и  боль
уходили не сразу, давая ей возможность насладиться  каждой  секундой  своего
освобождения.
   Она  разлепила  ресницы.  Темное  тело,  нависавшее  над  ней,   привычно
отпрянуло в тень она всхлипнула . и зажмурилась снова.
   - Зачем мне груз еще и твоей ненависти? - раздумчиво сказали  у  нее  над
головой. - Зачем я собираю ненависть, будто сборщик податей? Разве мне  мало
той тяжести, которая уже есть?
   Кажется, в голосе из  ветвей  скользнула  неподдельная  горечь.  Впрочем,
Илазе было все равно.
   - Я все равно убью тебя, - выдохнула она сквозь растрескавшиеся губы.
   - Хорошо, - отозвался он, чуть погодя. - Только сперва давай залечим твой
ожог... Потому что кто тогда будет спасать тебя от боли?
   - Я убью тебя...
   - Звезда Хота низко. Я мог быть с тобой  добрее,  но  мог  быть  и  более
жестоким... А теперь звезда слишком низко, Илаза, и не держи  на  меня  зла,
потому что скоро...
   Его сдавленный голос делался все тише и тише, пока, наконец, и  вовсе  не
сошел на нет.
   Вечер пах дымом. В розовом вечернем небе  тянулся,  размеренно  взмахивая
крыльями, птичий клин, похожий на наконечник копья.

***

   На распутье оказалось, что Тиар знает дороги куда лучше  Игара  она  без
запинки перечисляла селения, через которые лежит путь  к  большому  лесу,  и
норовила повернуть направо, хотя Игар уверен был, что  ехать  нужно  налево.
Прохожий крестьянин разрешил их спор - конечно, в пользу Тиар Луна, которую
процесс выбора порядком утомил, бодро  потрусила  вперед.  Игар  всю  дорогу
угрюмо молчал - ему казалось, что его обозвали дураком.
   В обед остановились  в  селении  Речка  единственная  его  улица  лентой
тянулась вдоль берега узкой речушки, а на другом берегу, заливном, живописно
пестрели боками черно-белые ухоженные коровы. Постоялый двор окнами  выходил
на воду - по темной глади ее печально плыли желтые листья.
   Обедали за счет Тиар - Игар сгорал от стыда и клялся, что по прибытии  на
место возместит все убытки.  Тиар  слушала  его  вполуха  вся  прислуга,  в
особенности женская ее половина,  обращалась  к  ней  тепло  и  почтительно.
Нашлась даже какая-то старая знакомая, с  гордостью  предъявившая  сопливого
мальчишку лет пяти, которому Тиар в свое время помогла  появиться  на  свет
Игару мальчишка показался исключительно противным, капризным и сонным  -  но
Тиар неподдельно обрадовалась, обняла малыша и подарила ему пряник.
   Потом  кто-то  из  служанок  долго  о  чем-то  нашептывал  Тиар  на  ухо
посерьезнев, она несколько раз кивнула. Призвала девчонку, мывшую  во  дворе
посуду, дала ей мелкую монетку и велела сбегать на мельницу и  спросить,  не
нужна ли повитуха.
   Девчонка  бегала  долго  и,  вернувшись,  едва  могла  отдышаться   Игар
заключил, что эта самая мельница не так-то уж и близко. Облизнув  пересохшие
от беготни губы, девчонка бодро доложила:
   - Велели передать, что повитухи не надобно. Во-первых, платить  никто  не
станет, потому как эта при-блуда нищая.  Во-вторых,  она  еще,  наверное,  и
паршивая - хозяин ее выпер в сарай, на сено, и не надо было, говорит, вообще
пускать. А теперь, говорит, вот доброту проявил - расплачивайся, и на  улицу
не выкинешь, потому как она уже рожать взялась...
   Тиар подняла голову:
   - Рожать? Когда? Девчонка пожала плечами:
   - Не знаю... Стонет в сарае, а давно ли - я не спросила...
   Тиар кивнула и поднялась:
   - Спасибо... Игар, поедем.
   - Куда? - спросил он беспомощно. - Мы же... Торопимся же...
   Тиар так на него взглянула, что он прикусил язык.
   Луна, еще только приступившая к своему обеду, возмутилась. Тиар  хлопнула
ее по крупу и что-то сердито сказала на ухо - понурившись, лошадь взялась за
привычную работу.  Игар  лихорадочно  пытался  сообразить,  чем  грозит  эта
неожиданная проволочка, - а Тиар уже разворачивала Луну хвостом  к  цели  их
путешествия.
   Мельница стояла на отшибе - там, где  кончалась  единственная  в  селении
улица. Чтобы добраться до нее, пришлось вернуться  назад  почти  на  полчаса
пути
   Игар изо всех сил старался скрыть раздражение. Если по дороге они  станут
выискивать всех возможных рожениц, то до цели доберутся лишь к весне...
   Он хотел сказать об  этом  Тиар  -  но  вовремя  удержался.  Хватило  ума
сообразить, что упреками дела не поправить, а вот напортить - можно...
   Мельник удивился. Он ведь ясно сказал посланной девчонке, что повитухи не
надо - платить-то кто будет?
   Тиар выслушала его и кивнула
   - Я поняла. Где?..
   - Она паршивая! - воскликнул удивленный мельник. - Точно  паршивая,  я  и
коросту на ней видел... На одну ночку пустил в сарай, пожалел  беднягу  -  а
она, глядь, рожать здесь собралась!
   - Неслыханная наглость, - серьезно подтвердила Тиар. - Позвольте  все  же
взглянуть на этот ваш сарай.
   Мельник выпучил глаза:
   - Да что вы, с ней, приблудной и паршивой, за бесплатно возиться будете?!
Тиар терпеливо вздохнула:
   - Что ж... Я ведь не учу вас, как вам молоть муку, а вы  не  учите  меня,
как... Ну, в общем, ничему вы меня не научите. Где?
   Жена мельника, четверо работников  и  служанка  с  интересом  глазели  на
странную повитуху. Игар не знал, куда  себя  девать  ему  хотелось  догнать
Тиар, рвануть за плечо и дать пощечину: время идет! Каждая секунда  нелепого
разговора, каждая минута, проведенная с приблудной роженицей,  могут  стоить
потом Илазиной жизни...
   Тиар уже шла к сараю, ведомая служанкой и  парой  собак.  Сарай  оказался
добротным строением на отшибе, и внутри его было, наПгарово  счастье,  тихо.
Он слишком хорошо помнил, как орала Тири, и не желал слышать этого еще раз.
   - А ты кто?  -  спросил  его  один  из  работников,  плечистый  парень  с
красивыми глуповатыми глазами. - При ей?
   - При ей, - отозвался Игар обр