т, она ждет его, ждет...
   Закрыв глаза, она сквозь  веки  видела  красный  солнечный  свет.  Нельзя
дрожать и покрываться пупырышками, как голая девка, которую выгнали из бани.
Ее тело молодо и красиво - в ее силах сделать его еще и жадным. Пусть  через
боль, через усилие - надо, надо...
   Она попыталась вспомнить ту ночь на Алтаре - но вместо  вожделения  снова
пришел озноб. Что поделать, если  в  собственной  памяти  ей  не  почерпнуть
нужных красок и образов, то  придется  притворяться,  придется  вспомнить  и
дешевые  картинки,  и  слышанные  где-то  рассказы,  и   рыжую   веснушчатую
горничную, которая Даже пыль вытирала, зазывно виляя бедрами...
   Она и понятия не имела о том, что может быть дальше. Насколько  похотливы
скруты? Или, вернее, насколько скрут сохраняет качества мужчины, которым  он
был когда-то? Как там говорил этот бедный рыцарь... "Скрут - это чудовище, в
которое превращается человек... жертва предательства..."
   Она не вдумывалась в смысл этих слов. Для нее они сейчас  значили  только
одно - скрут был человеком, мужчиной, а значит...
   "Погоди-погоди, - одернула она себя. - Жертва предательства...  А  предал
его кто, как не Тиар?! Предательство - то же самое, что измена, она изменила
ему... Иначе быть  не  может,  как  иначе  женщина  может  предать  мужчину?
Значит..."
   Она почувствовала чужое присутствие, и мысли ее, и без того несущиеся  по
неровной узенькой дорожке, полностью потеряли всякий порядок. Не  рассудком,
а одним только инстинктом она поняла, что подобие  стыдливости  сейчас  куда
уместнее полного бесстыдства, а потому вскочила,  будто  бы  в  смятении,  и
поспешно спряталась в ветвях реденького невысокого кустарника.
   Тот,  что  скрывался  в  кронах,  не  спешил  уходить.  Содрогаясь,   она
поздравила себя с первой победой - если бы скрута решительно не интересовали
нагие женщины,  он  попросту  потихоньку  убрался  бы,  даже  не  вступая  в
разговор...
   Минуты шли и шли, ветки кустарника царапали  Илазе  бока,  ноги  и  спина
затекли от неудобной скрюченной позы, а невидимый наблюдатель не уходил и не
подавал голоса. "Онемел от вожделения", - мрачно подумала Илаза  и  решилась
заговорит первой:
   - Я... я знаю, что вы здесь.
   Молчание. Илаза лихорадочно пыталась сообразить, что делать дальше мышцы
ног болели  совсем  уж  невыносимо,  она  набрала  полную  грудь  воздуха  и
выпрямилась, раздвигая кустарник молодой, дерзкой, высокой грудью:
   - Я... я теперь знаю. Я знаю, что сделала с вами Тиар.
   Вздох - или ей  послышалось?  Дышат  ли  пауки  вообще?  У  них  же  нету
легких...
   - Непристойно подглядывать и молчать, - сказала Илаза шепотом.
   Сухой короткий смешок:
   - А зазывать  и  молчать  -  пристойно?  От  обиды  у  нее  на  мгновение
перехватило дыхание.
   Она княжна... Она сочеталась со своим мужем на Алтаре...
   Воспоминание о брачной ночи  в  эту  секунду  оказалось  неприятным.  Она
стиснула зубы, удерживая на лице чуть наивную благожелательную улыбку, - она
не поняла оскорбления, она слишком невинна, чтобы понять такую гадость...
   Через это надо перешагнуть. Через гадость - тоже. У нее есть шанс, потому
что теперь скрут ведет себя, как мужчина.
   ...Как это все-таки  может  произойти?  Ей  придется  зажмуривать  глаза,
затыкать уши и нос? А может быть, от его любовных утех она попросту умрет, и
эта смерть будет даже отвратительнее, чем та, предопределенная, которой  она
таким образом стремится избежать...
   Сделав первый шаг, не останавливайся. Так учила ее мать...
   Медленно, неторопливо, тщательно  следя  за  осанкой,  она  выбралась  из
кустарника на открытое место. Волосы, упавшие на плечи,  назойливо  щекотали
кожу, но Илаза знала, что с распущенными  волосами  любая  женщина  выглядит
привлекательнее.
   Она встала на плоском  камне,  как  на  подмостках.  Ледяным  ногам  было
приятно чувствовать сохраненное камнем тепло все ее свежевыстиранные тряпки
трепетали на ветвях, как вымпелы.
   - Я знаю больше, чем вы думаете, - сказала она, стараясь, чтобы голос  не
дрожал. - Я  обо  многом  догадалась  сама.  Вы  сами  себя  поймали  в  эти
ваши...сети. Потому что месть одной женщине не может быть смыслом жизни.  На
свете полным-полно женщин. И очень красивых... И  вы  отомстите  своей  Тиар
куда больше, если... - Илазу вдруг осенило, и она заговорила скороговоркой:
   - А хотите, я приведу вам... если не Тиар, то...  кого  хотите.  Найду  и
приведу. Десяток невинных девиц... Моя мать легко сможет это  устроить.  Моя
мать и Тиар сможет найти, у моей матери  куда  больше  возможностей,  чем  у
одного бедного глупого Игара... Да, моя мать найдет вам  Тиар,  но...  стоит
ли?
   Она улыбнулась. Улыбка далась ей с трудом - но и получилась на  славу,  в
меру кокетливая, в меру смущенная, в меру зовущая...
   Движение в ветвях. Колыхание серой паутины  Илаза  увидела,  как  липкое
полотнище разворачивается у нее над головой, и невольно присела, ужаснувшись
мысли об ЭТОМ, происходящем в ритмично подрагивающих сетях...
   Полотнище паутины исчезло.  Над  ее  головой  снова  было  голубое  небо
облегчение оказалось сильнее разочарования. Она  еле  удержалась,  чтобы  не
выказать его. Едва сумела стереть с лица страх бесстыдно провела ладонью по
собственному крутому заду:
   - Я... не знаю, что такое настоящая мужская сила. Игар,  сами  понимаете,
все же сопляк...
   Игар-то тут при чем, сказала  ей  совесть.  Постыдилась  бы  трепать  имя
человека, который, возможно, погиб, пытаясь тебя спасти...
   Илаза осеклась в паутине молчали. Знать бы, что у него на уме. Если бы у
него было лицо, если бы видеть выражение его глаз... Илазе случалось  ловить
на себе масленые взгляды стражников. Брошенные  исподтишка,  в  уверенности,
что она не заметит те похотливые глазки казались  ей  маленькими  кусочками
сала, встроенными под надбровные дуги. Знать бы, что скрут способен испытать
что-либо  подобное...  Разве  она  не  женщина?!  Разве  она  не  уверена  в
собственной привлекательности, разве ее нагое тело - не прекрасно?!
   - Повернись-ка, - медленно сказали из ветвей.
   Будто читая ее мысли...
   Она стояла, удерживая на  лице  улыбку.  Рука,  теперь  уже  механически,
поглаживала и поглаживала крутое бедро.
   - Повернись, говорю... Я хочу разглядеть как следует, что  же  мне  такое
предлагают...
   Она из последних сил закусила губу. Вся кровь  бросилась  ей  в  лицо,  а
улыбка превратилась в оскал. Мерзавец, чудовище, тварь...
   Но жить-то она хочет?!
   Медленно, будто ступая по битому стеклу, она повернулась на своем  камне.
Круг, второй, третий... Как заводной волчок...
   - Хватит... Тебе, наверное, говорили, что твои тощие ноги красивы?
   Подобно бойцу осаждающей армии, который, уже ослепленный кипящей смолой и
утыканный стрелами,  все  же  продолжает  свой  безнадежный  приступ,  Илаза
выдавила игривую ухмылку.
   - И ты считаешь, что сиськи, торчащие в небо, делают тебя  желанной?  Что
твой  тугой  зад  способен  закрыть  собой  вселенную?  Что   ты   настолько
совершенна, что можешь торговать собой  и  даже  запрашивать  столь  высокую
цену? Ты вправду так считаешь?
   Еще несколько секунд Илаза стояла, невыносимо прямая, будто сосна.  Потом
воля ее сломалась, и ноги подломились,  как  спички.  Ее  унижение  достигло
высшей точки, когда, рыдая, она повалилась на землю и зашлась слезами  тот,
что сидел в ветвях, упивался  ее  поражением  недолго  и  без  удовольствия.
Обозначив свой уход резким треском переломленного сучка,  он  растаял  среди
живописных желтеющих крон.

Глава двенадцатая

   Ее комната оказалась тесной, сыроватой, без  особого  уюта  в  маленьком
камине остывала зола. Он сидел на трехногом табурете и видел себя как бы  со
стороны - смущенный,  очень  напряженный  и  очень  искренний  юноша  против
доброжелательной, но достаточно строгой  женщины.  Она  казалась  неизмеримо
взрослее краснеющего, ерзающего на своем табурете парнишки, - но тот другой,
холодный и расчетливый
   Игар, который наблюдал за ними обоими, был ей ровесником.
   Он  говорил  горячо  и  умоляюще.  Он  начинал  издалека,  не  зная,  как
подступиться к своей просьбе: в семье он старший сын, а всего ребятишек было
пятеро, да трое  умерли  в  один  год  от  какой-то  заразы,  осталась  одна
сестра... Сестра согрешила по глупости, а в родном селении  ох  как  с  этим
строго ухажер ее, пакостник, сбежал, осталась девка с пузом, а ей-то  всего
пятнадцать. Мать ее била-била, да дурное семя ведь не  выбьешь  от  соседей
сестру спрятали, потому как, если кто прознает, то позор на всю семью ляжет,
и за него, Игара, ни одна порядочная девушка не  пойдет...  Спрятали  глупую
девку в шалаше среди леса, там и живет с глухонемой старухой, да только мать
боится сильно - как бы девка,  рожая,  не  померла...  Она,  дура,  мухоморы
какие-то жрала, чтобы со стыда погибнуть - так вот теперь ей хуже и хуже,  а
через неделю рожать...
   В этом месте рассказ его был прерван. Повитуха  по  имени  Тиар  сдвинула
брови:
   - Через неделю? Игар замялся:
   - Вроде... как бы... она по глупости и посчитать не может, когда...
   Тиар смотрела внимательно и бесстрастно - Игар не  мог  понять,  как  она
относится к печальной истории с дурой сестрой. Верит  или  нет,  сочувствует
или равнодушна...
   - Так вот, - он провел пальцем по рассохшейся столешнице старого круглого
стола. - Рожать ей... а она девчонка, да еще хворая... Хоть дура, да сестра,
и хорошая девка, и мать ее страх как любит... А если нашу, тамошнюю повитуху
позвать, - так раззвонит по всей округе, и не скроешь ничего... А... госпожа
так искусна в... - он запнулся, подбирая слово, но так и не подобрал. - А...
Мать ничего не пожалеет, не поскупится... А главное, - он  поднял  умоляющие
глаза, - жалко ведь девчонку, помереть может... Госпожа,  сделайте  милость,
поедемте со мной, село называется Подбрюшье, а рядом лес...
   Тиар  молчала.  Игар  окинул  свою  жалобную  историю  беглым   мысленным
взглядом, оглядел, как  горшок  на  гончарном  круге.  Где  оплошность?  Где
трещинка? Или он ошибся в повитухе Тиар и  она  не  откликнется  сейчас,  не
поспешит на помощь, как поспешила ночью к Тири?..
   Женщина медленно склонила голову к плечу. В солнечном луче,  падавшем  из
окна, волосы ее  заблестели,  как  медный  колокол  Игар  невольно  подался
вперед,  стараясь  рассмотреть  глаза.  Карие,  темно-медовые   с   зелеными
звездочками около зрачков он подавил мучительное желание посмотреть  на  ее
лопатку, и, чтобы придать себе уверенности,  проговорил  внятно,  не  отводя
взгляда:
   - Госпожа Тиар...
   Она подняла брови, ожидая вопроса.
   Он повторил, упиваясь ее именем, как музыкой:
   - Госпожа Ти-ар...
   - Что? - спросила она удивленно, и он несколько секунд успокаивал  бешено
бьющееся сердце.
   В окне черной точкой билась полоумная осенняя муха.
   - Поедемте со мной, - проговорил Игар шепотом. - Пожалуйста.
   Она чуть заметно усмехнулась:
   - Добираться-то сколько? До твоей преступницы? Он судорожно сглотнул:
   - Если нанять повозку... А мы обязательно наймем...  То  как  раз  неделя
пути и будет.
   Она откинулась на спинку скрипучего гостиничного стула:
   - Неделя... Ты знаешь, как эти девчонки вечно  путаются  в  сроках?  Что,
если твоей сестренке не через  неделю  рожать,  а,  вполне  возможно,  через
месяц?  А  я  уже  с  одной  женщиной  договорилась  поблизости,  у  нее  не
сегодня-завтра схватки начнутся, что мне, бросить ее?.. И еще одна, отец  ее
приезжал, из этого хуторка, как он  там  называется...  Давай  уж,  если  ты
действительно так в меня веришь, - деньков через пять или десять.
   - Нельзя, - сказал он быстро,  чувствуя,  как  слева  в  груди  сжимается
холодный камень. - Ну нельзя же. Здесь в  округе  полным-полно  повитух,  та
старуха, к  примеру...  Если  взрослая  женщина  рожает,  замужняя,  это  же
другое... Ее же все любят, все вокруг нее... А там девчонка, и она  одна,  и
ей страшно...
   Он вдруг вообразил себе Илазу. Будто бы Илаза - его сестра, и кто  знает,
не живет ли у нее под сердцем ребенок, зачатый на Алтаре?!
   Видимо, эта мысль отразилась у него на лице, потому что  сдвинутые  брови
Тиар чуть разошлись:
   - Что с тобой?
   Он сглотнул. Илаза, одинокая, в сетях, - носящая  его  ребенка...  Почему
ему раньше не приходило в голову...
   Он заплакал.
   Это было странно - душа его раздвоилась, как пирог под ножом. Игар-первый
желал излить в искренних рыданиях тоску, и напряжение, и страх, и жалость  к
Плазе Игар-второй холодно  следил,  чтобы  плач  не  получался  слишком  уж
истеричным и откровенным  -  мужчина  должен  стыдиться  слез,  прятать  их,
пытаться удержать,  тогда  на  женщину,  сидящую  напротив,  это  произведет
наибольшее впечатление. Он притворялся и одновременно не притворялся  вовсе
в какой-то момент ему стало по-настоящему  стыдно,  он  поднялся,  на  ощупь
нашел дверь и вышел, шаря руками, как слепой. Все тот же вездесущий слуга  в
изумлении от него шарахнулся.
   Он спустился с крыльца и сел на прежнем месте, под  забором  Игар-первый
пытался сдержать судорожные всхлипы,  тем  временем  Игар-второй  продумывал
поведение на тот случай, если Тиар все-таки откажется звезде Хота  осталось
подниматься над горизонтом десять ночей - а он, Игар, ни перед чем теперь не
остановится. А вдруг это Птица ниспослала ему озарение и Илаза действительно
беременна?!
   Тиар вышла через несколько  минут.  Спокойная,  даже,  кажется,  веселая
постояла на крыльце, рассеянно разглядывая сидящего в лопухах  Игара.  Потом
поманила его пальцем он поднялся и подошел, чувствуя, как холодеют ладони.
   Она задала  ему  несколько  вопросов,  на  которые  он  не  нашелся,  что
ответить, - просто покраснел и сказал: "Не знаю".
   - О чем я и говорю, - подытожила  она  недовольно.  -  Впрочем,  ладно...
Телегу нанимать не надо - у меня двуколка есть.
   Он смотрел на нее во все глаза. На лице ее лежал отблеск того света,  что
так поразил его наутро после родов Тири.
   У  нее  действительно  была  двуколка  -  вовсе  неудивительно,  ей  ведь
приходилось много путешествовать и зарабатывала она неплохо.  На  деревянном
сиденье  места  хватало  как  раз  на  двоих,  огромные   колеса   вращались
величественно, как крылья ветряных мельниц, а лошадь носила гордое имя Луна.
   Выехали на рассвете. Тиар и Луна прекрасно понимали друг друга лошадь не
нуждалась ни в вожжах, ни в понуканиях, а женщина взамен не требовала от нее
излишней прыти. Игар заставил себя сдержаться: ему хотелось самому  взять  в
руки вожжи. Ему хотелось гнать Луну галопом, так, чтобы  скрипучая  двуколка
подпрыгивала на колдобинах Тиар вряд ли поняла бы его, а Луна - тем  более,
и потому он просто сидел, забившись в угол жесткого сиденья,  и  без  умолку
болтал.
   Болтовня успокаивала. Болтовня  помогала  почувствовать  себя  увереннее
всякий, кто лжет, должен искусно  переплетать  свою  выдумку  с  правдой,  и
потому он детально описывал нравы Подбрюшья, которое, по преданию,  получило
свое название потому, что пристроилось под брюхом у Замка. О Замке Игар тоже
рассказал - мельком упомянул и Гнездо, описал внешность  Отца-Вышестоятеля,
которого якобы видел на площади, а заодно и пожаловался на скверный характер
нищего слепца, вечно сидящего у колодца. Слепца он описал в  таких  деталях,
что у Тиар не должно  было  остаться  никаких  сомнений  в  правдивости  его
истории...
   Если сомнения все-таки были.
   Он не мог ее понять. Худо-бедно, но он, как правило, умел  определять  по
лицам человеческие чувства - а Тиар была загадкой у него мороз пробегал  по
коже при одной только мысли, что  сидящая  рядом  с  ним  женщина  постоянно
становится как бы соучастницей такого ужасного дела, как роды.  Игар  ни  за
какие пряники не решился бы и близко подойти к роженице, а Тиар  вникает  во
все это, принимает решения,  пускает  в  ход  свои  страшноватые  диковинные
инструменты - сейчас узелок бережно запрятан в огромный  багажный  сундук...
Для  такого  дела  требуется  изрядная  доля  безжалостности.  Тиар  умна  и
хладнокровна - вести ее дорогой обмана так же трудно, как ходить по  канату:
важно не оступиться.
   - А как зовут сестру? - спросила вдруг она, прервав его рассуждения. -
   Продумавший до последней черточки всю свою легенду, он вдруг  растерялся.
О такой мелочи, как имя сестры, ему даже не пришло в голову побеспокоиться.
   - И... Илаза.
   Он не нашел ничего лучшего - любое придуманное имя произносится  не  так,
как настоящее. Придуманное имя можно ненароком забыть - а так, рассказывая о
сестре, он может воображать себе жену...
   Уловка оказалась неудачной. Он принялся описывать Илазу  -  ее  лицо,  ее
глаза, ее походку и платье, ее манеру говорить - и, не в силах остановиться,
с ужасом понял, что рассказывает о ней не так, как рассказывают о сестрах. В
голосе его звучат нотки, неуместные в рассказе о родственнице - если  только
не состоишь с ней в  кровосмесительной  связи.  Он  запнулся  и  закашлялся,
перегнулся через борт,  едва  не  ударившись  головой  о  вертящиеся  спицы
двуколка накренилась. Луна забеспокоилась.
   - Осторожно, - сказала Тиар, когда он осмелился прекратить свой надсадный
кашель. - Ты перевернешь нас.
   Больше она ничего не сказала,  и,  чтобы  замять  смущение,  он  принялся
болтать еще быстрее и громче. В его истории появился теперь Алтарь.
   Тиар знала о священном камне - кто о нем не знает! -  но  Игар  по  праву
считал себя знатоком куда большим. Не смущаясь, что, возможно, сообщает Тиар
сведения, давно ей известные, он подробно описал историю Алтаря  -  говорят,
он не только заключает браки, но и - раз в столетие  -  способен  произвести
настоящее  чудо.  Впрочем,  маленькое  чудо  случается  всякий  раз,   когда
влюбленным удается до него добраться, - потому как  путь  к  Алтарю  труден.
Если  их  решение  сочетаться  браком  недостаточно  сильно,  то  они   либо
заблудятся в дремучем лесу, либо вернутся обратно, либо  вообще  погибнут  в
одной из многочисленных ловушек (в этом месте голос его дрогнул, но  ?  Тиар
не могла знать, почему). Но если влюбленные  решили  объединиться  наперекор
судьбе и людям, - тогда после двух дней пути они  находят  в  лесу  реку,  -
мелкую и быструю, а прямо посреди  реки  лежит  камень,  с  первого  взгляда
похожий на огромный блин-Невеста обязательно должна быть  девственна  когда
брак свершается, воды реки поднимаются и захлестывают камень, и  смывают  ее
кровь, и кажется, что: ледяная река теплая, будто молоко...
   Неожиданно для себя он увлекся. Он поразился, почему  никогда  раньше,  в
самые  черные  минуты,  ему  не  приходило  в  голову  обратиться  к   этому
воспоминанию - такому светлому, такому щемящему, такому...
   Он увидел, как Тиар на него смотрит, и быстро отвернулся. Луна трусила  и
трусила вперед, из-под мерно постукивающих копыт поднималось облачко пыли.
   - Откуда ты знаешь? - спросила она после  паузы.  -  Откуда  ты  все  это
знаешь?
   Он покусал губы - будто решаясь на откровенность.
   - Моя сестра,  -  сказал  он  шепотом,  -  я  не  хотел  говорить...  Они
сочетались на Алтаре с тем парнем, но это тайна...
   Тиар помолчала. Ветер теребил бахрому теплого платка у нее на плечах.
   - Разве такое держат в тайне? - спросила она  медленно.  -  Ты  ведь  сам
только что сказал... Люди признают узы,  скрепленные  Алтарем,  твоя  сестра
навеки связана с этим, как ты говоришь, парнем... И она законная жена ему  -
зачем держать в тайне ее беременность?
   Некоторое время Игар смотрел на пыльный хвост Луны. У белой кобылы был на
редкость пышный каштановый хвост, и сейчас он колыхался в такт ее шагам.
   - Он оказался подлецом, - сказал Игар глухо. - Это... темная  история,  я
не хотел бы огорчать госпожу... Но правда такова,  что...  Никто  не  должен
знать, что они муж и жена. Никогда...
   Мимо проплывали стволы небольшой