рещали  кости  соседей,
перемываемые крепкими, без мозолей,  языками  местных  болтунов.  Справа  от
Игара рассуждали о чьей-то невестке  -  фыркая,  морщась,  поминая  щепку  и
воблу, поскольку у означенной молодки "ветер гуляет в пазухе, а сидит она  и
вовсе на двух кулачках". Слева вяло  переругивались  из-за  какой-то  гнилой
шкуры, которую кто-то кому-то паскудным образом  продал  голоса  слились  в
один бубнящий поток, когда скрипучая дверь в очередной раз отворилась, и  на
пороге обнаружилась женщина.
   Голоса примолкли - на какое-то мгновение, но дремавший Игар тут же открыл
глаза. Болтовня возобновилась тоном ниже и как-то неохотно, через  силу  на
пришелицу не то чтобы избегали  смотреть  -  поглядывали  исподтишка,  косо,
будто выжидая, когда непрошеная гостья соизволит уйти.
   Женщина медленно двинулась через трактир Игар разглядывал ее,  с  трудом
сдерживаясь, чтобы не разинуть рот.
   На голове гостьи лежал венок из чуть привядших  полевых  цветов  длинные
темные волосы, не  утруждающие  себя  никаким  подобием  прически,  небрежно
лежали на плечах. Одеждой красавице - ибо женщина была несомненно красива  -
служила длинная, из серого полотна рубаха, которую при  желании  можно  было
счесть и платьем. Длинный балахон не скрывал тем не менее ни высокой  груди,
ни легкой ладной  фигуры  женщина  ступала  по  немытому  трактирному  полу
длинными и тонкими босыми  ступнями.  На  правой  щиколотке  Игар  разглядел
браслет - кажется, серебряный.
   Вероятно, первое появление  подобного  существа  в  деревенском  трактире
сопровождалось бы всеобщим шоком - однако Игаровы соседи по-прежнему жевали,
хоть и не так резво. Игар заключил, что босая красавица появлялась  здесь  и
раньше. И достаточно часто, хоть ее появлению, похоже, никто здесь не рад...
   Женщина   остановилась   перед   трактирщицей,   загадочно    улыбнулась,
полуоткрыла  рот,  будто  собираясь  что-то  спросить,  -   но   промолчала.
Повернулась, неторопливо приблизилась к длинному столу, за которым пила пиво
шумная компания красноносых плотников.
   В трактире стало еще тише женщина непринужденно  вытащила  из-за  пазухи
маленький сухой стебелек.
   - Надо запомнить, - голос ее казался голосом маленького мальчика.  -  Все
забывают... Возьмите, это для памяти...
   Стебелек перешел из узкой белой руки в крепкую красную  лапищу  принимая
подарок, плотник состроил подобие улыбки.  Женщина  рассеянно  кивнула  -  и
двинулась дальше.
   Игар не слышал, что говорила она крестьянину, сидевшему  рядом,  на  краю
скамьи  крестьянин  тоже  изобразил  улыбку  и  взял  из  ее  рук  какой-то
высушенный цветочек - явно не зная, что с ним делать. Женщину,  впрочем,  не
интересовала дальнейшая судьба подарков  -  она  снова  шла  мимо  притихших
людей, смотрела сквозь настороженные лица и безмятежно улыбалась.
   Игар напрягся. Сколько уже раз от начала  путешествия  пробегали  по  его
коже эти нервные, горячие мурашки. Он  сбился  со  счета  каждая  следующая
надежда все слабее, слабее, слабее.
   Темные волосы с оттенком меди. Слишком  неопределенная  примета,  сколько
их, таких женщин,  он  просто  хочет,  исступленно  хочет  видеть  в  каждой
встречной...
   Широкий подол ее платья-рубахи был неумело украшен вышивкой, и в какой-то
момент Игар покрылся потом, явственно разглядев  в  странном  узоре  большую
букву Т...
   Женщина остановилась прямо напротив него. Глаза ее, карие  с  прозеленью,
смотрели совершенно по-детски - доверчиво и серьезно младенческие глаза  не
подходили ее красивому взрослому лицу. Как не подошла  бы  старухе  короткая
юбчонка в оборочках.
   - Для сердца и для глаз, - рука ее скользнула за пазуху,  -  для  легкого
дыхания... Возьми, - и она протянула Игару тонкую черную веточку.
   Он не торопился брать. Женщина смотрела ласково и настойчиво  -  протянув
руку, он на мгновение коснулся ее ладони. Нежной, будто у ребенка.
   - Для сердца и для глаз, - повторил он медленно. - Спасибо...
   Он слышал, как зашептались вокруг, но, как назло,  не  мог  разобрать  ни
слова.
   Женщина улыбнулась шире
   - Там, где холодный ручеек... Где ледяной ручеек. Там...
   - Пойдем туда? - спросил он неожиданно для себя.
   Она продолжала  улыбаться,  и  по  этой  отрешенной  улыбке  нельзя  было
сказать, понимает ли она обращенные к ней слова.
   Игар поймал себя на  простом  и  естественном  желании  -  встать,  грубо
схватить за плечи и развернуть к  себе  спиной,  задрать  нелепую  рубаху  и
проверить, нет ли ромба... Сразу взять и  проверить,  и  не  заводить  снова
длинную и сложную игру, не пробираться окольными путями в поисках доверия...
   -  Пойдем  туда,  -  женщина  тряхнула  головой,   как   пятнадцатилетний
подросток. - Трава...
   Она повернулась и двинулась к выходу, все так же  легко  и  непринужденно
ступая босыми ногами. Игар огляделся - все посетители  трактира  глядели  на
него, на него одного.
   Дверь за странной  женщиной  закрылась  две  или  три  руки  моментально
ухватили Игара за рукава:
   - Ополоумел?!
   - Да он пришлый, дикий совсем, не знает, видать...
   - Да плевать-то, знает или не знает...
   - Дык объясни, а не ори на парня!..
   В трактире говорили все разом повязанная платком старуха, у которой Игар
незадолго  до  этого  выспрашивал  о  Тиар,   специально   ради   объяснений
при-хромала из своего дальнего угла:
   - Это... жить хочется - с бабенкой этой не  говори...  Охотников  на  нее
много было, как дате ведь, безответная... Да только у ней папаня приемный  -
колдун с холмов, у него ведь жалости ни на грош...
   Игар отодвинулся от прыщавого парня, который наседал, брызгая слюной:
   - Один вот недавно даже не тронул еще, посмотрел только! И где он теперь,
а?.. На стенке нарисован, там, где на окраине дом порушенный... Рисуночек  .
есть - а человечка нету, во как!
   - Он за ней в колдовское зеркальце поглядывает! Нет, нет да и  глянет,  а
что дочурка-то? Только твою харю рядом увидит-все...
   - А вот в прошлом году...
   - Да не в прошлом, я точно говорю...
   - Да заткнись ты...
   - А вот сам заткнись...
   - Зовут ее как? - неожиданно для себя рявкнул Игар.
   Болтуны примолкли. Повязанная платком старуха в раздумье пожевала губами.
Аккуратно утерла кончик носа:
   - Да кто ж ее знает... Полевкой кличут.
   - Имя? - Игар уставился старухе в блеклые глаза. - Имя как, не  Тиар?  Не
та, про которую говорено?
   Трактир молчал. Трактир с подозрением косился на Игара, пожимал  плечами,
сплевывал и понемногу возвращался к своим обычным делам.
   Стройная фигурка удалялась по улице Игар снова подавил желание  догнать,
схватить и разорвать на  спине  рубаху.  Не  важно,  была  ли  в  россказнях
крестьян хоть крупица правды - возможно, что  и  вовсе  не  было,  об  одном
шулере тоже болтали, что он колдун, а он был, оказывается, жулик...
   Он догнал ее на околице. Женщина обернулась, одарив нового  знакомца  все
той же рассеянной .улыбкой.
   - Пойдем, где трава? - спросил он мягко. Она снова тряхнула головой  -  с
увядшего венка упало несколько мелких лепестков:
   - Там холодный ручей... Совсем холодный, ледяной...
   - Как тебя зовут? Она улыбалась.
   - Как тебя зовут? Тиар? Тиар твое имя? Она легко и непринужденно положила
руки ему на плечи:
   - Ты красивый...
   - Как твое имя?!
   Она по-детски надула губы:
   - Я полевая царевна... Ты не знаешь? От нее действительно  пахло  травой.
Душистым сеном и увядшими полевыми цветами.
   - Ты - полевая царевна, - сказал он терпеливо. - Пойдем.
   Он  крепко  взял  ее  за  локоть  -  она  не  сопротивлялась.  Пацаненок,
наблюдавший из-за плетня на отшибе, издал  приглушенный  вопль  удивления  и
поспешил прочь, ломая лопухи, - видимо, звать родичей поглядеть на невидаль.
   Игар ускорил шаг босые ноги его спутницы ступали легко и уверенно.  Так,
под руку, они миновали  крайний  полуразвалившийся  дом  -  Игар  вздрогнул,
потому что на единственной уцелевшей стене был во весь рост нарисован  углем
круглолицый парень в съехавшем на ухо берете,  с  диким  испугом  в  глазах
неведомый художник был на диво искусен. Непонятно только, что заставило  его
изображать на столь бесполезных развалинах  столь  паскудную  рожу  с  таким
неприятным выражением страха...
   Игар сжал зубы и подхватил женщину на руки незажившее плечо дернуло,  да
так, что он еле сдержал стон.
   Венок соскользнул с ее головы - она не заметила. Она  не  сопротивлялась,
бормоча что-то о памяти и о ледяной воде, а он нес ее все скорее, потому что
боль в руке становилась все жарче, а впереди уже маячил стог  сена  в  этот
момент ему плевать было на сельчан, которых, конечно, через несколько  минут
набежит видимо-невидимо. У него есть эти несколько  минут,  он  должен  лишь
убедиться, что эта женщина - не Тиар...
   При этой мысли он ощутил нежданный приступ отчаяния. Вот ведь как  сильна
проклятая надежда, желание верить что он  почувствует,  если,  разорвав  ее
серую рубаху, не увидит под лопаткой этого самого родимого пятна?!
   Он усадил женщину в сено она  казалась  удивленной,  но  не  испуганной.
Волосы тонкой вуалью закрывали  ей  лицо  -  она  беззаботно  дула  на  них,
по-девчоночьи раздувая щеки:
   - Ты - из далекой страны? Из далекого леса?
   - Да, - ему вдруг  стало  стыдно.  Он  причинит  ей  страх,  может  быть,
унижение...
   - Я из далекого леса, - он зашипел сквозь  зубы,  пытаясь  найти  удобное
положение для подраненной руки. - Я - серый волк.
   Подкатывающий  приступ  нервного  смеха,  несвоевременного   и   глупого,
заставил его быстро-быстро задышать. Вдох-выдох...
   Он  развернул  ее  лицом  к  стогу,  раздвинул  пышные  волосы  и   нашел
шнурок-завязку на воротнике - вот как просто, оказывается. И не надо  ничего
рвать...
   В этот самый момент он почувствовал полный ненависти взгляд. Будто кто-то
всадил ему в затылок раскаленное шило.
   Несколько секунд он пытался выбрать - довести ли дело до конца и обнажить
ей спину либо сдаться и оглянуться потом выбор сам собой  отпал.  Онемевшие
пальцы  выпустили  кокетливый,  с  кисточками  шнурок  закусив  губу,  Игар
обернулся.
   Человек был невысок и тощ,  куртка  его  оказалась  не  сшитой,  а  грубо
сплетенной из толстых шерстяных ниток лицо казалось медным - от загара и от
злости,  потому  что,  при  всей   внешней   невозмутимости,   человек   был
исключительно  зол.  Сузившиеся  глаза  непонятного  цвета  прожигали  Игара
насквозь.
   Игар молчал. Женщина завозилась  в  сене,  тихонько  засмеялась  и  села,
рассеянно убирая с лица спутанные волосы  где-то  там,  далеко  у  заборов,
толпились люди. Будет о чем поболтать в трактире...
   Человек смотрел Игар с необыкновенной точностью вспомнил ту картинку  на
стене обвалившегося дома: круглолицый парень, перепуганный до смерти,  даже,
кажется, слюна на нижней губе... Так никакой художник не изобразит, никто  и
не рисовал его, беднягу "рисуночек есть - а человечка нету, во как!.."
   Игар молчал.
   Обладатель плетеной куртки медленно остывал. Лицо его  из  медно-красного
становилось просто загр-релым возможно, на трезвую голову  господин  колдун
Придумает похотливому негодяю кару пострашнее. Игар с удивлением понял,  что
ему все равно - он согласен хоть на вечные муки,  только  бы  ему  позволили
проверить, не Тиар ли сидит рядом с ним в сене и напевает  под  нос  детскую
песенку. Такое вот извращенное любопытство...
   - Мы хотели пойти к  холодному  ручью,  -  ломким  мальчишеским  голоском
сообщила женщина. - Там трава, и белый конь ходит...
   Колдун протянул руку:
   - Иди сюда...
   Голос его был когда-то сорван и с тех пор так и не восстановился.
   Женщина легко поднялась колдун прошептал ей что-то на ухо, и  она  пошла
прочь - не оглядываясь, ступая по-прежнему легко и горделиво, как  и  должна
ступать полевая царевна - хоть и босиком по колкой стерне...
   Колдун снова посмотрел на Игара. На этот  раз  холодно-оценивающе.  Игару
сделалось зябко от этого взгляда.
   - Ее зовут Тиар? - спросил он шепотом. Неизвестно,  удивился  ли  колдун.
Теперь, овладев собой, он спрятал все свои чувства глубоко и надежно.
   - Ее зовут Тиар? - повторил Игар с нервной, . тоскливой улыбкой. - У  нее
на спине родимое пятно? Как ромб? Скажите, мне очень нужно...
   Колдун быстро шагнул вперед. Игар ожидал синей молнии из протянутой  руки
- вместо этого обладатель плетеной куртки сильно и больно ударил его кулаком
в лицо.
   Стенки погреба,  любовно  выбеленные  известью,  хранили  воспоминание  о
шестерых неудачниках - четырех насильниках и двух  глупых  ухажерах,  просто
подвернувшихся под руку. Все портреты казались нарисованными углем.
   Колдун стоял у крутой лестницы-выхода, беспечно покачивая фонарем,  давая
Игару возможность рассмотреть все в деталях: и выпученные глаза, и разинутые
рты, и беспорядок в одежде - двоих возмездие застало с непотребно спущенными
штанами... И свободное место  на  белой  стене  Игар  тоже  мог  внимательно
рассмотреть.
   - Маги действительно так могущественны? Он не узнал собственный  голос  -
сухой, бесцветный, какой-то  гнусавый  -  наверное,  из-за  разбитого  носа
колдун глядел по-прежнему равнодушно и ничего не ответил.
   Игар прикрыл глаза,  пережидая  боль  в  плече.  С  трудом,  как  старик,
опустился на пол у стены:
   - Маги... все могут. Маги умеют превращать сдобные пирожные  в  говорящих
скворцов... Наверное, они умеют истреблять скрутов. Отвратительных скру-тов,
похожих на огромных пауков. Да?
   Колдун мигнул. Всего лишь на мгновение опустил веки взгляд его оставался
холодным и неподвижным.
   - Там, где я  вырос,  -  медленно  сообщил  Игар,  -  там...  почти  нету
колдунов. Магов то есть... Нету.
   - Зато есть скруты, - вкрадчиво предположил вдруг колдун. Игар вздрогнул:
   - Да... Скруты. Они есть.
   Некоторое время оба молчали. Погреб был отменный,  глубокий  и  холодный,
чистый и  вместительный  -  однако  продуктов  здесь,  кажется,  никогда  не
хранили.  Только  два  пузатых  бочонка  стояли  в  дальнем  углу,   и   все
пространство между ними было затянуто паутиной Игар  передернулся  и  отвел
глаза.
   - У тебя в плече сидела арбалетная стрела, - сухо сообщил колдун.
   Игар проглотил слюну:
   - Да...
   - У тебя на шее храмовый знак. Игар опустил голову:
   - Да... Я служил Птице.
   - Птица отреклась от тебя? - предположил колдун, и на этот раз  в  ровном
голосе померещилась насмешка.
   - Я... отрекся...
   Игар замолчал. Он отрекся от  Птицы  только  однажды  -  перед  тем,  как
ступить вслед за Илазой на Алтарь.
   - Твое имя?..
   - Игар...
   Глаза колдуна сверкнули:
   - За твою голову дают двести шестьдесят золотых монет!
   Игар скорчился. Вжался в стену, втянул голову в плечи:
   - Двести...
   - Двести шестьдесят.
   Игар застонал сквозь зубы несколько секунд колдун разглядывал его, потом
маска бесстрастия дрогнула, и края т„много  рта  удовлетворенно  поползли  к
ушам. Игар понял, что собеседник смеется.
   - Вам так нужны эти деньги?!
   Колдун  не  ответил.  Лестница  заскрипела  под  его   тяжелыми   шагами
поднявшись до половины, обладатель плетеной куртки повесил  свой  фонарь  на
ржавый крюк в потолке:
   - Свет тебе оставлю... Поболтай с этими ублюдками. Они  тебе  объяснят  -
про магов, про скрутов, про деньги и в особенности про беззащитных женщин...
Счастливо оставаться.

***

   Счет времени он потерял сразу же и решил  ориентироваться  по  свечке  за
стеклом фонаря - однако воск таял  странно  медленно.  Игар  решил  в  конце
концов, что это и не воск вовсе, а некое доступное лишь  колдунам  вещество
так или иначе, но снаружи могла пройти ночь, или  сутки,  или  два  часа,  а
здесь, в любовно выбеленном погребе, царила вечная полночь.
   Он сидел в дальнем от рисунков углу  и  безостановочно  бормотал  молитву
Птице. Он изгонял из памяти все слышанные в детстве истории - про колдунов и
подвалы, про способ казни, когда от запираемого на ночь в специальном  месте
узника наутро остается  восковая  фигурка,  или  деревянная  статуэтка,  или
набитая тряпками кукла он пытался не думать об этом, но  слышанные  некогда
россказни лезли из всех  щелей,  как  крысы.  Фонарь  ровным  желтым  светом
освещал темные фигуры на белой стене - Игар ждал, когда они сойдут к нему  и
превратят в подобного себе, в изображение на известке, в тень...
   А они, нарисованные, действительно  были  ублюдками.  Особенно  тот,  что
оказался крайним справа, - Игар старался не  смотреть  на  него,  но  взгляд
возвращался, как  муха  на  мед.  Одутловатое  лицо  с  жирными  похотливыми
глазками, нечистая борода, тол- стомясые руки, расстегивающие  пояс  Игару
казалось, что эти руки трясутся от грязного  вожделения.  Он  содрогался  от
отвращения и отворачивался  -  но  рядом  на  стене  изображен  был  круглый
старикашка со сладкой улыбкой, слипшимися волосами, потным носом и слюной на
нижней губе, и Игар еле сдерживал приступ тошноты. А дальше глядел со  стены
симпатичный мужчина с широким добрым лицом - такому кто угодно доверит  жену
или сестру, ведь при жизни тот масленый огонек,  что  обезображивает  сейчас
нарисованные глаза, наверняка не был заметен так явно... Звериная похоть под
маской добропорядочного отца  семейства,  никаких  тебе  слюнявых  губ,  все
шито-крыто...
   Женщина-ребенок в сером балахоне до пят, полевая царевна... и эти хари? И
он, Игар, в их числе, наказанный за то же самое?!
   По здравом рассуждении, он куда хуже. Эти - просто скоты, ведомые похотью
и лишенные человеческого... Он, Игар, ведом любовью и благородством.  Любовь
и  благородство  повелевают  ему  -  что?  Повелевают  взять   безответного,
беззащитного взрослого ребенка и тащить на  муку  к  чудовищу,  не  знающему
жалости...
   Он застонал сквозь зубы. Во что бы то ни стало нужно было  посмотреть  на
ее спину тогда бы он знал точно.
   Закрыв глаза, он попытался призвать то чувство справедливого  гнева,  что
охватило его после давнего разговора с Отцом-Дознавателем. Когда  он  узнал,
что  Тиар  -  женщина,  совершившая  предательство  столь  чудовищное,   что
порождением его стал скрут. - Когда он сумел убедить себя, что  именно  Тиар
виновата перед ним, перед несчастной Илазой... да и перед  скрутом  тоже.  И
вот, если окажется, что Тиар - это Полевка... И как, скажите, заставить себя
поверить в ее вину?!
   А потом пришла спокойная, умиротворенная мысль: а почему  нет?  Возможно,
это подарок Птицы, лучший из вариантов: безмятежная Полевка даже не  поймет,
что с ней происходит. Она лишена  страха  смерти  она  умрет,  не  сознавая
чудовищности происходящего - а ведь всякий из  нас  когда-нибудь  умрет,  но
лишь Полевке все равно, когда именно и как это произойдет...
   Он поразился, как такая мерзкая мысль могла прийти к нему в голову  -  и,
несмотря на раскаяние, никак не мог от нее отрешиться. Мысль  ворочалась  на
дне сознания, напоминая о  себе,  подначивая,  подталкивая:  все  равно  все
умрут... Это было бы добрее, чем тянуть  в  лапы  скруту  насквозь  порочную
шлюху, которая, однако, весь этот ужас осознает...
   Тогда, спасаясь, он стал думать об Илазе. О всем чистом  и  светлом,  что
было в его жизни, о ночи, проведенной на Алтаре... И  тогда  ему  стало  еще
страшнее, потому что оказалось, что он не помнит Илазиного лица.
   Он до крови  кусал  губы  он  вдыхал  затхлый  воздух  погреба,  пытаясь
мысленно насытить его запахом теплой хвои, леса, воды, ее духов, ее  тонкого
пота... Но пахло мышиным пометом, и не заходящее солнце стояло перед глазами
- белая стена с нарисованными рожами, и едва стоило  восстановить  в  памяти
Илази-ны глаза, как сверху налезали, наслаивались  мутные  плошки  слюнявого
старика, и Игар впадал в отчаяние, сознавая, что не может  больше  вспомнить
Илазу...
   Потом он ненадолго  задремал  проснувшись,  не  сразу  овладел  затекшим
телом, и первой ужасной мыслью было, что кара свершила