молить  о
пощаде - но горло не повиновалось, сведенное судорогой.
   Укус слепня. Резкая сильная боль.
   "Когда они  парализованы,  разлагающий  яд  действует  медленно...  Кровь
становится уже не кровью, а совсем другой жидкостью... А тело..."
   Слезы наконец смилостивились над Илазой  и  хлынули,  заливая  лицо.  Она
лежала,  вцепившись  обеими  руками  в  землю,  с  ужасом   вслушивалась   в
собственное тело и призвала смерть. Ту, которая побыстрее...
   Потом стало тепло.
   Пальцы, кромсающие траву, понемногу разжались. Слезы текли и текли Илаза
из последних  сил  стискивала  зубы,  пытаясь  собрать  волю  для  борьбы  с
мучениями, которые придут следом за теплой  пульсацией  мучения  издевались
над ней и все не шли.
   Время остановилось теперь она лежала на боку, ни о чем не  думая,  глядя
прямо перед собой. Время от времени, преодолев сонное  оцепенение,  пыталась
пошевелить пальцами - тело слушалось. Паралич не наступал.
   Потом ей сделалось все  равно.  Кончиком  языка  она  слизала  последнюю,
одинокую, холодную слезу, прерывисто вздохнула и провалилась в сон.

Глава восьмая

   Круглый живот Равары вырос до размеров горы
   Кааран, ее молодой муж, ходил счастливый  и  озабоченный.  Однажды  после
ужина,  когда  тяжелая  Равара  уже  прошествовала  в  спальню,  Большая  Фа
остановила девочку в дверях:
   - Как телята родятся, видала?
   Девочка смотрела, не понимая. Потом кивнула головой.
   - Не сегодня-завтра, - Фа задумчиво посмотрела  вслед  Раваре,  -  рожать
будем... Позову тебя. Пособишь.
   С  этими  словами  старуха  и  удалилась,   а   девочка,   напуганная   и
обескураженная, еще долго стояла не двигаясь в опустевшем коридоре.
   Роды начались на рассвете.
   Еще с позднего вечера перед домом горел костер, в котором  курился  рыбий
камень двери Равариной спальни отмечены были медом - чтобы привлечь  добрых
духов, покровительствующих родам. Трое молодых женщин, подложив спереди  под
платье подушки, треугольником сидели посреди двора - чтобы злые  духи,  если
им придет охота вмешаться, подольше не могли  отыскать  настоящую  роженицу.
Девочка, напряженная и хмурая, коротала время в компании Лиль  и  мальчишек,
пока чернобровая служанка с блестящими возбужденными глазами не  явилась  за
ней:
   - Госпожа Фа зовет...
   Лиль и мальчишки глядели серьезно и немного завистливо девочка  перевела
дыхание, одернула платье и пошла.
   В спальне Равары кричали. Едва заслышав этот крик, она покрылась холодным
потом служанка настойчиво подтолкнула ее к намазанной медом двери:
   - Иди...
   Она задрожала - но вошла.
   Здесь были мать Вики и пожилая служанка в  белом  переднике  Большую  Фа
девочка сначала не увидела и не  поняла  даже,  кому  принадлежит  ласковый,
непривычно мягкий голос:
   - Десять белых голубей  из  далеких  из  полей  принесут  тебе  подарков,
принесут тебе диковин, принесут  тебе  красивых...  Десять  черных  лебедей,
унесите злую муку, унесите боль и хворость, мимо, мимо  проносите...  Слушай
меня, девонька, слушай старуху, я пятерых родила, я дурного не посоветую...
   - Не могу больше... Ой... не могу-у...
   - Сейчас он пойдет уже. Сейчас яблочком  поманим  -  и  выплывет  радость
наша... Яблочко сохранили, сберегли  в  соломе,  сейчас  поманим  деточку...
Отдохни. Минутка есть - отдохни...
   Девочка стояла, завороженная. Ей видны были  только  согбенная  старухина
спина - и голое тонкое колено, перепачканное кровью. Голос Большой Фа лился,
перетекал, как ручей:
   - На высокую на гору будем, милая, взбираться... По пырью,  по  бурелому,
по оврагу, по крапиве... Надо выше подниматься, чтобы крылышки расправить...
Не сейчас. Я скажу, когда... Отдохни.
   - Не могу-у...
   - Все дети так родятся. Пусти его в  мир,  он  тоже  хочет  на  травку...
Потерпи еще недолго, уже меньше осталось,  чем  было...  С  каждой  минуткой
остается меньше, ну-ка, сейчас будем выманивать...
   Девочка не знала, зачем ее позвали.  Какой  от  нее  толк  -  полно  ведь
взрослых женщин, умелых и готовых помогать  а  она  стоит  столбом,  волосы
дыбом и не знает, куда девать себя...
   От мирного, льющегося голоса Большой Фа веяло странным успокоением:
   - Вот-вот... Сейчас покричи. Потом кричать нельзя будет - тужься...
   - 0-о-ой... А-а-а, мама!..
   Девочка намертво сплела мокрые пальцы.
   - Поди сюда,  -  сказала  ей  мать  Вики,  которой  нерожденный  младенец
приходился внуком. - Уже большая, надобно тебе посмотреть, надо учиться...
   И девочка, обомлев, подошла.
   Происходившее потом вспоминалось ей долго и часто.
   Осунувшееся, незнакомое лицо Равары с волосами, затопившими всю  подушку
кровь на простыне, огромный, как  глыба,  живот,  крик,  от  которого  кровь
стынет в жилах. Младенец шел ножками вперед  -  в  какую-то  минуту  девочка
увидела, как мертвенно побледнела мать Вики:
   - - Ты... спасай Раварку, она потом другого родит... Не выйдет он  сам...
Не-е...
   Ноздри Большой Фа  раздувались,  руки  ее  были  по  локоть  в  крови,  и
окровавленные пальцы сжимали красное яблоко:
   - Погоди... Орать-то погоди... Девочка смотрела.
   Большая Фа приговаривала и шептала, обращаясь попеременно то к Раваре, то
к ребенку  мать  Вики  придерживала  роженице  голову,  а  служанка  стояла
наготове, подавая  Фа  некие  страшные,  прокаленные  на  огне  инструменты.
Девочка смотрела, мокрая от пота, забывшая дышать по команде Фа  мать  Вики
подалась вперед, нажимая локтем Раваре на живот:
   - Ну, доченька! Ну немножко! Работай, ну!.. Девочка пошатнулась, и, чтобы
не упасть, ухватилась за стену. Равара глухо взвыла.
   - Здрасте, - вдруг ласково сказала Фа.
   Девочка подалась вперед. На руках  повитухи  лежало  красное,  мокрое,  с
трубочкой пуповины создание миг - и оно завопило, тонко и  взахлеб.  Равара
последний  раз  напряглась,  выпуская  из  себя  еще  что-то  -  девочка  не
разглядела.
   Сразу всем нашлась работа. Девочке сунули в руки кувшин с теплой водой  и
велели поливать она потрясенно смотрела на  человекообразное  создание,  на
вопящего червячка со слипшимися на макушке волосиками, болтающимся  обрезком
пуповины и сморщенным багровым личиком потом  она  поняла  вдруг,  что  это
мальчик. Мальчик, самый настоящий мальчик, такой же, как Вики, как  Йар,  он
вырастет и сделается мужчиной...
   Фа, склонившись, что-то ласково объясняла Раваре мать Вики, скорчившись,
сидела у изголовья:
   -  Ай,  Фа...  Ай,  святые  духи,  что  ж   мне   тебе   сделать...   Чем
отблагодарить... Ногами ведь шел, думала, не разродится...
   Служанка  скалила  зубы,  споро  заворачивая  младенца  в  приготовленные
пеленки:
   - А здоровый. А тяжелый. Что вы там говорили-то...
   Девочка молчала. Потом комната как-то сразу заполнилась людьми
   Равара слабо улыбалась, Кааран плакал, размазывая слезы по  лицу,  и  все
норовил выхватить младенца у прогоняющей его служанки  на  затылок  девочке
опустилась жесткая ладонь:
   - Молодец.
   Он подняла голову Большая Фа смотрела без насмешки:
   - Не струсила. Побелела только, а так - ничего...
   Ничего страшного в этом нет. Закон таков... Я вот пятерых родила,  да  ни
один до своих детей не дожил. Может, хоть Раварина парня судьба сбережет...
   Все дети так родятся девочка вспомнила кровавое поле из своих  кошмаров.
Горы мертвых, изувеченных мужчин каждого из них рожала женщина. Рожала  вот
так, как Равара если бы они только знали...
   Она всхлипнула. Рука  Большой  Фа  ласково,  ободряюще  потрепала  ее  по
загривку.

***

   По вечерам Игару казалось, что его ноги  сносились,  истерлись  до  самых
колен. Его дорога в который раз началась сначала он шел, будто  муравей  по
яблоку  -  такой  бесконечной  казалась  провинция  Ррок.  Такой  безнадежно
бесконечной ленты  рек,  лоскутное  одеяло  полей,  теперь  еще  предгорья,
зеленые вершины, поросшие лесом, как медведь - шерстью. Острые камни - враги
прохудившимся башмакам местные жители носят башмаки  за  спиной  на  палке,
берегут драгоценную обувь и  смело  ступают  по  камням  босыми  мозолистыми
ножищами, которые жестче этого самого камня...
   И каждый встречный путник знает, в какой стороне Пещера. Знает - но вовсе
не обязательно скажет, а, скорее всего,  насупится,  подозрительно  сверкнет
глазами, плюнет под ноги и молча продолжит свой путь...
   В предгорном городе Важнице живут лучшие в провинции  резчики  по  камню.
Лес и камень - вот чем здесь промышляют, и от нелегкой  жизни  лица  здешних
жителей кажутся деревянными, а души - каменными...
   А туда, где Пещера, никто не  ходит.  Только  вот  у  Игара  нет  другого
выхода. Дабат.
   Пещера оказалась  на  самом  деле  переплетением  многих  пещер  -  вода,
струившаяся здесь веками, промыла в теле горы обширные, не правильной  формы
пустоты на единственной дороге, соединяющей Пещеру с остальным миром, денно
и нощно дежурил сторожевой пост. Жалованье солдатам шло из общинной казны  -
поселок Утка тяготился страшным соседством. Поселок не в  состоянии  был  ни
Пещеру убрать куда подальше, ни самому убраться подобру-поздорову - а потому
просто платил солдатам. Дорого платил, чтоб ни крыса не могла  проскользнуть
мимо  поста,  разве  что  в  специальной  закрытой  и  осмоленной   повозке,
сопровождаемая на почтительном расстоянии судьей и врачом из города Дневера,
славящегося ремеслами...
   Вот уже несколько часов Игар лежал, не смея поднять головы.
   Часовые не дремали минутное ротозейство на этом  рубеже  могло  обойтись
слишком дорого. Известно ведь, что  узники  Пещеры  спят  и  видят,  как  бы
побольше здоровых, вольных людей утянуть за собой в  свою  смрадную  могилу.
Известно, что и среди этих самых здоровых находятся порой безумцы,  желающие
проникнуть в стан болезни и разыскать среди обреченных отца или сестру, жену
или сына...
   Игар шел в Пещеру за женщиной по имени  Тиар.  Косая  старуха,  жившая  в
крайнем от дороги  доме,  хранила  множество  тайн.  Она  одна  осмеливалась
приближаться к осмоленной карете, в очередной раз везущей жертву  болезни  к
месту заточения и неминуемой смерти она одна не  боялась  заразы  и  потому
хранила не только имена  узников,  но  и  некоторые  мелкие  памятные  вещи,
которые можно просунуть в неширокую щель.
   Старуха взяла с Игара три золотых монеты и сообщила, что кольцо с зеленым
камушком когда-то принадлежало женщине по имени Тиар - так во всяком  случае
это имя расслышала старуха. Женщина выбросила кольцо,  чтобы  оно  послужило
знаком разыскивающим ее родичам Игару  безделушка  не  сказала  ничего.  Он
определил лишь, что у носившей его женщины были тонкие пальцы.
   Теперь он лежал в кустах, не осмеливаясь пошевелиться в кольцо с зеленым
камушком продета была бечевка, и Игар постоянно чувствовал, как она натирает
шею.
   Стражей было три сейчас один  из  них  озирал  окрестности  с  каменного
гребня, служившего как  бы  границей  между  миром  живых  и  миром  Пещеры.
Стражник стоял, картинно облокотившись на копье, и на  фоне  закатного  неба
казался статуей из позеленевшей меди другой  складывал  небольшой  походный
костерок, а третий, что-то меланхолически жуя, внимательно  разглядывал  тот
самый кустарник, в котором как раз и притаился Игар.
   - Ночка зябкая будет, - сообщил тот, что возился с  костром.  Стоящий  на
гребне ничего не ответил жующий нехотя оторвал взгляд от Игарова убежища:
   - Ну.
   За все время, проведенное  Игаром  в  укрытии,  он  ничего,  кроме  "ну",
выговорить не сподобился.
   - А Федула родила, - снова сообщил костровой. Стоящий на гребне  медленно
повернул голову:
   - От тебя?
   - А  кто  его  знает,  -  костровой,  кажется,  обрадовался,  что  с  ним
поддержали разговор. - Кто их, этих баб...
   Жующий смачно сплюнул:
   - Н-ну...
   Снова  зависла  тишина  Игар  чувствовал,  как  муравей,  забравшийся  в
штанину, ползет вверх по ноге, как острый камень впивается  в  живот  и  как
тарабанит, желая выбраться из груди, его собственное  сердце  больше  всего
неудобств доставляли комары, надсадно звенящие, жрущие, жрущие, жрущие...
   Пещера была идеальной тюрьмой. Все  попытки  пробраться  в  нее  в  обход
дороги  потерпели  неудачу  идти  же   мимо   трех   недремлющих   сторожей
представлялось и вовсе безумием.  Особенно  человеку,  за  чью  голову  дают
неслыханную сумму в двести золотых монет...
   Стоящий на гребне переменил позу. Шумно вздохнул, поковырял в носу.
   - Что-то они сегодня... Тихо. И дымков не видать почти... - он  кивнул  в
сторону невидимой Игару Пещеры. Тот, что возился с костром, радостно  затряс
головой:
   - Хоть бы передохли все скорее... Я б их, право слово,  хоть  из  жалости
поубивал бы - чем так вот, заживо гнить...
   - И чем нам тут торчать, -  мрачно  добавил  стоящий  на  гребне.  Жующий
меланхолически пожал плечами:
   - Ну.
   Он снова окинул кустарник внимательным взглядом вжавшийся в  землю  Игар
увидел, как он поднимается, сплевывает наконец свою жвачку, кладет меч рядом
с лежащим тут же арбалетом, потягивается и идет прямо к Игарову убежищу.
   Он еле выдержал. Едва не вскочил, чтобы сломя голову кинуться куда  глаза
глядят выдержка сослужила ему  хорошую  службу,  потому  что  стражник,  не
доходя до него каких-нибудь несколько шагов, остановился, распустил  пояс  и
уселся по большой нужде.
   Хорошо уселся. Основательно.
   Игар затаил дыхание. Рука его судорожно нащупала тот самый острый камень,
который причинил ему столько страданий.
   Неизвестно, отличался ли стражник острым слухом  -  зато  Игар  умел  при
случае двигаться  бесшумно.  Это  было,  пожалуй,  единственное  умение,  за
которое Отец-Разбиватель заслуженно его хвалил.
   Удар дался нелегко -  однако  получился  даже  удачнее,  чем  можно  было
рассчитывать стражник рухнул без единого звука. Игар надеялся,  что  он  не
причинил бедняге серьезного увечья. Это было бы негуманно и  неосмотрительно
- ему ведь еще назад идти...
   На открытое место он вышел не таясь. Стоящий на гребне любовался  закатом
и  одновременно  наблюдал  за  поселением  изгнанников  костровой   любовно
подсовывал в огонь сухие, мелко наломанные ветки. Отблеск пламени  лежал  на
его лице, придавая этой заурядной харе едва ли не царственное благородство.
   - Комаров кормил? Задница чешется небось? Это был мягкий дружеский  юмор
в глаза костровому дохнуло дымом, сквозь зубы ругнувшись, он принялся тереть
их кулаками.
   - Н-ну... - хрипло бросил Игар.
   - Не, - сообщил наблюдатель с гребня. - Не передохли  еще...  Вон,  дымок
вижу... Э-э-эй!!
   Игар уже бежал.
   - Это... Это что?! Стой! Стой, зараза, убью!
   Дорога за поребриком резко  уходила  вниз  Игар  спрыгнул  и  присел  за
камнем,  давая  возможность  арбалетной  стреле  бессильно  просвистеть  над
головой. Вниз, в царство смерти, стражи не пойдут, не решатся...
   - Сто-ой!
   Еще одна стрела клюнула камень. Игар  прыгнул,  перекатился,  укрылся  за
большим расколотым валуном,  выждал,  пока  две  стрелы  почти  одновременно
свистнут рядом с его лицом - и перекатился снова, достиг  глубокой  каменной
расселины, соскочил  в  темноту,  больно  сбив  колено.  Наверху  кричали  и
бранились - но Игар знал, что стражники ему больше не страшны.
   Вернее, теперь ему страшны не стражники.
   Земля здесь походила на  плохо  выпеченный  хлеб,  ноздреватый  и  серый
где-то внизу тихонько журчала вода. Игар пробирался почти в полной  темноте,
обходя светлые валуны и черные пятна дыр, ведущих  в  подземелье.  Время  от
времени к запаху сырости примешивался кислый запах дыма. Пещера жила.
   Колечко с зеленым камнем, продетое в бечевку на его шее,  покачивалось  в
такт шагам о чем думают эти несчастные, когда  черная  карета  грохочет  по
камням их последней дороги? Сколько  они  живут  здесь,  прежде  чем  гниль,
неспешно пожирающая их тело, добирается до сердца и мозга?..
   Он остановился. Ветер принес новый запах  -  тошнотворный  запах  падали
Игар почувствовал, как слабеют ноги. Странно, но мысль о том, что  он  может
остаться тут навсегда, явилась к нему только сейчас. Впервые - но  зато  как
явственно и властно!..
   Впереди, в каменной впадине, почудилось движение. Шорох: как  будто  куча
тряпья ожила и пытается подняться на ноги. Игар изо всех сил стиснул зубы  -
бесформенная груда, еле различимая в темноте, спешила убраться с его дороги.
Она очень торопилась, она издавала множество еле слышных странных  звуков  -
сопение, сиплое дыхание, влажные шлепки...
   Потом снова сделалось тихо. Над Пещерой низко склонилась уходящая  звезда
Хота. Он перевел дыхание.
   Не следовало этого делать. Не следовало по  доброй  воле  лезть  сюда,  в
жадную слюнявую пасть болезни... Теперь Игару казалось, что он  уже  ощущает
первые  симптомы.   Что   щеки   немеют,   пальцы   зудят   и   отказываются
повиноваться...
   Потом он увидел свет. Огонек метну  лея,  исчез,  появился  снова  из-за
каменной глыбы  показалась  сначала  тонкая  лучина,  а  потом  и  рука,  ее
сжимающая, - комок мяса с короткими отростками. Игар задержал дыхание.
   Существо было, кажется, женщиной.  Милосердная  темнота  почти  полностью
скрывала ее лицо время от времени тусклый свет лучины выхватывал  из  мрака
переплетение обнаженных мышц на лишенных кожи щеках. Игар отшатнулся.
   Некоторое время женщина молча разглядывала его подернутые  слизью  глаза
часто мигали. Рука Игара сама собой нащупала на шее кольцо с зеленым камнем.
   - Красавчик, - выговорила женщина  презрительно.  Игар  не  удивился  бы,
услыхав из  ее  уст  неразборчивый  хрип,  -  но  голосовые  связки  женщины
сохранились почти в неприкосновенности. Иное дело губы  -  полуразложившийся
рот с трудом выговаривал слова:
   - Кра-асавчик. Что ж... иди, я тебя... при...ласкаю.
   Она шагнула вперед, раскрыв Игару объятия отступая, он уперся  спиной  в
каменный  выступ.  Одного  прикосновения  к  этой  плоти   достаточно.   Как
утверждает молва - одна капелька слизи - и можно уже  не  выбираться  назад.
Смириться со своей судьбой, день за днем  наблюдать,  как  облезает  кожа  и
отваливаются пальцы...
   Он ждал, что женщина остановится, - но она шла, и обнаженные мышцы на  ее
щеках подтянулись, изображая улыбку:
   - Иди... иди ко мне... сладенький...
   - Оставь его.
   Человек с факелом стоял у черного входа в подземелье. Пляшущий свет залил
женщину целиком - Игар еле сдержал вскрик. Мгновение - и, волоча  по  камням
подол рваного темного платья, чудовище убралось  в  какую-то  дыру  остался
парализованный страхом, вжавшийся в камень Игар.
   Человек с факелом приблизился. На плечах его лежал плотный кожаный  плащ,
а лицо было полностью  закрыто  многими  слоями  полупрозрачных  бинтов.  Из
единственной прорехи пристально смотрел продолговатый черный глаз.
   Игар  молчал,  сжимая  в  кулаке  колечко  с  зеленым  камнем.  Очертания
глядящего  на  него  лица  казались  гротескной   картинкой.   Пародией   на
человеческие черты слой бинтов дрогнул против того места, где на этом  лице
угадывался рот:
   - Ты кого-то ищешь? Игар разлепил губы:
   - Я ищу женщину Тиар. Вот, - он рывком  снял  бечевку  с  шеи  и  показал
колечко.
   Человек перевел свой единственный глаз с Игара на колечко и обратно:
   - Она тебе - кто?
   Игар опустил голову. В этом месте и с этим собеседником  вранье  казалось
особенно ненужным, едва ли не кощунственным. Сказать же правду...
   Человек в бинтах растолковал его молчание по-своему.
   - Год назад, - ему было трудно говорить, потому что  гниль,  по-видимому,
не пощадила и его губы тоже. - Год назад я так же... пришел  сюда...  потому
что здесь была моя жена.
   Стало тихо. Игар с ужасом смотрел в черный продолговатый глаз.
   -  И...  ничего  страшного,  -  бинты  дрогнули,  будто  человек  пытался
улыбнуться, - теперь я, правда, вдовец... Но ненадолго.
   - Вы встретитесь с ней в чертоге Святой Птицы, - проговорил Игар  быстро.
Черный глаз мигнул:
   - Я н