оров его...
   "...Святая Птица, помоги нам. Я предал тебя, обратившись к Алтарю я снял
с себя храмовый знак, ты вправе отвернуться от меня  -  умоляю,  спаси  нас.
Все, что я делал, я делал из одной только... Илаза, она..."
   Солнце проглянуло сквозь путаницу ветвей и обожгло его  щеку  болезненным
поцелуем. Илаза... Этот запах, волосы, вплетенные в  траву,  под  бархатными
губами - зубы, белые, как фарфор... Кукла с фарфоровой головой...  Откуда  -
кукла? Илаза живет в нем... Она - его, и как  обидно,  если...  Нет,  Святая
Птица, это невозможно... Мы прошли мимо стольких смертей... Спаси...
   Однажды Отец-Дознаватель взял его с собой в Замок... который оказался  не
замком вовсе, а просто хорoшим добротным домом за высокой каменной  оградой.
У ворот стоял приземистый парень с  неприятным  тягучим  взглядом,  стоял  и
чертил по песку кончиком обнаженной сабли. Встретившись с ним глазами,  Игар
сразу вспомнил все, что приходилось слышать о хозяйке Замка,  а  говорили  о
ней неохотно и шепотом. Парень  пропустил  Отца-Дознавателя  вместе  с  юным
послушником, ему ведено было впустить. Отца Дознавателя ждали, чтобы  вынуть
из петли  старшую  княгинину  дочку,  красавицу  Аду,  которая  соорудила  в
собственном будуаре виселицу и умерла раньше чем сестра ее, Илаза, явилась с
пожеланием доброго утра.
   Тогда Игар и увидел свою будущую жену впервые.
   Илаза не плакала. Она вполне серьезно собралась вслед за сестрой - потому
что "все равно как в могиле, так хоть не заживо".
   Впрочем, обширный дом не показался Игару похожим на могилу. Он  понял,  о
чем говорила Илаза, только когда увидел хозяйку - затянутую в черный  бархат
владычицу-княгиню,  чью  красоту  портил   резко   очерченный,   обрамленный
глубокими складками рот.  Игара  особенно  поразила  ее  спина,  перетянутая
глубокой  поперечной  складкой  столь  странный  рельеф  придавал   княгине
сходство с туго перевязанным мешком.  Игару  сделалось  смешно  его  всегда
разбирал смех именно в те моменты, когда смеяться  было  ни  в  коем  случае
нельзя. Он тотчас же низко понурил голову, чтобы спрятать лицо.
   Ада покончила с собой,  потому  что  накануне  завершился  ее  мучительно
долгий роман с неким обедневшим рыцарем, вечным женихом, которого ее мать то
привечала, то изгоняла в приступе непонятного раздражения.  Уже  назначенная
свадьба то переносилась, то отменялась  вовсе,  то  назначалась  вновь  Ада
призывала возлюбленного на тайные свидания, а целый сонм содержащихся в доме
старых дев болезненно подглядывал и подслушивал, и  среди  этих  несчастных,
закосневших  в  своем  девичестве,  полным-полно   было   платных   шпионов.
Единственным другом несчастливой невесте была ее младшая сестра - она  же  и
оказалась невольной виновницей трагедии.  Застав  Илазу  мило  беседующей  с
каким-то красивым служкой, княгиня взбеленилась парнишку прогнали со  двора
плетьми, но  ярость  княгини  к  тому  времени  полностью  вырвалась  из-под
контроля разума, и не в добрый час явившийся Адин жених нашел жуткую  смерть
от своры свирепых, специально науськанных княгининых псов...
   Илаза не плакала. У Игара  хватило  наглости  уже  в  ту  первую  встречу
поклясться, что он вырвет ее из Замка и сделает своей женой у Илазы хватило
здравого  смысла  не   жаловаться   матери   на   дерзкого   послушника,   а
Отец-Дознаватель слишком озабочен был своей миссией, чтобы обращать внимание
на мечтательное выражение в Игаровых глазах. Святая Птица,  он  хотел  стать
хорошим послушником, но нрав его...
   Тело мучительно затекло. Он не чувствовал своих ног,  а  о  существовании
рук напоминали редкие болезненные покалывания губы раздулись,  как  мыльные
пузыри. В ватной тишине бесконечно долгого дня беззаботно звенел ручей - его
песня была худшей из возможных пыток  потом  к  ней  прибавилось  басовитое
гудение - над лицом Игара кружила пара слепней,  он  то  и  дело  мучительно
дергался, но кровососы становились все наглее. Пить...
   - Пить... - тихонько прохрипела Илаза, и Игар не узнал ее голоса. Неужели
и она вот так же не чувствует тела  и  пытается  облизнуть  губы  липким,  в
тягучей слюне языком?!
   От раскаяния он снова едва не заплакал. Клялся, что отведет  все  беды  -
какова же цена его клятвам?! Обещал быть ей опорой и защитой - и обманул  на
другой же день после свадьбы, не уберег, обрек на мучительную смерть, потому
что...
   Он рванулся сильнее, и слепни,  удивленные,  отлетели  чуть  дальше,  чем
обычно. Сколько еще ждать?! Паук ли, смерть ли от  жажды...  Уж  неизвестно,
что хуже...
   - Илаза, - сказал он, но не услышал своего голоса.  Попытался  прочистить
горло сглотнул слюну, которой уже не было. - Илаза... Давай  играть,  будто
мы на свадьбе. Будто столы накрыты... Ты кого пригласила?
   Некоторое время было тихо, только ветер сухо шелестел листвой.
   - А... зачем? - спросила Илаза глухо. "Солнце низко", - подумал  Игар.  -
Скоро и вовсе..."
   - Илаза! Не молчи. Скажи что-нибудь.
   Не то вздох, не то стон.
   - Илаза... А почему... У княгини такая..., такая вмятина на спине,  будто
ложбина? Как от веревки?
   - Дурак.
   - Нет, ты скажи!
   - Она не носит корсетов.
   Игар закрыл глаза. Сто раз повторил про себя "корсет, корсет,  корсет"...
Слово потеряло смысл. Просто череда звуков.
   - Ну и что?
   - Она носит... Другое белье.
   - Ну и...
   Илаза всхлипнула:
   - Пить. Я хочу пить.
   - Не плачь, - сказал Игар беспомощно.
   И снова тишина. В прорехах между ветвями висело одинокое облако  -  такое
же белое и рыхлое, как вчера. Один бок его показался Игару чуть  золотистым.
Чуть-чуть.
   Вечер наползает из оврага...
   Он всего лишь на секунду закрыл глаза - и увидел теленка со свежим тавром
на боку, красным тавром, болезненной  раной  в  следующую  секунду  небо  в
переплете ветвей оказалось уже не синим, а фиолетовым, а  листья  на  ветках
сделались черными. Место облака заняла тусклая, едва народившаяся звезда.
   Он испугался, в  мгновение  ока  вспомнив  все,  заново  ощутив  и  сухой
воспаленный рот, и мертвое затекшее тело, и страх за Илазу. Святая Птица  не
спустится с неба, не придет на помощь, как приходила к  давним  и  праведным
предкам он, Игар, отступник, потому что,  вверяясь  Алтарю,  снял  храмовый
знак он же болтун и предатель, потому что втянул Илазу в...
   Паутина чуть дрогнула.
   Не так дрогнула, как обычно, когда пыталась пошевелиться  Илаза.  Паутина
дрогнула иначе, по-новому, и от этого движения Игарово сердце подпрыгнуло  к
самому горлу.
   - Илаза... Ила...
   Он услышал ее вздох, похожий на всхлип.
   - Илаза... Я... спал?
   - Тише. Пожалуйста, молчи.
   - Мне показалось, что...
   - Молчи! - простонала Илаза. - Ты... чувствуешь...
   Паутина дрогнула снова - теперь вполне ощутимо Игар еле сдержал крик.
   - Он здесь, - почти спокойно сказала Илаза. - - Давно здесь. Он ждет.
   Днем Игару казалось, что силы его иссякли раз и навсегда, - однако  новое
сотрясение паутины превратило его в комок из нервов и мышц.
   - Эй, ты! - выкрикнул он, выгибаясь дугой. - Эй... Ты... кто здесь, а?!
   - Прекрати, - голос Илазы перестал ей повиноваться. - Игар... Я  боюсь...
Я не... хочу... Я не хочу, не надо, нет!!
   В этот момент Игар согласился бы умереть дважды. Не важно, каким способом
- лишь бы оставили в покое Илазу.
   - Оставь ее в покое! - закричал он,  изо  всех  сил  пытаясь  высвободить
затекшие руки. - Тварь!
   "Это  смешно,  -  подумал  он  в  следующую  секунду.  -  Все  равно  что
уговаривать голодного  волка...  Ах,  как  кричал  тот  бедный  волк...  Как
кричал..."
   Теперь паутина мерно, через определенные промежутки времени,  вздрагивала
- и вздрагивала все сильнее. Игар до отказа вывернул  шею,  пытаясь  увидеть
Илазу, - вместо Илазы по краю его зрения проскользнула  темная,  не  имеющая
формы тень. Показалось?!
   Он вглядывался в темную  путаницу  ветвей,  пока  не  заслезились  глаза.
Показалось? Страх? Что это было?
   Паутина качнулась. Хрипло вскрикнула Илаза
   Игар забился, как настоящая муха, так что жгуты из паутинок врезались ему
в кожу:
   - Илаза! Не давайся! Говори со мной! Я умру за тебя! Говори!  Пусть  меня
жрет, я люблю тебя, больше жизни люблю! Не давайся!
   Стон.
   Он закричал, как кричал прошлой ночью  волк.  Сорванного  голоса  хватило
ненадолго извиваясь,  до  крови  прокусывая  запекшиеся  губы,  он  хрипел,
захлебывался ее именем, и перед глазами  его  метались  в  темноте  огненные
искорки - как тогда, на соломенной подстилке, когда Отец-Разбиватель впервые
поставил его на голову... Все зря... Ила-аза...
   - Тихо. Все. Хватит. Теперь успокойся и помолчи. Он бредит. Это не  голос
Отца-Разбивателя - тот говорил  тонко,  с  металлическим  звоном,  и  сильно
картавил... Это другой голос. Мягкий и вкрадчивый, как у...
   - Илаза, - прохрипел Игар в последний раз и затих.
   Паутина колыхнулась к Игару приблизились сзади.  Он  кожей  почувствовал
присутствие за своей спиной - и разинул рот, но крика не получилось.
   - Тихо. Теперь тихо. Не дергайся.
   Все-таки бред. Не сам же он с собой говорит... Это не  может  быть  голос
Святой Птицы... Она спросит у  Игара  после  смерти:  почему  снял  храмовый
знак?!
   Рубаха на его спине треснула, вечерний ветер лизнул обнаженную кожу.
   - Не надо... - пискнул он едва слышно.
   - Не напрягайся. Расслабь мышцы. Не бойся, расслабь. Бред.
   - Не на...
   Под лопатку ему вонзилось жало - во всяком случае, он решил что это жало,
дернулся и замер в ожидании смерти.
   Смерти не наступило. По телу разливалась теплая, расслабляющая волна.
   - Спокойно.
   Рывок.  Половина  нитей,  стягивающих  Игара,  с  отвратительным  треском
разошлась он не испытал облегчения. Ноги болтались, как чулки с песком.
   Потом небо с разгорающимися звездами повернулось и  легло  на  бок.  Игар
схватил воздух ртом перед его глазами оказалась  твердая  земля  -  вернее,
наклонная стенка оврага, укрытая шубой  из  прошлогодних  листьев,  пахнущая
травой и влагой.
   - Попробуй встать, - сказали у него над головой.
   Он послушно попытался сесть, поднял правую руку, удивленно  посмотрел  на
безжизненные белые пальцы, все в отвратительных клочьях паутины -  и,  будто
ошпаренный, подскочил и завертел головой в поисках Илазы.
   Ее светлое платье выделялось среди ветвей. Лица  Игар  не  видел  -  лишь
слышал сбивчивое, натужное дыхание.
   Он с трудом проглотил тягучую слюну:
   - Кто... здесь... Кто?!
   Шелест ветра в кронах. Неподвижная Илаза в сетях что-то  мешает.  Что-то
маячит в стороне, сверху, невозможно большое, бесформенное, что это, что...
   Его вырвало желчью. Одна длинная болезненная  судорога,  пустой  желудок,
выворачивающийся наизнанку, все остальное парализовано ужасом, даже мысли об
Илазе...
   - Кто... говорит...
   По краю его зрения снова скользнула  тень  -  темнее,  чем  темное  небо.
Желудок опять подпрыгнул к горлу - Игар пережил длинный, бесплодный  рвотный
позыв.
   - Вставай, - мягко,  почти  ласково  повторили  у  него  над  головой.  -
Поднимайся. Ну?
   Он не мог подняться. Ноги затекли до бесчувствия он попробовал растереть
бедра - мышцы отблагодарили его судорогой, да такой, что теперь он повалился
на ковер из палых листьев, шипя от боли.
   - Понятно, - сказали из темноты. - Ложись лицом вниз.
   - Ты кто?!
   Тень колыхнулась  над  самой  Игаровой  головой  и  от  нее  веяло  таким
неудержимым ужасом, что он упал ничком, закрыв руками голову.
   От первого же прикосновения его стало трясти, как в  жестокой  лихорадке.
Он сжимал зубы, чтобы не надкусить язык касались его  не  руки,  во  всяком
случае  не  руки  человека  какие-то  цапалки,  похожие  более   всего   на
исполинские гибкие клешни, ловко  разминали  его  омертвевшую  плоть,  а  он
лежал, зарывшись лицом в прошлогоднее гнилье, и беззвучно скулил от  боли  и
страха.
   - Расслабься. Тихо, тихо... Теперь встань.
   Он повиновался не сразу. Поднялся на  четвереньки  ноги  слушались  его,
хотя и с трудом.
   - Возьми баклагу... или что у тебя там. Напои ее. Илаза молчала. Как  мог
быстро он добрался до застрявшего среди корней мешка  от  привычных,  давно
въевшихся в пальцы движений ему чуть полегчало. Он вытащил наполовину полную
- о счастье! - баклажку и неуклюже проковылял  к  Илазе  спеленутая  серыми
нитями, она висела теперь над  самой  землей,  так  что  Игар,  привстав  на
цыпочки, мог дотянуться до ее лица.
   - Илаза... Все будет  хорошо...  Выпей...  Хорошо,  что  густые  сумерки.
Хорошо, что они не видели друг друга Игар  не  хотел  знать,  как  выглядит
теперь Илаза, и не хотел показывать ей свое опухшее, в бороздках слез  лицо.
Она глотнула и закашлялась потом пила долго, со стоном, и Игар со  странной
ревностью подумал вдруг, что там, на Алтаре, она постанывала очень похоже...
Пожалуй, точно так же, только тише... А сейчас...
   Баклажка опустела. Игар облизнул кровавую коросту  на  собственных  сухих
губах:
   - Ты-как?.. Пауза. Чуть слышно:
   - Спасибо.
   - Все будет хорошо, - сказал он так ласково, как мог. - Потерпи, ладно?
   Паутина содрогнулась-Илаза закачалась, как  тяжелая  гиря.  Игар  отогнал
неприятное воспоминание о  висельниках,  медленно  покачивающихся  в  петле.
Поднял голову паутина закрывала полнеба, и в недрах  ее  Игару  померещился
темный сгусток. Нет, показалось... Теперь в другом месте, ниже... теперь...
   Он резко обернулся. Бесформенная тень ускользнула из-за спины за  миг  до
его движения.
   - Освободите... - попросил он жалобно. - Кто бы вы ни были...  Освободите
ее...
   Странный царапающий звук, похожий на тихий скрип.
   - Спокойно, спокойно... Напейся теперь сам.
   Игар перевернул баклажку - единственная капля упала ему на башмак.  Тихий
скрип повторился, и Игар с ужасом понял, что это на самом деле смех:
   - Ну-ну... Девочка выпила все, не оставив мальчику и глоточка...  Чем  же
напоить тебя? Можно ее кровью?
   Игар испугался так, что пришлось судорожно сжать колени:
   - Нет, нет... Нет...
   Тень скользнула над его головой, на мгновение закрыв звезду.
   - Ладно... Ступай к ручью... и наполни баклажку. А  потом  ты  вернешься.
Ступай.
   ...Две  ночи  назад  был  Алтарь.  Был  ли?!  Как   сон...   Как   давнее
воспоминание. Будто веслом по голове. Мальчишки  вытащили  рыбину,  саданули
веслом - и удивленные глаза вылезли из орбит, а черные  рыбьи  усы  печально
обвисли...
   Игару казалось, что он теряет память.
   Он брел в темноте, то и дело спотыкаясь, падая и съезжая вниз на  животе.
Ручей звенел все громче выходя на прогалины, где еще чуть-чуть подсвечивало
угасающее небо, он останавливался, чтобы тупо  уставиться  на  свою  ладонь.
Сгибал и разгибал пальцы, шепотом упрашивая себя: это я. Это моя  рука,  моя
рука...
   А потом он разом забыл обо всем. Ручей звенел, ручей  простирался,  заняв
собой полмира Игар стоял  над  его  гладью,  глядя,  как  дробится  на  ней
танцующий свет звезд.
   Еще потом он впал в счастливое оцепенение. Вода стекала по его губам,  и,
уже напившись, он лежал лицом в ручье - бездумный и безвольный, достигнувший
абсолютного совершенства, где не место желаниям, хотениям и прочей  мелочной
суете.
   ...А очнулся на бегу. Вверх по темному противоположному склону,  длинными
и небывало сильными прыжками, как не бегал никогда, как  зверь,  только  что
перегрызший веревку...
   Отец-Разбиватель учил: выжить, выжить во что бы то ни стало, молить Птицу
о жизни, благодарить Птицу за удачу... Жить. Жить!!
   Он бежал, и непонятное шестое чувство помогало ему огибать стволы - иначе
он расшибся бы в лепешку. Треща ветвями, как молодой  вепрь,  он  проломился
через кусты -  и  увидел  над  головой  спасительный,  противоположный  край
оврага.
   ...И сказала Птица птенцам своим: каждый из вас  рожден,  чтобы  жить,  и
каждый жить вправе. Дабат.
   - ...И почему? Он молчал.
   - Почему же ты вернулся? Так далеко  удрать...  Действительно  далеко.  И
вернуться... Зачем?
   Теперь совсем темно. Так темно, что глаза можно  и  вовсе  не  открывать.
Лучше зажмуриться  -  тогда,  по  крайней  мере,  не  надо  будет  пялиться,
таращиться, пытаясь разглядеть в  окружающей  черноте  хоть  проблеск,  хоть
искорку.
   Искорку... Огонь, Ночные твари боятся огня... все твари боятся  огня,  но
тот, что сидит в серой паутине, тварь непонятная и  непредсказуемая.  Кто...
Кто?! Паук, который вьет паутину на волков и говорит... как по писаному. Как
Отец-Научатель... Зачем вернулся, дурак?! Что  проку,  теперь  они  погибнут
вместе, а мог бы...
   Подбородок его  стягивало  подсохшей  кровью.  Там,  за  оврагом,  он  не
удержался и влепил себе оплеуху - и  как,  оказывается,  сильно  можно  себя
ударить. Немилосердно. Без жалости.
   - Кто она тебе?  Та,  за  которой  ты  вернулся?  Слух  Игара  обострился
десятикратно. Он слышал ее дыхание ни звука,  ни  шелеста,  ни  движения  -
только дыхание, сдавленное, будто Илаза пыталась удержать стон.
   Игар поднял лицо к непроглядной темноте:
   - Жена. Она жена мне, мы сочетались на Алтаре... И посягнувший на эти узы
будет проклят.
   Нет, паутина различима-таки, даже теперь. Еле видимый серый кокон...
   Он поймал руку. Холодную и слабую, липкую от нитей, странно  маленькую  -
он никогда прежде не  думал,  что  ее  рука  так  мала  в  сравнении  с  его
ладонью... Аристократическая. Детская И не желает отвечать на его  пожатие.
Да в сознании ли Илаза?!
   Пальцы в его руке дрогнули. Чувствует. Ответила. Так слабо...
   - Она жена мне, - сказал он сдавленно. - Мы принадлежим друг другу. И  мы
никому не сделали зла!..
   Пальцы Илазы ослабли снова.
   Темнота над его головой помолчала. Скрежетнула смешком:
   - Теперь вы принадлежите мне... Алтарь не обидится. Алтарю  даже  угодно,
чтобы судьба ваша была... одна на двоих.  Забавно  лишь,  что  пока  девочка
хранится здесь, мальчик ходит на привязи...
   Игар вжался лицом в неподвижную  Илазину  ладонь.  Дотянуться  бы  до  ее
губ... Но от его движения паутина напряглась, и девушка судорожно вздохнула.
Так ей больно. Он боится причинить ей боль...
   - Что вы будете с нами  делать?  -  спросил  он,  удивляясь  собственному
равнодушному голосу.
   - Ты не догадываешься? - удивилась темнота. - Пройдет несколько  часов...
Я дам вам напиться еще. Побольше воды. Вам это сейчас нужно.
   - Меня, - хрипло предложил Игар. - Меня.
   - Обоих.
   - Нет...
   Темнота усмехнулась:
   - Да. Да... Алтарь одобрил бы. Одна жизнь - смерть  тоже  одна...  Хочешь
пить - напейся. Есть время.
   ...А ведь убежал было, ушел уже так далеко!
   Проклятое тело так хочет вырваться и выжить. Отец-Разбиватель  говорил  -
только душа хочет умирать. Тело, дай ему волю, никогда не полезет в петлю...
Душа Ады, Илазиной сестры, желала обрушиться вовнутрь. Уничтожить себя...  И
тело проиграло. Тело качалось в спальне, не достигая босыми ногами до...
   А что проку, если теперь они с Илазой погибнут вместе?! Лучше быть вечным
вдовцом, чем умереть сейчас,  в  восемнадцать  лет...  Так  глупо  и  так...
отвратительно... Как муха...
   А в  мешке  огниво.  Если  пошарить  в  темноте...  Поджечь  все  гнездо.
Выжечь...
   Развести огонь. Но... Время. Этот, что в кронах, двигается  со  скоростью
мысли...
   - Игар - твое имя?
   Он вдруг напрягся. Темнота изменилась теперь в  ней  ощущалось  близкое,
отвратительно близкое соседство. Совсем рядом...  Так,  что  лица  достигает
мерзкое, теплое дыхание. Святая Птица... Как это  будет?..  Ожидание  смерти
хуже умирания, сейчас он сам попросит поскорее его прикончить...  Но  он  не
Ада. В нем слишком много жизни. Отец-Служитель сказал  бы  -  слишком  много
тела и слишком мало души. Слишком много трясущегося, покрытого потом, живого
тела...
   - Я... меня так  зовут.  Я  Игар...  Освободите  ее.  Распутайте.  Ей  же
плохо... Она не убежит!! Илаза молчала.
   - Если вы знаете о Святой Птице, - сказал  Игар