Игар поднялся с колен. Обернулся к зеркалу, встретился взглядом со своими
собственными,  упрямыми,  злыми  глазами.  Черная  одежда  и  черные  волосы
Дознавателя сливались с темнотой зеркала, казалось,  что  бесстрастное  лицо
его висит в темноте, как маска.
   - Илаза... - сказал Игар глухо. - Вы бы видели... Вы бы видели  ее  мать.
Говорят, что ее муж, отец Илазы... страшно унизил ее прямо на  свадьбе.  Она
при гостях чистила ему сапоги своими собственными волосами. И с  тех  пор...
Муж потом... говорят, на охоте, но вернее всего,  он  сам...  Она  страшная.
Власть для нее хуже вина. Она давит, раздавливает, она мозжит все,  до  чего
может дотянуться... Илаза... Стебелек, если  на  него  со  всего  размаху...
Сапогом... Вроде как очаг согрева - согревал младенца, а  потом  взял  да  и
поджег люльку. А я... Илаза. Чтобы она мне поверила. Птица знает...
   Он говорил и говорил, путано и сбивчиво. Замок...  Замок  был  обиталищем
ос, в которое Игар изо дня в день бесстрашно совал руку. А  уж  собственное,
родное Гнездо...
   Он запнулся. Об этом  говорить  уже  не  стоило  -  но  остановиться  под
взглядом Отца-Дознавателя тем более невозможно.
   - ...Гнездо  тоже.  Если  бы  узнали...  Но  не  узнал  никто.  Даже  наш
Дознаватель. Потому что я никогда не прятал от него  глаз...  Так,  прямо  и
уверенно... И он не лез ко мне в душу, он думал, здесь все чисто и просто...
А каково это - не отводить глаз, когда... виноват?! Хоть вина...  Да  в  чем
же?!  И...  Алтарь.  Так  страшно   было   идти...   Так   редко...   оттуда
возвращаются... Алтарь принял нашу жертву. Сам Алтарь!! И... как?  Когда  мы
все прошли... Из-за какой-то Тиар?! Терять... ее? Илазу? Я лучше руку...  по
локоть... Она часть меня, понимаете? Сейчас я с вами тут... а она ждет.  Она
каждую ночь... И звезда все ниже. Понимаете?..
   Он запнулся и замолчал. Перед глазами  его  покачивалась  серая,  липкая,
удушающая паутина.
   - Ты... - медленно проговорил Дознаватель, -  представляешь  себе...  Как
именно скрут поступает со своей... с обидчиком? Я знаю. И знаю, что ты не
   Сможешь такого вообразить. Никогда и я тебе не скажу.  Не  надо.  Пощажу
тебя.
   - Мне нет до этого  дела!  -  голос  Игара  оказался  вдруг  оглушительно
громким, у него у самого заложило уши. - Мне нет дела до... я гонец. У  меня
Илаза...
   Она мне дороже... чем даже дочь... чем мать... вы не понимаете?!
   Отец-Дознаватель кивнул:
   - Понимаю... Как раз я и  понимаю,  -  он  вдруг  странно,  с  непонятным
выражением усмехнулся. - Но я понимаю и другое. Участь этой незнакомой  тебе
Тиар... которую тебе придется обманывать, иначе  она  за  тобой  не  пойдет.
Которой тебе, быть  может,  придется  признаваться  в  любви.  И  доказывать
любовь... А потом тебе придется тащить ее в мешке, потому что она  рано  или
поздно обо всем догадается. Ты хорошо себе представляешь?  Ты  привезешь  ее
округу, живую... Живьем... Она будет все понимать... Все чувствовать...  Да,
Игар?
   - Она виновата, а Илаза - нет! Ни в чем!
   - А в чем вина ее, откуда ты знаешь?! Ты сам ни в чем  ни  перед  кем  не
виноват?! Что ж ты судишь!.. Игар отвернулся. Спросил одними губами:
   - А... ЧТО делает скрут с...
   - Не скажу, - резко бросил Дознаватель. - Такое знание... не для тебя.
   Игар опустил голову. Паутина...  Плоский  труп  роняющей  перья  птицы...
Рыжая голова предводителя  Карена,  парализованное  тело  в  сетях,  ужас  и
мольба. Вкрадчивый голос скрута его-то не умолить ничем.  "Ты  знаешь,  что
будет с Илазой"...
   - Сегодня мы не станем больше говорить, - сказал Дознаватель медленно.  -
Ступай.

***

   ...Через сотню шагов она остановилась, переводя дыхание. Нет,  развеселая
песенка не померещилась  ей  за  стволами  мелькало  малиновое.  По  тропе,
оставшейся со  времен  отряда  Карена,  неспешно  шагал  одинокий  беспечный
прохожий.
   Прохожий - в глубоком лесу?!
   Последнее усилие  -  и  она  выбралась  из  оврага.  Песенка  оборвалась
прохожий выпучил глаза, в то время как  губы  его  сами  собой  сложились  в
сладкую улыбку прирожденного ловеласа.
   Невысокий и щуплый, он был когда-то отменно красив с тех пор  был  выпит
не один бочонок породистого вина, и тонкое лицо  мужчины  навечно  приобрело
медно-красный цвет, нос потерял свою аристократическую форму, а  белки  глаз
подернулись сеточкой  сосудов.  Щегольской  малиновый  костюм  был  порядком
измят, зато бархатный берет, тоже малиновый, сидел на  ухе  с  неподражаемой
грацией. За спиной у незнакомца  висел  музыкальный  инструмент  -  кажется,
лютня Илаза разглядела его, пока незнакомец низко и церемонно кланялся:
   - Милейшая девушка... Примите, примите...
   Илаза закусила губу. Ей вдруг сделалось  неприятно,  что  ее  приняли  за
простолюдинку. А за кого еще можно принять грязную, простоволосую, с  лицом,
> много дней не знавшим пудры?!
   Незнакомец широко улыбался:
   - Позвольте представиться -  Йото-менестрель.  Вы  слыхали?..  Сонеты  "К
солнцегрудой", "О, уймись", "Твои власы, подобно водопаду"...
   Илаза поняла вдруг,  что  он  и  сейчас  с  похмелья.  Веселый  спившийся
менестрель.
   - Уходите, - сказала она глухо. - Немедленно поворачивайтесь  и  уходите.
Скорее.
   Менестрель удивился еще раз - куда больше,  нежели  просто  повстречав  в
лесу одинокую растрепанную девушку. Нерешительно растянул губы:
   - Твои речи... загадочны... Ты не дриада?
   - Уходи! - рявкнула Илаза. - Если такой  дурак,  что  пришел  сюда,  имей
соображение хотя бы убраться поскорей! Тебя убьют!!
   Нерешительно хлопая глазами, Йото попятился.
   Уперся спиной в густой высокий куст лютня предупреждающе бренькнула.
   - Ты... Извини, если я того, что-нибудь не так... хожу  уже,  иду...  Мы,
понимаешь, вчера в "Двух соснах", что  под  Узким  Бродом,  поси-идели...  И
туман такой, туман...
   Больше всего на свете ей хотелось дать менестрелю хорошего пинка под зад.
Он  двигался   поразительно   медленно   -   как   сонная   водоросль.   Вот
разворачивается...  Развернулся  наконец...  Вот   делает   шаг,   другой...
Оглядывается,  идиот!  Разевает  рот...  Прощается.  Прощается   наконец-то
поворачивается снова, опять делает  неспешный,  вразвалочку  шаг...  Уходит.
Уходит  все  дальше,  не  оборачивается,  малиновая  курточка  мелькает   за
стволами...
   - Не-ет!!
   Она едва не оглохла от собственного крика. Малиновая курточка трепыхалась
уже высоко над дорогой ушей  Илазы  достиг  сдавленный,  панический  вопль.
Длинное платье мешает быстро бегать. Йото, менестрель-ловелас, висел в серой
паутине, болтался вниз головой, и красное лицо его сделалось малиновым,  как
костюм:
   - А-а-а! Что?! Что это?!
   - Я предупреждала, -  сказала  Илаза  устало.  В  траве  под  менестрелем
валялись лютня, треснувшая от удара о землю, и щегольской берет
   - А-а-а! Ты?! Заманила? А-а, ведьма! Стерва! За мани-ила! Отродье!!  Жди,
я щас вырвуся... У меня ножик...
   Илаза заплакала. Менестрелев ножик через минуту звякнул о деку  лютни,  и
вслед ему полетели крики и проклятия:
   - А-а-а!.. Ведьма... Освободи! Откуплюся...  Ну?!  Илаза  вытерла  глаза.
Огляделась, высматривая соседние кроны, над ее головой  треснул  сучок.  Так
звонко, что даже Йото на секунду замолчал.
   - Не  надо,  -  сказала  Илаза  шепотом.  -  Пожалуйста.  Пожалуйста.  Вы
обещали...
   Только сейчас до нее вдруг дошло, что вокруг стоит светлый день.  Недавно
полдень миновал... Как?!
   - Уходи, Илаза. Не стоит дальше смотреть.
   - День, - прошептала она потерянно. - День  ведь...  Не  ночь...  Как  же
вы...
   - Днем тоже. Ты разочарована?
   - Как...
   - Уходи.
   Она  посмотрела  на  молчащего  Йото.  На  его  уже  пурпурное,  отекшее,
совершенно безумное лицо. Глаза  менестреля,  казалось,  сейчас  вылезут  из
орбит. Разбитая лютня в пыли...
   Она повернулась и, не оглядываясь, пошла прочь.
   Ее судьба немногим лучше.
   Она лежала, бессмысленно следя за тенью от палочки,  воткнутой  в  песок
потом на солнце наползла туча,  и  тень  пропала.  Илаза  пошла  к  ручью  и
искупалась в ледяной воде. Менестрель, наверное, уже умер.
   Ей и раньше время от времени казалось, что она слышит дребезжащий голос и
бренчание лютни. Теперь наваждение оказалось столь правдоподобным"  что  она
стиснула зубы и позволила себе десяток шагов  в  том  самом  направлении.  К
месту, где менестрель попался.
   Лютня звучала. Расстроенно и глухо Илаза звала толк в музыке, Йото с его
нынешним репертуаром не допустили бы ни на один приличный прием.
   Шаг за шагом, будто влекомая на веревке. Илаза ходила все ближе и  ближе.
Ей было страшно - но идти она не могла скоро к лютне присоединился голос  -
тоже глухой, сдавленный и одновременно надтреснутый:
   - Твои власы, подобно водопаду
   Спадают на атласовую спину.
   И два холма - два спереди, а сзади
   - Их струи принимают на себя...
   Певец закашлялся. Лютня в последний раз  бренькнула  и  замолчала  Илаза
слышала, как Йото умоляюще бормочет:
   - Тут слова-то... забыл я слова, сейчас забыл... Помнил. Забыл...  сейчас
вспомню...
   Что-то сказал другой  голос,  от  которого  у  Илазы  по  спине  забегали
мурашки.
   - Н-нет, - вскинулся Йото. - Не  имеется  в  виду,  что  она  горбатая...
имеются в виду прекрасные ягодицы, которые также выступают, подобно  холмам,
но с другой стороны и ниже!
   Илаза сдержала истерический смех. Игар - тот бы не утерпел. По  земле  бы
катался от нервного хохота...
   Она осмелилась подойти: еще ближе. Разросшиеся кусты скрывали ее от  Йото
 она же увидела наконец менестреля, сидящего на  дороге.  Весь  облепленный
паутиной, он похож был теперь на выловленного в подполе мышонка -  несусотря
даже на то, что вывалянный в пыли берет снова  был  залихватски  сдвинут  на
ухо:
   -  Сейчас...  -  бормотал:  он,  пытаясь   подстроить   свой   безнадежно
испорченной инструмент. - Новая песня, еще только до половины  сочиненная...
Но никто не слыхал еще... господин... вы первый...
   А вдруг он его не убьет, подумала Илаза. Попугает,  послушает  песенки...
Как свидетель Йото ничего не стоит - никто не  поверит  его  россказням  про
ужасного паука в лесу... Собственно, ОН и свидетелей не боится. Отряд Карена
- полным-полно свидетелей, кто-тo спасся,  даже  успел  ускакать...  Или  не
успел.
   Илаза прислонилась к стволу. Йото завел новую песню - вполне милозвучную,
если не считать ломающийся от страха голос и  треснувшую  лютню  постепенно
вдохновение преобразило менестреля  настолько,  что  и  песня,  и  лицо  его
оказались вдруг вполне благородными и даже красивыми:
   - Солнцегрудая дева,
   Луннолицая дева,
   Я приду на закате,
   Я уйду на рассвете,
   Виноградные листья,
   Разогретые камни.
   Душный запах магнолий,
   Лунный свет на балконе...
   Илаза повернулась  и  тихо,  чтобы  не  помешать,  пошла  прочь.  Надежда
становилась все крепче: он не убьет менестреля. Пощадит. Пощадит...
   ...Крик Иото остановил ее в нескольких сотнях шагов.  Менестрель  крикнул
еще раз - и затих.
   Она постояла, кусая губы, машинально  вытирая  о  платье  мокрые  ладони
потом повернулась и пошла обратно, - хотя с каждым шагом  все  сильнее  было
желание бежать отсюда прочь.
   Йото не  было  на  прежнем  месте.  Он  снова  висел,  спеленутый  серыми
покрывалами, а лютня снова валялась на земле - две струны  были  оборваны  и
закручивались красивыми спиралями.
   - Нет... - просипел Йото еле слышно. - Так не надо...
   - Я и не собираюсь - так.  Так  -  это  для  очень  плохих  людей...  Для
солдат-наемников,  которые   согласны   убивать   за   деньги.   Когда   они
парализованы, разлагающий яд действует медленно... Кровь становится  уже  не
кровью, а совсем другой жидкостью. А тело...
   - Не надо, - Йото был бледен. В наступающих сумерках его  прежде  красное
лицо выделялось, будто измазанное известью. - Не... надо...
   - С тобой я этого не сделаю. Не бойся.
   - Спа... асибо...
   - Я лишу тебя сознания. Ты и не поймешь, что умираешь.
   - Не-е...
   - Закрой глаза. Это будет легко и приятно.
   - Не-е-е...
   - Закрой. Не бойся. Ну?..
   Илаза кинулась бежать.
   Она спотыкалась  и  падала.  Она  вконец  изорвала  подол  она  в  кровь
расцарапала лицо и руки, а добравшись до  ручья,  упала  ничком  и  зашлась,
захлебнулась сухими рыданиями. Сухими, потому что слез почему-то не было. Не
шли.
   Его появление было болезненным, как удар.
   - Все? - спросила она, не поднимаясь.
   - Все, - удовлетворенно отозвалась темнота над ее головой.
   -  Изувер,  -  сказала  она,  удивляясь  собственным  словам.  -  Изувер,
мучитель... Зверь до такого не додумается. Ты не зверь.
   Темнота хохотнула:
   - Нет, конечно.
   - Палач... никакой палач до такого не додумается. И не человек тоже.
   - Нет.
   - Чудовище... Чудовище! Тебя не должно быть! На земле нет законов,  чтобы
ты был! Я хочу, чтобы тебя не было! Я хочу!!
   - Ты думаешь, я не хочу?..
   Илаза замолчала. Не время задумываться об этих его сумрачных словах.
   Ей теперь все равно. Своей болтовней она уже  вполне  заслужила  то,  что
уготовано "для очень плохих-людей". Чего избежал несчастный менестрель...
   - Не бойся. Тебя я пока что не трону.
   - Ты... тварь. Изощренная тварь.
   - Да.
   - Истязатель!
   - Да... Все верно, Илаза. Я скрут.

***

   Однажды промозглым осенним вечером девочке позарез захотелось  залезть  в
горячую воду. И чтобы над водой поднимался пар.
   Вместе с Лиль они натопили в комнате, а служанка притащила из кухни бадью
кипятка с целебными травками  слушая  завывания  ветра  в  каминной  трубе,
девочки черпаками наполнили большую кадушку. Тут же стояли еще два ушата - с
горячей кипяченой водой и ледяной, колодезной.
   Забираясь в воду, Лиль засопела от удовольствия. Девочка  последовала  ее
примеру,  по  самое  горло  погрузившись  в  теплое,  душистое,  летнее   с
преждевременным огорчением подумала,  как  нелегко  будет  отсюда  вылезать.
Снова в сырую тоскливую осень...
   Разогревшись, она вынырнула из воды по грудь и удобно облокотилась о край
купальной посудины. Так можно сидеть хоть день, хоть век...
   Лиль сидела напротив, щурясь, как довольная кошка. Поймав взгляд девочки,
со счастливым видом раздула щеки и закатила глаза: хорошо, мол... Ее  волосы
рассыпались и окунулись концами  в  воду  -  Лиль  небрежно  приподняла  их,
собирая узлом на затылке, и девочка вдруг  с  удивлением  увидела,  что  под
мышками у Лиль тоже растут волосы - черные и кудрявые, только реденькие.
   Лиль  заметила  ее  удивление.  Горделиво  подняла   руки   выше,   давая
возможность полюбоваться своей новой красотой многозначительно прищурилась,
будто вопрошая: а ты?
   Девочка с интересом заглянула себе под руку. Конечно,  до  Лиль  ей  было
далеко - но кое-какой смелеющий пушок имелся и здесь. Девочка удивилась,  но
в этом удивлении проскользнул оттенок смущения.
   Лиль сидела напротив, разомлевшая,  мокрая,  розовощекая  девочка  вдруг
увидела, что там, где  еще  недавно  у  них  обоих  были  только  коричневые
кружочки  сосков,  теперь  выступают  над  кромкой  теплой   воды   округлые
выпуклости - почти как у взрослой женщины.
   Девочка невольно перевела взгляд на собственную грудь она уступала  Лиль
и здесь - вместо красивых округлостей взгляду  ее  предстали  робкие,  будто
припухшие бутончики. Ей  почему-то  захотелось  спрятаться  она  скользнула
ягодицами по дну кадушки, погружаясь глубже. Вода снова подступила к ее  шее
- тогда, не удержавшись, она потрогала свою грудь рукой. Ничего особенного -
на ощупь выпуклости почти и не заметны...
   Лиль смотрела, щурясь. Во взгляде ее  было  превосходство  -  но  было  и
ободрение, ничего, мол, подрастешь... А ведь  Лиль  была  всего  на  полгода
старше!..
   Девочка опустила глаза. Впервые за много месяцев ей так остро  захотелось
видеть мать.
   Лиль в любую минуту может прийти к матери, спрятаться  в  складках  юбки,
рассказать на ушко о своих открытиях и спросить совета  а  ей,  девочке,  к
кому идти? К Большой Фа?!
   За окном колотил дождь.
   - Ты чего? - удивленно спросила Лиль. Девочка  сложила  ладони  лодочкой.
Задумчиво провела живое суденышко туда-сюда:
   - Аальмар... Скоро приедет. К первому снегу... Он обещал.

***

   Мальчик двигался легко и грациозно. Было ему  лет  тринадцать,  и  он  не
достиг еще роста взрослого мужчины, однако и "клюв" в  его  правой  руке,  и
"коготь" в левой не были подростковым оружием -  вполне  полновесные  боевые
клинки. Вот только "крылья" на  мальчишке  прилажены  были  по  росту  Игар
удивился, как такой малыш удостоился такой чести - носить "крылья". И достиг
такого умения - несколько простых фигур полета  мальчишка  проделал  как  бы
между прочим, а потом поднатужился и оторвался от земли надолго. Игар поймал
себя на недостойном, гаденьком чувстве мальчишка заметно перекосил основную
позицию, и нехорошее чувство в душе Игара  оказалось  всего  лишь  радостью.
Радостью чужого поражения.
   Никто не заметил Игарова позора. Конечно же, никто не заметил он опустил
голову и покраснел до слез. В чем, скажите, завидовать этому  мальчишке?!  В
том, что он прилежен и гибок, что у него  есть  "крылья",  которые  Игар  не
надевал ни разу в жизни? А на Алтаре мальчишка бывал, а любил он  на  теплом
камне любимую девушку, а называл ли своей женой?!
   Отец-Разбиватель что-то говорил внимающие послушники неотрывно  смотрели
ему в рот, один только Игар косился в сторону.  Как  и  положено  порченому,
крученому, подсадному птенцу.
   Отец-Разбиватель закончил свою речь, потрепал мальчишку с  "крыльями"  по
загривку и распустил всех на свободные работы  Игар  потоптался,  с  тоской
оглядываясь по сторонам, углядел в дальнем углу двора  отдыхающую  на  траве
невысокую фигурку - и, стиснув зубы, неторопливо двинулся к ней.
   Мальчик удивился. Они с Игаром еще ни разу не говорили Игар  даже  забыл
сгоряча, как парнишку зовут. И знал, что не вспомнит.
   - Слушай, ты счастлив? -  спросил  он  вкрадчиво,  опускаясь  рядышком  и
подтягивая под себя скрещенные ноги. - Счастлив, да?
   Мальчик поднял брови. На некрасивом круглом  лице  его  не  было  детской
растерянности, на которую тайно рассчитывал Игар. Изумление - да, но  вполне
взрослое, сдержанное, без тени смятения.
   - Ты счастлив? - повторил Игар с напором. - У тебя в душе равновесие?  Ты
не сомневаешься, нет? Мальчик вдруг улыбнулся:
   - Однажды Святая Птица нашла в своем  гнезде  кукушонка...  Она  пожалела
беднягу и не выкинула его, как следовало  бы  нет,  она  сделала  вид,  что
подкидыш ничем не хуже ее собственных птенцов. Она обратила к нему  ласковый
взгляд, как и к прочим, - тогда глупый кукушонок стал кричать: правда,  и  я
такой же? Правда, что я такой же, как вы? Значит, и вы такие же, как я?..
   Кажется, мальчик собирался продолжать - Игар не дал ему этой возможности.
Поднялся, стараясь не наступать на разложенные рядышком "крылья":
   - Спасибо... Ясно.
   Повернулся и пошел прочь - через весь длинный двор, где каждый  занимался
своим делом и каждый исподтишка следил за идущим Игаром - а  он  всем  здесь
интересен и никто, никто не доверяет ему...
   Потом он спиной почувствовал еще один взгляд, и если взгляды  послушников
казались ему укусами комаров, то этот новый был прикосновением слепня.
   Отец-Дознаватель стоял у входа в Сердце Гнезда, и  взгляд  его  повелевал
Игару приблизиться:
   - Пойдем... Отец-Вышестоятель хочет посмотреть на тебя.
   - ...Не бойся, Чужой Птенец. От тебя так пахнет  страхом...  Боюсь,  Отец
мой Дознаватель, что наш - подкидыш  замыслил  недоброе.  Иначе  откуда  это
чувство вины?..
   - Наш подкидыш замыслил всего лишь сбежать, - Дознаватель задумчиво жевал
свою ароматическую смолу, глядя в сводчатый потолок треугольной  комнаты.  -
На душе его неспокойно.
   Отец-Вышестоятель вздохнул:
   - Об этом мы поговорим позже...
   Здешний Вы