жена  -  не  выдержала  и  счастливо
покраснела. Впрочем, ожидания ее были  обмануты,  потому  что  ночью  им  не
пришлось заниматься любовью.
   Сначала к ним на огонек заглянул одинокий волк - оба почти не успели  его
разглядеть  и  оба  похолодели  от  ужаса.  Не  потому,  что   волк   чем-то
по-настоящему угрожал им - просто в кровь  и  плоть  обоим  въелся  животный
страх зимних ночей, страх, благодаря  которому  их  предки  сумели  оставить
достаточное число потомков. Волк ушел прежде, чем Игар опомнился и потянулся
за горящей головешкой.
   А потом, когда они  успокоились,  расслабились  и  обнялись,  волк  подал
голос, и волосы зашевелились на Игаровой голове.
   Сначала показалось, что кричит человек. Звук был невыносим - предсмертный
крик истязаемого существа, и раздавался он совсем неподалеку - скорее всего,
за оврагом. Игар отродясь не слыхал об опасностях,  которые  подстерегают  в
лесу волков и исторгают у них такие жуткие вопли,  -  а  волк  тем  временем
.кричал, и Игару почему-то вспомнилось  серое  полотнище  в  темных  кронах.
Почему?..
   Потом волк умер. Ни Игару, ни Илазе не пришло в голову усомниться  в  его
смерти - крик перешел в хрип и оборвался. На новобрачных обрушилась  тишина,
потому что в ночном лесу сделалось тихо, как зимой на кладбище.
   До утра они не разнимали рук - но не более.
   Тронулись в путь на рассвете  -  как  только  различимы  стали  древесные
стволы, овраг и тропинка. Обоим хотелось как можно скорее удалиться от места
гибели волка, независимо от того, кто или что его било Птиц  по-прежнему  не
было - но день вступал у свои права, и с восходом солнца  и  Игар,  и  Илаза
чаметно повеселели.
   Целый час они провели в малиннике - и хоть не насытились,  но  приглушили
голод. Игар обрадовался, снова ощутив призыв плоти этой ночью он не  раз  и
не два задавал себе вопрос, можно ли  от  внезапного  страха  лишиться  всех
мужских  желаний.  Оказалось  -  нельзя,  едва  уходит  страх,  как  желания
возвращаются он уже  хотел  сказать  об  этом  Илазе  -  но  глянул  на  ее
озабоченное лицо и прикусил язык.
   Илаза повадилась оборачиваться. Часто, гораздо чаще, чем  следовало:  она
оборачивалась на ходу, через плечо  отчего  шаг  ее  становился  неровным  и
неверным она то и дело останавливалась и подолгу глядела назад,  туда,  где
пройденная ими тропинка терялась в листве.
   - Что? - наконец-то спросил Игар. - Ты что-то потеряла?
   Илаза проглотила слюну - он увидел, как дернулась ее шея:
   - Ты... Тебе ничего не кажется?
   Он тоже обернулся  и  посмотрел  туда,  куда  за  секунду  до  этого  был
устремлен Илазин взгляд. Тропинка была пуста медленно выпрямлялись  упругие
травинки.
   - Мне кажется, - медленно проговорил Игар, - что сегодня ночью мы...
   Он пошутил, но Илаза не рассмеялась:
   - Игар... А мы можем идти быстрее? И  они  почти  побежали.  Илаза  скоро
запыхалась, рванула воротник сорочки, раскрыла его чуть не до  самой  груди
Игар  против  воли  представил,  как  удобно  и  тепло  запустить  руку   за
распахнутый вырез.
   - У нас будет пятеро сыновей, - сообщил он, переводя дыхание, -  и  дочка
по имени...
   Илаза споткнулась. Игар подался вперед, чтобы подхватить ее, - и  в  этот
момент край оврага под их ногами дрогнул и осел.
   - Держись!!
   Перед глазами Игара оказались какие-то вырванные с корнем  стебли,  потом
такой же стебель оказался у него в правой руке - а левой он держал  за  пояс
Илазу и вместе с ней стремительно  съезжал  на  дно  оврага.  Что-то  больно
стукнуло его по икре он успел весело крикнуть: "Вот  и  переправились!",  -
когда их спуск перешел в падение  -  и  сразу  за  этим  непонятным  образом
прекратился. Пояс Илазы выскользнул из Игаровой руки.
   Некоторое время он прислушивался к собственным ощущениям. Над  головой  у
него имелось синее  небо  в  переплете  ветвей  где-то  неподалеку,  внизу,
мелодично журчал ручей. Он лежал на мягком -  а  правый  рукав,  видимо,  за
что-то зацепился, и руку неприятно тянуло вверх.
   - Илаза! - позвал он как можно беззаботнее. Рядом тихонько всхлипнули. Он
повернул голову.
   Илаза была рядом. Илаза висела невысоко над землей, вернее, над наклонной
стенкой оврага, именно висела, опутанная  частой  полупрозрачной  сетью.  Не
успев ни о чем подумать,  Игар  кинулся  к  ней  -  его  движение  оказалось
бесполезным, он  сам  тяжело  заколыхался  в  такой  же  сети  правую  руку
невыносимо дернуло, он вскрикнул от боли и забился сильнее:
   - Илаза! Руку!
   Илаза попыталась протянуть руку - мелкие, хрупкие  на  вид  волоконца  не
желали поддаваться и рвались с  неохотой.  Игар  изо  всех  сил  дернулся  -
несколько ниточек лопнули и свернулись, как виноградные усы.
   Он разозлился. Сетка казалась удивительно противной на ощупь - надо будет
как следует вымыться в ручье...
   Сперва выбраться самому, потом вытащить Илазу. В конце  концов,  пережечь
эти гадкие ниточки или перерезать ножом...
   Он вывернул голову. Его дорожный мешок валялся далеко  внизу  -  какой-то
узловатый корень перехватил тощие Игаровы пожитки, не дал  им  скатиться  на
дно оврага, к ручью.  Он  не  благородный  господин,  чтобы  носить  нож  на
поясе... И  он  больше  не  послушник,  чтобы  носить  на  поясе  знаменитый
"коготь". Теперешний его нож - не оружие, а орудие, и место ему - в мешке...
   Он плюнул. Плевок пролетел к земле и шлепнулся я палую листву.
   - Ига-ар... Вытащи меня, мне... мерзко...
   "Действительно мерзкое ощущение", - подумал Игар. И не только потому, что
эта сетка... Паутина, так ее Липкая. Само ощущение мерзостное - человеку  не
пристало болтаться над землей, как коту  в  мешке...  Как  мухе  в  паутине,
дрянь, ну и паучок здесь побывал... Ну и паучок...
   Он примерялся - и рванул паутину руками, пытаясь освободить правое плечо.
Несколько ниточек снова лопнули Игар поднатужился, рванул  снова,  так  что
больно сделалось мышцам. Правая  рука  почти  освободилась  ободренный,  он
рванул снова, и снова, и снова...
   Он не сразу понял,  что  выбивается  из  сил  понапрасну.  Полупрозрачные
ниточки не то срастались, не то постоянно множились  освободив  одну  руку,
Игар сильнее запутывал другую, и все труднее  становилось  вертеть  головой.
Стиснув зубы, он решил раскачаться, как маятник, и дотянуться  до  ближайшей
ветки за весь день это было самое неудачное его решение. Он понял  это  уже
на полпути.
   Проклятая сетка множилась от движения. Чем больше Игар раскачивался - тем
плотнее его спеленывали тысячи  и  тысячи  почти  невидимых  нитей,  образуя
вокруг него плотный серый кокон.  Оторвав  взгляд  от  вожделенной  ветки  и
случайно глянув на себя, Игар испугался и закричал.
   Его раскачивания превратились в панические метания. Он бился в паутине, а
паутина опутывала его все сильнее, но у  него  не  хватало  здравого  смысла
осознать это - захлестнутый паникой, он превратился в орущий кусок мяса.  За
несколько минут истерики он запутался так, что с трудом мог дышать.
   Потом он обессилел,  а  паутина  все  еще  дергалась  сглотнув  слюну  с
привкусом железа, он замолчал и  понял,  что  крик  продолжается,  -  Илаза,
охваченная таким же ужасом, угодила в ту же западню,  теперь  она  кричит  и
бьется, и запутывается все сильнее...
   Серое полотнище в кронах высоких деревьев, предсмертный крик волка...
   Илаза больше не кричала - плакала. Игар, развернутый лицом к небу, не мог
ее видеть. В  просветы  между  ветвями  проглядывало  синее,  ослепительное,
беззаботное небо.
   - Илаза, -  сказал  он  как  можно  спокойнее.  -  Не  плачь.  Мы  сейчас
выберемся. Слышишь? Она длинно всхлипнула - и замолчала.
   - Вот так, - сказал он, пытаясь плечом вытереть  мокрое  лицо.  -  Сейчас
мы... - голос подвел его и нехорошо дрогнул. Илаза услышала - и расплакалась
снова.
   Игар молчал, глядел в небо и кусал губы. Никто и никогда  не  рассказывал
про такое... Никто и никогда, ни в одной сказке, ни в одной истории... Может
быть,  потому...  что  некому  было  рассказывать?  Кто  ЭТО  видел   -   не
возвращался? Если такова паутина - то каков же...
   - Мы сейчас выберемся, - сказал он жестко. - Илаза, у тебя  хоть  шпилька
есть?
   "А что шпилька", - подумал он запоздало. Что здесь  сделаешь  шпилькой...
Даже... Может быть, эта дрянь и ножом не режется...
   - Я... Не достать, - с трудом овладев голосом, отозвалась Илаза. - У меня
руки... связаны...
   - А огнива нет у тебя?
   - Откуда... И все равно... Не достала бы... "А если  зубами?"  -  подумал
Игар с внезапной решимостью. Дотянулся  ртом  до  ближайшей  паутинки,  сжал
зубы... Отвратительно. Мерзко и гадко, но если перекусить...
   Паутинка прошла между зубами, чуть не порезав ему язык. Он выплюнул ее  и
тоже заплакал - беззвучно, чтобы Илаза не слышала.
   - Игар, - хрипло проговорила его жена. - Игар... Давай звать на помощь.
   Он сглотнул. Как же, услышат тут... Но... Воображение тут  же  подбросило
ему охотника -  настоящего  охотника  с  зазубренным  ножом,  с  огнивом,  с
веревкой, вот он разрезает проклятую паутину, и Игар умывается в ручье...
   - Давай, - сказал он почти весело. - Стыда-то не  оберемся!  Вид  у  нас,
наверное... Как у недовылупленных мотыльков., ..
   Илаза не усмехнулась. Игар набрал воздуха - насколько позволяла  стянутая
паутиной грудь - и закричал неожиданно тонко, по мальчишески:
   - Е-ге-гей! Сюда! Сю-уда!
   - Помогите! - закричала следом Илаза, но звонкий ее голосок звучал теперь
надтреснуто, глухо. - Помогите!
   Ветер качнул видимую Игаром ветку - и все. Тишина.
   Они кричали истово, срывая голоса - и наконец
   Игар с удивлением обнаружил, что не может  выдавить  из  себя  ни  звука,
горло отказалось подчиняться, из него вырывался только жалкий хрип.
   Некоторое время прошло в молчании. Игар глядел  в  перечеркнутое  ветвями
небо - и не думал ни о чем. Немилосердно саднило горло потом явилась первая
мысль: если кто-нибудь и услышал, он уже, наверное, не придет...
   - Игар, - донеслось до него почти беззвучное, с болезненным свистом. - Ты
знаешь, что это?
   "Паутина", - хотел сказать он, но сорванное горло его не послушалось.
   - Это..? Мы в паутине, как мошки. А потом придет паук.
   Он был рад, что Илаза не видит его лица. Его лицо не  было  сейчас  лицом
героя и вообще мужчины - мальчишка, баба, расклеился...
   - Пауки, Игар... Они высасывают. Заживо. Игар  знал,  что  должен  что-то
сказать. Должен помочь девушке, доверившей ему свою жизнь, должен... хоть  и
со связанными руками.
   - Ты самая... - выдавил он. - Очаровательная... мушка из  всех,  летающих
на свете. Паук пленится тобой... Он скажет: убирайся, Игар, такие девочки не
для тебя... А я скажу: хрен тебе, осьминогий! Хочешь - лови себе  паучиху  и
давай... на Алтарь...
   Упоминание об Алтаре показалось неуместным Игар замолчал.
   - Я чувствовала,  -  прошептала  Илаза.  -  Там...  на  дороге...  Что-то
такое... И тот волк...
   Игар беспокойно заворочался в паутине. Не надо  о  волке.  Мы  не  волки,
мы...
   - Перестань, - бросил он почти сердито. -  Мы  не  мухи.  Я  этих  пауков
знаешь сколько задавил? За свою жизнь?
   - Пауков убивать нельзя, - глухо сказала Плаза. - Плохая примета.
   - Хрен! - голос Игара снова сорвался.
   - Помолчи теперь,  -  сказала  Илаза  еще  глуше.  -  Давай  попробуем...
поспать... И помолись своей Святой Птице...

***

   ...Девочка стояла на вершине  холма,  и  глаза  ее  казались  черными  от
непомерно расширенных зрачков.
   Давно знакомый лес ожил. Деревья обернулись железными людьми сверху  они
казались маленькими, как Аниса, но Аниса тряпичная и мягкая, а люди, которых
все выплескивал и выплескивал лес, даже издалека были страшными. Может,  это
и не люди вовсе. Так много людей не бывает на свете...
   Страшные люди прибывали и прибывали, а те,  кто  вышел  из  леса  первым,
стояли теперь плечом к плечу, так ровно и в  таком  порядке,  как  настоящие
люди никогда  не  смогут  построиться.  Железная  стена  медленно  двинулась
вперед, и дрожащей девочке почудилось стальное чудовище, занявшее собой  всю
опушку, вывалившее красно-зеленый язык - флажок на длинной и тонкой мачте...
   Они растопчут ее Анису!!
   Босые ноги бесстрашно прорвались сквозь заросли  крапивы.  Зеленая  земля
неслась вперед  неровными  скачками  покосившийся  шалаш  выскочил  чуть  в
стороне, ей пришлось затормозить, стирая пятки, и резко  повернуть.  Влажное
сено пахло густо и приторно, клочья летели во все  стороны,  она  до  смерти
испугалась, что Анисы нету, - когда ободранные до крови пальцы наткнулись на
безвольную тряпичную ногу.
   Она прижала Анису к себе.  Крепко-крепко,  до  слез.  Стоило  сбегать  от
родичей, стоило преодолевать страх и сбивать  ноги,  она  не  бросит  Анису,
никогда, ни за что...
   Вдали ударил барабан. Отозвался другой - совсем пялом девочка дернулась и
подскочила. От холма, от того места, где  она  недавно  влетела  я  коапиву,
медленно двигалась железная стена. Слишком медленно -  девочка  видела,  как
одновременно поднимаются тяжелые  ноги,  много-много  ног,  как,  повисев  в
воздухе, они грузно ударяют в траву - и содрогается земля... и глубоко в нее
вдавливаются стебли и цветы. Бухх... Бухх... Бухх...
   Несколько  секунд  девочка  смотрела,  полураскрыв  рот  распахнув  снова
почерневшие, без слезинки,  глаза  потом  бездумно,  как  зверек,  кинулась
прочь.
   Рокотали барабаны. Аниса билась за пазухой, как  совсем  живая.  Скачками
неслась  навстречу  зеленая  земля  потом  трава  сделалась  высокой,  выше
дево-чкиной головы, и каждый стебелек целился в круглое, тусклое, обложенное
дымом солнце, которое как угнездилось в самом центре неба, так и  не  желало
сходить с места.
   Потом трава вдруг расступилась, и девочка, по инерции пробежав  несколько
шагов, упала на четвереньки.
   Навстречу ей п„рла другая стена - и тоже железная. Пятясь, девочка успела
рассмотреть, что страшные люди идут плечом к  плечу,  а  вместо  лиц  у  них
стальные кастрюли и потому глаз нету  вовсе.  Железные  ноги  поднимались  и
падали в такт барабану - девочка в жизни не видела ничего ужаснее,  чем  эти
ритмично бухающие ноги: бухх... бухх... бухх...
   Поначалу ей показалось, что  если  схорониться  в  траве,  если  покрепче
заткнуть уши и зажмурить глаза, то напасть минует ее, обойдет она припала к
земле, изо всех сил прижимая к себе Анису, - но земля дрожала.  Содрогалась.
Бухх. Бухх. Бухх.
   Железная стена была совсем  близко.  Ветер  принес  ее  запах  -  резкий,
кислый, тошнотворный девочка закричала и, не помня себя, кинулась прочь.
   Барабаны торжествующе гремели, заглушая ее тонкий, срывающийся  от  ужаса
голос. Аниса за пазухой прыгала, будто  пытаясь  вырваться  и  тоже  бежать,
бежать куда глаза глядят...
   ...Огромная, невыносимо  огромная  железная  нога  занеслась,  и  девочке
показалось, будто она закрывает солнце. Назад!!
   Все было как во сне, когда  как  ни  старайся,  а  не  сойдешь  с  места
несколько долгих мгновений она  пыталась  бежать,  но  земля  изловчилась  и
поддела ее невесть откуда взявшимся крючковатым  корнем.  Беззвучно  разевая
рот, девочка упала животом в траву, придавив собой Анису. Бухх! Бухх!  Бухх!
- нарастало сзади, Бухх! Бухх!!
   - Мама! Ма-ама!!
   Трава покорно ложилась ниц. Сжимались, как челюсти, две железных фаланги.
Барабаны взревели - и  стена,  выросшая  навстречу  бегущей  девочке,  вдруг
ощетинилась остриями. Короткие лезвия  мечей  окрасились  тусклым  солнечным
светом хватая воздух ртом, девочка обернулась - та, другая,  догонявшая  ее
стена ощетинилась тоже. Беспощадно, ни на миг не сбиваясь с ритма, падали на
землю ноги. Бухх! Бухх! Бухх!
   - Ма-а...
   Колени ее подкосились, и небо сделалось черным. Справа и  слева  вставали
над верхушками трав безглазые, безучастные лица.
   Бухх!! Бух!!
   - Ма...мочка...
   Пронзительный визг. Не визг - истеричное ржание.  Она  подняла  голову  и
увидела, как между смыкающимися челюстями летит,  почти  не  касаясь  земли,
белый конь с тонкими, как паутинки,  ногами.  Стальные  зубы  сжимались  все
плотнее, грозя раздавить и его тоже, и единственная дорога, пo  которой  еще
мог нестись конь, пролегала через ее, девочки, склоненную голову.
   - Ма...
   Снова злобный конский визг. Копыта перед лицом и...
   Земля дернулась и ухнула вниз. В последний раз занеслась и  упала  обутая
железом нога.  В  лицо  ударил  ветер,  затрещало  ветхое  платьице,  больно
сделалось груди, и с каждым  ударом  копыт  все  больнее  она  зажмурилась,
ожидая, пока копыта растопчут ее всю, совсем, в лепешку  -  но  копыта  били
внизу, под ней, а она летела, и где-то в стороне зазвенела  сталь  и  кто-то
закричал тонко и хрипло, и кричал долго, долго, долго...
   Потом она потеряла сознание.
   Темный щербатый стол помнил и свадебные  застолья,  и  тяжесть  открытого
гроба. Теперь на столе лежала  почти  новая,  любовно  тканная  и  не  менее
тщательно вышитая скатерть. Под свечку поставили глиняный круг - чтобы  жир,
стекая, не портил красоту.
   Девочка смотрела на язычок  огня.  Язычок  почему-то  плавал  в  туманном
ореоле - в последнее время такое помутнение случалось с ней нередко.  Бывало
даже, что под утро она просыпалась на мокром, и мать тогда угрюмо  поджимала
уголки губ - но бабка-трав-ница сказала, что  все  пройдет.  Хвала  Небу,  в
живых осталась - радуйтесь...
   Девочка не слышала, что говорил отец. Он говорил торжественно  и  длинно,
девочка разбирала только то и дело  повторяющееся  "благо  дарствие"  потом
заговорил ОН, и девочка слышала все, от слова до слова.
   - У судьбы длинные руки, - говорил ОН. - Так ей угодно было, что  я  спас
вашу дочь от верной смерти. Не важно, кто я, не важно, каков мой чин и  кому
я служу - судьба сказала свое слово, теперь мы связаны крепче,  чем  мать  и
дитя. Я не прошу у вас награды - но  следовать  судьбе  обязан.  Жизнь  этой
девочки теперь моя отдайте ее мне, я буду беречь ее, как дочь, а когда  она
вырастет - женюсь на ней. Так будет.
   Девочка смотрела  на  пламя  свечи.  Все,  что  было  сказано  после,  не
сохранилось в ее памяти перебивали Друг друга мать и отец, а девочка думала
об Анисе. О кукле Анисе, которая осталась на поле боя.

***

   ...Плотный кокон из серой липкой паутины располагает  к  самым  искренним
молитвам.
   Игар попал в скит семи лет от роду - и Отец-Дознаватель долго держал  его
за подбородок, не давая отвести взгляд и не сводя своего  тяжелого  взгляда.
Потом вполголоса сказал Отцу-Вышестоятелю: "Крученый. Но - может быть".
   Сперва  его  научили  скоблить  дощатый  пол  и  выносить  помои,   потом
прислуживать за столом его учили слушать старших, как  подобает  птенцу,  и
что "дабат" означает "да будет так", и если сказано "дабат", значит,  ничего
изменить  нельзя...  Спустя  месяц  он  впервые  увидел  Святую  Птицу  -  и
наконец-то понял, поверил, что останется здесь навеки. Святая Птица смотрела
в Игарову душу, как и Отец-Дознаватель, - но если взгляд Дознавателя  тяжело
вламывался в святая святых, проникая в тайны и не оставляя лазеек, то  Птица
просто все принимала, как есть. Принимала, понимала и сочувствовала, и будто
говорила - утешься, птенец...
   Он умел молиться горячо, как никто другой, - Отец-Служитель пленился этой
его преданностью и приблизил к себе. Игар успел привязаться к  нему,  такому
мягкому и добросердечному,  когда  в  один  из  дней  Отец-Служитель  позвал
мальчика в спальню, дабы тот помог ему облачиться в ночную сорочку.
   О дальнейшем Игар вспоминал, покрываясь холодным  потом.  Он  вылетел  из
спальни,  дрожа  как  осиновый  лист,  и   навсегда   лишился   благоволения
Отца-Служителя...
   ...Одна лишь Святая Птица утешала его всегда и во всем. Ее золотая голова
была склонена  к  правому  плечу,  и  в  темных  глазах  отражались  огоньки
ритуальных свечей Игар изо всех сил хотел стать хорошим послушником, однако
н