ься.
   - Да, - сказал Влад. - Можешь быть уверена, что первое, что я  скажу  ему
при встрече, - правду о тебе и об узах. Он не сможет от них освободиться, но
он будет знать. Можешь  представить,  как  он  тебя  возненавидит.  И  какие
причудливые формы может принять его ненависть...
   - Он будет таким же свободным, как ты сейчас, - спокойно сказала  Анжела.
- И не сможет навредить мне точно так же, как не можешь навредить ты.
   Влад перевел дыхание. Сдержался.
   - Я знала, что ты что-то такое выкинешь, - продолжала Анжела. - Я была  к
этому готова. Это мне даже на руку, если хочешь знать. Лишнее доказательство
твоей ненормальности и твоей агрессивности.
   - Ты не сможешь удерживать меня вечно.
   - А вечно и не надо. Через несколько месяцев я - Я! - буду хозяйкой мира.
   -  Через  несколько  месяцев  ты  будешь  покойницей,  -  сказал  Влад  с
сожалением. - У тебя был шанс прожить хорошую жизнь - такой шанс... В  конце
концов, я даже начал в тебя верить. А теперь ты обречена.
   - Не мели ерунды, - Анжела поднялась. Поморщилась от боли. Потерла плечо.
- И подумай о том, что я тебе говорила. Подумай... Прощай.

***

   Связанный, он мог только думать. В порядке эксперимента он думал  даже  о
том, что Анжела может оказаться права.  Он  старательно  выстраивал  мир,  в
котором права Анжела. В котором человек,  отмеченный  узами,  просто  обязан
искать им наилучшее применение.
   Владу виделась бесконечная галера. Шеренги прикованных рабов на  скамьях.
Взлетали и опускались весла...
   Влад вполне мирным,  приятельским  тоном  просил  Старика  отвязать  его,
однако всякий раз получал в меру вежливый отказ. Старик поил его из трубочки
и кормил с ложечки; Старик развернул телевизор таким  образом,  чтобы  Владу
был виден экран. И с восьми вечера до десяти утра
   Влад принужден был смотреть новости, телевикторины и сериалы.
   ...Прикованные  к  веслам  люди  неотрывно  глазели  в  экран  маленького
телевизора, установленного на носу летящей по морю галеры.
   На  экране  улыбалась  Анжела.  Ее  собеседником  был  Егор   Елистай   -
живехонький, веселый, уверенный в себе...
   Влад закрывал глаза и отключал  слух.  Телевизор  бормотал  на  краю  его
сознания, и Старик заботливо спрашивал: переключить?
   Так  прошло  еще  два  дня.  Пропуская  мимо  ушей  откровения  очередной
сериальной страдалицы, Влад прислушивался к  странным  звукам,  доносившимся
из-за стены. Там как будто делали основательный ремонт.
   На третий день ему стало казаться, что время остановилось и что Анжела не
придет. Что она выпала за борт миллиардерской яхты. Что ее съели акулы.  Что
она умерла в больнице чуть больше года назад.
   Он не видел, как она вошла. Он  ощутил  только  теплую  волну,  будто  от
выпитого бокала шампанского, и  секундой  позже  -  прикосновение  ладони  к
своему лбу.  От  него  потребовалось  значительное  усилие,  чтобы  казаться
безучастным. Чтобы не выказать радость - во всяком случае  слишком  явно  не
выказать.
   Его освободили. Перед ним поставили огромный поднос  с  явно  ресторанным
ужином, с бутылкой красного вина, с горячим кофе.
   Он ел. Анжела улыбалась.
   "Она мечтает меня приручить, - понял Влад с удивлением. - Она надеется...
да ведь она права! Всякий раз ее появление сопряжено для меня с радостью,  с
облегчением. У меня должен выработаться примитивный рефлекс... Как у собачки
на колокольчик. Она закрепляет его подачками вроде еды и вина..."
   Синяк вокруг Анжелиного глаза был старательно припудрен.
   - Какие новости? - спросил Влад как ни в чем не бывало.
   - Тебе  большой  привет,  -  весело  сообщила  Анжела.  -  Твои  читатели
надеются, что работа идет успешно...
   Кстати, ты собираешься браться за работу? Принести тебе компьютер?
   Влад подумал минуту. Две.
   - Принеси, - сказал он, отводя  взгляд.  -  У  меня  появились  кое-какие
мысли.
   У  него  действительно   появились   мысли.   Неприятные.   Трудные   для
переваривания; Анжела была права. Он никогда не был склонен к самоубийству -
на самом деле он был достаточно близок к нему только в тот  день,  когда  он
позволил себе взять за руку Анну. Когда он понял, что готов привязать ее...
   Он снова  поразился,  какая  колоссальная  пропасть  лежит  между  ним  и
Анжелой. Откуда, ведь они оба люди, они говорят  на  одном  языке...  Только
Влад скорее умер бы, чем привязал бы Анну. А с точки  зрения  Анжелы  узы  -
только орудие.
   - Почему? - спросил он шепотом, и сидящий рядом
   Кисель насторожил уши.
   Влада больше не связывали, но рядом  постоянно  кто-то  находился.  И  по
косым взглядам, которые иногда бросали на него Булка, Кисель и Старый,  Влад
догадывался, что они не на шутку опасаются его. Каждая секунда проходила под
напряженным, бдительным контролем.
   Мысли о смерти угнетали Влада, но он приучал себя  думать  о  ней  как  о
победе. Он воображал лицо Анжелы, когда,  вернувшись,  она  застанет  троицу
тюремщиков в безуспешных попытках вернуть его к жизни;  это  мало  помогало.
Влад не находил в себе достаточных резервов злорадства.
   Тогда он стал думать о мальчике Артуре и его  отце.  Он  не  был  с  ними
дружен, почти не был знаком - однако мысль о том,  что  оба  они  постепенно
врастают в Анжелины сети, подстегивала, как хлыст.
   Но самым обидным было не это. Влад думал об Анне; он не хотел, чтобы  она
жила в мире, где царствуют узы.
   Значит, этот мир следовало сломать прежде, чем он прорастет и окрепнет.
   Значит, придется переступить через представления о смерти  как  о  чем-то
гадком и грязном. Убрать Анжелу - единственно возможной ценой.
   Он получил обратно свой  компьютер.  Он  не  без  удовольствия  перечитал
последние написанные главы; он был спокоен и умиротворен.
   К вечеру ему стало холодно. Он мерз; он попросил Булку  принести  пуховое
одеяло, на что тот, растерявшись, ответил, что такового не имеется и, на его
взгляд, в помещении достаточно тепло. Влад зацокал зубами и лег, свернувшись
калачиком, лицом к стене; Булка  обеспокоился.  Тогда  Влад  слабым  голосом
попросил достать из чемодана его куртку,  и,  к  большой  Владовой  радости,
смущенный Булка исполнил эту просьбу.
   Тогда Влад улегся снова и  попросил  выключить  свет.  Зал  погрузился  в
полумрак, только  на  столике  возле  "дежурного"  кресла  бдительно  горела
настольная лампа.
   ...В куртку был вшит пояс  -  шелковый  шнур.  Потея  и  ворочаясь  (а  в
комнате-зале и в самом деле не было холодно), Влад нащупал шнурок,  развязал
узлы, снял пластмассовые набалдашники и осторожно вытащил пояс наружу.
   В полночь Булка передал пост Киселю. Кисель развернул телевизор экраном к
двери, уселся в "дежурное" кресло и погрузился в созерцание какого-то кино -
без звука, чтобы не потревожить спящего литератора.
   Влад постарался не думать о том,  что  это  вот  застывшее,  подсвеченное
голубоватым светом лицо неудавшегося боксера  будет  последним  человеческим
лицом, которое он видит в жизни. Нет; лучше вспомнить Анну.  И  Богорада.  И
Димку Шило, навсегда оставшегося семнадцатилетним пацаном...
   Влад подтянул колени к  подбородку.  Скользящую  петлю  повязал  на  шее,
другой конец шнура накрепко привязал к  щиколоткам.  Кисель  видел,  что  он
ворочается, один раз даже подошел, постоял рядом; Влад дышал  ровно.  Кисель
отошел.
   ...Лучше вспомнить глаза мальчика Артура, которому  плевать  на  русалок,
который среди миллиардной роскоши ходит в потертых джинсах и  читает  книжки
про Гран-Грэма, а ведь  они,  эти  наивные  книжки,  написаны  затем,  чтобы
человечество стало добрее...
   Можно даже вспомнить лицо Анжелы, какой она была  на  оранжевом  портрете
Самсона Ведрика. Если бы не узы...
   Если бы не узы, из Анжелы вышла, может быть, неплохая девочка...  Добрая,
любящая...
   Если бы не узы...
   Влад плотно-плотно зажмурил глаза.

***

   "Кем я хочу быть? Петухом на большом птичьем  дворе.  Чтобы  вокруг  было
много белых, пушистых, безответных кур. И чтобы из  соседнего  двора  иногда
прилетал соседский петух, мы бы с ним дружили и дрались. Я хотел  бы  сидеть
на заборе - над всеми... всеми любимый и никому ничем не  обязанный.  Так  и
прожить всю жизнь - никуда не ездить, ничему не учиться, топтать  кур  и  не
бояться кухаркиного ножа. Вот кем я хочу быть... а каким быть - свободным. Я
хочу быть свободным, и чтобы те, кого я люблю, были свободны от  меня...  Но
вообще-то я пошутил".

***

   - ...Здесь вам будет удобно, - сказал  толстый  человек.  В  сравнении  с
полуподвальным залом маленькая комната казалась еще меньше. Окна не  было  -
его заложили кирпичом. Ни одной острой детали. Ни одной розетки. Стены -  до
самого потолка - были обшиты толстым слоем поролона.
   - Не волнуйтесь, - сказал толстый человек. - Вам просто надо отдохнуть. И
моя жена, и обе дочки так любят книги про Гран-Грэма... вам надо отдохнуть.
   - Вы не могли бы передать сообщение для моего друга? - спросил Влад. -  Я
дам вам его телефон. Вы просто позвоните  и  расскажете  ему,  что  считаете
нужным. Что я болен, например. Что я совершил попытку самоубийства. Что  моя
жена трогательно обо мне заботится.
   Лицо толстого человека сделалось преувеличенно внимательным:
   - Конечно же. Конечно же, я ему позвоню... Какой, вы говорите, телефон?
   Влад посмотрел ему в глаза:
   - Нехорошо обманывать. Если вы по каким-то причинам считаете, что звонить
не надо, - так бы и сказали.
   - Мне не хотелось бы вас огорчать, - виновато сказал толстый человек.
   Влад сел  на  кушетку  посреди  обшитой  поролоном  комнатушки.  Потрогал
длинный синяк на горле: что ж, самоубийство - непростая наука,  если  нет  в
распоряжении высоких крыш, гор снотворного и надежных петель на  крючках  от
люстр...
   - Ненавижу самоубийц, - пробормотал Влад с отвращением.
   Толстый человек насторожился:
   - Как вы сказали?
   Влад лег на кушетку. Вытянулся:
   - До свидания.
   Толстый человек потоптался и вышел,  закрыв  за  собой  дверь  с  круглым
окошком посредине. С маленьким всевидящим "иллюминатором".
   Влад опустил веки.
   Комната в стиле "приют умалишенного" была устроена в том же  здании,  где
помещался спортзал с телевизором. Сооружена в рекордные сроки; Старый, Булка
и Кисель получили отставку. Их  место  занял  толстый  человек  и  двое  его
подручных  -  по-видимому,   профессионалы.   По-видимому,   Анжела   сумела
убедительно  поведать  им  историю  о  бедном   литераторе,   спятившем   от
перегрузок, а синий  след  на  Владовой  шее  сам  по  себе  был  достаточно
красноречив...
   С момента, когда в пластмассовой чашке с кофе обнаружилась слоновья  доза
транкрелакса, до момента, когда его под руки (в прямом смысле, ну и хватка у
парней) привели в обшитую  поролоном  комнату,  прошло  уже  три  недели,  и
ситуация стала критической.
   Влад лег на спину и забросил руки за голову.
   Странно. Он не рассчитывал проиграть. Он проиграл  на  ровном  месте;  не
очень умная женщина обставила его, как котенка. Шах и  мат...  Странно,  что
Анжела находила шахматы скучными.
   Впрочем, странно ли? Он умнее ее. Он старше  и  опытнее.  Он  мужчина,  в
концe концов. Почему  он  позволил  себе  проиграть?  Когда  на  карту  было
поставлено так много?
   Потому что Анжела может позволить себе роскошь быть  и  злой,  и  доброй.
Скупой и щедрой. Наивной и расчетливой. Разной. А он, Влад, слишком закоснел
в своих представлениях о том, что можно, а чего нельзя.
   Поэтому Анжела сильнее. Анжелы всегда сильнее. Он просто об этом забыл.
   Возможно, строитель подводных дворцов уже привязан.
   И его сын, что еще более вероятно,  -  тоже.  Возможно,  Владов  проигрыш
необратим, а ведь кто победил - тот и прав.
   Кто победил - тот видит мир верно; кто  проиграл,  всю  жизнь  прожил  во
власти иллюзий. Один.  В  полном  одиночестве,  когда  мог  быть  любимым  и
ценимым. Когда мог иметь и жену, и  друга,  но  остался  наедине  со  своими
узами, наедине со своими представлениями о жизни, над которыми теперь  будет
потешаться весь мир...
   Перед ним был стол, полный  тончайших  кушаний,  а  он  предпочел  квелую
корку. Из принципа. Перед ним был парк, полный  цветов  и  травы,  солнца  и
тени, а он предпочел темную собачью конуру - потому что  ему  казалось,  что
так правильнее.
   И теперь то, что он называл своими представлениями о жизни,  лежит  перед
ним в грязной миске обглоданной костью. Он как дракон, всю жизнь  защищавший
пещеру с сокровищами и обнаруживший за две минуты до одинокой смерти, что  в
заветном сундуке - плесень.
   Почему, взяв за руку девушку Анну, тогда еще ничью девушку - почему он не
присвоил ее?
   Потому что он идиот. Только поэтому, и больше ни почему.
   Влад закрыл глаза.

***

   По всему скверику как-то неуверенно, пыльно цвела сирень. Один  куст  был
белый.
   Он сидел на старой, давно не крашенной скамейке. За спиной был  цветочный
киоск под пестрым тентом; далеко впереди,  за  сиреневыми  соцветиями,  была
остановка  троллейбуса.  И  троллейбус  как  раз  стоял   на   остановке   -
красно-серый, крупный, с черной "гармошкой" на брюхе.
   Рядом -  и  напротив  -  сидели  на  таких  же  скамейках  молодые  люди,
вооруженные бутылками пива. Отхлебывали из горлышка. Беседовали. Смотрели на
солнце сквозь очень темные очки. Смеялись.
   Напротив остановилась машина. Оттуда выпрыгнула женщина с очень длинными,
в черных колготках ногами:
   - Вы не подскажете, как отсюда проехать на Бессарабскую площадь?
   Он объяснил. Женщина поблагодарила, впрыгнула обратно в  машину,  и  тот,
кто сидел за рулем, дал газ.
   Ветки сирени покачивались. По асфальту ползали короткие ажурные тени.
   "Проиграл, - растерянно думал он. - Почему?"
   Может быть, проиграл именно в тот  момент,  когда  поверил,  что  в  мире
действительно  существуют  истины?  Что  есть  во  Вселенной   хоть   что-то
неизменное, не зависящее от обстоятельств?
   Он встал. Отряхнул брюки. Двинулся направо, через  дорогу  и  дальше,  по
улице Ярославов Вал.
   - Купите апельсины, - сказала девушка за  прилавком  у  входа  в  овощной
магазин "Золотая осень".
   Он купил килограмм.  Шесть  оранжевых  шариков  в  красной  пластмассовой
сетке.
   -  Вы  не  подскажете,  который  час?  -  вежливо  спросил  мальчик   лет
двенадцати, в круглых очках.
   - Полчетвертого, - сказал он, взглянув на циферблат  на  своем  запястье.
Мальчик помялся:
   - А... скажите, пожалуйста... вы тролль?
   - Только наполовину, - признался он с сожалением.
   - Я могу чем-то вам помочь? Он смерил собеседника взглядом.  Мальчик  как
мальчик, в школьных штанах и  короткой  курточке,  с  матерчатой  сумкой  на
плече. - Слишком поздно, - сказал, протягивая мальчику апельсин.  -  Чем  уж
тут поможешь. Один человек всю жизнь мечтал иметь любимую женщину и друга...
Но отказывал себе в этом праве. И вот теперь оказалось, что он просто старый
идиот. Что он мог построить замок, наводнить его женами,  друзьями,  да  кем
угодно... и жить себе припеваючи. Что разумный человек на его  месте  так  и
сделал бы.
   - Разумные люди всегда побеждают? -  спросил  мальчик,  аккуратно  очищая
пахучую оранжевую корочку.
   - Всегда, - сказал тролль. - Он в беде?
   - Да. Конечно.
   - Он ведь может позвать на помощь друга? Или любимую женщину?
   - Откуда? Ты ведь помнишь - у него их нет...

***

   Влад открыл глаза. Он спал.
   Ему снилась Анна. Как будто она стоит по другую сторону  железнодорожного
полотна, а мимо проносятся один за другим поезда, а может быть, это  один  и
тот же бесконечный поезд... И он видит  Анну  в  просветах  между  вагонами.
Короткими вспышками света.
   А может, там стояла вовсе не Анна? Он видел ее так редко, что вполне  мог
ошибиться.
   Он поднялся. Подошел к месту, где  раньше  было  окно;  прижался  лбом  к
тугому, желтоватому, едва ощутимо пахнущему поролону.
   Нет, это не поролон. Это материал  другого  поколения;  его  можно  рвать
ногтями, грызть зубами - он не поддастся. Это вполне  современный  материал.
Выносливый. Живучий. В духе времени.
   Он не видел Анжелу четвертый день. Его все  сильнее  душили  узы;  только
теперь к его горлу подступала не тоска, как обычно, а черная злость.
   Он обошел комнату вдоль стены; это не заняло много времени. Круг.  И  еще
один. Как зверь в клетке. Больной, изнемогающий зверь.
   Какой сегодня день? Утро? Вечер? Который час? Не важно...
   Он остановился перед запертой дверью; в круглом "иллюминаторе" отражалось
его собственное лицо. Зеркало; он увидел немолодого, седеющего, изможденного
- но очень сосредоточенного, с ясным взглядом человека.
   - Ничего, - сказал он сам  себе.  Вернее,  не  сказал  даже  -  шевельнул
губами.
   И, будто в ответ на  короткое  слово,  откуда-то  из-за  стекла  до  него
донесся отголосок теплой волны. Только отголосок. Но уже  близко;  протянуть
руку, и...
   - Ты здесь, - сказал Влад медленно. Тяжелая дверь не дрогнула.
   - Ты здесь, - повторил Влад шепотом. - Ты там, за стеклом. По ту  сторону
зеркала. Ты слышишь меня.  Не  можешь  убить  меня,  бедненькая.  Не  можешь
избавиться... А я ведь все равно выберусь. Я...
   Она действительно будет властелином мира. У нее будут подводные дворцы, а
возможно, она станет повелевать даже восходами и закатами.  Чеканить  монеты
со своим изображением. Она на полпути к победе, она действительно сможет...
   - ...Но меня тебе купить не удастся, - сказал  он  еле  слышно.  -  И  не
получится напугать. И не получится уговорить. Ты прекрасно это понимаешь.
   В затылке нарастала боль. Каменели мышцы шеи.
   - Ты носишь бомбу в кармашке, - продолжал он  одними  губами.  -  Ты  зря
связалась со мной. Я... я смог отказаться от Анны! И ты думаешь,  что  я  не
смогу помешать тебе?!
   Он рассмеялся.
   - Ты первая протянешь мне руку... Но я так презираю тебя,  что  даже  под
страхом смерти никогда тебя не коснусь. Ты мне противна. Ты, у  которой  был
шанс стать человеком... Ну-ка, открой дверь!
   Только последние слова он, оказывается, сказал вслух.
   - Открой дверь! Слышишь?
   Он ждал. И в ответ что-то грохнуло в коридоре;  он  услышал,  хотя  стены
комнаты съедали звуки почти полностью.
   Что там? Крик?
   А это что? Выстрел?!
   "Назад! Назад!" - кричали за дверью.
   - Откройте! - рявкнул Влад.
   И подумал в ужасе: если хоть что-нибудь случится с
   Анжелой...
   И ему стало стыдно за свое малодушие. Он отступил.
   Дверь  медленно-медленно,  будто  в  страшном  сне,  начала  открываться.
Миллиметр. Еще миллиметр.
   На пороге стояла женщина.
   "Они свели меня с ума", - в страхе и ярости подумал Влад.
   Высокие  скулы.  Длинные  волосы  с   проседью   на   висках.   Огромные,
напряженные, с лихорадочным блеском глаза.  Сжатые  губы;  бледное  лицо  со
старинной монеты.
   Женщина задержала дыхание, увидев Влада. Потом узкие  плечи  поднялись  -
вдох - и опустились:
   - Ты...
   Шагнула вперед. Влад смотрел на нее, запоминая мельчайшие детали: "птичью
лапку" морщин на  скуле,  напряженно  раздувающиеся  тонкие  ноздри,  каждый
волосок сдвинутых бровей; он был будто старинный фотоаппарат, с которого  на
мгновение сдернули черное покрывало, давая возможность единственный раз -  и
очень коротко - увидеть.
   (А в коридоре на полу сидела Анжела. Волосы  ее  разметались  по  плечам.
Анжела смотрела на Влада -  с  ужасом,  с  ненавистью,  жалобно.  Не  важно,
далеко, где-то там...)
   Влад перевел взгляд на ту, что стояла перед ним.
   На Анну. Она неуверенно, будто прося прощения, улыбнулась:
   - Вот...
   (Мосластый санитар стоял лицом к стене. Его заведенные за спину руки были
скованы наручниками.)
   Захар Богорад быстро, по-деловому, помахал Владу рукой:
   - Все в порядке?
   Да, это был Захар Богорад; Влад тряхнул головой, будто, очнулся. Медленно
кивнул.
   - Я  постоянно  ждал  чего-то  подобного,  -  заявил  Богорад,  передавая
закованного санитара под опеку пл