л ее руку,
все порывающуюся лечь ему на плечо:
   - Дура! Уйди! Видеть тебя не желаю!
   Бесполезно.
   ...Почти неделю он счастливо избегал ее. Все пацаны класса помогали ему в
этом, а девчонки шпионили в пользу противника; наконец Иза снова оказалась у
него под окнами, но на этот раз она не стояла молча.  Она  плакала  и  звала
Влада; в голосе ее было такое отчаяние, что у него мороз по коже продирал.
   Мамы не было дома. Влад в кресле, боясь пошевелиться, твердил  про  себя:
"Меня нет дома!"
   - Влад, - плакала Иза, - я знаю,  что  ты  здесь...  Открой!  Ну  открой!
Пожа-алуйста! А-а-а!
   Останавливались прохожие. Приходили соседи, уговаривали Изу  идти  домой;
вышел даже  хозяин  овощной  лавочки,  вынес  кружку  с  водой  и  бутылочку
валерьянки. Влад сидел, закусив зубами  рукав  школьной  курточки,  и  молча
вспоминал все стихи, какие знал.
   Ему было так страшно, будто в дверь  его  дома  ломилась  не  заплаканная
девчонка, а вооруженный вертелом людоед.
   Когда Иза на минуту прервала свой хриплый зов, Влад на карачках  добрался
до телефона и позвонил Изиным родителям. И, сам чуть не плача,  сказал,  что
ни в чем не виноват. Что Иза здесь и пусть они ее заберут...
   Изин отец приехал на машине.
   Владу так и запомнилась эта девчонка - растрепанная, с  красным  от  слез
лицом, с его именем на раскисших губах. Больше он никогда ее не видел.
   Родители нашли возможность увезти Изу в другой город - подальше от  столь
разрушительной "первой любви".
   ...История имела неожиданное продолжение. В городке,  и  без  того  бурно
переживавшем весну, случился взрыв романтических переживаний:  вдохновленные
примером несчастной Изы, девчонки писали письма и дневники, вырезали  сердца
из золотой бумаги, и на розовом фоне всеобщего психоза  случилось  несколько
настоящих скандалов - с истериками  и  абортарием.  Из  других  школ  в  сто
тридцать  третью  являлись  массовые  делегации  девчонок  -  поглазеть   на
сердцееда Влада; часть из них тут  же  разочаровывалась,  увидев,  какой  он
небольшой и неказистый, но кое-кто влюблялся, писал Владу письма, и он вслух
зачитывал их в раздевалке  перед  физкультурой,  и  дружное  ржание  пацанов
помогало ему справиться со страхом.
   Потому что во сне ему  иногда  являлась  Иза,  растрепанная,  ревущая,  с
бесформенным ртом: "Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!"

Глава 3
ДИМКА

   Близилось лето; Влад надеялся, что перед лицом экзаменов история  с  Изой
потускнеет. А там подойдет время летнего лагеря, время  новых  романтических
драм, и пусть эти сумасшедшие девчонки ищут первую любовь где угодно, только
не рядом с Владом, с него хватит...
   Однажды, оформляя после уроков кабинет математики, он  разоткровенничался
с учителем:
   - Ну дуры! Дуры же! До сих пор табунами за мной  таскаются...  Что  я  им
сделал?! Из-за одной полоумной...
   - Дуры, - печально подтвердил математик, думая о чем-то своем.
   - Почему именно я?! Вон Глеб красивее... Казалось бы, идите, жрите Глеба!
Так нет...
   - Есть в тебе что-то, - задумчиво сказал математик. -  Харизма  какая-то.
Знаешь, что такое харизма? Влад кивнул.
   - Вот, например, если кто-то заболеет надолго... Кому он первому из ребят
звонит?
   - Мне, - с неохотой признался  Влад.  -  Знаем  мы  эти  штучки.  Принеси
аспиринчика, да помоги с уроками, да всякое такое...
   - Ты что будешь делать после школы? - после паузы спросил математик. -  В
смысле, кем быть?
   - Да вот, выбираю, - пробормотал Влад, глядя в окно. - Мама хочет,  чтобы
врачом...
   - А ты?
   Влад пожал плечами:
   - Ну и я, наверное, врачом хочу...
   - Может, тебе психологом надо быть? Или  политиком?  Влад  скорчил  рожу.
Математик принужденно рассмеялся.

***

   После последнего экзамена они в складчину купили пять бутылок сухого вина
и отыскали беседку в самой заброшенной части парка.
   - Выпьем за девчонок из нашего класса - самых нормальных девчонок в мире!
- провозгласил Влад, поднимая бумажный стаканчик.
   И все одобрительно загалдели. Милостиво улыбнулась Марфа Чисторой - у нее
уже полгода был роман с десятиклассником.
   Димка Шило сидел рядом. Потягивал вино из бумажного стаканчика. Молчал.
   - Они самые нормальные, потому что ни  одна  не  влюбилась  во  Влада,  -
сказал Ждан. Он уже два года пользовался хорошим  дезодорантом,  сам  стирал
себе рубашки и занимался боксом, а потому и жвачку ему на портфель никто  не
пытался лепить.
   - Говорят, Клоуна посадят, - сказал после паузы Глеб Погасий.
   Клоун побил по наущению  Кукушки  какого-то  парня  из  другой  школы,  а
родители того парня оказались людьми упрямыми. Теперь  все  шло  к  отправке
Клоуна в колонию, хотя по справедливости сажать следовало Кукушку...
   - А кто в лагерь поедет? - спросил Антон, раньше прозывавшийся  Супчиком.
Теперь бывший Кукушкин прихвостень остепенился -  может  быть,  потому,  что
прочие одноклассники быстро подросли и сравнялись с ним в габаритах?
   - Я поеду, - первым сказал Димка Шило. Ребята запереглядывались:
   - И я... - Я...
   - И я...
   - А ты же на море собирался? - спросил Влад у Глеба.
   Тот уже месяц хвастался какой-то экзотической путевкой, которую добыл ему
отец. Глеб махнул рукой:
   - А-а-а... Я подумал, что если все едут... В лагере же веселей...
   Влад промолчал. В лагере, конечно, нескучно, но если бы  выпало  выбирать
между лагерем и морем...
   Впрочем, Влад не выбирал никогда. Лагерь, и никакой альтернативы.  А  что
они с мамой опять никуда не поедут, было ясно давно, еще зимой...
   - А кто не едет в лагерь? - спросил Влад. Тишина.
   - Марфа, ты вроде к бабушке собиралась? Марфа Чисторой сморщила нос:
   - Да ну... Опять к бабушке, скукотища...  Они  сидели  под  сырым  сводом
заброшенной беседки и, кажется, были немного удивлены. Все  едут  в  лагерь,
все как один - ну не дружный ли класс?! Влад улыбался.
   Может быть, запах травы, сырости и парковой гнили был причиной того,  что
ему вспомнился недавний сон. Будто он -  старое,  кряжистое  дерево,  сплошь
облепленное белесыми грибами.

***

   В автобусе Влад сидел рядом с Димкой, и  оба  веселились  и  орали  песни
громче всех. Из-за высоких  спинок  помещавшихся  впереди  кресел  время  от
времени выглядывали девчонки, ругались и требовали порядка.
   Автобус трясло на  выбоинах  плохого  шоссе;  Влад  пребывал  в  эйфории.
Казалось, покончено с дурными снами, компания подобралась как нельзя  удачно
- его собственный класс... А в классе, как Влад давно заметил, ему уютнее  и
проще всего.  Даже  когда-то  всесильный  Кукушка  не  может  испортить  ему
настроения, тем более что после истории с Клоуном Кукушка сидит  тише  воды,
ниже травы. Никто не глазеет на Влада, как на чудище, и никто не  рискнет  с
ним поссориться - всем он нужен, все его любят...  Воистину  удачно,  что  в
этом году они вот так дружно, всем классом, рванули в лагерь...
   Песня следовала за песней, и опять все сначала; Влад стал подпевать через
слово, а потом и вовсе замолчал. Уставился в окно, то и дело ударяясь лбом о
синеватое мутное стекло.
   Никто не заметил дыры в хоре, дыры  на  месте  его  голоса.  Даже  Димка,
оравший рядом, ничего не заметил. А была ли вообще дыра?  Такая  ли  большая
потеря для класса - голос Влада Палия?
   Они  видят  его  каждый  день...  Они  не   морочат   себе   голову   его
достоинствами. Есть он или нет  его...  Как  там  говорила  Иза?  Бесцветные
глаза, бесцветное лицо, ты ничем не примечателен, кроме своих шахмат...
   Мысль об Изе была как прикосновение утопленника, Влада передернуло.
   ...кроме своих шахмат. "Я умен, - говорил Влад в ответ. - Ты не заметила?
Я остроумен..."
   "Меня все любят, - хотел он добавить. - Все во мне нуждаются".
   "Никому ты не нужен, - жестоко говорила Иза. - Да кто  ты  такой?  Таких,
как ты, в каждом классе два десятка..."
   "Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!"
   Приходило страшное воспоминание - и мир терял реальность, оплывал волнами
сизого оконного стекла. Возможно, Иза  действительно  была  сумасшедшая?  Но
почему раньше, до встречи с Владом, это безумие никак себя не проявляло?
   Автобус  свернул  на  грунтовую  дорогу.  До  лагеря   оставалось   минут
пятнадцать тряски. Влад прикрыл глаза, купаясь, как в киселе,  во  внезапном
одиночестве.
   "А что бы вы делали без меня? - подумал он с  внезапным  ожесточением.  -
Что бы вы без меня делали?"
   Автобус затормозил.  И,  глядя  на  веселенькие  шеренги  корпусов,  Влад
пообещал себе полтора месяца не думать об Изе, ни о сизом оконном стекле, ни
о дереве с бледными грибами.
   "Мама! Со мной все в порядке. Я уже самостоятельный. Не волнуйся. Влад".
   Телеграфистка посмотрела одобрительно - решила, наверное, что видит перед
собой самого заботливого сына на много километров вокруг. Тем временем  Влад
намеревался доставить маме кучу неприятных переживаний.
   Влад тешил себя надеждой, что телеграмма немного  поможет  делу  маминого
спокойствия - хоть чуть-чуть. Вчера, когда они виделись, Влад уже совершенно
утвердился в своих планах на сегодняшний побег и триста  раз  повторил,  как
заклинание, что у него все в порядке и,  как  бы  там  ни  было,  все  будет
хорошо...
   Он расплатился с телеграфисткой, закинул рюкзак  на  плечо  и  вышел  под
утреннее солнце.
   Его хватятся часа через полтора - за обедом...  Интересно,  какие  у  них
будут лица?
   Владу  представилась  географичка,  оказавшаяся  в  этом   году   еще   и
начальником лагеря.  Красные  пятна  на  дряблых  щеках,  буравящий  взгляд:
"Скажи, зачем ты это сделал?"
   Подошла электричка - наполовину пустая. Влад забросил рюкзак на ячеистую,
как волейбольная сетка, полку и сел у окна, спиной по ходу поезда.
   "Зачем ты это сделал?!"
   Он понятия не имел, зачем. Ему было плохо в лагере? Ерунда, ему было куда
лучше, чем в позапрошлом и даже в прошлом году. Соскучился по маме?  Странно
для четырнадцатилетнего подростка, которого к  тому  же  проведывают  каждые
три-четыре дня (уж он маму просил, просил:  ну  не  мотайся  ты  так  часто!
Сколько времени и сил убивается на эти поездки,  ну  неужели  я  не  проживу
неделю без клубники?!).
   Если бы он вернулся сейчас домой - мама просто дозвонилась бы  в  лагерь,
ну, телеграмму дала... Все бы злились, конечно,  но  в  конце  концов  любая
злость проходит...
   Но он не поедет домой. Он сам не знает толком, куда везет его электричка.
И уж подавно не знает, зачем.
   Ему снова снилось, что он  дерево,  поросшее  грибами.  Ему  снилось  еще
что-то, непонятное и неприятное; на зарядке  он  взмахивал  руками  резче  и
энергичнее сонных товарищей - будто пытаясь разорвать полиэтиленовую  пленку
сна.
   Вчера они с Димкой спели хулиганский дуэт со  сцены  летнего  клуба  -  и
имели оглушительный (в пределах лагеря) успех.
   Сегодня после завтрака он по-быстрому собрал рюкзак и махнул через  дырку
в заборе, такую узкую, что, протискиваясь, пришлось ободрать  локти.  Теперь
электричка покачивалась, локти саднили, за окном сменяли друг друга  поля  и
лесополосы, а Влад мысленно отвечал - и не мог ответить на еще  не  заданный
возмущенный вопрос: "Зачем ты это сделал?"
   Ни за чем. Просто так.

***

   Прежде он часто и охотно пользовался словом "одиночество", однако что это
такое - узнал только сейчас.
   Базы отдыха, старые и новые, палаточные лагеря, спортшкола на воде -  все
это стояло плотно, забор к забору, и везде  кто-то  жил.  Влад  шел  дальше,
выискивая место совершенно безлюдное, однако стояла летняя  жара,  все,  кто
только мог, спешили заселить собой лес, и лесополосу, И  ивовые  заросли  на
берегу реки, и Влад отчаялся найти укромное место -  но  лес  оказался  куда
больше, чем он мог себе вообразить. Человеческие  стоянки  стали  попадаться
все  реже  и  реже,  и  наконец-то  Влад   остановился:   полное   безлюдье,
оказывается, угнетает  сильнее,  чем  галдящая  и  жующая  толпа.  Он  хотел
повернуть обратно и потихоньку присоседиться к каким-нибудь  туристам  -  но
укорил себя за малодушие и поворачивать  не  стал.  Ноги  гудели;  наступали
сумерки. Влад решил, что стоит позаботиться о ночлеге и завтра  уже  выбрать
место не спеша, основательно; кефир и пирожки он купил еще днем, на станции,
и теперь поужинал при свете фонарика, с головой завернулся в одеяло и  уснул
на хвое, под зверский визг комаров.
   ...Одиночество.
   Походный опыт его был невелик,  и  все  приходилось  постигать  на  своей
шкуре. Влад мерз и маялся жаждой, пил росу и собирал малину, жарил на костре
свежепойманных  верховодок  и  ел  их,  водянистых,  без  соли.   Искусанная
кровопийцами кожа зудела; до ближайшего сельского магазина, где Влад покупал
хлеб, было два часа ходьбы. Иногда его подкармливали  туристы,  но  чаще  он
проводил целые дни, не встретив ни  одного  человека.  Время  тянулось,  как
жвачка, Владу казалось, что он неделями и месяцами дела с каждой минутой все
лучше, и белый призрак, открывший Владу двери, отступал  все  дальше  в  его
памяти, еще немного - и Влад поверит, что никакого призрака не было.
   - В лагере отравились... - монотонно говорила мама. - Массово... Повариха
под следствием... знаешь, грешили не то на крысиный яд в  котле,  не  то  на
пестициды... там же  поля  кругом...  Как  раз  самолет  пролетал  накануне,
опылял... Комиссия работает... В хозяйстве  клянутся,  что  ничем  таким  не
брызгали, все безвредно... Директриса  с  инфарктом  слегла...  такая  беда!
Подумать только... Болтали про военные испытания, облучение, чего только  не
придумали...  какой-то  умник  наркотики  приплел...   Ага,   целый   лагерь
малолетних наркоманов, как же...
   Мамины слова падали Владу на темя, холодные  и  быстрые,  будто  капли  с
ледяной сосульки.
   - ...легко отделались. Зато твой отряд, Владка,  больше  всех  пострадал.
Десять  человек  в  больнице!  А  Димка...  ты  не   пугайся....   Димка   в
реанимации... Я уж подумала грешным делом - лучше сыну в бегах быть... чем в
реанимации... ты уж прости...
   - Да уж, - сказал Влад непослушными, будто пластилиновыми, губами.
   "Зачем  ты  это  сделал?"  -  "Я  хотел  испытать  себя   на   выживание,
почувствовать себя настоящим... А если честно, я хотел посмотреть,  как  они
будут без меня. Как они все - без меня..."
   Они махали ему руками из окошек больницы. Потом спустились вниз в синих и
серых халатах, вызывающих у Влада отвращение и  жалость;  через  пару  дней,
выпущенные "на  свободу",  они  храбрились  и  зубоскалили,  топя  в  пошлых
шуточках минувший страх.
   ...Началось с Димки и Ждана, Владовых  соседей  по  палате,  в  несколько
часов перекинулось на весь отряд, зацепило и соседей, но в меньшей  степени.
Слегли несколько учителей, подрабатывавших в лагере  воспитателями.  Болезнь
проходила у всех по-разному, но общие  звенья  все-таки  были:  депрессия  и
слабость, тошнота и рвота, сильная головная боль, в особо тяжелых случаях  -
вот как у Димки-с галлюцинациями.
   - Психотропное оружие на нас изучали, - авторитетно заявлял Антон, бывший
Супчик.
   - Секретные испытания на полигоне, - вторил ему Глеб. - А может, крысу  в
котле сварили.
   - У девчонок все  волосы  повылезали,  -  вздыхал  Ждан.  (Влад  рад  был
убедиться, что он не прав. Волосы у девчонок,  конечно,  пострадали,  но  до
лысин было далеко, и слова Ждана оказались "полемическим преувеличением".)
   Приятным  сюрпризом  для  всех  было  полное   и   довольно-таки   скорое
выздоровление "отравленных".  Только  Димка  Шило,  к  которому  не  пускали
никого, в том числе Влада, по-прежнему оставался в реанимации.
   Комиссия, расследовавшая происшествие в  лагере,  работала  ни  шатко  ни
валко. Что случилось  и  кто  виноват  -  не  знали,  да  и  теряли  надежду
когда-либо узнать.
   Влад дежурил под окнами реанимации, но Димка не вставал и не мог  подойти
к окну. Влад осаждал врачей, уговаривая, упрашивая,  доказывая.  Он  пытался
подкупить медсестер, плел что-то врачам о неисследованной силе  человеческих
взаимоотношений, клялся, что от одной только  встречи  с  ним  Димке  станет
легче... Он говорил чистую правду, но ему не верили.
   Какая дружба! - шептались вокруг. Все как-то и забыли, что Влад сбежал из
лагеря, всем было не до того, в особенности директрисе, которая, похоже, так
никогда и не задаст Владу сакраментального вопроса: "Зачем ты это сделал?"
   Из-под реанимации Влад возвращался домой и сразу же  ложился  спать.  Ему
снилось, что он - грибница. Что он не человек, а комок  тоненьких  подвижных
корешков,  и  эти  корешки  пронизали  пространство  вокруг,  подобно  живой
паутине. И всякое существо, оказавшееся слишком близко, эта паутина пеленает
сама, без помощи паука; корешки прорастают в ничего не подозревающую  плоть,
вокруг Влада ходят,  улыбаясь,  школьные  приятели  с  проросшими  головами,
учителя, из чьих шей выпирают расплодившиеся в  теле  корни...  плачет  Иза,
насквозь прошитая  белыми  отростками...  Лежит  в  реанимации  Димка  Шило,
приросший к койке, пришитый к матрасу белыми волоконцами. А мама-мама!..
   - Видно, я ту же болезнь перенесла, - говорила мама задумчиво. - Только у
меня, видать, организм покрепче, а бедный Димка плох... Узнай, Влад - может,
надо скинуться всем классом на лекарства?
   Влад кивал, сидя за шахматной доской, механически  передвигая  фигуры.  В
лагере  они  часто  играли  с  Димкой  -   и   последняя   партия   осталась
неоконченной...
   Влад все пытался сообразить, как ему узнать о судьбе Изы.  Именно  теперь
ему необходимо было знать о ее теперешней жизни. Но как?..
   Наконец он решился. Мама удивилась  его  просьбе.  Но,  в  конце  концов,
собралась и ушла; Влад понимал, чего ей стоит этот визит, и  искренне  желал
маме удачи.
   Она вернулась, как ни странно, в хорошем настроении:
   - Разумеется, они не хотели меня на порог  пускать...  Но  девочка  живет
себе у бабушки, полностью выздоровела и  знать  тебя  не  знает.  Во  всяком
случае, это они так думают, - и мама  рассмеялась,  а  у  Влада  отлегло  от
сердца.
   ...Дней через десять вечно заплаканная Димкина  мать  принесла  радостную
весть: наконец-то перемены к лучшему! Димка  поправляется,  через  несколько
дней его переведут в палату и разрешат посещения...
   Влад сидел перед шахматной доской, тупо смотрел на фигуры, но  задача  не
решалась.
   Все очень удивились, когда он категорически отказался  навещать  друга  в
больнице. Он, дневавший и ночевавший под окнами реанимации! Сильный  стресс,
решили все, а Димка, поправлявшийся медленно и с трудом, все чаще  спрашивал
о Владе, а ему говорили, что тот в отъезде...
   Лето заканчивалось. Зарядили дожди; Влад не раз и не два надевал  куртку,
чтобы идти к Димкиным родителям. Чтобы объяснить на пальцах,  почему  именно
им следует увезти сына из города. Увезти подальше - и сразу, как только  тот
поправится.
   Иногда Влад даже выходил на  улицу  и  проходил  неСКОЛЬКО  кварталов  по
направлению к Димкиному дому - но тут же возвращался. Что он им скажет?  Что
объяснит? Расскажет про  белесые  волоконца,  прорастающие  в  телах  других
людей? В их душах? И что он услышит в ответ?
   Оказавшись  в  тупике,  он  начинал   успокаивать   себя.   Может   быть,
поправившись, Димка получит некий иммунитет  против...  против  этого,  чему
Влад не знал названия. Ну,  короче  говоря,  все  будет  по-прежнему,  будто
ничего не случилось, будто реанимация приснилась  Димке,  как  Владу  снится
грибница...
   Он нашел в библиотеке энциклопедию "Жизнь грибов" и долго сидел над  ней,
рассматривая блеклые, неприятные. фотографии.
   Потом взял  со  стенда  медицинскую  брошюру  "Молодежь  и  наркотические
вещества: медленная смерть".
   - Интересно? - спросила библиотекарша. Влад не ответил. Он как раз  читал
про "абстинентный синдром".
   Глупая библиотекарша не нашла  ничего  лучшего,  как  позвонить  Владовой
маме, чтобы та присмотрела  за  сыном  на  пр