ерь приоткрылась; в ту же  секунду  Богорад  вломился  в
квартиру, как вода вламывается в каюту тонущего корабля.
   Из глубины коридора до Влада донесся негромкий сдавленный звук; девушка в
халатике почему-то зевнула. Влад  надолго  запомнил  этот  ее  зевок  -  так
поразила его в тот момент парадоксальная девичья реакция.
   В квартире упал стул. А потом невидимый Богорад вполголоса крикнул:
   - Можно!
   Девушка в халатике аккуратно  отклеила  пластырь  от  "глазка"  соседской
двери. Сунула белую ленточку в карман - и преспокойно  отправилась  вниз  по
лестнице.
   Влад,  переборов  внезапную  слабость  в  коленях,  шагнул  в   безвольно
приоткрытую дверь чужой квартиры. Узкий коридор. Зеркало.  Деревянный  стул,
через  который  Владу  пришлось   перешагнуть;   пахло   яичницей,   вкусно,
по-домашнему. Безопасный, уютный запах.
   - Сюда, - сказал Богорад.
   Следуя за его голосом, Влад вошел в комнату.
   Человек сидел  на  полу.  Глаза  у  него  были  круглые,  тусклые,  будто
оловянные лужицы, и этими оловянными глазами он,  не  отрываясь,  смотрел  в
дуло черного Богорадова пистолета.
   В углу комнаты бормотал маленький телевизор.
   - Она тебя узнала, - веско сказал Богорад. - И еще четыре свидетеля.  Нет
смысла отпираться, ты готов.
   Человек на полу с трудом оторвал  взгляд  от  пистолета  и  посмотрел  на
Влада. На  дне  его  перепуганных  глаз  что-то  будто  шевельнулось;  Владу
показалось, что человек на полу узнал его, однако  в  следующий  момент  тот
отвел глаза, будто обжегшись, и снова вернулся к созерцанию пистолета.
   Впрочем, куда бы смотрел сам Влад, если бы  на  него  вот  так  наставили
оружие? В упор? На человеке, сидевшем на полу, не  было  сейчас  ни  круглых
темных очков, ни кепки. Влад судорожно пытался сообразить, похож  ли  он  на
карандашный рисунок Богорада; наверное, был  бы  похож,  если  бы  не  ужас,
перекосивший его лицо, как высыхающий клей - тонкую бумагу.  Зачем  Богораду
понадобилось угрожать оружием?!
   - Я в-все отдам, - заикаясь, проговорил человек на  полу.  -  Все  отдам.
Т-там, на полке, в  книгах...  Черный  такой  корешок,  "Малая  энциклопедия
энтомолога"...  Там  три  сотни.  Больше  нету.  К-клянусь,  это   последние
деньги...
   - Не валяй дурака, - ласково посоветовал Богорад, пряча пистолет.
   На экране телевизора дрались. Смачно, с хрустом и уханьем.
   - Вот свидетели, - Богорад вытащил из кармана  листок  бумаги.  -  Имена,
адреса, телефоны, подписи. Тебя видели не только тогда, когда ты  толкал  ее
под машину. Тебя видели, когда ты угонял самосвал!
   Глаза сидящего на полу человека округлились еще больше:
   - К-кого? Куда? Я не... не...
   - У тебя есть шанс, - со значением сказал Богорад. -  У  тебя  есть  шанс
признаться. Сдаться самому. Явиться с повинной. Это, возможно, облегчит твою
участь. Тем более что убийство не состоялось - ты только искалечил человека,
вот и все. Зачем ты приходил в больницу? Хочешь раненую женщину добить?
   - К-какую больницу? - лепетал человек. - Я... я  сам  в  больницу  ложусь
через неделю! У меня есть справка! В ящике... она там, в столе! О  том,  что
мне  необходима  операция...  Я  -  сам  в  больницу!  У  меня  страховка...
Расценки...
   - Ты хочешь лечь в ту самую больницу, где находится женщина,  которую  ты
чуть не убил?
   - К-какая женщина?! Я не знаю никакой... О чем вы?!
   - Анжела Стах, - жестко сказал Богорад. Человек  на  полу  снова  перевел
взгляд на Влада. Мигнул:
   - Анжела... Стах? При чем тут... Я не знаю... Вы, - он вдруг поднял руку,
обвинительно  ткнул  пальцем  Владу  в  грудь.  -  Вы...  детский  писатель!
Врываетесь, как бандит!
   В чужую квартиру! Это я сейчас вызову полицию! Это вас...
   Детский писатель, надо же!
   На экране телевизора стреляли. Кто-то валялся  на  полу  с  дырой  вместо
правого глаза; Влада понемножку начинало мутить.
   Как получилось, что  он  оказался  в  этой  захламленной  комнате?  Перед
смертельно напуганным потным человеком?
   Что, если произошла ошибка? Очки, кепка, карандашный  рисунок...  А  что,
если это вовсе не он? Если этот бедняга действительно не имеет  отношения  к
тому, что случилось с Анжелой?
   -  У  меня  сердце,  -  бормотал  человек,  прижимая  руку  к  груди.   -
Коронарные... сосуды... меня же инфаркт... мог бы... из-за вас!  Вы  убийцы,
вот вы кто... Чего вы хотите от человека? Ну чего? Не знаю никакой Анжелы...
Стах... Мало ли я в жизни знал Анжел! Не помню...
   На экране телевизора кого-то избивали - в живот! В пах! Лицом об стену! И
снова в живот! Хрясь, хрясь, хрясь...
   Влад посмотрел на человека, жалкого,  трясущегося,  забившегося  в  угол.
Посмотрел на оскаленного Богорада; решение пришло само собой:
   - Я ухожу.
   Сыщик дернул ртом:
   - Вы что же, поверили ему?!
   - Я ухожу, - устало повторил Влад и повернулся, чтобы выйти из комнаты.
   ...Анжела узнала человека на рисунке. Узнала и не узнала; она видела  его
где-то и когда-то, но когда и с кем и в какой связи - не могла вспомнить.
   Могла она видеть его по телевизору? Мог он быть  участником  какой-нибудь
глупой викторины, например?  Ежегодно  сотни  людей  становятся  участниками
викторин, возможно, этот самый бедняга даже выиграл однажды  чайный  сервиз,
камера крупным планом "взяла" его лицо, и  именно  поэтому  оно  застряло  в
памяти у Анжелы...
   Могла она просто перепутать? Обознаться?
   Богорад считает себя непогрешимым. Что ж, Влад расстанется  с  Богорадом,
игра в сыщики-разбойники и 6ci того затянулась. Он обратится в полицию,  это
давно пора было сделать...
   - Стойте, - властно сказал Богорад за его спиной.  -  Стойте,  иначе  вам
придется пожалеть о своем решении, очень сильно пожалеть.
   - Вы угрожаете мне? - спросил Влад, не оборачиваясь.
   - Этот человек мог стать вашим убийцей, - глухо сказал Богорад.
   - Нет! - взвизгнул человек на полу. - Я его вообще в первый раз  вижу!  Я
его... только на книжках! На последней странице! Он писатель! Я  его  раньше
не видел!
   - Этот человек станет вашим убийцей, если вы побоитесь  пачкать  об  него
руки, - сказал Богорад. - Ее убийцей...
   - Нет! - взвизгнул человек еще громче. - Я...  в  полицию...  я  полицию!
Соседи полицию! Уже вызвали, наверное...
   Богорад вытащил из кармана пиджака маленький плоский телефон:
   - Не надо кричать... Я сам вызываю полицию. Прямо сейчас.
   Влад стоял, не зная, что предпринять. Ему бы хотелось, чтобы его  встреча
с полицией произошла по-другому. Не в чужой  квартире,  куда  его  никто  не
звал, не в виду  запуганного  хозяина,  без  всех  этих  пистолетов,  угроз,
ухмылок...
   Богорад искоса на него взглянул. Потянул носом воздух-:
   - На кухне чайник горит... Будьте добры, снимите его с огня, к  чему  нам
еще и пожар?
   Влад потоптался. Ему не хотелось подчиняться Богорадову распоряжению,  но
запах паленого из кухни ощущался теперь очень ясно;  к  тому  же  был  повод
спокойно покинуть комнату...
   Кухня была тоже тесная и очень ободранная.  Здесь  не  было  ремонта  лет
двадцать, и здесь месяца два не убирали всерьез. Стол был весь в колечках от
грязных чашек; чайник давно  выкипел  и  теперь  потихоньку  плавился.  Влад
повернул выключатель на плите,  механически  вытер  руки  о  штаны.  Сел  на
хлипкую табуретку. Уставился в темное окно.
   Мурлыкало невыключенное радио.  Влад  протянул  руку  и  сделал  передачу
громче.
   В комнате бубнил заглушаемый музыкой голос Богорада. Другой  голос  долго
не отвечал ему; потом ответил -  бу-бу-бу-бу...  И  снова  Богорад.  Минута,
другая, третья, четвертая...
   Владу захотелось незаметно прокрасться мимо комнаты  к  входной  двери  и
потихоньку удрать.
   - По праву?!
   Влад вздрогнул. Человек не кричал даже - истошно верещал;  голос  был  не
Богорадов. Влад выбежал из кухни, остановился в дверях комнаты.
   Хозяин квартиры стоял теперь на четвереньках. Красное от гнева  лицо  его
оказалось прямо перед лицом склонившегося Богорада.
   - По праву? - обнажились мелкие зубы. - По праву?!
   Она убийца. Она. Она убила Соника! Только ничего нельзя  доказать.  И  ты
ничего не докажешь.
   Богорад  сидел  неподвижно  -  однако  каждый  волосок  на  его   коротко
стриженной голове стоял дыбом.  Владу  показалось,  что  он  слышит  разряды
синеньких молний, грозовых разрядов, проскакивающих между волосинками:
   Охотничья стойка.
   - Она сука, - повторил человек и дернул головой, указывая на Влада:
   - Он... уже знает. Он знает, что она сука. Все, кто с ней  был...  знали,
что она такая. Она погубила Соника... и не только его. Я знаю. Она  и  этого
доведет...
   - Вставай, - ровно сказал Богорад.  Рывком  поднял  собеседника  с  пола,
ловко подсунул кресло под его рыхлый зад, обтянутый тренировочными  штанами,
ногой выдернул из розетки кабель все еще стреляющего телевизора:
   - Значит, Соник оставил наследство?
   - Нет, - быстро сказал человек в  кресле.  -  Соник  был  гениальный,  но
бедный. Он ничего не оставил. Она его убила. Она сука. Дело не в деньгах.
   Влад все еще не понимал, что происходит. Богорад искоса взглянул на него:
   - Самсон Ведрик, художник; Вскрыл себе вены. Значит, ты теперь мстишь?  -
Это человеку в кресле.
   - Учти, - сказал тот, болезненно щурясь, -  что  ты  выбил  из  меня  эти
слова. Вынудил, под дулом пистолета... Даже если у тебя в кармане диктофон -
ты ничего не докажешь. Это не показания. Это так, ля-ля...
   Богорад хмыкнул. Снова взялся  за  телефон;  после  мелодичного  перебора
кнопок зависла пауза, молчал утонувший в кресле его собеседник, молчал Влад,
и серым бельмом смотрел обесточенный телевизор.
   - Артур, - быстро сказал Богорад в трубку.  -  Свяжись  с  Оформителем...
Живописные работы Ведрика - Вед-ри-ка, Самсона, художника. Сколько  их,  где
выставлялись, кому принадлежат. Во сколько оцениваются. Сейчас. Срочно.
   - Ты ничего не докажешь, - прошептал круглоглазый. - Ты...
   Телефон в руках Богорада пискнул дважды.
   - Алло? Полиция?
   - Слушай! - отчаянно крикнул съежившийся в  кресле  человек.  -  Если  вы
оставите меня в покое, я расскажу...
   Самсон Ведрик был младшим из двух братьев, красавец и умница,  наделенный
многочисленными талантами. Он закончил школу с отличием; он легко поступал в
любое учебное заведение, сколь угодно престижное,  но  никак  не  мог  найти
своего призвания - возможно, потому, что привык предъявлять  к  жизни  (и  к
себе,   разумеется)    несколько    завышенные    требования.    Проучившись
последовательно в юридическом, дипломатическом и мореходном  институтах,  он
открыл в себе способности живописца и поступил  в  Художественную  академию,
причем попал на курс  к  выдающемуся,  очень  успешному  мастеру,  сразу  же
разглядевшему в юноше его недюжинный талант.
   Фрол Ведрик был старше брата на пять лет, и он  не  только  не  завидовал
успехам "малыша", но и радовался им как своим.  С  детства  выполняющий  при
"золотом мальчике" роль няньки, опекуна и защитника,  Фрол  в  глубине  души
считал Соника немножечко своим сыном; это было тем  более  справедливо,  что
отец мальчиков ушел из семьи, когда Сонику не было и трех лет, и  постоянная
борьба за собственное женское счастье забирала у матери все  время  и  силы.
Хозяйственному и обстоятельному Фролу хотелось носиться с кем-то, как курица
с яйцом, Сонику прямо-таки необходимо было, чтобы с  ним  носились  -  итак,
взаимоотношения братьев отвечали сокровенным желаниям каждого и  были  столь
же прочны, как союз притертых друг к другу болта и гайки.
   Ни разу за всю свою долгую юность Соник  не  встретил  девчонки,  которая
посмела бы ответить "нет". Раз или два он начинал встречаться с женщинами, с
которыми в то же время встречался и брат;  тот  не  находил  в  этом  ничего
странного. Разумеется, вкусы Соника во многом  определялись  вкусами  Фрола,
так стоило ли обижаться? Злые языки болтали,  будто  Соник  уводит  у  Фрола
женщин - Фрол относился к его проказам так же снисходительно,  как  если  бы
младший братишка позаимствовал у него пластмассовый пистолет.
   Личная жизнь у обоих не складывалась. Фролу с  юных  лет  хотелось  иметь
собственный дом, собственную жену и несколько собственных детей - но ему  не
везло с  женщинами;  брату  не  везло  тоже.  У  Соника  всегда  было  много
поклонниц, они буквально  вешались  на  него  гроздьями,  ходили  по  пятам,
пускались во все тяжкие, чтобы его окрутить, выдумывали беременность и  даже
в самом деле беременели от кого-то - на стороне -  и  являлись  к  Сонику  с
претензиями. Они пытались его шантажировать, подумать только!  Поразительно,
на какие грязные приемчики способна бессовестная  баба  в  своем  стремлении
удержать и привязать к себе мужчину!
   Соник закончил Художественную  академию  опять-таки  с  отличием,  однако
очень скоро выяснилось, что вкусы экзаменационной комиссии категорически  не
совпадают со  вкусами  потенциальных  покупателей.  Соник  был  воспитан  на
классических образцах, в то время  как  публика  требовала  чего  попроще  и
покрикливее; Соник не мог продать ничего крупнее  карандашного  наброска  на
салфетке (салфетку купил однажды, в ресторане, какой-то иностранец - видимо,
человек со вкусом).  Фрол,  работавший  к  тому  времени  администратором  в
энтомологическом музее, считал своим долгом финансово поддерживать  брата  -
Соник принимал его деньги с благодарностью, чуть ли не со слезами на глазах.
Фрол, понимая, что делается у брата на душе, повторял ему по десять  раз  на
дню: только работа! Не стоит ориентироваться на вкусы толпы. Рано или поздно
о Сонике заговорят, надо лишь не сдаваться  и  работать,  работать...  И  не
беспокоиться о деньгах.
   И Соник работал. Он ложился спать в пять утра, вращался в  высших  кругах
богемы, иногда испытывал удачу  в  казино,  но  на  каждый  крупный  выигрыш
приходилось по три мелких проигрыша. Жил в мастерской,  которую  снимал  для
него Фрол, спал на раскладушке и довольствовался малым. Глядя на его работы,
Фрол  не  сомневался,  что  признание  не  за  горами  -  однако  устроители
престижных выставок почему-то все время отказывали. Разумеется,  всегда  так
трудно протиснуться - в тесную группку "своих", сбившихся плечом к  плечу  и
не пропускающих "чужого"...
   Однажды поздней весной - братья обсуждали  как  раз  перспективы  летнего
вояжа, но на него категорически не хватало денег - Соник, против воли Фрола,
решил "подхалтурить" и заработать. Взял этюдник и пошел в парк -  предлагать
прохожим свои услуги портретиста.
   Коллеги-рисовальщики встретили его, конкурента, в штыки. Однако день  был
воскресный, погожий, а потому работы хватало всем; Соник нарисовал  щекастую
девочку в ядовито-желтой блузке, нарисовал унылую девицу с  подобранными  "в
дульку" волосами. Девице портрет не понравился, она  ушла  возмущенная,  так
ничего и не заплатив; Сонику надоело  сидеть  на  раскладном  стульчике,  он
хотел было потихоньку двигаться в направлении ресторана  -  когда  на  аллее
появилась женщина в оранжевом, как апельсин, платье.
   Не заметить ее мог только слепой. Или дальтоник.
   Соник, завороженный, проводил  ее  взглядом;  потом  сорвался  со  своего
брезентового стульчика, догнал Оранжевую Даму и преградил ей дорогу.
   - Что за цвет! - сказал Соник. - Я художник, - он поклонился, прижимая  к
груди влажную беличью кисточку. - Что за  цвет!  Я  хотел  бы  написать  ваш
портрет в этом платье, вы позволите?..
   Впрочем, возможно, их знакомство произошло совсем  по-другому,  в  другом
месте, при других обстоятельствах...  Может  быть.  Все  может  быть;  Соник
рассказывал о ней всякий раз по-разному, и не  потому,  что  хотел  обмануть
Фрола. Просто он, как истинный художник, уже творил свой миф; как жаль,  что
прилив вдохновения у талантливых людей порой вызывают не очень-то  достойные
люди.
   Спустя несколько дней Анжела уже жила у Соника в  мастерской,  на  второй
раскладушке. То есть спали оба на раскладушках, а любили друг друга - а  это
случалось чуть ли не каждый час - прямо  на  полу,  на  сдвинутых  матрасах.
Соник хвалился Анжелой, как не хвалился никогда ни школьной золотой медалью,
ни кубком студенческой спартакиады, ни  новыми  роликовыми  коньками.  Соник
навещал ближних и дальних знакомых - ради  счастья  представить  им  Анжелу.
Соник начал работать в новой для  себя  манере,  раскованно  и  сумасбродно;
работы его по-прежнему не продавались, зато устроители  выставок  наконец-то
снизошли. Видимо, капля по капле  и  камень  долбит  -  так  случилось,  что
заговор против Соника дал трещину именно в тот момент, когда он был  увлечен
Анжелой; ей хватило наглости  убедить  его,  что  именно  она,  она  явилась
причиной успеха. И Соник, к сожалению, поверил!
   Итак, работы Соника стали выставлять - сперва понемногу, а потом все чаще
и чаще, наконец случилась персональная выставка Самсона Ведрика,  а  за  ней
еще одна, и еще. О Сонике - как давно  предсказывал  Фрол  -  заговорили;  к
сожалению, заговорили и об Анжеле.  Все  в  один  голос  твердили,  что  эта
женщина прекрасна, что она одухотворена, что  она  из  маленького  художника
сделала большого, почти гениального, что любой мужчина всю жизнь  мечтает  о
такой встрече, что Анжела - совершенство, волшебница, фея,  подарок  судьбы;
Фролу  больно  было  слушать  эту   болтовню,   просто   физически   больно.
Популярность Соника была наградой за годы  напряженного  труда-и  как  легко
женщина, подобранная на улице, примазалась к его нарождающейся славе!
   А он не видел, не замечал ее основного мотива -  корысти.  Он  возился  с
ней,  как  учитель  со  школьницей;  она  ведь  пришла  к  нему  дуб  дубом,
неразвитая,  необразованная,  крайне  ограниченная  особа.   Соник   находил
особенное удовольствие, натаскивая ее по университетскому курсу  литературы,
истории, эстетики. Он  метал  перед  ней  тонны  бисера.  Он  рисовал  ее  в
оранжевом платье и без него и вообще  без  всякой  одежды;  сорок  вариантов
Анжелы  смотрели  из  разных  углов  его  мастерской  (за   аренду   которой
по-прежнему платил Фрол). Все, видевшие колоссальное различие их  культурных
потенциалов  (блестяще  образованный,  тонко  чувствующий   художник   -   и
полуграмотная девица, падкая, как сорока,  на  все  блестящее),  ждали,  что
увлечение Соника закончится через месяц-другой, ну в  крайнем  случае  через
полгода; тем не менее скоро состоялась свадьба, не очень богатая,  но  очень
многолюдная и даже веселая. Анжела и Соник надели кольца  (подумать  только!
Фрол был уверен, что его свободолюбивый брат до конца дней  своих  останется
"неокольцованным"). В  законном  браке  прошел  год,  а  счастье  Соника  не
убывало. Он всерьез  искал  подработку  -  хотел  снять  наконец  нормальную
квартиру, поселиться там с Анжелой и завести ребенка...
   Подумать только! Все, из-за чего Фрол  пожертвовал  собственным  домом  и
собственным благополучием - карьера  Соника,  его  работа  и  его  слава,  -
поставлено было на карту  по  прихоти  девицы  в  оранжевом!  Если  бы  дни,
посвященные Анжеле, Соник посвятил творчеству... Если бы, если  бы...  Землю
хочется грызть, когда подумаешь об этом!
   Нет, Фрол не ревновал. Во всяком случае, вначале; во всяком  случае,  ему
хотелось  верить,  что  он  совсем   не   ревнует   к   этой   женщине.   Ее
требовательность и самомнение составляли разительный контраст с тем, что она
представляла собой на самом деле; все это видели, кроме Соника.
   Фрола она возненавидела сразу же, с первой встречи, и недвусмысленно дала
понять, что не желает видеть его чаще, чем раз в полгода. Фрол не  огорчался
бы этому обстоятельству, если бы из него  не  следовало  автоматически,  что
встречи двух братьев тоже стали весьма редкими. Фрол  терпел,  понимая,  что
время все расставит на свои места.
   И время  показало,  что  Фрол  оказался  прав.  Как-то  раз  в  ответ  на
обыкновенный каприз - а Соник сильно уставал