ько мгновений Ивга стояла в темном коридоре, слушая шум во-
ды.

                                * * *

     Они примчались к стадиону спустя полчаса после  начала  концерта,
когда трибуны вовсю подпевали и аплодировали, когда толпа, стремящаяся
проникнуть за ограждение без билета,  слегка рассеялась, а само ограж-
дение, цепь парней в униформе,  слегка расслабилось и  подобрело.  Над
полем плавали цветные дымы, и по ним носились, ныряя и выныривая, мощ-
ные огни неистовых прожекторов.
     - Ты никуда не пойдешь, - сказал Клавдий Федоре.
     В микроавтобусе,  полном вооруженных людей, было непривычно тихо.
Как в зале суда за секунду до вынесения приговора. Как в больнице...
     - Патрон,  - Мавин кашлянул, на стеклах его очков прыгнули блики.
- Великий Инквизитор не...  здесь оперативная работа. Локальная опера-
ция на моем участке, за которую отвечаю я и только...
     Клавдий кивнул,  соглашаясь.  Дождался,  пока  Мавин   облегченно
вздохнет, и сообщил холодным официальным тоном:
     - Исходя из чрезвычайной ситуации я считаю  свое  личное  участие
уместным и необходимым для общего дела. Оперативная группа, - он обвел
взглядом сидящих в автобусе, - поступает под мое непосредственное на-
чало. Да погибнет скверна...
     Мавин молчал. Клавдий постоял перед ним секунду - чтобы закрепить
эффект - а потом открыл дверцу и спрыгнул на асфальт.
     Площадь перед стадионом была загажена до невозможности.  Пересту-
пая через смятые пластиковые стаканчики, обрывки газет и цветную кожу-
ру ярких южных фруктов, Клавдий двинулся в обход огромной каменной ча-
ши, чаши под вечерним играющим небом, тарелки, полной бурлящим челове-
ческим варевом...
     Варево. Суп. Опоздал?!
     Со стороны  сцены надзор был утроен.  Группками стояли оставшиеся
не у дел поклонники,  хмуро поглядывали охранники, увешенные кобурами,
будто напоказ. При виде Клавдиевого значка опасные стражи расступились
- слегка испуганно, будто толпа деревенских мальчишек.
     Над стадионом прыгала песня - и неплохая,  надо думать; жаль, что
Клавдий никогда уже не прочувствует ее прелести. Подобно хирургу в ба-
лете, видящему  на месте танца лишь напряженные мышцы и пляшущие сухо-
жилия, сейчас он слышит вместо музыки назойливый шум, глухие ритмичные
удары. Не совпадающие с ритмом сердца. Мешающие сосредоточиться.
     Не останавливаясь,  он вытянул правую руку в сторону и вниз.  Те,
кто следует за ним по пятам,  далеко не дилетанты.  Ох,  как давно ему
случалось в последний раз выезжать на операцию, как давно...
     Второй заслон,  в штатском. Магическое действие мигающих инквизи-
торских значков;  вытянувшиеся лица.  Какие-то девочки из подтанцовки,
полуголые,  в  прозрачных  брючках на потное тело;  дама в длиннополом
пиджаке, с профессионально твердыми складками в уголках поджатых губ:
     - В чем дело, господа? Вы...
     - Соблюдайте спокойствие. Верховная инквизиция.
     Третий заслон. Мордоворот, которому плевать на значки и приличия;
Клавдий не хотел бы марать о него руки именно сейчас.  Когда  он  чует
ведьму. Все более и более явственно. Там, за закрытой дверью...
     - А ну, назад! Стоять, говорю!..
     Мордоворот угрожает  чем-то...  Кажется,  пистолетом.  Хватит ума
выстрелить... В эдакой толчее...
     Клавдий шагнул в сторону. Пусть мордоворотами занимаются те, кому
это положено по рангу;  он,  Великий Инквизитор, чует ведьму. Он и за-
был, что ведьмы не родятся в допросных кабинетах,  готовенькие,  в ко-
лодках; он не помнит, как выглядит хорошая свободная ведьма...
     Он не стал касаться ручки. Просто подал знак - кто-то из тех, кто
шел следом,  прыгнул, как белка, и ударился в дверь плечом. Податливая
фанера, а с виду такая неприступная...
     Грохот. Тонкий вскрик; все тонет в ритме длящейся и длящейся пес-
ни.
     Комната роскошна.  На бархатных диванах живописно разбросаны  ка-
кие-то тряпки; глубокие зеркала послушно отражают бесконечный ряд све-
тильников. Женщин двое - одна стоит в углу на коленях,  закрывая  лицо
руками; другая замерла за спинкой вертящегося кресла,  и в руках у нее
коробочка с гримом, а глаза...
     Клавдий отшатнулся. Ему показалось, что два невообразимо длинных,
остро отточенных лезвия одновременно  проходят  у  него  под  ушами  и
с двух сторон вонзаются в шею. Стоящая перед ним ведьма была невероят-
но сильной. Чудовищно.
     - Назад, инквизитор.
     Снова тонкий крик. Кричит женщина, стоящая на коленях в углу.
     - Назад. Или на трибунах окажется много-много парного мяса.
     Клавдий молчал. Не время тратить силы на разговоры.
     - Ты слышишь меня, инквизитор?..
     Песня оборвалась.
     Эффектно, на взлете,  на высокой ноте,  резко, как подстреленная;
стадион взорвался аплодисментами, и в этот момент Клавдий кинулся.
     Губы ведьмы страшно искривились.  В лицо Старжу ударил направлен-
ный луч страха - панического,  тошнотворного,  от которого не грех ис-
пачкать штаны. Он успел выкинуть перед собой руки - зрачки ведьмы сде-
лались вертикальными, как у кошки:
     - На... зад...
     Снова поток страха - как удар бича. Но уже слабеющего бича, гото-
вого вывалиться из руки.
     - Назад... инквизитор...
     В руках ее тускло полыхнул металл. Серебро. Изогнутый язык сереб-
ра.
     Вздох. Ведьма запрокинулась назад - грациозно, по-своему красиво;
потом, резко согнувшись пополам, кинулась на пол.
     Удар рукоятки о паркет. Все.
     Та, что стояла на коленях в углу, тихонько заскулила. Там, навер-
ху, на сцене,  ударила музыка,  и ритмично загнусавили сразу несколько
неокрепших девичьих голосков.
     Клавдий жестом остановил людей,  столпившихся в дверях. Подошел к
лежащей ведьме.  Провел над ней ладонью, будто желая и не решаясь пог-
ладить. Рука ничего не ощутила - будто на паркете было пусто.
     Клавдий взял лежащую за плечо и с усилием перевернул лицом вверх.
     Кровь ведьмы казалась черной, как кровельная смола. Клавдий толь-
ко теперь понял,  что на лежащей надет синий халатик гримера.  И между
двух кокетливых  нагрудных кармашков торчит рукоятка серебряного риту-
ального кинжала,  дарящего мгновенную и гарантированную смерть.  Прек-
расная участь для любой ведьмы.  Славный уход.
     - Что... здесь... господа, вы...
     Клавдий обернулся.  Отодвинул локтем потную, перепуганную звезду,
в ужасе топчущуюся на пороге собственной гримерки. Как покойница гово-
рила? "Много-много парного мяса"?..
     Флаг-ведьма, пророчица. "Одница, округ Одница, да, да, да!.."
     Что там она еще пророчила, а?..
     За дверью,  перед фронтом испуганной толпы администраторов и слу-
жек стоял куратор Мавин, и глаза его горели холодно и хищно.

                                                 (ДЮНКА. АПРЕЛЬ)

     - ...Так куда вас везти, ребята?
     Пассажиров было двое. Парень лет шестнадцати и девчонка, закутан-
ная в длинный черный плащ; поднятый воротник закрывал ее лицо до самых
глаз.
     - Проезд Мира? Ого, в этот час в центре такие пробки...
     - Мы не спешим.
     Машина неспешно глотала километры.  Клав сидел, вжавшись спиной в
кожаное сидение, крепко сжимая в руке холодную Дюнкину ладонь.
     Теперь все будет по-другому.  Он не позволит за ней охотится,  он
никому ее не отдаст. Многолюдная Вижна - не пустая лодочная база, поп-
робуй выследи среди миллиона следов единственный Дюнкин след...
     Он снял квартиру в центре.  Выпотрошив для этого  заветный  счет,
заведенный три года назад с мечтой купить спортивную машину.  Клетушка
на пятнадцатом этаже тесного,  как улей,  дома,  где даже соседи знают
друг друга лишь мельком и случайно; теперь у них с Дюнкой будет насто-
ящая спокойная жизнь. Будто бы ничего ЭТОГО и не было...
     Он вздрогнул, сжимая руку сильнее. Ему было страшно. Он боялся за
Дюнку - но вот горе, Дюнку он боялся тоже. Его мозг пытался - и не мог
осилить это противоречие: Дюнка умерла... Дюнка вернулась... Она в мо-
гиле... Она мертва - и вот она, сидит рядом...
     Усилием воли он запретил себе задумываться. О жизни нельзя думать
слишком усиленно - пропадет охота жить.  Не будем предвосхищать гряду-
щие беды, будем решать проблемы по мере их поступления...
     На Дюнкиной спине пятном проступила влага.  Это мокрый  купальник
пропечатывается сквозь тонкий плащ...
     - Тебе не холодно?
     Отрицательный жест головой.  Теперь ей никогда не бывает холодно.
И пальцы у нее ледяные, как зима...
     Будто ощутив  его  настроение,  она чуть повернула голову.  Легко
сжала его ладонь - чуть-чуть:
     - Клав... Не... покидай... меня.

                                  

     Комнатушка была  размером с автобус.  Над улицей нависал балкон -
полукруглый,  с неровными проржавевшими перилами. У Клава, который вы-
шел покурить,  сразу же закружилась голова,  потому что под ногами, на
расстоянии четырнадцати этажей,  текли друг другу навстречу два безос-
тановочных потока - сверкающий металл,  разноцветные фары,  раздражен-
ные, доносящиеся в поднебесье гудки... И ночи - как не бывало. Грязно-
ватый, неестественный свет.
     Дюнка сидела на продавленном диване. Она скинула плащ и снова ос-
талась в проклятом купальнике змеиного цвета.
     - Сними его, - попросил Клав шепотом. - Давай его... сожжем.
     Против ожидания, она послушно кивнула. И стянула с плеча лямку. И
другую тоже;  Клав смотрел,  не догадавшись отвести глаза. В ТОЙ жизни
он не видел Дюнкиной наготы.  И не может судить теперь, изменилась она
С ТЕХ ПОР или нет...
     Ее грудь казалась белой в сравнении с остальным телом. Ах да, за-
гар... Не бронзовый,  а пепельно-сероватый. Или путает свет, пробиваю-
щийся с улицы?..
     Дюнка привстала,  стаскивая змеиную ткань с бедер.  Клаву захоте-
лось зажмуриться. Купальник превратился теперь в мокрую тряпочку, жгу-
том скрутившуюся на ее коленях.
     Его бросило в жар. Он невольно взялся рукой за пряжку собственно-
го пояса; Дюнка сбросила купальник на пол и поднялась:
     - Клав...
     Волосы на его голове встали дыбом.  Он чуть не  вскрикнул  -  так
больно столкнулись в нем два одинаково сильных, одинаково безжалостных
знания.
     Любимое тело. Его девушка. Его женщина. Впервые...
     Мокрые волосы-сосульки. Ледяные ладони. Босые следы на промерзшем
песке. Удушливый запах цветов на могиле, и ее лицо - это самое лицо! -
в широкой траурной рамке...
     Он видел ее в гробу. КАК ему теперь...
     - Клав... не... прогоняй... меня...
     - Я не прогоню, - вытолкнул он сквозь пересохшее горло. - Но...
     - Не бойся... Клавушка, не бойся... Я же тебя люблю... Обними ме-
ня, Клав, я так долго...
     Он впился зубами в нижнюю губу,  так,  что потекла по  подбородку
теплая струйка крови:
     - Дюночка, не сейчас...
     - Клав. Клав...
     Не могу,  подумал он беспомощно.  Не... могу.
     Дюнка стояла рядом,  и ее руки были холодные, как рыбки. Будто бы
она слишком долго просидела в речной воде.
     И правда, долго. Ох как долго...
     Он заставит себя поверить,  что время отступило на десять месяцев
назад. Что сейчас жаркий июнь, что завтра предстоит экзамен, что Дюнка
попросту перекупалась и продрогла.  Он заставит себя забыть похоронную
процессию и этот ужасный цветочный запах. Запах кладбищенской глины...
Он забудет. Сейчас.
     - Клав...
     - Сейчас, Дюночка. Сейчас...
     У этого поцелуя был привкус крови из прокушенной губы.
     - Клавушка...
     Он стиснул зубы. Он уже знал, что решится.

                            ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
                           ї---------------

                                 * * *

     Телефон плакал длинными гудками. Телефон истекал жалобными вопля-
ми: подойди ко мне,  подойди... Возьми трубку, это так важно, от этого
зависит человеческая жизнь...
     Назар не слышал. Назар выдернул телефонный шнур из розетки, уста-
новив в своем мире тишину и покой. А может быть, он просто спал...
     Ивга устало опустилась на влажную скамейку.
     В прихожей у Прова тоже стоял телефон.  На  маленьком  телефонном
столике; у Ивги хватило сил развернуть столик,  поставить его поперек.
Торцом в дверь ванной, другим торцом в противоположную стену... Тесная
квартирка была у Прова. Узкий коридор.
     Там же,  в  коридоре,  она  натянула мокрое белье.  Глотая слезы,
влезла в джинсы и свитер. Не завязывая шнурков на кроссовках, вылетела
за дверь;  шум воды в ванной оборвался.  Ивгу захлестнул страх - почти
как тогда, на ночном пустыре, среди неподвижно чернеющих вагонов...
     Она побежала.  Сумка колотила по заду,  будто подгоняя,  поддавая
охоты; на  дорожке  перед  домом  от нее шарахнулась стайка ребятишек.
Старик с  хозяйственной сумкой еле удержался на ногах;  она вскочила в
закрывающиеся двери автобуса и целых пять остановок боялась,  что Пров
ее догонит.
     За что она так с ним?  Что он ей сделал, кроме хорошего?..
     И что будет,  если он все-таки ее разыщет?  Если станет искать...
     Ох, станет. Такое не прощают. В особенности Пров...
     Если бы Назар только подошел к телефону. Ивга не стала бы молчать
в трубку - она вполне созрела, чтобы говорить. Чтобы униженно просить,
она созрела тоже.  Чтобы наняться к папе-свекру... тьфу, к бывшему па-
пе-свекру, к профессору Митецу...  Наняться в домработницы. Свадьбы не
будет, это козе понятно, Ивга больше не гордая, не честолюбивая, вооб-
ще никакая...  Если Назар не захочет любить ведьму... то пусть защитит
хотя бы. Пусть будет... к ведьме... снисходителен...
     Косой взгляд проходившей мимо женщины  хлестанул,  как  пощечина.
Жалостливо-брезгливый взгляд, подаренный юной бродяжке с мокрыми глаза-
ми и красным от слез носом;  Ивга ощутила себя  налипшим  на  скамейку
плевком. Гадким на вид и возмутительным с точки зрения санитарии;  ин-
тересно, не захочет ли полицейский патруль, неторопливо прогуливающий-
ся вдоль  улицы,  расспросить подозрительную девчонку на предмет доку-
ментов?
     Ивга явственно представила себя в приемнике-распределителе.  Без-
домная безработная ведьма,  не состоящая на положенном  учете,  стучит
кулачком по пыльному столу полицейского капитана:  "Я позвоню Великому
Инквизитору Вижны! Лично! Немедленно! И вот тогда вы ответите..."
     Полицейский патруль приближался;  Ивга подавила в себе паническое
желание бежать. Нащупала в сумке блокнот, раскрыла на первой попавшей-
ся странице, углубилась в изучение собственного скверного почерка. Че-
ловек занят делом,  человек всего лишь на минуту  присел  на  парковую
скамейку, человек - абитуриентка,  приехавшая из провинции поступать в
институт, слегка потрепанная, но очень-очень прилежная ученица...
     Скосив глаза,  она видела,  как их тени проползли в сантиметре от
ее кроссовок. Проползли - но не задели, хороший знак...
     - Не трясись, дура. Им до тебя нет дела.
     На другом конце скамейки сидела девчонка  в  платье,  похожем  на
школьное. Рядом  источала аппетитный пар вечная тележка с горячими бу-
тербродами.
     - Ты бы имидж поменяла,  - сказала ей Ивга сквозь зубы.  Девчонка
подняла брови:
     - Что?
     - Имидж,  - Ивга презрительно скривила рот.  - Купи себе парик  и
зонтик... Или  надень  кожаную  куртку с нашлепками и заведи мотоцикл.
Меня тошнит от твоих "бутербродов"...
     Девчонка усмехнулась, нисколько не уязвленная:
     - Боюсь, сменить имидж придется как раз ТЕБЕ. Стань сегодня же на
учет - тебе помогут в выборе судьбы. Целлюлозная фабрика в пригороде и
отеческий надзор Инквизиции вполне  соответствуют  твоим  взглядам  на
жизнь, правда?
     Ивга молчала. Из узких щелочек девчонкиных глаз смотрело опытное,
хищное, умудренное существо.
     - Чего ты хочешь? - спросила Ивга беспомощно.
     Девчонка сморщила нос:
     - Рассказать тебе,  как берут на учет?..  Сперва тебе велят  раз-
деться догола...  Потом разденут твою душу - будешь говорить,  как ми-
ленькая, слова из ушей полезут... Наговоришь большую-пребольшую кассе-
ту... или  даже не одну.  А потом придет такой лоб,  - девчонка дерну-
лась, как от сильной боли, - из тех, которые... Маркированный инквизи-
тор. И полезет немытыми руками - в тебя...
     - Это ТЕБЯ на учет брали? - тихо спросила Ивга.
     Девчонка ухмыльнулась. К ней вернулось самообладание; вернее, она
его и не теряла. Просто позволила себе немножко эмоций, чтобы Ивга...
     - Шла бы ты, - попросила Ивга шепотом. - Пожалуйста. А?
     Девчонка помолчала.  Привстала,  выловила из  тележки  бутерброд,
аккуратно откусила, налепив на нижнюю губу зеленую лапку петрушки.
     - Меня поражает, как долго ты думаешь... - зеленая лапка исчезла,
подобранная длинным языком. - Как усердно барахтаешься в этом дерьме.
     И, не произнося больше ни слова, поднялась и двинулась вдоль ули-
цы; короткий коричневый подол колыхался, то и дело ныряя под еще более
вытянувшуюся, мешковатую серую кофту.

     Вечером к Ивге пристали двое странных мутноглазых парней.
     Она шла по стремительно пустеющей улице,  чувствуя за  спиной  их
неотвязчивые наглые взгляды;  чтобы уйти от них,  она завернула в ярко
освещенный магазин;  там, среди высоких стеллажей и неторопливо бродя-
щих покупателей,  парни настигли ее снова,  встали, не таясь, у входа,
и принялись увлеченно разглядывать лоток с малопристойными  журналами.
Время от времени то один,  то другой бросал на Ивгу оценивающий взгляд
- будто сравнивая ее достоинства с голым мясом на глянцевых  обложках.
Понемногу накаляясь, Ивга ощутила, наконец, холодное бешенство.
     Сжав зубы,  она прошла мимо парней к выходу;  от них  пахло.  Еле
ощутимо, сладковато,  тошнотворно - Ивга не стала и прикидывать, какая
такая начинка содержалась в их сигаретах;  странные мутные глаза прес-
ледователей перестали ее впечатлять. Обкурившаяся шваль...
     - Эй, лисенок!
     Ивга невольно  дернулась.  Таким  именем иногда называл ее Назар;
теперь ласковая кличка навсегда осквернена чужим смрадным ртом.
     Она ускорила шаг.
     - Лисенок, не беги так... Хочешь коньячка?
     - Пошли  вон,  - бросила Ивга сквозь зубы.  Ее сердце колотилось,
как бешеное, а во рту стоял гадкий привкус. Знакомый привкус страха.
     Цепкая лапа больно взяла ее за плечо:
     - Надо же, любая сучка нынче выеживается, как та королева...
     У Ивги потемнело в глазах.
     Дни и ночи позора,  унижения, бегства. Перед Инквизицией она бес-
сильна, чугайстры внушают ей ужас - но почему же всякая дрянь...
     Дальнейшее она помнила плохо; ночь подмигнула ей тусклым огоньком
брошенной под  скамейку  бутылки,  и удобное горлышко само легло в ла-
донь, и брызнули, разлетаясь, осколки:
     - Пошли вон!..
     Она хотела добавить слово,  давшее бы этим двоим достойное назва-
ние -  но  не  смогла.  Самое  грязное ругательство казалось плоским и
пресным, а потому она просто  шагнула  навстречу  парням,  намереваясь
попросту вспороть обоим животы.
     - А пошла ты, ведьма пучеглазая...
     По мере  того,  как они отходили все дальше и дальше,  все тише и
тише становилась изрыгаемая ими брань.  Слово "ведьма" не было обличе-
нием - просто еще одно звено в цепочке ругательств;  редкие  прохожие,
наблюдавшие за сценой издалека, засуетились, Ивге померещился отдален-
ный полицейский свисток.  Она посмотрела на разбитую бутылку  в  своей
руке.  Удобное горлышко щерилось кривыми зубами осколков; Ивга огляде-
лась в поисках урны.  Почему-то в этот момент очень важным казалось не
насорить на улице; счастье, что урна оказалась рядом, и железная крыш-
ка открылась, и полупустое брюхо удовлетворенно приняло Ивгин дар.
     "Как усердно ты барахтаешься в это дерьме"...
     По пальцам скатывалась черными каплями  кровь.  Все-таки  пореза-
лась.

     Дверь подъезда была заперта. Ивга долго стояла в подворотне, слу-
шая, как бежит по канавам ленивая дождевая вода.
     Куда выходят окна квартиры четыре?  На площадь Победного Штурма -
или во двор, где мокнут под дождем детские качели?..
     Ее решимость  таяла.  Проклятая ночь