а,  отведенные  ей на размышление,  щит-ведьма Магда Ревер
проведет в стационарных колодках,  в одиночной камере,  где  в  каждую
стену вмурован знак зеркала.  На узком пятачке, где даже помыслы отра-
жаются от стен и возвращаются, десятикратно усиленные, к своему источ-
нику...
     Если Магда хочет выжить,  ей придется думать о приятном.  Клавдий
криво усмехнулся.
     При мысли о кураторе округа Рянка его усмешка  сделалась  злорад-
ной; теперь он,  по крайней мере,  знает, что сказать человеку, проси-
девшему в его приемной много долгих неприятных часов. Теперь он знает,
чего ради унизил рянкского коллегу - не из врожденной гнусности харак-
тера и даже не в отместку за былые интриги; поимка щит-ведьмы принесла
бы рянчанину заслуженные лавры,  если бы произошла перед эпидемией,  а
не во время нее. Теперь бедняга-куратор не дождется похвал...
     Клавдий подавил  в  себе желание курить.  Передернулся,  вспомнив
сладострастно набухшие  груди  Магды Ревер;  сжал зубы и поклялся себе
доработаться сегодня до потери сознания.  Так,  чтобы вообще ничего не
хотелось. Как мертвецу.
     - Дальше, - сказал он глухо. - Следующая.
     Протяжный скрип несмазываемых петель.  Вошедшая женщина,  свобод-
ная, без колодок, зашипела сквозь зубы и осела на руки стражников.
     Обыкновенная рабочая ведьма. Средняя по многим показателям; непо-
нятно,  почему ее выделили из прочих задержанных и доставили к нему на
допрос. Хотя с "колодцем" тут явно не все в порядке. Странный какой-то
колодец.
     - Поднимайся, - сказал он негромко.
     Стражникам приходилось удерживать ее.  Она безвольно висела на их
руках; защитных сил у нее хватало только на то, чтобы не лишиться соз-
нания.
     - Давай не будем воевать, - он чуть поправил капюшон, удобнее ус-
танавливая прорези для глаз.  - У тебя нет для этого сил,  у меня  нет
желания... В Рянке - что? "Удар" или "сеточка"?
     - Не знаю,  - прохрипела она с ненавистью, и в качестве наказания
за ложь он ввинтился в ее взгляд и замерял "колодец".
     Ведьма закричала, не в силах выносить боль; Клавдий стиснул зубы.
Семьдесят четыре.  У серенькой,  обыкновенной рабочей ведьмы...  Нечто
похожее испытывает огородник,  на чьем участке изловили медведку вели-
чиной с королевского пуделя.
     Женщина замолкла,  погрузившись в глубокий обморок. Клавдий поко-
сился в протокол предварительных допросов.  Ксана Утопка, по профессии
- учитель начальной школы.
     Закрыв глаза,  он в мельчайших подробностях вообразил себе  рянк-
ского куратора. Мысленно взял его за грудки, встряхнул...
     А ведь придется ехать в Рянку.  Туда,  где не  сегодня-завтра  во
множестве запылают костры самосудов.  Пожирающие не щит-ведьм и не во-
ин-ведьм,  и  даже не рабочих ведьм - а просто глупых неинициированных
девчонок, вроде той, рыжей, похожей на лисичку...
     - Номер семьсот девятый,  - сказал он в темноту.  - Ксана Утопка,
режим содержания - нейтральный... И быстренько врача.
     Открылась и закрылась скрипучая дверь.
     Следующая ведьма вошла в камеру с гордо поднятой головой, и Клав-
дий узнал ее. "Это еще начало! Это только начало, вы увидите!.."
     - Привет,  кликуша,  - бросил он сквозь зубы.
     Девчонке было  лет пятнадцать.  Присутствие Клавдия тяготило ее -
но не более; ее внутренней защите позавидовал бы тяжелый танк.
     - Привет, палач, - отозвалась она невозмутимо. - Поленцев припас?
     - Припас, - ласково успокоил Клавдий. - Так что же, говоришь, это
только начало?
     Девчонка оскалилась:
     - Сам увидишь.
     Она была флаг-ведьма. Эти фанатичны до безумия, и, что самое неп-
риятное, владеют  основами  предвидения.  Эдакие  истеричные  вещуньи,
прикрывающие кликушеством холодный расчетливый ум.
     - Ты совершеннолетняя? - спросил Клавдий раздумчиво.
     - Нет,  - сообщила девчонка беспечно.  - Мне нет  восемнадцати...
Согласно  своду законов о ведьмах несовершеннолетние особи не подлежат
допросу с пристрастием, ровно как и всем видам казней... Ага?
     - Ага, - кивнул Клавдий и поймал ее взгляд.
     Секундная пауза;  девчонка резко побледнела,  но боли не  выдала.
Клавдий отпустил  ее - и устало откинулся на спинку кресла.
     "Уровень колодца" - семьдесят шесть и пять.  Либо куратору округа
Рянка  следует выдать премию за отлов трех самых сильных ведьм в стра-
не, либо...
     Либо в Рянке с недавних пор родятся эдакие ведьмачие монстры. Как
грибы. На ровном месте.
     Клавдий прикрыл глаза. Курить хотелось невыносимо.
     Флаг-ведьма. Предчувствия,  предсказания,  потаенные  надежды   и
страхи...
     - Никаких допросов с пристрастием,  - сказал он сквозь зубы.
     Его правая рука вытянулась по направлению к собеседнице, так, что
кончики  напряженных пальцев оказались на уровне ее зеленых нагловатых
глаз. У флаг-ведьм есть преступная слабость - они слишком любят прори-
цать.
     - Убе... рите! - выдохнула девчонка; пальцы Клавдия сжались.
     ...Вряд ли она сказала бы что-нибудь даже под пыткой; однако про-
рочества лезли из нее сами,  и она не могла,  да и не  слишком  хотела
удерживать этот сумбурный мутноватый поток.  Зеленые глаза вдохновенно
горели:
     - Она... идет! Она уже идет, она... - неразборчивое бормотание. -
ОНА возьмет нас к себе, и.. - бессвязные выкрики. Блаженная улыбка.
     Клавдий скосил глаза в ящик стола  -  да,  диктофон  работал.  Он
возьмет этот  текст  на  заметку - кое-что может оказаться интересным,
хотя теперешний,  сиюминутный смысл предсказания таится, без сомнения,
в одной только фразе:
     - Одница!  - выкрикивала девчонка,  запрокидывая голову.  - Округ
Одница, да, да, да!!
     Слово "Одница" для множества людей звучало как музыка.  Округ-ку-
рорт, приманка для туристов всего  мира,  бесконечные  полосы  пляжей,
красивая  жизнь,  священная мечта,  вынашиваемая долгие месяцы осени и
зимы,  деньги, откладываемые и припасаемые специально "на Одницу", для
Одницы и во имя ее...
     Округ Одница граничил с Рянкой. И куратором там был как раз чело-
век Клавдия,  проверенный,  верный,  и,  ясен пень,  в Рянку ехать уже
поздно. Одница, округ Одница...
     Девчонка закончила пророчить через десять секунд после того,  как
он снял принуждение и отвел руку.  Криво умехнулась, пытаясь восстано-
вить утраченное достоинство;  как-никак, а она поддалась насилию. Сде-
лала то, чего от нее требовали...
     Месть не заставила долго себя ждать:
     - Ты закончишь свою жизнь на костре.
     Клавдий поднял брови:
     - Ой ли? Ты ни с кем меня не перепутала?
     - Ты  умрешь на костре,  - повторила девчонка с нажимом.  - Жаль,
что я этого не увижу.
     - Нашла,  о чем жалеть, - сказал он искренне, но девчонка не уго-
монилась, и, уже уводимая по коридору, продолжала звонко вопить:
     - На костре!.. Великий Инквизитор разделит участь ведьм, на кост-
ре, на костре, на ко...
     Скрипучая дверь закрылась,  проглотив конец ее фразы; Клавдий ре-
шил, что для перекура уже слишком поздно.
     Четвертая из задержанных была худа и крючконоса. Темный плащ бол-
тался на ней,  как на вешалке; при виде Клавдия - черная фигура, подс-
веченная факелом, черный капюшон, пристальные глаза в узких прорезях -
женщина затряслась и закрыла лицо руками.
     Некоторое время он смотрел на нее несколько оторопело.  Привыкший
доверять профессиональному шестому - или уже седьмому?  - чувству,  он
пребывал на  этот раз в затруднении;  "Диара Луц,  - говорил предвари-
тельный протокол.  - Администратор танцевального ансамбля. Предположи-
тельно воин-ведьма, классификация затруднена в связи с..."
     Пробежавшись глазами  по  тексту,  Клавдий  соскользнул к нижнему
краю листа,  к подписям.  Прочитал и испытал нечто  вроде  облегчения;
значит так, дорогой мой рянкский куратор. Теперь тебя можно отстранять
легко и без всяких колебаний - потому что такого  промаха  не  прощают
даже близким друзьям. Надо же, "воин-ведьма"...
     - Я не ведьма,  - прошептала крючконосая,  все еще закрывая  лицо
руками. - Это ужасная ошибка... Кланусь жизнью, я не ведьма, я...
     - Я знаю, - отозвался Клавдий со вздохом.
     Женщина на секунду затихла. Оторвала от щек мокрые пальцы; подня-
ла на Клавдия опухшие от слез глаза:
     - Вы... Я не... За что?!
     - Верховная Инквизиция приносит вам свои глубочайшие извинения, -
сказал он  официальным  бесцветным  голосом.  - Виновные в трагической
ошибке будут строго наказаны.
     Она всхлипнула:
     - Меня... как... вместе с... ними... как же мне теперь... жить...
что я скажу...
     Стражники, изрядно удивленные,  уже провожали ее в коридор; Клав-
дий не выдержал и потупился, пряча глаза.
     Скрипучая дверь закрылась; Великий Инквизитор в раздражении отки-
нул капюшон, стянул с плеч шелковый плащ и нащупал в нагрудном кармане
вожделенную пачку сигарет.

     На куратора округа Рянка он не стал тратить времени. Вообще; под-
писал приказ о смещении и велел Глюру довести до ведома.
     Полтора часа были съедены сводками и донесениями; эпидемию в Рян-
ке удалось приостановить,  зато в Бернсте, на другом конце страны, на-
чался массовый падеж скота.  Перед дворцом Инквизиции мок  под  дождем
озлевший пикет. Клавдий мимоходом взял в руки еще теплую фотографию, с
которой глядели хмурые лица и достаточно  оскорбительные  плакаты;  он
почему-то был уверен,  что в эту же самую минуту точно такая же фотог-
рафия ложится на стол к герцогу.
     Будто отвечая на его мысли, замигал красный огонек на панели пра-
вительственного телефона.
     - А до вас нелегко дозвониться, господин Великий Инквизитор.
     - Работа во имя безопасности государства требует  некоторой  под-
вижности, ваше сиятельство, - отозвался Клавдий сухо.
     Герцог хмыкнул:
     - Тогда  остается надеяться,  что в ближайшие часы вы будете куда
подвижнее, нежели последние полгода...  Если,  конечно, здесь есть ка-
кая-то зависимость.  Между вашей подвижностью и числом погибших в Рян-
ке. Между вашей подвижностью и уроном,  нанесенным хозяйству  Бернста;
вы слышали, там отчего-то дохнут коровы? Отчего бы это, вы не знаете?
     - Для чистоты эксперимента,  - медленно проговорил Клавдий, - для
чистоты эксперимента следовало бы отправить меня отдых...  на курорт в
Одницу, к примеру.  И поглядеть - может быть,  так будет лучше?  Может
быть, коровы оживут?..
     - Самое время слегка пошутить, - голос герцога из холодно-насмеш-
ливого сделался просто холодным.
     - Самое время меня вздрючить,  - отозвался Клавдий в тон. - В од-
ном анекдоте  ушлый  пастушок лупил быка-производителя прямо во время,
так сказать, процесса... Чтобы улучшить качество потомства. Да?
     Герцог сделал паузу.  Любой чиновник за это время трижды успел бы
наложить в штаны. Значительная пауза, красивая.
     - Без обид,  Клав, - сказал герцог тоном ниже. - Но мне неприятно
то, что происходит.
     - Мы сделаем все, чтобы оно происходило как можно меньше, - сооб-
щил Старж примирительно.
     На том и порешили.
     Несколько минут Клавдий осторожно держал в руках опустевшую труб-
ку; потом щелкнул по рычагу и вызвал номер заместителя:
     - Завтра утром, Глюр, я намерен оказаться в Однице.

     Он заехал домой на полчаса. Снова изучил содержимое холодильника,
пополненного  вездесущей домработницей;  выпил холодной воды,  поменял
рубашку, с  отвращением покосился на вонючую пепельницу и повалился на
диван - пятнадцать минут ни-о-чем-не-думания. Это святое.
     Из расслабленного полусна его вывел телефонный звонок; рука сама,
наощупь поймала трубку:
     - Я слушаю.
     Тихонько потрескивал  незримый  коридор,  возникший  между  ним и
кем-то, молчащим на том конце провода.
     - Я слушаю, да... - повторил он механически.
     В трубке дышали. Тихо и сбивчиво; еще не успев ни о чем подумать,
Клавдий сел на диване:
     - Кто говорит?
     Никто не  говорит.  Тишина;  не ошибка неверных проводов - просто
молчание. Трубка,  намертво затиснутая в чьей-то руке.  Отдаленный шум
города, пробивающийся сквозь стенки телефонной будки. Сдерживаемое ды-
хание, причем тот, кто дышит, не особенно велик. Маленький объем груд-
ной клетки...
     - Ивга, это ты?..
     Испуганно завопили короткие гудки.
     Клавдий взглянул на часы. Под окнами его уже ждет машина.
     Зар-раза...
     Он пощелкал по кнопкам,  набирая номер;  трубку, по счастью,  взял
младший Митец. Хрипловатый и, кажется, сонный.
     - Назар? - Клавдий постарался, чтобы голос его прозвучал как мож-
но естественнее и беспечнее. - Это Клав говорит. Как дела?
     - Спасибо,  - выдавил парень через силу.  - Хорошо... Я... позову
папу?
     Клавдий замялся:
     - Назарушка,  я ведь уезжаю сию секунду... Просто хотел спросить,
все ли... А Ивга не появилась?
     Пауза. Да, герцогу есть еще куда расти. И у кого учиться. У Наза-
ра Митеца, двадцати с половиной лет.
     - Нет,  - произнес Назар наконец. - Так папу не звать?
     - Привет передавай, - сказал Клавдий поспешно. - Ну, пока?
     - Пока...
     Снова многозначительные короткие  гудки.  Что  за  день  сегодня,
подумал Клавдий устало. Праздник телефонного пунктира...
     Он набрал другой номер. Дежурный по тюремному блоку ответил сразу
же.
     - Добрый вечер, Куль, это Старж говорит... Магда Ревер, щит-ведь-
ма, номер семьсот двенадцатый, ничего не хочет мне сказать?
     Молчание. Ну что за поразительный день, подумал Клавдий.
     - Куль, я не умею читать мысли, если они не облечены в слова.
     - Господин Великий Инквизитор...  Я десять  минут  назад  доложил
господину Глюру, что...
     - Что?!
     - Магда Ревер,  номер семьсот двенадцатый, покончила с собой. Че-
рез знак зеркала... Господин Великий Инквизитор, я готов понести кару,
но...
     - Понятно.  Продолжайте нести службу,  Куль.  Все,  что я хочу по
этому поводу сказать, я скажу вам при встрече.
     На этот раз гудков не было - дежурный Куль преданно  ждал,  чтобы
Клавдий положил трубку первым. Ну надо же, какие церемонии...
     Магда Ревер все равно была обречена. Другое дело, что убивать се-
бя через знак зеркала мучительно и противно - все равно,  что топиться
в собственном дерьме.  Она сидела в колодках,  в крохотной  квадратной
камере, и  вызывала  к жизни всю свою ненависть и желчь;  отражаясь от
стенок со знаком "зеркала",  ее собственные нечистоты медленно ее уби-
вали.
     А может быть, быстро. Она ведь была сильной и злой, эта Магда Ре-
вер. Может быть, и смерть ее была легка...
     В дверь почтительно звякнули.  Клавдий прошел в переднюю как был,
полуодетый, и тем сильно смутил возникшего на пороге телохранителя:
     - Господин Старж, из аэропорта звонили, ждать нас или нет...
     - Заждались,  - бросил Клавдий равнодушно. - Можно, я штаны наде-
ну? Нет?
     Телохранитель вежливо промолчал.

                                           (ДЮНКА. ДЕКАБРЬ-ЯНВАРЬ)

     С того  самого вечера он перестал ездить на кладбище,  потому что
ночные посещения могилы не приносили больше отдыха, а только обостряли
поселившееся в его душе беспокойство.
     Юлек, кажется, был рад - однако вскорости странное поведение при-
ятеля стало беспокоить его куда больше, чем былые бдения на могиле.
     Клав нервничал. Клав вздрагивал от невинного прикосновения к пле-
чу; Клав  боялся темноты - и в то же время жадно всматривался в ночные
окна, в сумерки на улицах,  и выражение его глаз в такие минуты  очень
не нравилось Юлеку.
     - Малый, ты, это... Не стесняйся только, если что. Всякое бывает,
может быть, тебе к врачу?..
     - Спасибо, Юль. Со мной все в порядке.
     Однажды, вернувшись с занятий раньше сотоварища, Юлек обнаружил в
комнате следы чужого присутствия и предположил,  что к Клаву приходила
девочка.
     - Малый, ты сегодня никого не ждал? Вроде посидела и ушла, конфе-
ту из вазочки слопала и наследила вот... Чего она, по общаге босая хо-
дит?
     Клав сделался  не белый даже - синий.  Юлек впервые всерьез поду-
мал, что хорошо бы переселиться в другую комнату. От греха подальше.
     И он наверняка решился бы на столь крутую меру, если бы знал, что
каждую полночь Клав просыпается с белыми от страха глазами.  Ему  ночь
за  ночью  снится лицо,  заглядывающее из воды в круглое окошко черной
самосвальной камеры. Не живое и веселое, как в тот летний день - а бе-
лое и неподвижное, затерянное среди ненужных атласных оборочек тяжело-
го гроба...
     - Юль, это ты только что дверью хлопнул? В комнате?
     - Не... Я думал, ты.
     - Я... Я в умывальню ходил...
     - Ну,  значит,  Пиня забежал свою книжку забрать,  а  что  такого
страшного?
     - Ничего... Вот его книжка, лежит...
     - Ну, еще кто-нибудь... Ну и что?! Сопрут у тебя что-то? Ты, это,
дерганный такой,  как баба-истеричка. Гризапам горстями жрешь, смотри,
скоро на иглу сядешь...
     - Пошел ты...

                                  

     Очередной бессонной  ночью  Клав признался Дюнке в постыдной тру-
сости. Он боится неведомого; то, что находится на грани между "есть" и
"нет", навевает тоску.  Он живет ради того, чтобы думать о Дюнке - по-
чему же с того памятного вьюжного вечера мысли о ней вызывают страх?..
Пусть она не обижается. Если она слышит его - пусть подаст знак. У не-
го хватит любви, чтобы перешагнуть через ЭТО...
     После этой сбивчивой исповеди на него снизошело странное спокойс-
твие; он  безмятежно  проспал  ночь  и проснулся ровно в семь - как от
толчка.
     Юлек размеренно сопел - в тот день у него не было первой пары.  В
умывальне напротив  лили  воду,  негромко  переговаривались,  хихикали
братья-лицеисты - ежедневные утренние звуки, слишком обыденные для то-
го, чтобы поднять Клава из теплого глубокого сна...
     Запах. Какой странный запах, неприятный дух паленой синтетики...
     Он встал. Хлопая в полутьме глазами, выбрался за ширму, отгоражи-
вающую "спальню" от "прихожей", и включил настольную лампу.
     Прикосновение давней метели. Снежинки, бьющиеся в стекло...
     Он еще не понял, в чем дело, но майка на спине уже взмокла, пови-
нуясь бессознательному.
     На стареньком  деревянном  столе,  где толпились банки консервов,
пачки печенья, кофейник, спички и хозяйственное мыло, спокон веков ле-
жала пестренькая клеенчатая скатерть.
     Среди намалеванных на ней яблок и помидор, лука, орехов и прочего
радостного изобилия темнел сейчас черный след ожога.
     Так бывает, когда по недомыслию коснешься кленки утюгом. Остается
сморщенный, почерневший рубец - и гадкий запах горелого.  Вот как сей-
час...
     Только тот, кто был здесь несколько минут назад, коснулся скатер-
ти не утюгом и не паяльником.  Потому что горелый след  был  отпечаток
ладони. Выжженный след пятерни.
     ...Клав сдержался.
     Юлек по-прежнему сопел;  прислушиваясь и вздрагивая от любого из-
менения в его дыхании,  Клав судорожно принялся  сдирать  скатерть  со
стола.
     Звякали банки. Клав торопился, шипя неслышные проклятия; он поче-
му-то был уверен,  что любой чужой взгляд на отпечаток ЭТОЙ руки сулит
неслыханные беды.  По счастью,  на столешнице под скатертью ожог  едва
просматривался - Клав ожесточенно соскоблил его ножом.
     Юлек спал; Клав натянул пальто - прямо поверх пижамы - и высколь-
знул из комнаты, прижимая к груди небольшой газетный сверток.
     ...Он возвращался,  пропахший дымом от сгоревшей синтетики. Никто
не видел. Никто не узнает.
     На углу оживленно беседовали и дымили в пять  сигарет  ребята  из
службы "Чугайстер".  Прохожие  обходили их на почтительном расстоянии;
Клав приблизился, улыбаясь широко и обаятельно:
     - Ребята, угостите сигареткой.
     Под пятью такими взглядами Юлек Митец, к примеру, одним махом на-
ложил бы в штаны. Клав только скромно пожал плечами:
     - Ну нету денег у бедного лицеиста,  мама с папой на сигареты  не
дают, оно и понятно, да?
     - Да,  - с насмешкой отозвался коротконогий, с мощным торсом кре-
пыш;  широкая  меховая  безрукавка делала его