ловом не выказали свою осведомленность - и Ивга испытала  в  ответ
что-то вроде благодарности.
     Кто-то всхлипнул; Ивга подняла голову. Девчонка в спортивном кос-
тюме, сидевшая у стены, глухо плакала, вытирая слезы кулаками.
     - Ты чего? - хрипловато спросила старуха.
     - К маме... хочу... - выдохнула девчонка, пряча лицо в коленях.
     - Ничего, - со вздохом отозвалась дама в кожаной куртке. - Потер-
пи, скоро уже не будешь хотеть...
    Девчонка последний раз всхлипнула - и замерла, глядя на нее широко
раскрытыми мокрыми глазами.
     - Не будешь, - устало подтвердила старуха. - А чего хотеть-то бу-
дешь, вот знать-то...
     Неслышно отворилась входная дверь.  Четверо одновременно  оберну-
лись; девчонка зажала ладонями рот.
     Вошедшая была женщина средних лет. Со свободно лежащими на плечах
черными прямыми волосами.  В длинном, до пола, широком платье без поя-
са.
     - Пойдемте,  сестры...  Последний вопрос - может быть,  кто-то не
хочет идти?
     У Ивги подтянуло живот.  Женщина не смотрела на нее - но Ивге ка-
залось, что вопрос задан с поддевкой,  с начинкой,  со вторым смыслом;
несколько минут прошло в молчании, и все это время Ивгины мысли беспо-
мощно скользили по поверхности каких-то ненужных воспоминаний, пытаясь
зацепиться за  главное - и не умея...  Она стоит на пороге,  на пороге
пропасти, вот,  все,  больше не будет времени, вспомнить бы что-нибудь
хорошее, вспомнить бы, хоть сейчас, хоть напоследок...
     Чай, остывающий в чашке. Белые гуси. Какой-то костер среди снега,
оранжевый шарф, надломленная вишневая веточка, смола, еле ощутимый за-
пах...
     Все.
     Женщина наклонила тяжелую голову:
     - Пойдемте, сестры... Забудьте вашу скорбь. Ваша нерожденная мать
ожидает.

                                * * *

     Пусть никто никогда не узнает,  какой ценой далось ему это  бесс-
трастие.
     Он ловил взгляды.  Затылком, спиной; все, собравшиеся здесь, зна-
ли, что  Великий  Инквизитор самолично упустил ведьму.  Что он изменил
неписаному кодексу, пригрев на груди извечного врага, а потом с готов-
ностью деревенского простачка дал обвести себя вокруг пальца. Все зна-
ли - но молчали, смотрели в сторону. Ждали поступков - от него.
     Он молча уселся в свое кресло. И обвел их всех тяжелым, невыноси-
мо тяжелым, ненавидящим взглядом.
     Вар Танас, Куратор Ридны, его вечный соперник, со следами желчной
улыбки в уголках рта.
     Нервный Мавин, куратор Одницы, выкормыш и сподвижник, не знающий,
куда девать глаза.  Мысленно подсчитывающий убытки,  размышляющий,  не
переметнуться ли вовремя на сторону оппозиции.
     Фома из Альтицы.  Немыслимо грузный, сидящий сразу не двух стуль-
ях; дряблое тело, вмещающее гибкий и острый, как шпага, норов. Изгото-
вившийся к броску. Не знающий ни страха, ни пощады.
     Бледный куратор  Корды,  потерявший всякую ориентацию,  безвольно
опустивший руки перед нашествием ведьм.  Рядом с ним Юриц, куратор ок-
руга Рянка,  получивший  свой пост полтора месяца назад из рук Старжа.
Унылый, обреченный на низложение.
     Антор, куратор  Эгре.  С  неприкрытым  упреком  в глазах:  Старж,
Старж, я служил тебе верой и правдой, ах, как ты меня подставил...
     Куратор округа Бернст,  "железная змеюка",  внешне отрешенный,  с
равнодушными, ничего не выражающими глазами.  Ему совершенно безразли-
чен моральный облик Старжа - ему бы давить ведьм,  ловить их,  уничто-
жать, изводить под корень...
     Все в сборе. Вот и все в сборе... Во Дворце Инквизиции, в умираю-
щей Вижне.  Умирающей,  потому что поднимаются, затапливая низины, не-
чистоты из городской канализации. Потому что без видимой причины горят
и рушатся дома,  взрываются машины,  а поверх знаков Пса, выставленных
на перекрестках,  бесстрашные  издевательские  руки  выводят  "ведьмин
круг". Жители,  те, кто не смог или не успел выехать раньше, цепочками
пробираются к окраинам,  а на пути их разверзается асфальт,  бесстыдно
выставляя на всеобщее обозрение узлы кабелей и коммуникаций, недра ка-
нализации, службы метро;  гвардейские части,  введенные в Вижну неделю
назад, разбивают лагеря посреди цветущих некогда площадей,  не решаясь
приблизиться к строениям, не желая быть погребенными под обломками...
     Эти, явившиеся из округов,  долго и с трудом  добиравшиеся  через
разоренную страну,  могут рассказать чего похлеще. Как на пляжи Одницы
вышло из моря призрачное склизкое чудовище.  Как на виноградниках Эгре
созрели на лозах круглые человеческие глаза, как на полях Рянки подня-
лись из-под земли все когда-то зарытые кости, как коровы в Альтице ра-
зом отелились  мертвыми человеческими младенцами...  И еще много чего,
не зря по дорогам шатается теперь столько безумцев,  не зря  немыслимо
расплодились нявки,  и никто не рад этому,  кроме спокойных и деятель-
ных, как ни в чем не бывало, ребят-чугайстров...
     Клавдий криво усмехнулся:
     - В начале нашего схода сообщу, чтобы потом не забыть: мой замес-
титель провел переговоры с руководством службы "Чугайстер".  В порядке
исключения их люди расширят свою деятельность и на ведьм. Там и тогда,
где и когда это представится им возможным...  Безусловно,  преувеличи-
вать их помощь не стоит.  Однако в нашем  положении,  господа,  нельзя
гнушаться и самой маленькой поддержкой...  Я готов вас выслушать. Всех
без исключения... только постарайтесь не быть многословными.
     У двери, у самой двери сидела, уронив голову на ладони, осунувша-
яся Федора.  И ей плевать было на все и всех, ее мучил один-единствен-
ный вопрос: как мог Клавдий Старж, Великий Инквизитор Вижны... Как мог
мужчина ее мечты спать с этой девчонкой-ведьмой?!
     Слушая поток  обвинений в свой адрес,  Клавдий огорчен был невоз-
можностью объяснить Федоре,  что ни с какой ведьмой он не спал. Что он
вообще давно  ни  с  кем не спал - такое воздержание безусловно вредно
для здоровья, зато для души, говорят, весьма полезно... Потому что он,
Клавдий, уже  очень давно никого не любил.  Можно сказать - всю жизнь;
длительное, долгое, безнадежное воздержание...
     Федора не слышала его мыслей.  Она просто уныло смотрела в стол -
и в  конце  концов  Клавдий успокоился и махнул на нее рукой.  В конце
концов, не все ли равно, что она о нем думает? Пусть лучше воображает,
что он польстился на молоденькую - так ей будет легче пережить. Так ей
удобнее понимать.
     Они неприкрыто готовили его низвержение.  Они уже почти  поделили
роли; напуганные  войной  с ведьмами,  грозящей окончиться далеко не в
пользу человечества,  они все равно не забывали делить  кресла.  И  на
пост Великого Инквизитора теперь претендовал грузный Фома из Альтицы -
он-то лучше других знал,  что делать, ухватившись за еще теплые от чу-
жих рук бразды правления...
     Чуть повернув голову, Клавдий смотрел в окно. На ползущие над го-
родом дымы;  если  ее схватят неинициированную,  еще останется надежда
отыскать ее потом в тюрьме. Если она успеет пройти обряд...
     Клавдия передернуло,  он  с  большим  трудом вернул на лицо маску
безразличия. Всех действующих ведьм ныне уничтожают на месте. Без суда
и следствия.  И сжигают тела;  он,  Клавдий, сидит и слушает этот град
завуалированных оскорблений,  а рыжую Ивгу где-то там уже ведут,  воз-
можно, на казнь...
     Как обычно,  сказал черный барельеф на Дюнкиной могиле,  изваяние
женщины, которая могла быть кем угодно - и Дюнкой, и Ивгой, и даже его
давно умершей матерью.  Как обычно - ты никогда не замечаешь того, кто
рядом.  Ты  преспокойно хлопаешь ушами,  пока цель твоей жизни жалобно
кружит рядом,  пытаясь попасться тебе на глаза. У тебя всего множество
занятий.  То экзамены в лицее, то новое пришествие матки... А потом ты
спохватываешься,  кричишь,  зовешь...  Тщетно. Ты замечаешь ЭТО только
тогда, когда его уже нет...
     Он с усилием опустил на стол судорожно сжатый кулак. Оратор - Фо-
ма из Альтицы - был,  кажется,  неприятно поражен его несдержанностью;
он решил, глупыш, что реакция Великого Инквизитора вызвана его очеред-
ным обвинением.  Клавдий улыбнулся, молча прося извинения; дорогой Фо-
ма, если бы все было так просто. Если бы ты знал, Фома...
     Глупец. Подобрал  сокровище,  долго таскал с собой,  хранил среди
монет и стеклянных бусин - и наконец потерял,  выронил через прореху в
кармане, а поди-ка дотянись теперь до локтя, чтобы его укусить...
     Интересно, кто из собравшихся знает о его последнем распоряжении.
Всем оперативным группам, всем ищейкам и патрулям выдано предписание -
изловленных РЫЖИХ ведьм доставлять лично Великому Инквизитору. Обосно-
вание - ведьма-матка должна быть именно РЫЖЕЙ...
     Как он радовался этой своей придумке.  Ну комар же носа не подто-
чит; теперь затея кажется ему по-детски наивной и бессмысленной. В ус-
ловиях жестокой войны - кто же будет тащить действующую ведьму во Дво-
рец Инквизиции?  Лучше ее сразу убить - а если матка, тем лучше, зачем
матку таскать, ее сразу же и уничтожить, пусть только попадется...
        Сегодня утром привезли одну.  Крашеную, с розово-алыми волоса-
ми. С неглубоким колодцем, но отменно злую, в колодках; отправляясь на
казнь, она вопила пророчества о всеобщей гибели, конце света и воцаре-
нии матки...
     Клавдий только сейчас заметил,  что в кабинете стоит тишина. При-
чем уже несколько минут;  и все смотрят на него. Торжествующе. Смятен-
но. С сочувствием. С вопросом. Обвиняюще. Один только Выкол из Бернста
- равнодушно.
     Чего от него ждут?  А, отречения. Сейчас, по их сценарию, он дол-
жен подняться и глухим голосом произнести формулу об отставке. Заявить
о своей неспособности дальше выполнять обязанности Великого Инквизито-
ра по причинам...  А, все равно, по каким причинам. По причинам всеоб-
щего бардака и сбежавшей рыжей ведьмы.
     Он поднялся.
     Федора только  теперь посмотрела ему прямо в глаза.  Горестно и с
упреком. "Как ты мог?" Нет,  даже еще патетичнее,  с надрывом: "Да как
же ты мог?!"
     - Господа... Я внимательно выслушал ваши отчеты.
     Так, шепоток среди собравшихся.  Назвать требования о низвержении
"отчетами" можно было либо с перепою, либо с бо-ольшим подтекстом.
     - Собственно говоря, именно так и должны идти дела в связи с при-
шествием матки... Не так давно я имел об этом разговор. С его сиятель-
ством герцогом.
     Так, шепоток и переглядки за чужими спинами. К чему клонит Старж,
всем известно, что герцог на дух его не переносит...
     - Его сиятельство полностью одобрил мой план действий...  О чем и
была написана вот эта замечательная бумага.
     Он извлек листок жестом фокусника.  Ксерокопию;  подлинник  давно
был заперт в сейфе. Мало ли что - вдруг кто-то из темпераментных кура-
торов вздумает разыграть сцену из старинной мелодрамы,  с  последующим
разрыванием ценных бумаг...
     - Я прочту,  если не возражаете...  "Мы,  герцог  Вижны  Стефаний
Седьмой, полностью одобряем генеральный план, предоставленный Нам гос-
подином Великим Инквизитором Вижны Клавдием из рода Старжей... И пото-
му скрепляем собственноручной подписью договор о моратории на кадровые
перестановки в высшем эшелоне Инквизиции,  конкретно - на смещение  со
своей должности Великого Инквизитора Вижны. Срок моратория будет опре-
делен успехами в ходе подавления агрессии ведьм."...  Личные подписи -
Стефаний Седьмой. Клавдий Старж. Государственная печать.
     Он помедлил.  Не стал смотреть - дал возможность слушателям овла-
деть собой.  Не стал пользоваться правом сильного  и  разглядывать  из
потрясение. Их  замешательство,  бессильное возмущение,  их слабость и
страх.
     Власти всех времен желали подчинить себе Инквизицию.  И все Вели-
кие Инквизиторы всех времен противостояли  этому  желанию.  А  Клавдий
Старж взял да и использовал его в своих интересах.
     Вот теперь он точно не отмоется.  Он должен либо  победить,  либо
пойти под трибунал. Либо одолеть матку, либо...
     Он поднял глаза.
     Фома из Альтицы был лилов.  Он был такого нездорового цвета,  что
Клавдий забеспокоился - не хватит ли его удар.  Люди такой  комплекции
очень подвержены...
     - Ну,  ты даешь, - громко и совершенно бесстрастно объявил Выкол,
куратор Бернста,  "железная змеюка". - Все, господа, получили по шеям,
сливайте воду,  сушите весла... И беритесь-ка за работу. Матку ловите,
мать ее...
     Фома молчал. Молча шевелил губами.
     - Это вам так не пройдет,  Старж, - глухо сказал Вар Танас, кура-
тор Ридны. - Вы предали Инквизицию - во имя собственной задницы...
     Клавдий вскинул голову.
     Не потому, что эти слова так уж его задели - просто хотелось вып-
леснуть куда-то накопившееся раздражение, беспокойство и тоску. Причем
выплеснуть не на голову референта,  бездарно и зло  -  а  с  некоторой
пользой, красиво, расчетливо.
     - Моя задница передает привет вашим мозолистым седалищам...  Мне,
к вашему сведению,  глубоко плевать на Инквизицию. Пусть погибнет Инк-
визиция - но вместе с маткой;  я предал Инквизицию - прекрасно.  Потом
придете плюнуть на мою могилу.  А сейчас я хочу убить  матку,  и  ваши
кадровые игры мне не помешают,  вот хоть голышом пляшите.  Мне плевать
на ваши амбиции; будьте добры работать, а значит, убирать дерьмо, при-
чем проворно,  а иначе в нем же и потонете... Все - по рабочим местам.
Кто ослушается малейшего приказа - будет смещен в двадцать четыре часа
и отдан под Виженский трибунал. Я сказал.
     Они молчали. И смотрели; и Федора смотрела тоже. И на дне ее глаз
он увидел восхищение;  за что же,  интересно, женщины так любят людей,
совершающих нехорошие поступки.  Так любят,  что даже готовы  простить
мимолетный блуд с молоденькой конкуренткой...
     Клавдию стало противно. Он отвернулся.

                                * * *

     Это был всего лишь спортивный зал. Кажется, школьный. Пустой; ре-
шетки на окнах, так напугавшие Ивгу в первый момент, призваны были за-
щитить стекло от летящего мяча. Толстые прутья вдоль стен - всего лишь
гимнастическая лестница...  И поверх привычной разметки, баскетбольной
и волейбольной - сложные переплетения тонких черных линий. Скорее даже
темно-ржавых, с пленочкой, с блеском, будто поле для будущей игры раз-
мечали кровью.
     - Войдите,  сестры...  Делайте  так,  как вам велит вам ваша сущ-
ность.  Покоритесь своему естеству;  придет время умирать -  умирайте.
Придет  время оживать - оживайте...  Идите по нитке ступня за ступней,
не сходите с дороги, это ваш путь, пройдите до конца...
     Ивга не могла разглядеть молчаливых ведьм, стоящих в дальнем кон-
це зала. Силилась - и не могла. Ее не знобило уже - трясло, как в жес-
токой лихорадке;  девчонка в спортивном костюме плакала, глотая слезы,
ревела все громче и громче.
     Я должна  вспомнить,  думала Ивга в панике.  Подумать,  вспомнить
свою жизнь,  осознать...  Я - последний раз я.  Потом меня  не  будет.
Меня... Клавдий!!  Клавдий, пожалуйста, помни меня. Помни, как ту дев-
чонку из своей юности. Как я ей завидую, как я...
     - Ложится ваш путь. Пусть ровнее ляжет.
     На пол по очереди упали четыре длинных веревки. Четыре безвольных
змеи,  упали на пол и замерли в четырех непохожих рисунках. Перед дев-
чонкой - почти ровной линией с несколькими петлями у начала; у старухи
- сложным лабиринтом узлов,  у завитой дамы - кольцами, почти правиль-
ной спиралью, а у Ивги...
     У Ивги - путаным клубком. Таким тугим и путаным, что даже ведьма
с распущенными волосами - Ивга поймала ее взгляд краем глаза - неволь-
но содрогнулась.  И переглянулась с товарками, молча ожидавшими на том
конце зала...
     - Идите по нитке.  Слушайтесь своего естества. Не сходите с доро-
ги... Идите.
     Я не пройду,  подумала Ивга почти с радостью. Мне явно не пройти,
это такая ловушка, они все подстроили заранее...
     Она беспечно шагнула вперед,  поставила кроссовок на край веревки
- и в ту же секунду осознала, что пройдет.
     Пройдет.
     Вспыхнул огонь.
     И спортивный зал перестал существовать.

     Девчонка шла по шпалам. По узкому железному полотну, и две ртутно
блестящие рельсы указывали ей путь.
     Она шла,  спотыкаясь,  обмирая,  а  полотно  путалось,  ветвилось
стрелками и захлестывалось петлями.  Рычаги стрелок с мутными  глазами
фонарей удовлетворенно качались за ее спиной,  щелкали, будто захлопы-
вая дверь. Отбивая пройденный этап.
     Она шла, упрямо глядя вперед, туда, где рельсы терялись в тумане.
Ветер стоял стеной и давил ей на лицо, как пресс. И туман, и ветер...
     Кажется, она отстала от поезда. Кажется, надо догнать. Кажется...
     Она знала, что дойдет.

     Старуха шла  по  волосу.  Седой нескончаемый волос,  и безымянная
темнота внизу.  Старуха качалась, ловя руками ускальзывающее сознание,
и шла, и видела себя молодой и сильной, такой же, как в тот день, ког-
да ее на сеновале застиг белозубый бродяга,  которому она по ходу дела
всадила в печенку ржавый обломок косы. Теперь она шла по седому волосу
и знала, что дойдет до самого конца.

     Женщина шла по льду.  По хрупкому весеннему льду, а снизу, из-под
прозрачной корочки, на нее смотрели ее неродившиеся дети. Два мальчика
и девочка; женщина знала, что ни в коем случае не наступит на их лица,
скорее в полынью... А полыньи подступали все ближе, женщина плутала по
льду, возвращалась  по своим следам,  и все чаще натыкалась на цепочки
других следов, оставленных крохотными босыми ногами...
     Женщина стискивала  зубы и шла дальше.  Потому что она дойдет.  У
нее нет другого выхода.

     Ивга шла по кольчатому телу желтой полосатой змеи.  Змеиные мышцы
пружинили под ногами;  Ивга беззвучно плакала, решаясь на каждый новый
шаг, потому что в конце пути ее  ждала  плоская  голова  с  трепещущим
раздвоенным языком.  Немигающие  глаза смотрели жестко и в то же время
понимающе; точно так иногда смотрел на нее Клавдий.
     "Что ж ты матери так ни разу не написала?"
     "А зачем ей мои письма,  меня забыли,  оставили,  я же отрезанный
ломоть..."
     "Что ж ты матери так ни разу не написала?"
     "Только бы вырваться, я напишу, напишу, я приеду, я..."
     "Что ж ты матери так ни разу не написала?"
     Ивга пригибалась, пролезая в тугие петли змеиного тела. Зажмурив-
шись, продиралась сквозь самые узкие кольца,  и подмогой ей была блес-
тящая, скользкая, идеально гладкая чешуя.
     "Я пройду,  я...  Сохранить бы память. Ведь я пока что все помню.
Кто я, где жила, кого любила... Сохранить бы мне память..."
     "Что ж ты матери так ни разу не написала?"
     Ивга стонала от унижения. И с каждым шагом ощущала себя все более
мерзким, все более низостным,  все более никчемным  существом.  Комком
грязи...
     "Клавдий, я вас никогда не увижу".
     "Что ж ты матери..."
     "...никогда не увижу.  Никогда. Пожалуйста, не надо меня помнить,
забудьте..."
     "Что ж ты..."
     Наконец, у нее подломились колени.  Она упала, вцепившись в змеи-
ное тело, в обморочном ожидании. Страшном ожидании непонятно чего.
     Тогда плоская голова змеи торжественно качнулась:
     "Теперь я тебя укушу".
     "Не надо, пожалуйста..."
     "Теперь я тебя укушу. Придет время умирать - умри без страха..."
     Ивга закричала.  То  есть ей казалось,  что она кричит - на самом
деле ей не удалось издать ни звука.  Змеиная  голова  приблизилась,  и
открывшаяся пасть обнажила перед ее глазами два изящно изогнутых зуба.
     "Что ж ты матери так ни разу и не написала?"
     "Не на..."
     "Надо, поверь мне".
     Челюсти сомкнулись.
     Именно в это мгновение на девчонку,  бредущую по шпалам,  вылетел
из тумана черный беззвучный паровоз.
     Именно в эту секунду седой волос под ногами старухи оборвался.
     Именно в эту минуту лопнул лед под ногами усталой женщины,  и ле-
дяным ртом распахнулась зубчатая полынья.
     Именно тогда  Ивга ощутила входящие в ее тело убивающие иглы,  но
не смогла закричать, а просто молча умерла.
     Ее смерть  была  черной равниной с темно-красными горами на г